Текст книги "Дорогая, успокойся, я – безработный!"

Игорь Афонский
Дорогая, успокойся, я – безработный!

Прозаическое произведение на разные социальные темы от лица современника. Весь сюжет напичкан небольшими историями и диалогами между знакомыми. Темы для бесед были выбраны случайно, все происходящее укладывается в различные временные периоды. Возможно, что таких реальных людей нигде не существует, и автор все выдумал. Зачем? Не знаю. Если это окажется интересно, то буду рад.

Словно вдогонку написанному.

Автор попытался, шутя, рассказать о проблемах людей, которые посвятили большую часть своей жизни профессии и практически потеряли связи в семье. Они стали лишними людьми, или происходит нечто ужасное, их отношения с родственниками рушатся. Проблемы незаметно перетекли в социальную нестабильность, практически это трагедия маленького человека, который каждый раз возвращается в свой дом, где чувствует себя одиноким. Его мечты никогда не сбудутся. Дети выросли. Они скоро покинут родной дом, перешагнув порог, а он так и останется никому ненужным стариком, который своим трудом и потом долгие годы обеспечивал существование окружающих.

Часть первая
Хроники затяжного кризиса мужчины среднего возраста

– Говорят, мол, это кризис среднего возраста. Никогда толком в это не верил. Но вот наступил такой момент, что, понимаю, нахожусь в полном цейтноте – кризис, не иначе. Как это выглядит? Происходит постоянная переоценка пройденных этапов, некий налет сожаления по поводу когда-то не свершившихся событий и тем более случившихся.

– Олег, ты опять ищешь оправданий? Хочешь, чтобы тебя, бедного и несчастного, пожалели?

– Зачем такие крайности? Просто пришло время подвести некоторые итоги. Вот и все. А то, что это совпало с затяжным выворачиванием мозгов, ничего в этом особенного нет. Молодым всегда думал, что еще что-то успею, а потом понимаешь, что-то уже окончательно упущено. А сейчас допускаешь, что поздно, былого не вернуть.

– Не надо копаться в той рухляди. Прожитое, оно должно оставаться полезным или бесполезным опытом, не стоит его вновь ворошить.

Поверь мне, не стоит.

– Да никто его ворошить не собирается. Просто следует вспомнить некоторые кусочки, неточности, неровности. Почему получились неточности, откуда пошли эти неровности, вот и все.

– Вот и все? То есть, это и все? И ты больше ничего не будешь вспоминать, о чем-то сожалеть. Посыпать свою седую голову пеплом. Размазывать пьяные слезы на щеках. Отвечаешь?

– Странный вопрос. Мы, что, так много выпили, чтобы упираться в эту перечисленную сейчас тобой лоботомию? Нет. Посмотри, на брата вышло не так много, впрочем, это уже норма, потом пойдут слезы, сопли и другая головная боль. Закругляемся?

– Э, брат. Так не пойдет. Если что-то останется на душе, сам себе не простишь. Выкладывай, я пока подремлю в уголке, честно, мешать не буду.

– Спасибо, но после твоих слов все остальное кажется не таким актуальным. Кризис– это, как написано у Михаила Афанасьевича Булгакова – про разруху. Он прежде всего в голове. Если о нем не думать, то его и не видно, не так заметно.

Дорогая успокойся, я нашел работу

Утро. Среднестатистическая семья. Он еще валяется в постели, кажется, что ему спешить некуда, потому что он находится в вынужденном отпуске. Она быстро собирается на работу. Ему уже под пятьдесят.

Отметим, на них он и выглядит. Морщины. Седина, некая дряблость кожи. Она значительно моложе, следит за собой, занимается всем, чем только может, чтобы правильно поддерживать себя в хорошей форме. И следует сказать, что это ей удается.

– Какие у тебя на сегодня планы?

– Чуть позже схожу в магазин, следует купить продукты. Ведь нам нужны продукты? Потом приготовлю что-нибудь на обед, а потом на ужин.

В магазин он ходил почти каждый день, покупки совершал регулярно, по мере расходования продуктов. В этом вопросе не экономил. Благодаря рациональному ведению хозяйства, у него практически не было отходов. Как это ему удавалось? Возвращаясь с рейса, он словно обнулял все.

Для этого он сначала выкидывал все просроченное и испорченное из столов и холодильника. Долго-долго наводил порядок, а потом планировал блюда, которыми бы хотел заняться в ближайшем будущем. Список составлять не нужно, все это повторялось уже не один раз, не один год. Это обычная часть, составляющая его жизни. Два раза в течение дня что-то готовить. Но, если сказать честно, теперь в этом не было никакой крайней необходимости. Со стороны могло показаться, что все это он делал почти автоматически, как бы растягивая удовольствие от прогулки, от этого времяпрепровождения. Теперь он выглядел безмятежно, это ее уже не пугает, она продолжила свой утренний опрос.

