Текст книги "Надмiрный Путь"

иеромонах Роман (Матюшин-Правдин)
Надмiрный Путь

© Иеромонах Роман (Матюшин-Правдин), 2017

© Надпорожская О. С., составление, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2017

Как читать стихи иеромонаха Романа

Впервые с иеромонахом Романом (Матюшиным-Правдиным) мы встретились в больнице в Белграде, во время ночной смены. Можно сказать, что я его и не видела, хотя осматривала… но, по доброй привычке врачей старой школы, запомнила навсегда шум и хрипы в его легких, работу сердца, цвет глаз. Со стихами отца Романа я познакомилась на следующий день и тотчас осознала, что это поэзия, которую я искала с тех пор, как стала читать стихи, – поэзия живая, искренняя, боголюбивая, богоискательская, непосредственная, правдивая – на уровне правдивости сердца. Со слезами на глазах я сразу же перевела на сербский язык два стихотворения. И лишь на презентации книги отца Романа узнала, что он знаменит и уважаем в России, что живет пустынником в скиту Ветрово на границе с Эстонией, в болотистой лесистой местности, куда можно добраться только на лодке, так как дорог туда нет. Мне удалось побеседовать с ним, но важнее разговора для меня было то, что этот человек, к моей радости, оказался моим братом и отцом в Едином Духе. Мы говорили на разных языках, но он понимал мои слова так же хорошо, как я его, – каждый звук, каждую запятую, тишину после точки.

Два года мы время от времени переписывались, иногда встречались, и незаметно, по благословению отца Романа, рождалась книга переводов его стихотворений на сербский язык, которая вышла в свет в начале 2016 года как двуязычное издание. Я получала подстрочники от Ирины Стойичевич и моей сестры Горданы Дорословац и превращала их в стихи. Обе они – профессиональные переводчицы, но все же я листала русско-сербские словари, прислушивалась к оборотам, находила новые слова и оттенки значений. Переводчицы говорили, что стихи прекрасны, но трудны для перевода и поэтического переложения. Вскоре я поняла, что переложение стихотворения можно делать, только глубоко погрузившись в него, с вдохновением и в то же время спокойствием. Я стала уделять этому не менее двух часов в день.

Русский язык – нежен, умилителен, с глубоким тембром. Он напоминает голос горлинки – но иногда становится подобен раскатам грома. Сербский язык более резок, однообразен и подобен клекоту соколиному в выси. И как переложить песню горлинки на голос сокола? Возникали проблемы с ударениями, которые необыкновенно важны при исполнении песен – в русском и сербском языках они часто не совпадают. Переводя стихи, я постоянно ощущала глубокую боль их автора о жизни в нашем мире, боль, которая знакома и мне… и жажду одиночества, которое позволяет человеку всецело посвящать себя молитве… и радость спокойного шествия за Христом.

Книга «Осиновая роща» имела в Сербии большой успех. Состоялось несколько презентаций в весьма престижных аудиториях, в прессе были опубликованы положительные отзывы. Для меня особенно трогательным был отклик молодой инокини из Черногории, тоже переводчицы и знатока русской культуры. Она сказала, что такого тонкого поэтического перевода с русского на сербский нигде не встречала, и, хотя она следит за всем, что я пишу, по ее мнению, «Осиновая роща» – это вершина моего творчества. Видно, недаром работа над этой книгой доставляла мне столько радости!

В стихотворениях отца Романа множество прекрасных картин природы – переменчивых акварелей, которые становятся фоном для чувств и размышлений поэта. Но самое важное в поэзии отца Романа – это созидающая сила, которая помогает тебе освободиться от греховных помыслов, утереть слезы, будто росою умыться, встать на ноги – и продолжить свой Путь. Даже когда стихи отца Романа кажутся строгими, суровыми – в них вдруг появляется проблеск нежности и надежда.

Стихотворения его животрепещущи. В них – скромные люди и скромные события повседневной жизни: мать поэта – как будто в сиянии, тень отца, друзья, птицы, русские печи, на которых греются детки и старики, шапки-ушанки, луна, созвездия, снега, цветы, лампады в окнах, зимние узоры на стеклах… Все это очень важно, потому что пробуждает в нас любовь, без которой нет спасения, любовь, которая может стать спасительной для кого-то еще. Прочитав стихи отца Романа, человек может почувствать, что именно сейчас он взошел еще на одну ступень лестницы, ведущей к жизни вечной.

