Текст книги "Операция «Пророк»"

Глава тринадцатая. Реализация операции «Пакет»

Самолет, выполнявший рейс по маршруту Москва – Анапа, в аэропорт назначения прибыл по расписанию.

Казаченко и Арап занимали в салоне соседние кресла, но для окружающих демонстрировали взаимное безразличие. Да и что может быть общего между преуспевающим бизнесменом из Либерии, летящим в Новороссийск, чтобы зафрахтовать пустопорожний сухогруз, с сидящими вокруг «совками»?

Казаченко исподволь наблюдал за исполнением Арапом своей роли, отшлифованной во время встреч с инструкторами и комитетскими репетиторами на конспиративных квартирах.

Арап, отпустивший по рекомендации наставников шкиперскую бородку, не однажды подвергнувший свои ногти маникюру, благоухающий туалетной водой от Кристиана Диора, с аристократическим снисхождением взирал на обращающихся к нему стюардесс.

«Знали бы они, что перед ними – милиционер, а не бизнесмен-миллионер из Либерии!» – подумал Казаченко и сразу же одернул себя, вспомнив напутственные слова генерала.

На контрольной встрече с Арапом Козлов, после продолжительной беседы, обратился к нему с вопросом, который, казалось бы, не таил подвоха.

«А не будет ли у вас трудностей при обратном перевоплощении… Сумеете ли вы из богатого бизнесмена вновь стать офицером МВД СССР?»

Аношин не был готов к такому повороту. На секунду задумался. На помощь товарищу поспешил Казаченко, о чем и пожалел после ухода Арапа со встречи.

«Товарищ генерал, если Родина прикажет, то по системе Станиславского у нас бизнесменом станет любой, а потом вновь капитаном милиции…»

Первым рассмеялся Аношин. Искренне, раскатисто. Засмеялся и Казаченко, но, увидев вежливую улыбку генерала, осекся.

«Видите ли, в чем дело, Ганнибал Ганнибалович, – как если бы и не было шутки, произнес генерал, – вы в предстоящей операции предстанете в роли разведчика-нелегала. А мне известно, какие психологические “ломки” они испытывают по возвращении в реальное бытие. В течение двух месяцев вы вели образ жизни, прямо скажем, несоветского человека… Ночные бары, сауны, такси, лишние деньги, красивые подруги… Да, не могу не согласиться, что и трудиться вам пришлось немало… За два месяца вы овладели в такой мере английским языком, что иному студенту лингвистического вуза и за пять лет обучения не достигнуть… Вы во многом преуспели… Но вы не допускаете, что это – лишь эпизод вашей служебной деятельности?.. Нет, я не имею в виду нынешнюю вашу должность… Я имею в виду другое. И в дальнейшем, на оперативной работе, вам придется не раз принимать чужое обличие… Короче! Не вскружила ли вам голову эта беззаботная жизнь за счет граждан страны, которая во многом себе отказывает?»

«Хорошо плетет паутину генерал! – подумал Казаченко. – Психология! Тут он преуспел! Но, с другой стороны, на что он рассчитывает? Считает, что Арап сейчас расплачется, упадет на колени и признается, что всё это время вынашивал планы уйти на судне Пророка за кордон? Абсурд! Если Аношин за два месяца работы с инструкторами – бывшими нашими нелегалами – показал высокий класс работы на сцене, то есть в операции, то неужели, надумав уйти туда, он сейчас откроется в этом Козлову! Похоже, что генералу важна сейчас первая, непроизвольная, бессознательная реакция испытуемого, для того чтобы снять собственные сомнения. Они, похоже, – удел высшего руководства. С этим нельзя не считаться! Посмотрим, какова будет реакция Аношина!»

Капитан милиции Аношин Ганнибал Ганнибалович был прост в своем вынужденном откровении.