– А что у тебя с работой?

– Дорогая, успокойся, я нашел работу.

– Какую работу?

– Ту самую, ты знаешь.

– А у тебя есть запасной вариант?

Он представил себе список вопросов, которым она оперировала постоянно, и тут лазейки, чтобы увернуться, никакой не существовало, ему следовало продолжать отвечать дальше. Список мог оказаться очень большим. Впрочем, следует отметить, она имела прекрасную память, и подобного списка в природе не существовало, сбить ее с толку было сложно. Поэтому его мучения продолжались. Он давно отметил, что выбранная ею тактика всегда безошибочно побеждает. Он с ужасом ожидает подобных разговоров, часто проигрывает по основным позициям и с облегчением вздыхает в конце беседы-допроса, неминуемо ожидая следующего дня или очередной подобной беседы. Он всегда знал, чем закончится беседа или не закончится, просто выйдет время, она снова сорвется за порог дома и исчезнет, умчится на свою работу.

– Слава всему, что тебе есть чем заняться, – пронеслось в голове.

Почему он проигрывал? Морально он не желал этого разговора, этих споров, своих нелепых оправданий, унизительного поведения, которое она ему давно навязала. Очевидно, что запасного варианта у него никогда не было. Он, конечно, нашел работу и нисколько в этом пункте разговора не кривил душой, просто в данном варианте своих поисков ему следовало чего-то как всегда дождаться. Например, визы или захода судна в порт. Выходило, как всегда. Он вечно чего-то ждал. На это требовалось время, а для дальнейшего ожидания нужны были деньги.

Впрочем, деньги были нужны всегда. И всегда его очередное место работы решало некоторые финансовые проблемы, но как потом оказывалось, решало их совсем ненадолго.

– Нет, у меня нет запасного варианта. Ты же знаешь, что я не буду ничего искать другого.

Тут следует отметить, что он мог соврать или придумать новый запасной вариант. Потом мгновенно в него сам поверить и начать разрабатывать новую линию своего поиска работы. Вариант мог быть, но где-то накануне он уже отмел в сторону все остальные варианты, потому что дал слово кому-то и считал, что этого будет достаточно, чтобы его взяли на работу, осталось лишь дождаться сбора экипажа своего судна и своей отправки.

– Я жду отправки.

– Когда?

– Мне пока не сообщили.

– Ты звонил?

– Да, я звонил. И еще позвоню, но только в конце этой недели.

Отправка. Как это будет нескоро, этого он даже не упомянул. В принципе он никогда не врал своей жене, не считал нужным ее обманывать. Правда, он мог не говорить правду или тянуть с ответом. Это все она прекрасно чувствовала. И это ей, конечно, не нравилось, возможно, ее это даже бесило, но со временем она изменилась. Теперь ничего в ее поведении не говорило о проявлении таких чувств, как бешенство или любопытство, просто она стала… равнодушной.

О браке

Их брак уже давно перестал быть идеальным, потом, после ряда семейных бурных скандалов разбился на щепки, и, кажется, что ничего уже его не воскресит, ничего не исправит. Он понял, что проиграл, и его жизнь не стала исключением из общей статистики, все шло к разводу.

Это было неминуемо, а пока они должны были жить вместе. Ему следовало обеспечить остатки своей семьи должным денежным довольствием, что на тот момент стало крайне трудно. Он был в отпуске, истратил все свои сбережения и теперь просто ждал момента, чтобы уйти в рейс и там работать.

Кажется, что предложи ему в такой момент пойти в рейс простым рыбообработчиком, то он бы, не задумываясь, согласился, пошел. Вы спросите, к чему нужна такая крайность? Зачем такие крайние меры? У него же есть какая-то своя специальность? Этого сразу и не объяснишь, все так запуталось, все так смешалось. Почему он не может работать по своей специальности? А кто сказал, что он не может работать? Он по ней теперь всегда только и работает.

Утренние часы

Наверное, он любил эти ранние утренние часы, когда за окном тихо постанывали деревья, немного мело снегом или было просто спокойно до ужаса. Фонари мирно освещали дорогу, никто никуда не торопился. Их спальный район был спроектирован и построен в глухую эпоху социализма. Дома такой серии почему-то в Москве названы непригодными к жизни, их там разрушают. Наверное, в центре города это кажется нерентабельным. Что именно? Ну, занимать некоторую площадь, если многоэтажка может решить жилищные проблемы во много раз лучше. Или тут все в цене на землю? Что поделаешь, если стоимость квадратного метра жилплощади возрастает с каждым годом. Новые квартиры в новых домах не каждый сможет себе позволить купить, но, то Москва, там, как говорится, своя сила. А у них, на периферии, пятиэтажные «хрущевки» еще долго будут стоять, согревая уютом и теплом своих нынешних владельцев крохотных квартир.