Я не люблю поэтов – этих взрослых, слишком уязвимых, самовлюбленных, подчас умных и обворожительных, но до крайности избалованных детей. Я опасалась, что отец Роман принадлежит к этому типу людей, но вскоре стало очевидно, что это не так. Это серьезный, самостоятельный человек, свободный в истинном смысле этого слова. Свободу я рассматриваю не только с философской, но и с чисто житейской точки зрения: быть свободным – это уметь жить в одиночестве, без электричества и водопровода, уметь обустроить жилище, организовать питание, стирку, лечение – не только для себя, но и для других, дорогих тебе людей. Не быть рабом вещей, людей, обстоятельств. Отец Роман живет в скудости, сохраняя величественное достоинство, и сияние этого достоинства свободного человека озаряет и восхищает нас при чтении его стихов.

Язык, на котором обращается к нам отец Роман, красив, тщательно вылеплен, без лишних слов, максимально лаконичен… Это богатая антология чудесных народных выражений в глубокой религиозно-философской, истинно православной лирике. Но все это не имело бы для меня такого значения, если бы за каждой его строчкой не ощущалась личная и безграничная любовь ко Христу, к людям и ко всей Божией твари, любовь действенная, подтверждаемая всей его жизнью.

Каждую встречу с поэзией отца Романа, с ним лично или с его близкими я с благодарностью принимаю как милость Божию. И всегда помню, что этот человек был в Сербии во время воздушных налетов НАТО, был на Косово в колоннах беженцев, был в сербских святых местах, на которые нападали арнауты-шиптари. Он не являлся членом официальных делегаций или почетным гостем, каким я бываю в России. Нет! Он лично из скита в русской глубинке сказал «НЕТ!» могущественным правителям и был там, где угрожала смертельная опасность малым людям мира сего, его братьям. У России тогда, несмотря на все желание, не было сил поддержать Сербию, а у иеромонаха из Ветрово хватило и сил, и духа! Поэтому мы верим отцу Роману, недаром носящему и фамилию Правдин.

И в заключение – сцена из жизни в Ветрово. Как-то мы фотографировали на реке лилии. Отец Роман притянул один цветок поближе к моему объективу, а затем нежно отпустил его, будто благословляя. Когда я плохо себя чувствую или просто устала, я вспоминаю облака над рекой и руки, огрубевшие от труда, нежно опускающие в воду цветок, старающиеся не повредить ему. Именно так нужно читать стихи отца Романа: довериться ему, как эта лилия, и, не думая ни о чем другом, погрузиться в его поэзию.

Зорица Кубурович, врач, член Союза писателей Сербии, общественный деятель

Рождество Христово 2017 года Белград близ Савы

Перевел с сербского профессор Андрей Тарасьев, диакон храма Святого Трифона в Белграде

«Жду Тебя напрасно я…»

 
Жду Тебя напрасно я
И в метель, и в дождь.
Солнце мое ясное,
Скоро ль Ты взойдешь?
 
 
Душу исцелило бы,
Заглушило б крик.
Солнце мое милое,
Покажись на миг.
 
 
Всматриваюсь пристально,
Но просвета нет.
Радость моя чистая,
Невечерний Свет.
 
 
Нет, не понапрасну я
Так молил судьбу –
Встало Солнце Ясное,
Осветило путь.
 
 
Так восстань, душе́ моя,
Умолчи от слез.
С нами Солнце Истины –
Иисус Христос.
 

1975

с. Рябчёвск

«Горит звезда над головою клена…»

 
Горит звезда над головою клена.
Луна повисла каплей над окном.
Но утро – этот розовый теленок –
Ее слизнет шершавым языком.
 
 
И я бегу на улицу босой.
В мои глаза созвездия летят.
И звездную отбористую соль
Хочу собрать с зеленого ломтя!
 
 
Но я устал. Дрожит моя рука.
В мешок не помещается луна.
И вижу: у теленка с языка
Бежит росы холодная слюна.
 

