Текст книги "Скорпионья сага. Cамка cкорпиона"

15

За все лето ни дня не провел без семьи.

Сперва с Малышом развлекали провинциалов. Потом переместились на дачу к моим родителям. К концу отпуска чувствовал себя полностью высосанным.

Вышел на работу. Хоть какая-то да отдушина. Впрочем, все то же самое: скорпионы, мудрствующий Соломоныч. Тоска смертная и никаких новых горизонтов.

А однажды на улице, бывает же такое, повстречался с Андроном.

Обнялись. Всегда коренастый Андрон возмужал еще больше, раздался в плечах, подкачался, заматерел. Меня он нашел похудевшим. Судя по состраданию в его бегающих глазах, моя худоба не произвела впечатления энергичной подтянутости.

Разговорились. Он теперь – бизнесмен. Квартира, машина. Щелкнул брелоком – у бордюра дороги мигнул фарами «мерс». Я лишь руками развел. Он расплылся в улыбке. Между прочим, добавил: а помню ли я, что при нашем профкоме существовал спортивный клуб «Парус»?

Он и сейчас существует. Правда, с известной поры, все там приватизировано. Но он успел. У него теперь своя яхта. Я поздравил. Он снова зарделся. Вдруг пристально на меня уставился, будто впервые увидел, и вспыхнул энтузиазмом: а что, если я как-нибудь выберусь покататься на яхте?

Для меня это было неожиданностью. Даже не в смысле яхты, а вообще. Чтобы отдыхать. Иметь собственный интерес. Одному, без обузы. Такого не предполагалось.

«Выбирайся, дружище… Что-то ты совсем, похоже, закис. У мужчины должны быть и свои радости… – Андрон подмигнул. – Помимо семьи».

К северу от города раскинулось водохранилище. Почти не шутя, его звали морем, такое оно было бескрайнее. С давних времен его берега оккупировали спортивные базы, домики отдыха и дикие пляжи с помойками пикников.

Мы подкатили на «мерсе» к кирпичному знанию, похожему на отдельно стоящий склад, с линялой вывеской на фронтоне – «Парус». У склада бродили люди. Преимущественно, молодежь. Перетаскивали паруса и другие, неведомые мне снасти. Андрон с каждым здоровался, представляя меня другом и новым матросом. Вытянул руку в сторону берега.

Я посмотрел туда и увидел серебристые крестовины мачт.

Склад назывался «эллинг». Мы вошли. Внутри царила заброшенность. Усеянный мусором пол шуршал и позвякивал под ногами. От спортивного клуба осталось всего несколько лодок, разукомплектованных, чахлых, с облупившейся краской под слоем хронической пыли. В соседнем отсеке я приметил еще пару лодок, вида ухоженного, а одну так просто шикарного: итог здешней приватизации.

«Кому надо, тот смог», – усмехнулся Андрон.

Он взял, что ему было нужно, и мы повернули на выход, когда мое внимание привлек еще один экспонат. Странно, что только теперь, когда я обошел эллинг по кругу. Словно из потустороннего сумрака медленно выплыл в мою реальность сказочно-жуткий корабль-призрак. Серый корпус весьма крупной яхты, стоявшей на специальной конструкции, в дальнем углу, куда дневной свет едва проникал. Никакого снаряжения. Никаких признаков заинтересованного хранения. Толстый слой пыли. Тяжи паутины. В носовой части – пробоина.

Как поведал Андрон, разбитая яхта принадлежала директору клуба, ныне покойному. Он потерпел крушение в походе на Онежское озеро. Яхту подняли со дна и притащили сюда на барже. В принципе, ее можно восстановить, но никто не берется – после утопленника. Двоих утопленников. Капитан он был опытный, погода несложная, ветер некрепкий. Но он допустил ошибку. Грубую, изначально. Пошел в тот поход с любовницей.

Сей печальный рассказ Андрон назидательно подытожил старинным морским суеверием: «Женщина на корабле – к беде».