Утром во дворах всегда было пусто, редко кто куда-то спешил. Рано еще, чтобы идти на работу, учебу и на другие каждодневные мероприятия.

Короче, во дворе никого не было видно. Впрочем, за исключением собачников, которые выдерживают определенные часы для прогулки своих питомцев. Почему-то именно собачников никто никогда не замечает, но они служат безмолвным атрибутом любого двора, люди находятся при собаках. Тропинки во дворах, конечно, созданы для начальных определённых целей – срезать дорогу напрямик, попасть туда, где нет асфальта, обойти клумбу, дерево – мало ли что. Но наступил момент, когда животных перестали отпускать без поводков и ошейников, и каждая дорожка обрела свой новый смысл, они стали тропой выгула домашних собак. У каждой собаки есть свой маршрут, у каждого хозяина его питомца есть любимый вектор прогулки. Если не поджимает время, то гуляют долго, если времени не хватает, то маршрут будет самый короткий: туда и обратно. Так что там, про утро?

Согласитесь, утро действительно неплохое время суток.

О книжной ярмарке

Декабрь. Вечер. Скоро за окном стемнеет, но еще совсем не поздно. Небольшое, пустое пока кафе на втором этаже. На стенах стеклянные стенды и огромные телевизионные экраны «плазм» с одним и тем же набором ярких надоедливых клипов. Столики на несколько человек, за одним из них сидят два приятеля, у каждого по высокому бокалу пива. Леха выбрал себе темное пиво. Обычно он берет себе темное после бокала светлого, но в тот день сделал исключение. Закусывали сухариками, хотя обычно заказывали из меню что-нибудь более существенное. Впрочем, в тот раз они заказали охотничьи колбаски с гарниром, но потом, чуть позже.

– Я не пойму, зачем тебе все это?

– Что именно?

– Участие в этой выставке? У тебя только одна книга, и, с твоих собственных слов, читать ее никому никогда не стоит. То есть ее, вряд ли кто-то сам, по собственной воле, когда-нибудь купит. И никто читать не будет, если только случайно в руки не попадется экземпляр.

Рассчитывать на успех с таким багажом не приходится, зачем лезть дальше? Парижская книжная ярмарка – это как современный Олимп. Он – сверкающий и недосягаемый. Это же выставка мирового масштаба.

Для неискушенного читателя сразу поясню, что раз в год, весной, в Париже проводят книжную выставку, где собираются книжные новинки со всего света. В книжной ярмарке участвуют крупные европейские издательства, представляющие не только французскую сторону, но и ряд других стран. Тесный контакт с читателем обеспечивается хорошо подготовленной программой встреч. Студии заполнены почетными гостями. Тут же много журналистов и репортеров. Заранее готовится реклама, а также разные буклеты. Эта ярмарка всегда представляет новых авторов, их книги. Там выставляются все литературные новинки, которые могут быть интересны любому человеку, который умеет читать.

В тот год Российская федерация была объявлена почетным гостем парижского книжного салона. Но в политическом мире произошло так много перемен, что факт участия нашей страны в выставке вполне мог пройти никем не замеченным. От себя отмечу, что такие крупные выставки проходят везде. В Германии, в Лондоне. Но тут речь идет о Франции.

– Да, именно, как ты и сказал, это настоящий Олимп. То есть вершина, которую простому смертному человеку трудно достичь. Заметь, что ты только что сам ответил на свой вопрос. Это выставка мирового уровня, это грандиозная рекламная машина. Перевод любой книги на французский язык, это уже успех.

– А чем ты хочешь заинтересовать французского читателя? Что у тебя есть такого интересного, что может понравиться простому европейскому обывателю?

– Возможно, ты прав, и ничего у меня нет, ни одного козыря в моем рукаве. Но я давно изучаю эту сторону дела и пришел к выводу, что все-таки следует попробовать самому, вдруг заметят, оценит кто-нибудь, переведет. Не эту книгу, так следующую или очередную.

– Ты уже готов написать следующую книгу? Разве тебе мало того, что первая твоя книга никуда не годится. Нормальный книжный критик порвет тебе душу своей разгромной рецензией. И ты опять будешь долго переживать по этому поводу, как в случае настоящей жизненной неудачи. Я даже не знаю, к чему все это. Скажи, брат, зачем?

