Текст книги "Цена империи. Чистилище"

Палмерстон не удивился столь прохладной встрече. Во-первых, инициатором этого рандеву был все-таки он, а во-вторых, Далхаузи никак не мог простить бывшему премьер-министру его позиции по ограничению роли Ост-Индской компании в делах колонии. Неприкрытый грабеж не мог не вызвать волнений, из-за чего и вспыхнуло самое масштабное восстание, заставившее серьезно поволноваться политический олимп империи.

– Маркиз, вы первый человек, который говорит о прекрасном климате Индии. Намного чаще я слышал о несносном и болезнетворном влиянии этой страны на наши привыкшие к холоду организмы. Сэр, я попросил об этой встрече неслучайно. Мне нужна ваша помощь и содействие.

– Чем я могу помочь вам, сэр Генри? Когда я был губернатором Индии, вы вставляли мне палки в колеса, критиковали Ост-Индскую компанию, стремились к тому, чтобы установить контроль государства над провинцией, оттеснив нас на второй план. Что же за помощь потребовалась вам от меня?

Младший сын графа Джорджа Рамсея, командующего индийской армией, шотландский дворянчик, выскочка, не обделенный талантами, Далхаузи добился своего высокого положения благодаря не только своим качествам, но и стечению обстоятельств: оба его старшие братья рано умерли, а сам Джеймс Эндрю быстро поднялся по крутым ступеням лестницы власти и стал губернатором Индии, заняв очень даже высокий пост. Присоединив к владениям короны Пенджаб, он стал маркизом Далхаузи. Были в его карьере и оглушительные успехи, и потрясающие неудачи. Войны и постоянные восстания сопровождали правление компании в колонии; да, в парламенте были недовольны положением дел, тем более что последнее восстание сипаев, вызванное именно авантюрными и вопиющими действиями самого маркиза, еще не было подавлено. Успехи британских войск налицо, но сипаи были упорным противником. Ситуация еще окончательно не разрешилась в пользу империи. Больше всего Палмерстону не нравилось, что этот шотландский парвеню провел объединение, централизацию всей Индии. Вроде бы управлять одной страной проще (в административном ключе), но политика «разделяй и властвуй» всегда была опорой британского влияния в мире. И всё-таки надо было идти на компромисс.

– Вы зря обвиняете меня в том, что я не пекусь об интересах Ост-Индской компании, хочу вам напомнить, что ради того, чтобы обеспечить рынок сбыта вашего индийского опиума, наше правительство поддержало войну с Китаем, которую уже сейчас журналисты окрестили опиумной. И я был среди тех, кто помог провести через парламент необходимые законы и выделение денежных средств на эту военную кампанию, исход которой пока еще неясен.

Маркиз вежливо склонил голову, действительно, роль Палмерстона в развязывании военного конфликта с Китаем была ему известна, как и та сумма, которая перекочевала в карманы премьера, а что тут такого? Британские купцы умеют быть благодарными.

– Так чем я могу быть вам полезен, сэр Генри?

Тон маркиза был приятным, ну что же, выскочка и зазнайка, теперь пора и к делу, раз указали тебе твое место! И бывший премьер-министр продолжил:

– Россия! И не говорите мне, что это моя личная идея-фикс. После Восточной войны она снова усиливается! Мы с тревогой смотрим на успехи ее в Хиве и Бухаре. А наша неудача в Афганистане…

Маркиз оценил дипломатичность своего визави: афганский провал был его прямой заслугой, но тут Генри Темпл проявил такт, разделив этот провал с правительством, следовательно, и с самим собой.

– Нас беспокоит, что империя северных варваров сделала политический разворот на Восток. Может повториться ситуация времен Наполеона Буонапарта, когда угроза вторжения в Индию станет снова реальностью! Вы знаете, что мы всегда стремились кардинально устранить любую опасность нашему влиянию в лучшей и самой прибыльной из колоний. Ситуация такова, что нам нужна долгосрочная программа по уничтожению и разделу Российской империи. Перед этой задачей локальные успехи Крымской войны просто меркнут! И нам нужны средства, которые не будут отражаться в отчетах парламента.