Это была любовь с первого взгляда.

Когда мы расселись на палубе, и Андрон стал командовать, и затрещали лебедки, и в синее небо взмыла стрела извивающейся материи – и расхлопнулась белым крылом.

Я с первого взгляда влюбился в парус.

Мы скользили вперед. За кормой убегало веселое клокотание. В корпус яхты постукивали, рассыпаясь и брызгая, бойкие волны. Солнце жгло. Ветер бодро трепал, упруго ласкал, будоражил мурашки по коже. Я вертел головой, щурясь и задыхаясь от мальчишеской радости.

На яхту набилось с десяток парней и девиц. Все держались по-свойски. Балагурили, сыпали шутками. Андрон управлял с видом заправским и благодушным. Я никого здесь не знал, но чувствовал необычное единение с этими людьми, с их беззаботностью, с их улыбками. Я и сам улыбался без всякой причины.

Выведя яхту на глубину, Андрон передал управление ближайшей из девушек. Нырнул в каюту и вытащил на палубу ящик пива. Аплодисменты, восторги. Захлопали пробки, зашипела пивная пена. Все разлеглись загорать.

Только мы остались сидеть. Так получилось. Рядом. Я и та девушка.

– Вы впервые на яхте? – спросила она.

– Как вы догадались?

– Вы сидите на брасе… Да, да вот на этой веревке. Мешаете мне управлять.

– Ой, извините. – Я смущенно сместился.

– Ничего. – Она усмехнулась. – На фордевинде не страшно. А на бейдевинде, если не контролировать шкот, может случиться неожиданный оверштаг.

Я почувствовал себя идиотом.

– Оверштаг, – пояснила она, – это поворот на сто восемьдесят градусов. Это опасно.

– Сколько же всяких терминов. Как вы в них разбираетесь?

– Это всего лишь слова. Главное – держать парус по ветру. Хотите попробовать? Беритесь рядом.

– За палку?

– За румпель!

Я взялся. Она отпустила.

Меня обуял ужас: малейшее движение румпеля меняло курс яхты, и парус начинал зло похлопывать. Она положила руку поверх моей и уверенно выправила положение. Я посмотрел на нее с благодарностью. Она улыбнулась.

– Видите, все не так сложно. Надо просто подруливать. Смотрите на парус. Расслабьтесь, почувствуйте, как он на вас откликается? Чувствуете?

– Кажется, да.

– Доверьтесь чувству. Сейчас мы идем самым легким курсом – фордевинд.

– Легким, это хорошо… А что такое фордевинд?

– Попутный ветер.

Неожиданно я почувствовал. В самом деле, почувствовал. Это было как пробуждение от тяжелого, мутного сна, в котором пребывал едва ли не вечность. Я вдруг осознал, что давно не испытывал этого веселящего чувства: тревожной вибрации нервов, оттого что рядом со мной – женщина.

Дела

1

В следующий раз Андрон объявился весной.

Точно помню: была весна 97-го. Я запомнил, потому что именно в том году моя жизнь стала меняться, и я вместе с ней втянулся в метаморфозу.

Он позвонил мне домой. Поболтали о всяческой ерунде, приличествующей завязке внезапного разговора после длительного перерыва: как жена? как ребенок? как сам-то?.. Наконец, подступился к подлинной цели звонка:

«Ты все еще занимаешься скорпионами?» – «Занимаюсь. Куда бы я делся». – «Торчишь в лаборатории?» – «Пишу, видишь ли, диссертацию». – «Иными словами, прозябаешь на нищенскую зарплату?» – «Ну… да». – «А не пора ли тебе начать делать дела?» – «Это как?» – «Зарабатывать деньги».

Недавно Андрон познакомился с одним человеком, который держит «точку» на Птичьем рынке. Торгует всякой экзотикой, в том числе, насекомыми. Андрон обо мне рассказал, и тот заинтересовался. Если бы я смог наладить поставку, можно было бы сделать бизнес: «Ты только прикинь: мелюзга идет за десятку, средние – уже за двадцатку, а „Императорский“ длиной сантиметров пятнадцать идет по сорок баксов за штуку!»