– Возможно, что это мне и не нужно. Как точнее это объяснить? Кто-то путешествует, кто-то марки собирает, а я, вот, ищу в жизни пути, по которым еще сам не ходил и вряд ли бы смог что-то осилить, если бы сам не желал этого. Видимо, это такое желание. Не больше, не меньше. Я иногда хочу жить так, как, вероятно, должен был жить на самом деле.

– Жить на самом деле? Объясни, я что-то не понял. Ты сейчас не живешь что ли? Не существуешь? Или я не с тобой говорю? Ку-ку!

– Со мной. Сейчас попробую объяснить. Знаешь, как это иногда бывает? Словно чувствую, что я всю свою жизнь занят не своим делом.

Очевидно, что во мне проснулся тот книжный червь, которым я когда-то не стал. Мне следовало быть заурядным историком, каким-нибудь незначительным ученым. Зачем? Чтобы быть на своем месте. Ковыряться в пыльных архивах, собирать по крупицам факты из жизни других людей, писать диссертацию или докторскую работу. Внимательно изучать пыльные тома. То есть на данный момент я был бы другим человеком, если бы в юности все было иначе. Если бы учился в другой сфере.

– Монахом тебе нужно было быть. (Смеется.)

– Вот-вот, монахом. Проповедником. Писать проповеди, потом их читать и так далее. Но, поверь, даже этому следовало учиться. А тут я просто все пробую. На каждом этапе своей жизни я что-то видел, чем-то занимался и получал побочный, казалось бы «никому ненужный» опыт, который теперь есть куда приложить. И книга – это тоже есть своего рода побочный продукт.

– Нет, ты сейчас рисуешься сам перед собой. Книга, наверное, нормальная, просто ты не хочешь, чтобы я ее прочел. Ну, скажи? Это так? Нет? Да? Ну, вот и все. И дыму тут как всегда напустил.

Леха зацепил кончиком вилки кусок закуски в тарелке. Поднял на уровень своего лица, смотрит на него в упор.

Приятель словно не слышит его, продолжает негромко свою речь.

– Вполне может быть, что первую вещь никто не заметит, при том, что она вышла в варианте, когда крупного тиража в природе не существует, а купить можно только на заказ. Но я должен отметить, что такой тип покупки будет более приемлем для скорого будущего. Каждый читатель в Интернете скоро сможет найти произведение любого автора. И если есть желание иметь реальную книгу у себя на столе, то он просто заказывает ее в ближайшем для себя месте. Скажем, в мобильном пункте распечатки. Технологии сегодня это позволяют. Возможно, тут количество не самое главное. Например, я сам порой ищу что-то интересное, чтобы полистать, и рад был бы оставить у себя редкий книжный экземпляр.

– Тут ключевое слово «редкий». Я не думаю, что ты будешь редким писателем. Впрочем, именно такое слово может к тебе подойти: автор одного произведения, как там его название? Дай бог памяти вспомнить название этой твоей белиберды. «Ералаш» какой-то.

Он трясет кистью руки, словно это поможет ему вспомнить что-то. Закидывает голову, трясется теперь всем своим телом. Потом они вместе смеются, заказывают еще по пиву. Но где-то в душе малоизвестному автору обидно, он понимает, что его приятель прав в своей беззлобной критике.

– Возможно другое объяснение всему происходящему. Помнишь, в «Докторе Живаго» есть такая сцена? Там что-то было связано с медалью парижской Всемирной выставки достижений одна тысяча девятисотого года.

– Разве ваша фамилия Пастернак?

– Брось, пошевели извилинами. Ты, что, «Доктора» не читал?

– Я фильму помню.

– Есть две категории людей. Те, кто читал «Доктора Живаго», и те, кто его никогда не прочтет. Впрочем, на сегодняшний день существует еще третья категория. Это те, кто просто посмотрел художественный фильм. Очевидно, что очень скоро люди читать вообще перестанут. Напомни.

Какой вариант тебе удалось посмотреть? Наш современный сериал или старый европейский фильм с участием актера Омара Шарифа?

– Оба. Нет, вру. Кажется, я смотрел сериал.

– Там имеются две сцены, связаны с медалью отца. В начале книги главный герой упомянул в купе поезда о поездке своего отца в Париж. И в конце романа, когда эту медаль приносит общий знакомый главных героев.

– И в чем соль этого самого замечательного замечания? Что с этой медалью было не так? Может быть, она оказалась фальшивая. Нет? Неужели ты желаешь получить французскую награду? Медаль с книжной ярмарки?