«Товарищ генерал…»

«Ганнибал Ганнибалович! Нет среди нас генералов, подполковников и капитанов… Есть – единомышленники. Мы делаем общее дело, так что, попрошу – Леонид Иосифович…»

«Леонид Иосифович! – моментально среагировал Арап, – после того как товарищ под… то есть, Олег Юрьевич познакомил меня с некоторыми подробностями биографии моих родственников по отцовской линии, у меня в душе всё перевернулось… Знаете, член императорской фамилии по отцу и вдруг милицейские погоны… Я очень долго не мог согласиться с вашим предупреждением не устраивать дискуссию по этому вопросу со своей матерью… Но, в конце концов, поверил вам, что мама действительно не знала, что человек, который ее в себя влюбил, – был сыном императора Чада… Я верю маме! Мама для меня всё. Я отдаю себе отчет в том, насколько внешне я отличаюсь от своего окружения. Но моя мама сделала для меня всё, чтобы я стал и почувствовал себя согражданином! И я им являюсь! Я понимаю, товарищ ге… то есть Леонид Иосифович, этот факт не может вас не беспокоить как руководителя операции. Я не буду произносить высокопарных слов… Скажу лишь: я не смогу предать собственную мать… Оставить ее наедине со своей старостью!.. Всё! Решайте!»

Казаченко заметил, как на глазах Арапа выступили слезы, как он задумчиво опустил подбородок на грудь. Умолк. Похоже, слезы заметил и генерал.

Казаченко сделал вывод, что Козлов был готов и не к такой реакции Арапа. Как оказалось, шеф успел просчитать еще несколько вариантов и заготовить свой ответ… Ай да умница!

«Ганнибал Ганнибалович, мать – это алтарь семейного храма… Не поклоняться этому алтарю – кощунственно и безнравственно… И последнее! Никто вас не считает согражданином, как вы успели объявить… Вы – такой же гражданин, как и мы с Олегом Юрьевичем, и делаем мы общее дело…»

…После ухода Арапа с конспиративной квартиры генерал задержал поспешившего исчезнуть Казаченко.

«Олег Юрьевич, – в свойственной ему наставительной манере произнес генерал, кошачьей поступью двигаясь по комнате. – Должен признать, что мне очень не понравилось ваше умозаключение по поводу системы Станиславского! У вас – неправильный подход к участию Аношина в операции… Арап – это лишь название, конспиративное название, зашифровывающее личность оперработника Аношина! Он – не агент Арап, таскающий для нас каштаны, он – равноценный оперативный сотрудник… Хотя сказать равноценный – принизить его роль в операции “Пророк”. Он – основное действующее лицо. Мы – лишь костыли, на которые он опирается. Попрошу изменить свое отношение к Аношину… Не пытайтесь оспаривать мои догадки… Вы, как мне кажется, недооцениваете роль Аношина в операции… Мы – в одной команде. Теперь уже для вас, Олег Юрьевич! Нет в этой операции генералов, подполковников, капитанов – есть исполнители. А ваше чувство превосходства над сотрудником милиции попрошу… Нет – приказываю! – оставить за рамками проводимой операции. Не место и не время ведомственным передрягам!»

«Да, всыпал мне тогда генерал “полные шаровары ежиков”», – вспомнил Казаченко.

* * *

Первым из самолета вышел Арап, так как его встречали представители местного отделения «Интуриста». «Шишка», – что поделаешь!

Новороссийцы, как того требовал Центр, поселили Арапа и Казаченко в расположенные по соседству номера-люкс лучшей в городе гостиницы «Советская». Связь между Казаченко и Арапом перед местными чекистами не раскрывалась. В Святом Писании сказано: «И убереги меня, Господи, от друзей моих, ибо от врагов я и сам уберегусь!»

На первом этапе операции Казаченко выступал лишь в роли соглядатая Центра, фиксирующего действия своего африканского подопечного.

Такое распределение обязанностей позволяло и Казаченко, и Арапу иметь простор для неожиданного маневра.

Новороссы недоумевали по поводу того, что Центр не потребовал установить за смуглолицым наружного наблюдения. Это не было упущением Козлова. Отнюдь!

«Черт с ним, что подумают новороссы, – объясняться я с ними не намерен! Хуже – если мы затребуем “наружку” за капитаном милиции Аношиным – главным действующим персонажем операции “Пророк”, – а он, благодаря навыкам, полученным в Школе милиции и на наших курсах, эту самую “наружку” выявит. Для опера, прошедшего нашу школу, нашу же “наружку” вычислить труда не составляет…»

У Арапа при выявлении за собой «хвоста» мог возникнуть стресс. Слова генерала Козлова «о единомышленниках» были бы восприняты им как лицемерие.