В деньгах я, конечно, нуждался. По правде говоря, научная бедность достала. Но его предложение, соблазняя возможной наживой, смущало неприглядностью теневой стороны.

«Решайся. Я ведь в профкоме еще начинал, с калькуляторов. Теперь вот компьютеры, высокие технологии, солидный бизнес. Ты начнешь со скорпионов, а там, глядишь, тоже раскрутишься». – «Андрон, ты толкаешь на преступление». – «Да не парься! От лаборатории не убудет. Оглянись, каждый зарабатывает, на чем может. И вообще, ты только не обижайся, но между нами, друзьями, честно живут теперь одни неудачники».

В пятницу вечером он приехал ко мне в зоопарк. Я заранее приготовил пару экземпляров «Pandinus imperator», пяток «Centruroides gracilis», столько же «Heterometrus spinifer» и десяток «Babycurus jacksoni», мелковатых, но замечательно красочных. Каждого скорпиона я поместил в отдельный футляр, сделанный из пластиковой бутылки. В течение дня собирал емкости по урнам зоопарка, озираясь, чувствуя себя бомжем. К вечеру я стал владельцем «товара». Уложили «товар» в просторный багажник «мерса». Когда Андрон, усевшись за руль, надел черные очки, я ощутил себя прям-таки гангстером.

Человек с Птичьего рынка оказался упитанным юношей, похожим на филателиста или двоечника, но никак не на скупщика краденого. Он поджидал нас на лавочке детской площадки, читая книжку в тени тополей. Рядом лежал пустой баул. Андрон нас друг другу представил. Пожали руки. Андрон распахнул багажник. Толстяк заглянул, затем достал из баула и натянул перчатки. Он по одному брал каждый футляр, придирчиво рассматривал содержимое, называл цену, я солидно кивал, и он перемещал «товар» в свой баул.

Два последних футляра почему-то в дороге раскрылись. То ли я неплотно пригнал, то ли прыткие заключенные пустились в побег. В багажнике валялись четыре обрезка прозрачных бутылок, а их обитателей след простыл. Неприятность.

Они обнаружились в темном углу у левого стоп-сигнала. Толстяк осторожно поднял за хвост одного и вытащил сразу двоих. Те сцепились. Трудно сказать, чего они не смогли поделить. Ясно было одно: между скорпионами идет жестокая схватка.

Толстяк напряженно тянул два хвоста в разные стороны. Наконец, бойцы расцепились. У одного отвалилась клешня.

– Этого уже не продать, – заключил скупщик краденого. Победителя он вернул в футляр, а побежденного бросил наземь и раздавил каблуком.

Я раскрыл было рот в запоздалой судороге несогласия, но Андрон остановил меня жестом. Филателист и двоечник взглянул исподлобья. Застегнул баул, снял перчатки, полез в боковой карман – и в его пухлых руках, шелестя, замелькали отсчитываемые купюры.

Бедной очень понравилось, что я начал-таки зарабатывать. С некоторых пор деньги стали ее излюбленной темой. У меня же с тех самых пор слово «деньги», произнесенное ее голосом, неизменно вызывает острую пульсацию мозга.

Она начала портиться, еще когда вышла на работу в аптеку. Уже тогда я почуял перемены не к лучшему. Ее зарплата была небольшой, собственно денег-то я и не видел, но жена все чаще и круче задирала напудренный нос.

А полгода назад она устроилась в иностранную фирму. Та же фармацевтика, однако совершенно иные условия. Ей дали машину, и она гордо раскатывала по аптекам города, предлагая провизорам некий препарат «Цефаскор». Иными словами, навязывание продукции. Кажется, это называется «коммивояжер»? Нет, поправляла она, ее должность – «медицинский представитель». А официально и по-нерусски – «сейлз репрезентатив». И платят, между прочим, в валюте! Мало того, у них применялась бонусная система, стимулирующая заинтересованность в активных продажах, и если не лениться, можно хорошо заработать.