21 декабря 1975

с. Рябчёвск

«Надкушенного яблока не ем…»

 
Надкушенного яблока не ем
И падшую листву не поднимаю.
От жизни этой я отстал совсем:
Не понимаю и не принимаю.
 
 
Прошу простить, хоть знаю наперед:
Прощенья непрощающий не стоит.
И рана догниет и заживет,
И боль моя окажется пустою.
 
 
И ныне, в кровь выделывая стих,
Надеюсь, что года угар разгонят.
И только шрамы на руках моих
Надкушенное яблоко напомнят.
 

1977

г. Полярный

«Ночь светла. Среди березок месяц…»

 
Ночь светла. Среди березок месяц
Поразлил мелодии свои.
Только мне теперь уж не до песен,
Только не мне поют соловьи.
 
 
Мне теперь осталось очень мало –
Представлять под пенье птиц ночных,
Что свистит какой-то разудалый,
Еле плетясь с похорон моих.
 
 
Вон душа звездою отлетела,
Или, может, зна́мения врут?
Я уйду, а птицам что за дело?
Птицы поют – для живых поют.
 

1977

с. Рябчевск

«Не говори – любовь свое отпела…»

 
Не говори – любовь свое отпела,
Была и нет, что поминать о ней?
Любовь проходит парусником белым,
Где ширь и глубь, ни мели, ни камней.
 
 
Не разглядеть, когда волна взыграла,
Когда ни солнца, ни лазури нет.
Для чудной встречи нужно очень мало –
Чтоб наши воды отражали свет.
 

1978

с. Рябчевск

«Давно не жду от жизни утешенья…»

 
Давно не жду от жизни утешенья,
Но дал Господь то, от чего отвык:
Анастасия – тихое веселье,
Анастасия – чистый мой родник.
 
 
За что сие? К чему мне эта встреча?
Утраты мне уже не понести.
Ни оплатить, ни оправдаться нечем:
Я долго шел, я умер на пути.
 
 
Не потому ль безкровными устами,
Кровавя грудь, шепчу кровавый стих:
Зачем иметь, коль вынужден оставить?
Прощай, родник, живи собой других.
 

1978

с. Рябчевск

Повилика

 
Мой подарок будет невеликим.
Положу тебе я на колени
Не охапку розовой сирени,
А цветы душистой повилики.
 
 
Не смотри с таким недоуменьем,
Объясню попозже, а пока
Позабудь, хотя бы на мгновенье,
Что вдыхаешь запах сорняка.
 
 
Чем он хуже многопетой розы,
Неприметный полевой цветок?
Может, тем, что не особо розов,
Что не ломит запахом висок?
 
 
Непонятно, что тому виною,
Но порой одолевает стыд:
Сорняки обходим стороною,
Не желая замечать цветы.
 
 
Твои губы тронула улыбка,
Дышишь полем, голову склоня.
…Если полюбила повилику,
Значит, сможешь полюбить меня.
 

1978

с. Рябчевск

«Все перед смертью говорят стихами…»

 
Все перед смертью говорят стихами,
Стихами наивысшей простоты.
Не потому ли, не посмев охаять,
Надменный критик положил цветы?
 
 
Мы все уйдем за черные кулисы,
Оставив сцену для других, живых.
Еще никто, никто не уклонился,
Чтоб, поклонившись, не уйти за них.
 
 
Все выступленье кажется моментом,
Соединились пекло и мороз.
И до чего ж горьки аплодисменты,
Аплодисменты нефальшивых слез!
 
 
Кто мнет платок, кто держится за сердце,
Кто просто отрешенно смотрит вниз.
Как на обычном праздничном концерте…
…Да только здесь не вызовут на бис.
 

3 января 1979

с. Рябчёвск

«Всю жизнь гостить нехорошо…»

 
Всю жизнь гостить нехорошо,
Наверно, это каждый знает.
Чужой очаг и есть чужой,
Чужое платье так стесняет.
 
 
Попробуй радостью чужой
Себя утешить, если горько.
И сдобный хлеб, коли не свой,
Своей не аппетитней корки.
 
 
Чужим умом не проживешь,
И ты давай, не спорь со мною.
Когда-нибудь и сам поймешь:
Чужое небо – не родное.
 