«Если мне предоставлена роль разработчика, то зачем “наружка”? Значит, мне не доверяют, или доверяют не до конца, что в итоге одно и то же!» – мог подумать Аношин.

Такую логику мышления Арапа смоделировал генерал Козлов и поэтому «наружку» за Арапом решено было не выпускать. До поры.

Всякому плоду – свое время…

* * *

Казаченко уже был готов выслушать напутственные слова, поднялся из-за стола, когда вдруг Козлов, спохватившись, сказал:

– Стоп! Пожалуй, в экипировке Арапа не хватает существенной детали. Подбери-ка в оперативном реквизите какой-нибудь брелок, ну, амулет или часы… с микрофонами. Тогда и ноги новороссийских «топтунов» будут целы, а ты будешь сыт поступающей от нашего друга информацией, причем безо всяких на то усилий с его стороны…

Безделушка должна соответствовать его вымышленному происхождению и кредитоспособности… Ну, ты понимаешь… И чтобы она постоянно была при нем! Проинструктируй Аношина, как этой штуковиной пользоваться. Выясни радиус действия микрофонов… Да пусть техники подберут те частоты, на которых ни милиция, ни наши, ни военные не работают… Действуй!

Казаченко выбрал браслет. Золотой, массивный он внушал окружающим уважение и зависть к кредитоспособности его хозяина. Лучшую визитную карточку Арапу вряд ли можно было подобрать.

* * *

От новороссов требовалось немного: через офицеров действующего резерва Комитета госбезопасности, работавших в портовой администрации, заставить капитана «Джулио Чезаре» и его помощников поверить в то, что повреждение стратегического кабеля произведено маневрами именно их судна. И, ежеминутно находясь на связи с Казаченко, выполнять все его распоряжения.

Приступили.

Действительно, в октябре море в районе Новороссийска очень неспокойно. Ветер и с ним волны постоянно меняют направление движения, что заставляет находящиеся на траверзе новороссийской бухты суда маневрировать в радиусе 100–200 кабельтовых. Все перемещения должны быть занесены в судовой журнал. Но кто из штурманов возьмет на себя этот изнуряющий и по большому счету бесполезный труд, когда каждые десять-пятнадцать минут надо возвращаться к карте? На этом-то и строился расчет генерала Козлова по обвинению «Джулио Чезаре» в повреждении стратегического кабеля.

В задачу офицеров действующего резерва входило затянуть время выяснения истины: находился ли «Джулио Чезаре» в данном конкретном секторе новороссийской бухты? А закончив расследование, объявить виновником повреждения кабеля именно его. Сделав такое заключение, администрация порта должна была постоянно оглушать капитана танкера и его первого помощника – Пророка – огромными цифрами штрафных санкций, создавая, таким образом, психологический фон, необходимый для нанесения Арапом решающего удара…

* * *

Арап успешно вошел в контакт с взвинченным возможным списанием на берег Пророком. В новороссийских кабаках они за бутылкой водки ругали русских. Кстати, и водка и язык общения были тоже русскими.

Арап показал Пророку свой, испещренный въездными визами в разные страны либерийский паспорт, выписанный на имя Бенжамина Самюэля Стюарта. Не велика хитрость, но имя «Бенжамин» должно было вызвать в памяти Пророка приятные ассоциации и воспоминания о его погибшем приятеле Пьере Бенжамине. Этот психологический этюд в конечном счете должен был ускорить сближение Арапа с Пророком.

Во время застолья Арап, проникнувшись симпатией к Пророку, в порыве откровенности сообщил, что проходил службу в Тбилисском погранучилище. К сожалению, вынужден был прервать свою блистательную карьеру, потому что двоюродный племянник жены его отца совершил маленький «ку-дей-та» – переворот.

Казаченко докладывал Козлову:

«Сжились. Спиваются».

Что на общедоступном языке значило:

«Всё идет согласно плану. Арап в соответствии с отработанной ему легендой расположил к себе объекта».

Приступили к решающему этапу операции.