Короче говоря, она теперь зарабатывала больше меня.

Периодически она впадала в настоящую манию, полагая себя единственной в доме добытчицей. Попытки напомнить, что хозяйство тащу на себе, все же, я, мгновенно доводили ее до кипения вплоть до взрыва. Она заводила старую песню про «настоящего мужика», который что-то там по неписаным правилам «должен». Во всяком случае, зарабатывать больше, чем его женщина. Принципиально! Я морщился, затыкал уши и задумывался: а зачем?

Лично мне-то на жизнь хватало. Вполне. Да и семья, если разобраться, не бедствовала. Но для жены деньги имели более размашистое значение. Сколько помню, ей всегда было мало. А с тех пор, как она превратилась в «репрезентатив», ее запросы пошли на взлет и от земли оторвались. Она подсовывала мне под нос красочные фотографии в регулярных как дамские месячные журналах, сперва намекая на симпатию к какой-нибудь вздорной вещице, а затем убеждая в необходимости это купить. Я вяло отмахивался. Она решительно наседала. Оклад «представителя» позволял «более высокий жизненный уровень», и по ее мнению, не худо бы мне подтянуться. Мне предлагалось включиться в гонку амбиций. Славное дельце! Но мне-то это зачем?

Да, конечно, мужчина должен платить, такова уж традиция. И положа руку на сердце, я готов был платить своей женщине. Вот только – за что? Не за то ли единственное, что когда-то связало наши сердца? Именно, за любовь! Но раз любви больше нет, на кой черт мне горбатиться? Просто служить ее ненасытности? С какой такой радости, по какому такому закону? Ради какой такой высокой идеи, искусственной, высосанной из пальца, навязываемой все более активно, вопреки чувствам и логике? Неужели, затем лишь, чтоб мне не жалили мозг?

И вот однажды я принес ей «хорошие деньги», которые выручил с украденных скорпионов. Жена разрумянилась, полезла ластиться. Принялась фантазировать, что можно теперь купить. Ни одна из ее новых возможностей не являлась моей потребностью. Ни один из заработанных долларов не открывал для меня никаких горизонтов.

В ближайший выходной она отвезла меня в гипермаркет под фамильярным названием «Твой дом». Нагрузила тележку всякой ненужностью. Покупкой номер один оказался домашний сейф. К вечеру я завершил его установку в недрах ее платяного шкафа.

С того дня все наши семейные деньги она запирала в броню на ключ.

В конце мая Андрон опять был в зоопарке. Проезжая мимо, решил вот ко мне заглянуть, поинтересоваться, как продвигаются мои скорпионьи делишки, да и вообще поболтать за обедом в ближайшем кафе.

Мы уселись под парусиновыми зонтами. Рядом тихо журчал фонтанчик искусственной каменной горки. Андрон изучил меню, затем сделал заказ на двоих. Я глянул на цены. Андрон расплылся в барской улыбке: он платит.

Начал издали. Напомнил, как прошлым летом катались на яхте. Мне понравилось? Да, это было весьма необычно. А теперь – новый сезон. Надо серьезно готовить лодку. Он задумал пойти в далекий поход. На Онежское озеро. Не желаю ли я примкнуть к экипажу?

– Заманчиво… – Я печально вздохнул. – Но, боюсь, жена не отпустит.

– Да ладно тебе… Не отпустит… Договоришься…

– Нет, нет. Это невозможно. При всем желании. Ведь мы никогда не отдыхали с ней порознь.

Андрон помрачнел. Потянул в себя медленно пиво, уставившись на меня с осуждением.

– Распустил ты ее. Жену нужно стро́ить. Я ведь тоже женат. Только она у меня вот где! – Он поднял, покачивая, кулак.