 
И не устать мне повторять
(Так что давай, не спорь со мною):
Чужая женщина – не мать,
Чужое небо – не родное.
 

20 января 1979

с. Рябчёвск

«Все деревья тронулись рассудком…»

 
Все деревья тронулись рассудком,
Хоть рассудка у деревьев нет.
Безпрерывно, уже третьи сутки
Рвут с себя осенний туалет.
 
 
Разодрав нарядность одеяний,
Лоскуты под ноги раскидав,
Неуютной моросящей ранью
Побрели неведомо куда.
 
 
Побрели без славы и почета,
Босиком, без пищи, налегке,
Отрешенно бормоча о чем-то
На своем древесном языке…
 
 
Осень, непогодою карая,
В слякоти утопится сама,
А убогих странников покроет
Ризами, как инеем, зима.
 

19–23 августа 1981

Свято-Духов монастырь, Вильнюс

Псалом 41

 
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
Как олени спешат на источники вод,
Так желает душа моя к Богу.
Возжелала душа моя, Боже, к Тебе.
Жаждет к Крепкому Богу, Живому.
Когда враг досаждает – прибегну к Тебе
И явлюсь пред лицем Твоим, Боже.
 
 
Слышишь, душе моя, вздох покаяния:
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
Были слезы мои хлебом мне день и ночь,
Когда мне говорили – где Бог твой.
Вспоминая об этом, до плача скорблю,
Изливая в слезах свою душу.
Я же в место селения дивно пройду,
С гласом радости к дому Господню.
 
 
Плачь о себе, душе, время уже приспе.
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
Что прискорбна, душе, что смущаешь меня?
Уповай на единого Бога.
Исповедуй Его, Он Господь мой и Бог,
И лица моего Он спасенье.
 
 
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
Унывает душа, унывает во мне,
Потому от земли Иорданской,
От Ермонской земли вспоминаю Тебя
И от малой горы вспоминаю.
 
 
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
Бездна бездну зовет гласом хлябий Твоих.
Волны, воды прошли надо мною.
В день Господь заповедует милость Свою,
Ночью песнь моя к Богу живому.
 
 
Плачь о себе, душе, есть нам о чем скорбеть.
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
И молитва моя к Богу жизни моей.
Мой Заступник забыл меня, Боже.
Для чего я хожу, оскорбленный врагом?
Видишь, сетую от поношений.
 
 
Время уже приспе, чаша исполнена.
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 
 
Сокрушаются кости мои каждый день,
Когда мне говорят – где есть Бог твой?
 
 
Что прискорбна, душе, что смущаешь меня?
Уповай на Единого Бога.
Исповедай Его, Он Господь мой и Бог,
И лица моего утвержденье.
 
 
Благословен еси, Господи,
Научи мя оправданием Твоим.
 

23 мая 1982

г. Печоры

«Это песня плененных, гонимых врагом…»

 
Это песня плененных, гонимых врагом,
Преисполнена горя и стона.
На река́х Вавилонских, тамо седохом и плакахом,
Внегда помянути нам Сиона.
 
 
И рыдают сидящие у чужих берегов:
– Путь, которым ведут, как ты страшен!
И в молчаньи на вербиих посреде его
Обе́сихом орга́ны наша.
 
 
Но отчаянье пленных не радует глаз,
И чтоб путь этот был интересней,
Вопросиша ны тамо пленшии нас
О словесе́х песней.
 
 
О ведущие в плен, о служители тьмы,
Что глумитесь над болью людей?
Како воспоем песнь Господню мы,
Находясь на земли чужде́й?
 
 
Мы молитвою к Богу боль утолим,
И в чужих необжитых краях
Аще забуду тебе, Иерусалим,
Забвена буди десница моя!
 
 
О ведущие в плен, притупите мечи,
Богу нашему мы и без вас воспоем.
Окаянная дочь, вавилонская дщи,
Да воздастся тебе воздаянье твое.
 
 
Так возьми же органы, плененный народ,
Зазвучи, серебро, под руками.
Вавилонская дочь, наш Господь разобьет
Младенцы твоя о камень.
 
 
Это песня плененных, гонимых врагом,
Преисполнена горя и стона.
На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом,
Внегда помянути нам Сиона.
 