В ресторане гостиницы «Советская» сидят двое чернокожих, ну, один – не очень. Выпивают. Поначалу говорят неназойливо для окружающих. Затем один из них заводится и начинает… Ну, как бы это лучше выразить? Крыть весь Советский Союз, а заодно и Гаагское соглашение, предусматривающее жесткие санкции за повреждение средств связи, имеющих стратегическое значение… Второй, с бородкой, не разубеждает своего собеседника, а наоборот, подливая водки в рюмку, вторит собеседнику, что противостоять русским традиционными методами невозможно.

В это время в зал ресторана гостиницы «Советская» входит наряд милиции. Младший лейтенант и два сержанта. Зашли так, «для порядку», заодно и сигарет купить. Проходя меж столами, слышат не совсем русскую, но громкую пьяную речь. Говорят на этом самом, не совсем трезвом, русском языке два чернокожих. Да еще и вызывающе себя ведут. Ну как тут не сделать замечание двум инородцам, если ты в милицейской форме, да еще и при исполнении!

«Один из чернокожих, тот, который без бороды, поднялся и неожиданно ударил меня в подбородок, – напишет потом в рапорте один из сержантов. – Вдруг тот, что с бородой, по-русски скомандовал: “Мохаммед, срывай с них погоны! Это – коммунисты! Они узурпировали власть в России в 1917 году! Бей их!”

Между нами началась потасовка. С младшего лейтенанта содрали погоны и ударили чем-то тяжелым по голове. Он отключился. Мы по рации вызвали группу поддержки и забрали этих дебоширов…»

…Схватка в ресторане была проведена согласно плану, разработанному в Центре. А в роли милиционеров выступали сотрудники новороссийского отдела наружного наблюдения.

Когда Пророк, он же – Мохаммед Али Самантар – оклемался в «козлятнике» – камере предварительного заключения, – Арап нарисовал ему, в буквальном смысле слова, убийственную картину.

С его слов выходило, что Пророк в пылу схватки пепельницей убил старшего наряда – офицера советской милиции. Сомалиец был потрясен.

– Неужели ты ничего не помнишь? – с детской наивностью в голосе спросил Арап.

– Нет, абсолютно ничего… Мы же столько выпили… Но тебе откуда всё это известно? Ты же здесь, вместе со мной! – придя в себя, поинтересовался Пророк.

– Меня уже вызывали на допрос, дружище… Пока ты спал… Теперь – твой выход…

Более точного определения роли Мохаммеда Али Самантара в предстоящей оперативной мизансцене подобрать трудно: «Теперь – твой выход…»

– Бен, что делать? – после долгой паузы произнес Самантар.

– Я-то знаю, что делать, – поигрывая массивным золотым браслетом из оперативного гардероба, ответил Аношин. – Я уже договорился с русскими полицейскими и через них послал телеграмму своему адвокату. Завтра-послезавтра он будет здесь. Меня выпустят под залог…

– Большой залог затребовали?

– Сошлись на 100 тысячах долларов…

– Мамма миа! – по-итальянски выкрикнул Самантар, обеими руками схватившись за голову. – Мне таких денег и за пять лет беспрерывной работы с моими сестрами-дармоедками не собрать…

– Кстати, Мох, – все так же встряхивая запястьем с браслетом, размеренно сказал Аношин, – милиционеры говорили еще о каком-то важном кабеле, который вы якобы перерезали якорем…

– Кабель?.. Какой еще кабель? Ах, да! Черт бы их побрал с их кабелями!! Проклятая, закабелированная эта страна, Россия… Вся проволокой опутана…

Нельзя не отдать должного просвещенности Пророка. За время учебы в Бакинском училище он только и слышал: «туда – нельзя!», «сюда – нельзя!».

– Когда меня вводили в комнату для допроса, оттуда выходил какой-то рыжебородый в форме морского офицера, и тоже сказал: «Мамма миа!» – невзначай обронил Аношин, – на нем от ярости лица не было…

– Это – мой капитан… Клаудио Дзаппа… Русские обвиняют нас в том, что мы повредили военный кабель. Если Страховая компания об этом узнает, нас с Дзаппой спишут на берег… Но мы договорились с капитаном пока телеграммы в Лондон не посылать… Потому что – это конец!

Сомалиец молитвенно сложил руки.