Я порадовался за его правильный домострой. И вдруг удивился: когда это он успел жениться? Оказывается, еще осенью. Отметили скромно, без свадебных глупостей. Только свидетель, его партнер по бизнесу, и ее подружка-свидетельница. Столик на четверых в «Метрополе».

Я снова порадовался элегантной его «скромности». Накатило воспоминание об унизительной собственной свадьбе, где толпа мне ненужных, обожравшихся морд разбила горшок и заставила сметать раскатившиеся монеты в кучку.

– А ты не боишься, – кольнул я его, – оставлять молодую жену в одиночестве?

– Чего мне бояться?

– Ну, мало ли… Затоскует…

– Пусть только попробует. – Андрон ухмыльнулся. – Уволю одним днем. Она ведь работает у меня. И, между прочим, вот ее зарплата.

Он извлек из барсетки аккуратный плоский предмет, в те годы уже известный, но мало кому доступный, воплощение высоких финансовых технологий – банковскую карту.

Он ощерился. Я, из мужской солидарности, тоже.

2

Для начала я решил сделать это.

Едва проснувшись, налил в таз холодной воды. Влез под душ, почистил зубы, распарился, довел горячие струи до предела терпимости, резко вырубил кран – и опрокинул на себя ледяной таз.

Эту методу много лет практиковал отец, и мне тоже советовал. Он говорил, контраст дает мощный приток энергии. Из боязни да из лени я до поры относился скептически. Но вот пришел срок, и я понял: пора.

Мое тело пылало.

Бедная удивилась: что это на меня вдруг нашло? Я сказал, вот, решился начать закалять организм. В некотором смысле, ступил на путь воина. Хочу превзойти себя и открыть новые горизонты. Короче говоря, я готовлюсь пойти с Андроном в поход.

Ей это не понравилось. Что за новость такая? Какой такой поход? В команде? Под парусом? На яхте? На Онежское озеро?

Долго пытала, пока не вонзила главный вопрос:

– Там будут бабы?

– Да ты что! Какие бабы! Женщина на корабле – к беде!

Началась дискуссия. Ей казалось весьма подозрительным, что домосед, семьянин, обыватель, ленивый и приличный, в общем-то, человек вдруг потянулся к сомнительным приключениям. Я доказывал: у приличного человека бывает какое-то хобби, здесь нет ничего странного или угрожающего. Она хмурилась, заглядывала в глаза. Наконец, смягчилась.

Однако решила проконтролировать лично что там и как.

Андрон заехал за мной в выходной, как и договорились. Его «мерс» произвел на жену положительное впечатление. Она не видела моего друга со студенчества, и нашла его изменившимся к лучшему: «Деловой, не то что ты». Андрон, в свою очередь, иронически обнаружил, что если раньше мы с ней были чем-то похожи, то с годами стали практически на одно лицо. Она кокетливо рассмеялась, села за руль «корпоративной» и приказала мне ехать с ней.

Корпоративная малолитражка против могучего «мерса» на трассе – что божья коровка против скорпиона на воле. И все же, она была хорошенькой иномаркой, а водитель – о господи! – моей Бедной. Поначалу держались в хвосте машины Андрона. Но выехав за город, резко пошли на обгон. В мелькании пейзажа замелькали картинки из канувшей жизни: меня везла женщина с водительским стажем в полгода. Легко ускорившись, Андрон помахал нам ладошкой. Но вскоре позволил догнать и снова опередить. Возможно, из галантности, а возможно, из благоразумия. Как бы то ни было, его поведение жена одобрила.

В яхт-клубе она обошла все, что только возможно: болотистый берег, проплешину пляжа, причал с разномастными лодками, захламленную рощицу, пыльный сумрачный эллинг, даже в разбитую яхту залезла. Андрон сопровождал с учтивостью гида. Я плелся следом. В тот солнечный день незримые звезды были на моей стороне: на всей территории клуба среди встреченных нами людей не оказалось ни одной особи женского пола.