Маркиз задумался. Он не сомневался в том, что лорд Палмерстон остается одной из самых влиятельных фигур в лондонском политикуме, более того, ходили слухи о близкой реставрации правительства сэра Генри. Главное же было в том, что безопасность британских владений в Индии была тем вопросом, ради которого можно и нужно тряхнуть мошной.

– Я уверен, что руководство компании разделит вашу озабоченность, сэр Генри. Нам понадобится время для того, чтобы уточнить детали. Скажите, какая сумма нужна вам непосредственно сейчас и примерные расходы на ближайшие три года?

Увидев две цифры со многими нулями, маркиз скривился, но взял себя в руки. Они расстались не столько друзьями, сколько соратниками: необходимое понимание между ними все-таки установилось. Забравшись в карету, Генри натолкнулся на тяжелый взгляд человека, которого ожидал у себя дома завтра поутру.

– Господин Найки, я не ожидал…

– Привыкайте. Это соответствует той роли, что вы хотите на меня возложить. Что наши денежные мешки?

– Они согласятся. Поморщат носы, но согласятся!

– А что ваш молодёжный проект, сэр Генри?

– О! Совсем неплохо! У нас перспективная молодёжь подрастает, скажу я вам. Отобрал для нашего дела пятерых… и еще одного!

– О! Вы говорите так, как будто нашли в навозе жемчужину!

– Да, это весьма перспективный молодой человек. Думаю, мы поможем ему с политической карьерой.

– А остальные пятеро?

– Господин Найки, вы можете выбрать любого из них. Я передам вам утром письменные работы кандидатов.

– Прекрасно, сэр Генри, побеседую, отберу того, кого мы пошлем в Россию. Нам нужна своя агентура, которая не будет зависеть от Форин-офис. Пусть и попробует, после обучения у меня лично… И еще, вы как-то сегодня слишком плохо выглядите, сэр, что с вами?

– О! Это проклятая лондонская погода и моя подагра! Этот врач-шарлатан прописал мне капусту и морковь, а разве я похож на кролика? Но он знает такое количество неприличных анекдотов, что я никак не могу с ним расстаться!

– Возьмите, сэр Генри, это визитка одного сельского врача. Поезжайте к нему – и вы забудете про вашу подагру! Обещаю вам. А насчет вашего доктора… присылайте его ко мне, я ему запас похабных историй значительно пополню!

И человек, имя которого, естественно, не было никоим образом не Найки, быстро покинул карету. А в руках сэра Палмерстона[19]19
  Вообще-то лорд Палмерстон отличался отменным здоровьем, мало болел и почти до конца своих дней волочился за юбками.


[Закрыть] остался незамысловатый прямоугольник картона с адресом малоизвестного доктора.

Глава пятая. Необъявленная война

 
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка Русь!
 

Н. А. Некрасов

Санкт-Петербург. Зимний дворец.

26 июля 1878 года

ЕИВ Александр Николаевич

Император и самодержец Всероссийский Александр Второй сидел у себя в кабинете и, наверное, в сотый раз перелистывал страницы документа, содержание которого он хранил в тайне не только от своего сына и наследника престола, но и даже от «милой Дуси», а иначе говоря – княгини Долгоруковой. Такая предусмотрительность была вызвана страхом, который терзал сердце государя Александра Николаевича, ибо прочитавший эти страницы неизбежно подписывал себе смертный приговор. Это не было преувеличением. Сей документ, который отличался от ежегодного отчёта Третьего отделения Собственной Его Императорского величества канцелярии так же, как диссертация доктора наук от сочинения гимназиста, стоил человеку, принесшему его императору, жизни. Речь шла о бывшем начальнике вышеуказанной канцелярии и одновременно шефе жандармов, генерал-адъютанте Мезенцове. Государь прекрасно помнил тот день второго июля, когда Николай Владимирович прибыл к нему в Зимний дворец к десяти часам, на утренний доклад. Александр Николаевич сразу отметил, что на лице обычно невозмутимого генерала можно прочитать выражение мрачной решимости и даже изволил пошутить:

– Николай Владимирович, вижу, что вы чем-то расстроены? Я не удивлюсь, если услышу от вас: слово и дело государево или не вели казнить, вели слово молвить.