– Мох, у меня есть идея… Продайте мне ваш танкер. Вы же уже загрузились… Я куплю ваш танкер… С грузом… С командой… И все ваши проблемы будут решены! Мой адвокат переведет в Россию больше, чем 100 тысяч… О цене мы можем договориться…

– Танкер, да еще и с командой? А куда нам с Дзаппой деваться? Куда, наконец, по-твоему, может деться танкер для судовладельца и страховой компании?!

– В морях полно пиратов, – невозмутимо ответил Аношин, – вас могли захватить в плен…

– Бен, ты с ума сошел! Черное море контролируют русские. Средиземное – американцы. Нет здесь пиратов! Это тебе не Юго-Восточная Азия. Да и на борту у нас есть нечто такое, из-за чего мы с Дзаппой можем прямиком угодить на каторгу…

– Ты о чем, Мох? – Аношин сел на нары, закинув ногу на ногу.

– Видишь ли, Бен… Мы вошли в Черное море, значит, за нашу безопасность отвечают русские. Это – их лужа… Если бы мы вдруг пропали здесь, американцы подняли бы такой шум из-за нашего исчезновения… Они проверят каждую милю нашего пути сюда и отсюда… Даже со спутников… И всё из-за этого чертова «Пакета» в сейфе…

– Ну а если бы вас захватили малазийские пираты с этим конвертом? Ты же мне рассказывал, что в следующий раз вы пойдете в Малайзию, так? Что в конверте? Золото? Неприкосновенный запас бриллиантов?

– Бен, ты не понимаешь… Если нас захватят пираты, то до содержимого «Пакета» им никогда не добраться… Он у них сгорит, взорвется в руках!..

– Черт побери, Мох! Я – бизнесмен, а ты, оказывается, Джеймс Бонд, а не моряк… А может, ты мне лапшу на уши вешаешь с похмелья? Я ведь у русских тоже в погранучилище не один год проучился… Но что-то о самовзрывающихся конвертах ничего не слышал… Хотя с нами русские были очень откровенны…

Услышав слово «конверт», Казаченко, следивший за ходом беседы между двумя «обвиняемыми», сорвал с головы наушники и, переключив микрофон на свободный эфир, возбужденно зашагал по кабинету. Нарочитая оговорка Аношина привела Олега в восторг.

«Да! Именно это слово – конверт – должен был употребить Пал Палыч. Не “Пакет”, но конверт! “Пакет” – термин, известный Пророку как посвященному. А Аношину, чтобы не выказать собственной осведомленности, необходимо было перепутать слова. Прикинуться простофилей. Ай да Пал Палыч! Какого актера потеряла сцена. Тонко, очень тонко работает, стервец!»

Казаченко удовлетворенно потер руки и нахлобучил наушники на голову.

– Бен, я тебе очень доверяю… Сейчас от меня ты услышал то, о чем я не имею права говорить даже самому близкому человеку… Это – секреты не мои – НАТО…

– Мох, похоже, не понимаешь ты! – перебил собеседника Аношин. – Не хочу ничего слышать о секретах НАТО… Я хочу лишь помочь тебе выпутаться… Русского полицейского убил не я – ты! У русских есть свидетели, официанты… Мне показывали фото мертвого на полу в ресторане… Мне зачитали объяснения… Но нет ничего, что нельзя было бы купить… Поверь моему опыту… Я в коммерции не первый год и кое-что в ней смыслю… И нет ничего, что нельзя было бы продать… Ты продай русским этот чертов конверт… Но не продешеви! Ты же знаешь, что русские чокнуты на секретах… У них, что ни бумажка – всё суперсекрет! У нас в тбилисском училище один курсант, убирая генеральский туалет, на всем рулоне туалетной бумаги ручкой написал «Совершенно секретно». Потом аккуратненько его вновь смотал. Знаешь, что было? Наутро генерал выскочил из туалета с фиолетовой жопой. Штаны специально не подтянул. Всему строю офицеров-преподавателей разукрашенную задницу показал. После этого мы точно знали, что самый ценный орган начальника училища – это его жопа. Почему? Да потому, что она стала проходить под грифом «Совершенно секретно»!

«Вдохновенно импровизирует», – оценил Казаченко слова Аношина.

– Ну а что я скажу капитану Дзаппе?