– Не знаю. Где-то, скажем, на неком подсознательном уровне, может быть, хочу, но все это не обязательно. Наверное, русского человека всегда тянуло в Париж, и медаль тут выступает как некий атрибут, ступень какой-то степени всеобщего признания. Медаль участника выставки или значение почетного посетителя. Их тогда просто так не раздавали, очевидно, что Живаго-отец был хорошим инженером, раз там смогли по достоинству оценить какие-то его заслуги.

– Какое отношение к этому имеем мы?

– Мы? Никакого. Представь, я хочу все попробовать. Это какой мой очередной эксперимент. Понимаешь? Я и книгу написал, экспериментируя. Мне хотелось попробовать, и не важно, как все потом сложится. Тут главное – понять систему. Электронную книгу очень легко продавать в Интернете. Я об этом уже почти все знаю. Из интереса, потом в некоторых российских конкурсах участвовал. Сначала читал тех, кто чего-то достиг у нас, так сказать, на сегодняшний день. Не беру гениев пера, как Маринину или Донцову. Просто есть другие писатели, другая ниша, которые тоже пользуются успехом у некоторых читателей. Дальше было проще. Я посмотрел, что издают в других странах. Опять же, не гении, не самые «топовые» авторы. Есть много писателей, которые попадают своими произведениями в разряд неких книжных премий. Потом их даже издают, но, опять же, читают не всех.

– Прикинь? У европейцев все как по какому-то шаблону. Сложные отношения сразу нескольких героев, при этом у каждого своя история, и каждый персонаж страдает от чего-то. Обычно там есть пара геев или две подруги, с которыми не все так просто. Имеется определенный политический подтекст, который легко читается, обычно все связано с тоталитарным циклом истории вскользь упомянутой страны, или прямо угадывается влияние российской стороны. Потом, в сюжете обязательно будет некая неизлечимая болезнь, с которой главный герой или его любимый человек будет все время бороться. Обязательно будет сложный мальчик или девочка-подросток, с которой нелегко поладить собственным родителям. И все это, как целый не распутанный клубок, предстает перед читателем. А в финале – обязательно трагедия! Или смерть главного героя, или его близкого человека. Итог, что все не напрасно, кто-то заработает на этом деньги, но читатель уже сам должен решить, как все это достаточно аморально получилось.

– Это что, ты мне рассказал сюжет набоковской «Лолиты»?

– Браво, оказывается, мы и Набокова читали?

– Имел грех. Как-то недавно скачал, но чисто из праздного любопытства.

– Нет, это не «Лолита». Но, кстати, Набоков был в этом ряду не первый, кто добился успеха. Если быть честным до конца, то у Набокова хороший стиль. Это старая школа, которую уже нигде не найти. Писатели, как он, несли в себе русский язык, в то время, заметь, как остальные его безжалостно ломали.

– Я понял, это ты про «Прагу» говорил. Я видел у тебя на полке эту книгу.

– Да, и «Прага», и «Кислород» из числа таких вещей, написанных ни о чем. Там ищешь историю, а получаешь сразу несколько блестящих «лав-сторий». И читатель, считающий себя толерантным, принимает это и жует дальше. Другой читатель просто выкинет книгу на помойку, усомнившись в честности автора. Короче, не хочу долго обсуждать чужие вещи, но, подчеркну, тут уже есть определенный шаблон, и этого достаточно. Мне же хочется все сделать иначе. Я добьюсь, чтобы моя книга побывала на мартовской выставке в Париже, и получу свою медаль, точнее, сертификат участника. Это будет реклама для будущей книги. Тут все очень просто.

– Но это не так просто, до марта еще дожить нужно. А вдруг твою книгу просто не возьмут. Ты об этом подумал?

– Все очень просто. Есть вариант, когда не обязательно самому быть в Париже на ярмарке, чтобы там лежала твоя книга.

– Хочешь сказать, что в следующем году мы пьем пиво и ставим свои пивные бокалы на твой французский сертификат.

– Как скажешь. Без проблем, пьем пиво и ставим бокалы на мой, то есть на французский сертификат. Вообще. Мне обещали прислать несколько фотографий российской выставки, там, на стенде будут лежать и мои книги, это легко можно будет увидеть, если не врут. Посмотрим.

– Итак, твоя книга без перевода. Кому она там нужна? Кто на нее обратит внимание, не зная русского языка. Это, что, редкое издание с хорошей полиграфией?

– Нет.

– Наверное, ты возомнил себя автором «Метро2033»?

– Он, кстати, вживую будет на выставке. Там всего несколько авторов из России, которых додумались пригласить. Некоторые их книги я бы купил сам.

– Например?