Напоследок она спросила, как сюда позвонить. У Андрона был сотовый. Ей это очень понравилось. В ту пору сотовые едва появились, стоили дорого, минутами не швырялись, и человек, имевший мобильную связь, априори внушал уважение. У нее тоже имелся сотовый, рабочий, корпоративный. Они с Андроном стояли на одном социальном уроне, говорили на одном языке. Не то что я. К взаимному удовольствию они обменялись цифрами номеров.

– Ладно, – вздохнула она. – Так и быть, с ним отпущу.

В начале июня отвезли Малыша в семейку жены. Теща нарадоваться не могла на подросшую внучку. Сестрица повеселела. Даже тесть взволновался счастьем невольного деда и затеял возиться с доставшимся ему продолжением человечьего рода.

Впрочем, дедом быть ему особо не довелось. Крепкий мужик, бо́льшую долю жизни зазря пропивавший, он теперь отрабатывал упущенные трудодни, используя временную глухую завязку. Недавно теща заставила его закодироваться. Сколько продержится, никому неизвестно. Во всяком случае, нянчиться с внучкой – не его забота. Его дело – строительство дачи.

Вкалывал закодированный от зорьки до зорьки, прерываясь лишь на скоротечный прием пищи. К нашему приезду он специально подгадал отпуск, и на даче безостановочно «отдыхал». За те несколько дней, что мы здесь гостили, я не видел его не занятым стройкой. Стоило присесть, как теща тут же его окрикивала, и он покорно следовал указаниям ее деспотизма. Глядя на потного жилистого мужика широкой кости, звериной выносливости, без признаков возраста и проблеска личных желаний, я диву давался, как в этом несгибаемом теле может ютиться такой бесхребетный характер. Я примечал затаенный протест в его маленьких глазках. Я улавливал обрывки ворчания в его тонких губах. Я понимал: пить, это плохо, просто губительно. Я понимал: для него пить – это способ не быть женским рабом.

В день нашего отъезда ему предоставили перерыв. Сели обедать. Разлили на посошок. Он сидел улыбаясь, глуповато щурясь на блики стаканов. Чокаясь с моим подлинным своим бутафорским, он как-то потерянно, неизбывно мне подмигнул.

Кажется, он хотел что-то сказать с глазу на глаз. Не дали. Загомонили, полезли лобзаться. Прощания, вздохи. Едва возникшее между нами мужское нечто погребла под собой всегдашняя бабья прощальная суета.

Проводили нас до калитки, дальше мы с Бедной пошли вдвоем. Путь из карьера полого стремился в гору. С полдороги я оглянулся. Они всем семейством махали ладошками. Потом я еще оглянулся. Малыш и сестрица уже играли, утратив к нам интерес.

Только теща и тесть продолжали смотреть нам вослед. Они сидели на лавочке у стены дома, руку об руку. Я не мог разглядеть выражений их лиц, но мне показалось, что от них исходит блаженное умиротворение друг друга любящих стариков. В этом был какой-то лубок, незатейливая подделка. Я не сомневался, через минуту-другую теща станет командовать, и тесть пойдет выполнять.

Они так мило сидели, взявшись за руки. Аж слеза наворачивалась.

Подкаблучник… Я поклялся, что не буду таким никогда.

Пришел день отчаливать. Ночью была гроза. Небо еще не развеялось. В утренней атмосфере висело серое влажное марево. Кутаясь в халат, жена выглянула в окно. Внизу ждал знакомый «мерс». Она проводила до лифта и чмокнула меня в щеку.

Загрузив вещи в багажник, Андрон открыл мне заднюю дверь. Напоследок мы оба задрали головы. Призрачная жена помахала нам сквозь стекло. Мы помахали в ответ. Ну вот и все, здравствуй, мужское братство, надолго теперь никаких женщин. С приятным чувством я забрался в салон.

Впереди сидела женщина.

– Знакомьтесь, – Андрон плюхнулся слева, за руль, – это моя жена, а это мой друг.

Она оглянулась и приветливо мне кивнула:

– Любава.

Я ответно назвался. И оторопел… То была та самая девушка, которая преподала мне первый урок управления яхтой.