– Малыш, одна из заповедей коммерции, – назидательно произнес Аношин, – гласит: «часть – меньше целого». Зачем тебе делиться выручкой с капитаном? И потом, милиционера убивал не он – ты! Сделай всё без капитана… Если хочешь, я могу выступить посредником. Комиссионные вперед я не требую… Отдашь потом… Когда выберемся отсюда… За меня мой адвокат отдаст сто тысяч – ты отдай в залог конверт… Бизнес!.. Но торгуйся…

– «Пакет» оставить русским я не могу, – после короткого раздумья сказал, как отрезал, Самантар. – Это – тюрьма по прибытии в Италию.

– Ну, Мох, тогда – выбирайся сам! – с напускным раздражением подвел черту Аношин. – Я умываю руки… Завтра-послезавтра меня здесь не будет. А тебе, что здесь тюрьма, что в Италии – всё едино…

«Ну, думай, Пророк, думай! – Казаченко быстрее зашагал по кабинету. – Ну, не может же Пал Палыч за тебя проглотить. Он и так тебе всё разжевал! Глотай и переваривай быстрее!»

Наступила пауза. Чувствительные микрофоны доносили в операторскую к Казаченко позвякивание браслета и обреченные вздохи Пророка. Вдруг вздохи прекратились. Олег застыл в ожидании.

– Послушай, Бен… Как ты думаешь, можно ли договориться с русскими, чтобы они взяли «Пакет» не насовсем, а только на время… Скажем, на сутки?

– Так он же взрывается, ты сам говорил…

– Я проинструктирую их… Но я должен иметь гарантии, что они меня в обмен на «Пакет» выпустят отсюда в Италию… И не через десять лет, а сразу… И потом Дзаппа… Он не должен ничего знать…

– Вот и обсуди это с русскими… Но предупреждаю – торгуйся!

– Бен, ничего в голову не приходит… Как начать с русскими? Куда девать Дзаппу?..

«Ох, как я тебя понимаю, – улыбнулся Олег, – три дня без просыху квасить в новороссийских кабаках. Могу себе представить, какие бильярдные шары похмелья бьются о твою черепную коробку… Ну-ка, Пал Палыч, бросьте ему спасительный швартовый. Пора объекту войти и стать в гавань уразумения». – Олег посмотрел на часы.

– Бен, ты – умный… Придумай что-нибудь… Встретимся в Италии. Ну, не в Италии – где ты скажешь… Я расплачусь с тобой. Сейчас у меня пустые карманы и пустая голова… Я разбит… Поговори с русскими. Мне нельзя в тюрьму… У меня три сестры… Их надо содержать…

И Пророк разрыдался.

«Постпохмельная истерика, – отметил Казаченко. – Но решение объект принял. Теперь не поторопился бы Пал Палыч…»

Аношин всё исполнил блестяще. В микрофон было слышно, как он пересел поближе к Пророку, притянул его голову себе на грудь. Рыдания стали глуше.

– Моя ты крошка! – сказал Пал Палыч по-английски. – Спокойно, малыш, спокойно. Нет безвыходных положений. Путь к успеху лежит через успех. Я всё улажу…

«Ювелирно работает Аношин! – Олег от удовольствия покачал головой, – именно сейчас Арап-Бенжамин должен заговорить на “родном” английском, тем самым показав свою искреннюю озабоченность и желание помочь попавшему в беду соплеменнику».

Казаченко вспомнил, как во время войны французские партизаны – маки – выявляли немецких лазутчиков в числе пришедших в отряд сочувствующих движению Сопротивления граждан из близлежащих населенных пунктов. Даже если они свободно и без акцента говорили по-французски. После изнурительной многочасовой беседы-допроса вновь прибывшего подводили к специально вырытой яме, где лежали обезображенные тела женщин и младенцев. В действительности это были просто чучела. Подводили без предупреждения. Вдруг перед испытуемым раздвигали кусты, ожидая, на каком языке у него вырвется первая фраза изумления. Если испытуемый произносил на французском нечто вроде: «Дева Мария!» – его ставили на довольствие. У немцев же, даже в совершенстве владевших французским, как правило, вырывалось: «Майн готт!» Лазутчика ставили на край ямы. Для расстрела.