24 декабря 1987

с. Родовое

«Боже мой, Боже мой…»

 
Боже мой, Боже мой,
Све́те, Преумная Сило!
Тьмой непростой, несусветною тьмой
Полночь мой дом полонила.
 
 
А за порогом не видно ни зги,
Воет полночная вьюга.
Душу мою обступиша враги,
Слышится хохот и ругань.
 
 
За окном смех и стон,
То ли зверье, то ли люди.
Юность моя могильным крестом
Видится мне в этой мути.
 
 
Слышатся мне за порогом слова,
Голос недобрый, нездешний:
– Аще и правый спасется едва,
Где же ты явишься, грешный?
 
 
Царь Небес и земли,
Слове Живый, Безначальный,
Духом Своим Святым исцели
Душу мою от печали.
 
 
Сердце мое смятеся от зла,
Ближнии сташа далече,
Аз же смирихся постом до зела,
Боже мой, Боже Превечный.
 
 
Боже мой, Боже мой,
Свете, Преумная Сило.
Тьмой непростой, несусветною тьмой
Полночь мой дом полонила.
 

29 декабря 1987

с. Родовое

«Принимай гостей, Москва, хлебом-солию…»

 
Принимай гостей, Москва, хлебом-солию,
Вспомни звание достойное свое.
Звонари, вам начинать богомолие,
Разгоните с куполов воронье.
 
 
Свят, Свят, Свят еси́, Боже,
Богородицею помилуй нас.
 
 
Так лети же над землей, радость велия,
Славу Божию вещают Небеса.
На Святой Руси святое веселие,
Как один поют голоса.
 
 
Свят, Свят, Свят еси, Боже,
Богородицею помилуй нас.
 
 
Приидите, Православия любители,
Песньми воспоим Родившую нам Свет.
Торжествуйте, храмы и обители,
Нашей Церкви нынче тысяча лет.
 
 
Свят, Свят, Свят еси, Боже,
Богородицею помилуй нас.
 
 
Веселися о Христе, Русь Крещеная,
Свечи, образа, кресты, куда ни глянь.
Православной верой просвещенная,
Ты еще жива, моя земля?
 
 
Свят, Свят, Свят еси, Боже,
Богородицею помилуй нас.
 
 
Так красуйся и ликуй, Церковь Руская,
Лик Твой и величествен, и строг.
Воронье, вам не стерпеть этой музыки.
О языцы, яко с нами Бог.
 
 
Свят, Свят, Свят еси, Боже,
Богородицею помилуй нас.
 
 
Нынче память всех святых наших сродников,
Днесь вам я с упованием молюсь.
Не оставьте нас, Христовы угодники,
Да не сгинет от безбожия Русь.
 
 
Свят, Свят, свят еси, Боже,
Богородицею помилуй нас.
 

4 января 1988

с. Родовое

«О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!..»

 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 
 
Пред иконой чудною слагаю
Словеса хвалебные сии.
Радуйся, Царице Преблагая,
Презри прегрешения мои.
 
 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 
 
На кого воззрю аз, недостойный,
И к кому прибегну в скорбный час?
Призываю имя Пресвятое,
Мати Света, не остави нас!
 
 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 
 
Ад по мне злорадствует кромешный,
Воды, волны надо мной шумят.
Не остави мя, Надеждо грешных.
Призову Тебя, услыши мя.
 
 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 
 
Питие слезами растворяю,
Пепел, яко хлеб, снедаю аз.
Радуйся, Царице Преблагая,
Только Ты еще взыскуешь нас.
 
 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 
 
Воронье одну беду пророчит,
Ископаша чуждии нам ров.
Только б Ты Гефсиманийской ночью
От Руси не отняла Покров.
 
 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 
 
О Отроковице, Мати Света,
Нету силы отступленье зреть.
Что еще просить мне в жизни этой –
Дай мне православным умереть.
 
 
О Всепетая Мати! О Всепетая Мати!
 

4 января 1988

с. Родовое

«А мне уже стучат, стучат в который раз…»

 
А мне уже стучат, стучат в который раз,
И я в который раз врасплох захвачен.
Молю повременить, не подымая глаз,
Но снова тот же стук – он однозначен.
 