Не знаю, вспомнила ли она. Виду не подала. Да и что мне за дело, я катил навстречу иным, сугубо мужским, горизонтам. Она приспустила стекло, ветер взлохматил ей волосы, темные с медным отливом. До меня доплыл аромат, то ли духов, то ли просто ее.

По пути Андрон зарулил в магазин докупить кое-что из провизии. Таскали втроем. Забили багажник доверху. Ящик пива не влез, пришлось втиснуть в салон. Миновав пост ГАИ, Андрон разогнался по трассе – и затормозил на обочине:

– А почему бы нам уже не начать отдыхать?

Поменялись местами. Она взяла руль, он банку пива. Я тоже потянул за кольцо и с сочным шипением чпокнул. В меня потекло пенистое блаженство: бесконтрольность холостяка.

Через зеркало заднего вида за мной, однако, приглядывали медовые очи.

Позже, когда у меня будет машина, я осознаю: водитель бросает в зеркало взгляд, чтобы контролировать дорожную ситуацию сзади. А пока ее оглядывания я принимал на свой счет, и мне даже казалось, будто в медовых очах играет усмешка.

Постепенно глаза стали меняться. В первый раз, когда Андрон приказал пойти на обгон, с выездом на встречную, перед несущейся издали смертью – глаза разгорелись азартом, быстро перетекающим в ужас, а едва пронесло, подернулись страшной усталостью. Потом, когда съехали на грунтовку, и Андрон придирчиво комментировал каждый скачок по ухабам его недешевой подвески – глаза веселились, иронизировали, ерничали, огорчались, затравлено тухли, раздраженно круглились. А уже перед клубом, форсировав сходу лужу, она окатила блистательный кузов грязью. Андрон разразился несдерживаемой матерщиной – глаза зло сощурились и уже до самого финиша перед эллингом затаенно светились черно-желтой осиной агрессией.

У эллинга дожидались два парня, еще два матроса нашего экипажа. Я знал их по прошлым визитам, когда мы вместе готовили яхту. Андрон стал командовать, что как разгружать и куда грузить. Подвалили другие знакомые. Дав нам ценнейшие указания, он удалился со знакомыми в эллинг.

Мы таскали провизию, снаряжение, личные вещи. Поклажа все не кончалась. До причала было не далеко, но и не близко. Я вспотел, парни тоже. Парило́. Любава работала с мужчинами наравне. Когда все перетащили, наконец, появился Андрон. Он был весел и красен. Издали нас похвалил. Подойдя, дыхнул алкоголем. И вдруг заорал:

– Любава! Ты совсем без мозгов! Сколько раз я говорил тебе разуваться!

Такой инструктаж действительно проводился. Палубе надлежит сиять белизной, и по яхтсменской традиции, заходя на святая святых, грязную обувь следует снять. Любава пренебрегла. Палубу испещрили следы.

На вопли Андрона, чтоб брала тряпку и драила, Любава ответила холодным ожесточеним:

– Вообще-то я не твой водитель, не матрос и не подчиненный. Я женщина! А не нравится… – Схватив доставленные пакеты, швырнула на доски причала.

Мы с парнями переглянулись. Андрон почесал затылок. Она прошла мимо нас, смерив каждого долгим презрительным взглядом, медленно удалилась вдоль берега, остановилась на пляже, посмотрело на солнышко, стянула одежду и грациозно пошла в воду.

Я вдруг осознал, почему это женщин на борт лучше не брать. И еще осознал, что они с Андроном не очень-то ладят. Не минуло и года, как поженились, а уже вот грызутся. Хотя, откуда мне знать, сколько они встречались до свадьбы? Что мне известно об их отношениях? Что мы вообще можем знать о супружеской жизни, кроме жалкого опыта своей собственной нервотрепки?

А впрочем, какое мне дело до чужой бабы?

Я собрал раскатившиеся консервы, скинул обувь и по шаткой сходне взошел на палубу.