Казалось бы просто? Но срабатывало безотказно! Подсознание – сильнее воли. Если она, конечно, не дьявольская…

– Я уже предлагал тебе посредничество, – услышал Олег голос Пал Палыча, – сейчас попрошу дежурного отвести меня к подполковнику, который меня допрашивал, и поговорю о тебе с русскими…

– Бен, во имя Аллаха, заклинаю тебя, верни меня в Италию… Я больше никогда, ни за какие деньги, ни под каким флагом не приду в Россию! Постой, Бен, а может, твой адвокат внесет денежный залог и за меня?!

«Расправила пташка крылья! Не успела из дерьма вылезти – уже чирикает… Вот напасть!» – чертыхнулся Казаченко.

Пал Палыч – это следовало из его реакции на восклицание Пророка – даже бровью не повел:

– Мохаммед Али Самантар! Запомни, сначала я – бизнесмен, а потом уже твой товарищ и помощник… Где гарантии, что ко мне вернутся деньги, внесенные за тебя в залог? Завтра ты, покинув Новороссийск, потонешь со своим конвертом в Черном море… Слушай, а у тебя есть недвижимость, ценные бумаги? Пожалуйста, прибудет мой адвокат – мы всё оформим. Я совсем не против… Но мне нужны гарантии! Если не материальные, то письменно-бумажные… Стоп! Но русские?! Отпустят ли они тебя под залог? Меня отпускают, потому что я – хулиган… Ну, ударил пару раз русского полицейского… Но не убил! И провода их секретные не резал… А ты?! Слушай, может, я чего-то не понимаю? Может, ты хочешь, чтобы Я купил у тебя твой конверт? Не исключено, что я потом с выгодой для себя продам его русским… Ты же научишь меня, как с ним обращаться…

Арап умолк в ожидании ответа. Молчал и Пророк. Пауза затягивалась. Олег понял, что сомалиец находится на распутье.

– Я понял, Мох… Я всё понял из твоего молчания. Как только мой адвокат оформит залог за тебя, ты мне не скажешь, как обращаться с конвертом… Или недоскажешь, и я с этим конвертом взлечу к праотцам… Уволь! Продавай его русским сам… Я выхожу из дела!

Казаченко услышал, как рассмеялся Пророк.

«Хороший признак, – подумал Олег, – кто-то очень умный сказал: “Смеясь, мы расстаемся со своим прошлым”. А почему бы не сказать: “Смеясь, мы расстаемся со своим, нет, – с натовским “Пакетом”»!

– Бен, «Пакет» не взрывается. Он при обнажении пластиковой скорлупы самоуничтожается… Сгорает. Его нужно вскрыть в специальной барокамере…

– Так ты мне хочешь еще и барокамеру продать?

– Нет! – ответил, вмиг погрустнев, Пророк. – Ты ни на «Пакете», ни на барокамере денег не сделаешь… Всё это если кому-то и нужно, то только русской разведке…

«Всё-таки сомалиец поверил, что Пал Палыч – это бизнесмен Бенжамин Самюэль Стюарт!» – не без удовлетворения отметил про себя Казаченко, которому словопрения между Арапом и Пророком уже изрядно надоели.

Будто бы услышав мнение Казаченко, Аношин перевел разговор в финальную фазу.

– Мох, давай оставим всё как есть… Ты меня уже утомил… Я никак не могу понять: чего же ты хочешь? Свободы для себя или сохранения секретов для кого-то? Секреты – не твои. Понятно. Но свобода – твоя! Если боишься, – незачем садиться за стол переговоров с русскими… Смирись! Ты сам упомянул десять лет… Через десять лет выйдешь из сибирских лагерей на свободу – начнешь жизнь сначала… Всё! Я хочу спать… Ты спал – меня допрашивали… Теперь тебя, наверное, вызовут… Всё! Я исчерпал свой ресурс предложений!

– Подожди, Бен, не укладывайся! Я готов отдать «Пакет» русским… Скажи им об этом… Но Дзаппа об этом знать не должен! И не потому, что я с ним не хочу делиться… У меня совсем другие соображения… Если о передаче «Пакета» узнает Дзаппа – мне конец!

– Слушай, Мох, переложи эти проблемы на голову русских… Я им просто скажу, что ты готов отдать на время твой, как ты его называешь?..