 
Прости меня, Царю царей, за то,
Что даром прожил жизнь рожденный даром.
Пришла пора, и тьма покрыла дом,
И келию, и душу, как угаром.
 
 
Невыносимый миг – последний в жизни час.
Последний лист березы облетелой
Дрожит перед концом, а мне опять стучат.
(Душе моя, того ли восхотела?)
 
 
Зловеща темнота, и не дождаться дня,
Душа моя заходится от крика:
– Спаси меня, спаси, Создатель, от меня,
Услыши мя безгласного, Владыко!
 
 
О Цвете Чистоты, Скорбящая о нас,
Превысшая небесных воинств высших.
Не оттолкни мене, шепчу повинный аз,
Взыщи мене, Взыскание погибших.
 
 
Душе́ моя, благослови Христа,
Мы живы по мольбам Отроковицы.
Забрезжил день, сокрылась темнота,
И за окном поют, ликуя, птицы.
 

21 июля 1989

п. Кярово

«Несть свят, якоже Ты…»

 
«Несть свят, якоже Ты,
Господи Боже мой…»
Днесь приступих аз грешный
К Владыце моему.
Не смею взирати,
Токмо молюся, глаголя:
«Даруй ми, Боже, разум,
Да плачуся дел моих горько».
 
 
О человече,
Что спишь, бездумне?
В лености время губишь.
Помысли житие,
И обратися
К Богу с покаяньем,
И возрыдай
О делех твоих горько.
 
 
О Мати Света,
Божия Мати.
В час моея молитвы
Голос услыши мой,
Дьявольской сети
Не предай мене,
На покаянье настави,
Да возрыдаю горько.
 
 
«Христос моя сила,
Бог и Господь».
Путь зде лежит широкий,
Угодный творити сласти,
Но горько будет
В той последний день,
Егда от тел
Души разлучатся.
О человече,
Сохранись от сих,
Царствия ради
Твоего Владыки.
 
 
Како не имам
Плакать, рыдая,
Смерть помышляя злую,
Плоти госпожу.
Видев во гробе брата
Моего лежаща,
Что убо чаю
И на что надеюсь?
Токмо подай ми, Боже,
Прежде конца покаянье.
 

30 июля 1989

п. Кярово

«Приидите, соберитеся…»

 
Приидите, соберитеся,
В благочестии пожившии,
О душе моей восплачите,
Отчужденней Славы Божия
И работавшей с рождения
Студным демонам со тщанием.
 
 
Ныне убо время тяжкое,
Яко дым живот кончается,
И предсташа Божьи Ангели,
Посланные от Создателя,
Мою душу окаянную
Взять немилостивно ищуще.
 
 
Се предсташа духов множество,
Держат грех моих писание,
И души безстудно ищуще,
Все зовут, зело лукавые,
Моея зовут души.
 

1989

п. Кярово

«Наброшу мантию свою…»

 
Наброшу мантию свою,
Свечой лампаду затеплю я
И воздохну, как воспою:
Аллилуйя.
 
 
Взывайте к Богу моему,
Уединение целуя.
Свеча разгонит в келье тьму.
Аллилуйя.
 
 
Слова святые как печать.
И я шепчу у аналоя:
– Спаситель, зри мою печаль.
Аллилуйя.
 
 
Ночная птица за окном
Кричит тревожно, гибель чуя,
Но я твержу, твержу одно:
Аллилуйя.
 
 
Душе́ моя, душе моя,
Не возропщи в годину злую.
Да пощадит нас Судия.
Аллилуйя.
 

31 июля 1989

п. Кярово

«Припади, душе́, к Отроковице…»

 
Припади, душе́, к Отроковице,
Пред Ея иконой воздохни.
Тобой душа моя живится,
Вонми, не оттолкни.
 
 
Пред иконой кроткая лампада
Напояет душу тишиной.
Моя Нечаянная Радость,
Услыши голос мой.
 
 
Радуйся, Надеждо безнадежных,
Радуйся, Рожденная сиять.
Тобой да оправдится грешный,
Да оправдаюсь я.
 
 
Смотришь молчаливо, без укора,
Благодарно пред Тобой стою.
Покрый пречистым омофором
Святую Русь мою.
 

31 июля 1989

п. Кярово