– «Пакет»…

– Да-да, «Пакет»… За твое освобождение. А там пусть они думают, как убрать из игры Дзаппу…

– Я знал, Бен, что ты мне поможешь, потому что ты – умный… Действительно, пусть голова болит у русских… Мне и своей боли хватает… Мне бы сейчас немного водки… Попроси у русских, а?..

– Ладно… Я – пошел!

Одновременно со стуком Аношина в окованную железом дверь камеры предварительного задержания Казаченко поднял трубку телефона прямой связи с начальником новороссийского отдела КГБ.

– Алло, Виктор Петрович! Мне срочно нужна машина! Да, в изолятор…

* * *

Казаченко и Аношин встретились в кабинете начальника изолятора. Обнялись.

– Олег Юрьевич, как будем нейтрализовать капитана Дзаппу? – без обиняков спросил Аношин.

– А какие, собственно, проблемы? Сейчас его по нашему вызову этапируют с корабля в портовую администрацию, там продолжат промывание мозгов. Я на катере пограничников вместе с Пророком отправлюсь за «Пакетом». Дзаппа будет на берегу в качестве заложника. Так и объяви об этом сомалийцу, тем паче что он опасается, как бы Дзаппа чего не узнал. Пребывание Дзаппы на берегу, как и его неосведомленность, напрямую зависят от поведения твоего подопечного. Думаю, стоит ему об этом напомнить. Так ведь? После изъятия «Пакета» возвращаем «обвиняемого» в камеру, то есть к тебе… Ты уж потерпи… Я с «Пакетом» лечу в Москву. Завтра возвращаюсь… Думаю, ребята из оперативно-технического Управления не подведут.

– А капитан всё это время будет на берегу? Судно и так уже третьи сутки без руководства… Не взбунтовалась бы команда…

– А куда деваться… Штормит изрядно… А команда знает своих руководителей… У Дзаппы в Новороссе, кстати, любовница… Последние данные наружного наблюдения… О загулах Самантара матросы давно знают… Хотя и держит он команду в ежовых рукавицах… Так что, команда поймет…

– А как Пророк объяснит свое отсутствие в течение трех суток капитану?

– А это уже не наши проблемы… Загулял… Мало ли… Ты, вот что, – спохватился Казаченко, – браслетом не особо поигрывай! Микрофоны камеры и браслета дают наложение… Фон сказывается на качестве записи…

– Понял…

– Вот еще что, Пал Палыч… Узнай у объекта, где он держит личное оружие на корабле… Глупостей не наделал бы в последний, решающий момент…

– Считаете, он может всё переиначить в последнюю секунду?

– Знаешь, выпитое им за три дня плюс сильнейший стресс могут сделать его поведение непредсказуемым!

– Кстати, Олег Юрьевич! Водки бы ему в камеру для расслабухи… Он тогда агнцем прибудет на борт… Водки с каким-нибудь транквилизатором…

– Да ты что! Это – несовместимые продукты: алкоголь и успокоительное!

– Ну, тогда водки со слабительным!

Рассмеялись.

– Водка будет. Но ты с него деньги не забудь потребовать… Ты же – бизнесмен… Несмотря на все превратности судьбы!

– Обижаете, Олег Юрьевич! А как бы я ее, проклятую, достал? Конечно, дежурному по изолятору дал на лапу! Да чего там… Я при объекте это и сделаю… Сейчас же после возвращения… А по изменению дикции Пророка вы через микрофон сориентируетесь, когда его брать на дело… Думаю, что новая порция очень быстро вступит в реакцию со старыми дрожжами…

– Ну, с богом! – Казаченко еще раз крепко обнял Пал Палыча.

* * *

Опрометчивость, с которой были произнесены слова: «Я на катере пограничников вместе с Пророком отправляюсь за “Пакетом”», – Казаченко осознал, лишь подъехав вместе с Пророком к причалу.

Казалось, сама природа противилась завершению многоходовой операции: на море разыгрался шторм силой не менее пяти баллов. Волны – с двухэтажный дом. Ветер – шквальный. Дождь – проливной.

«Самая подходящая для похищения сверхсекретов погода!» – приободрил себя Олег, вспомнив свое увлечение в юности романом Богомила Райнова «Что может быть лучше плохой погоды».