– Вы не ошиблись, ваше императорское величество, – но, увидев знакомый взмах рукой, обозначающий «без чинов», генерал поправился: – Государь, я прошу выслушать мой доклад, ибо это касается угрозы, которая нависла не только над государством Российским, но и над вами и вашей семьей.

– Вы меня заинтриговали, генерал, – задумчиво протянул император. Александр Николаевич специально выбрал это слово, ибо самодержец Всероссийский не может быть испуган. Пережив два покушения, государь осознал, что боится не собственной смерти, а того, что убийство может стать прологом уничтожения государства Российского!

– Зная вас, я уверен, что вопрос очень серьёзный, а посему присаживайтесь и докладывайте. Во времени я вас не ограничиваю. – Одновременно император позвонил в колокольчик и приказал вошедшему дежурному флигель-адъютанту:

– Я занят, сегодня приёма больше не будет!

Пока генерал Мезенцов, разместившись в кресле, извлекал из кожаного портфеля, который до этого он не выпускал из рук, внушительную папку с документами, раскладывая их на небольшом столике, Александр Николаевич достал из коробки сигару, не без внутреннего предчувствия удовольствия, при помощи новомодного настольного прибора гильотинировал оную, воспользовавшись ещё одним недавним изобретением фирмы Cartier, настольной зажигалкой из серебра и золота, прикурил её и с наслаждением затянулся.

– Итак, государь, я вынужден признать, что против России ведётся война, кою вполне можно именовать столетней. Не сочтите сие преувеличением, я скорее несколько преуменьшил её век. И независимо, от того под чьим флагом маршируют колонны противника, их направляет единая воля, воля Британской империи. С вашего позволения, государь, я пока не буду касаться дел давно минувших дней, связанных с причинами, кои могли повлиять на смерть государыни Екатерины Великой и её сына Павла Петровича… – и Мезенцов положил на стол перед императором большую тетрадь с надписью на обложке «Век XVIII, начало века XIX». К удивлению Александра Николаевича, который её открыл и быстро пролистал, пробегая взглядом по её листам, заполненным каллиграфическим почерком с обилием цифр, дат, таблиц и ссылок на документы, все страницы были пронумерованы и прошиты толстой вощёной нитью, концы которой соединяла сургучная печать. Но он пока не задавал вопросов, ибо генерал достал значительно более толстую тетрадь, оставил её подле себя, а на столике поближе к императору разложил карту Российской империи с нанесенными отметками. Мезенцов начал перечислять даты и факты, демонстрируя место происшествия на карте.

– Лето 1834 года – высадка секретаря английского посольства Уркарта в районе Сухума. Цель – организация бунта горцев на Кавказе.

1835 год – офицер британской армии майор Сэрл прибывает на Кавказ. Цель – организация кавалерийских отрядов.

Июнь 1836 года – Д. Стюарт подстрекает черкесов к мятежу.

14 ноября 1836 года – русский военный бриг «Аякс» под командой капитан-лейтенанта Н. П. Вульфа задержал бриг «Виксен» в бухте Суджук-кале. Груз: пушки, ружья, порох для мятежников.

1840 год – британские агенты уничтожили результаты Ункяр-Искелесийского договора, окончательно сделав из Турции врага Российской империи.

27 февраля 1857 год – на русский берег Черного моря высадился польский десант из 80 добровольцев. Цель – руководство набегами адагских шаек на русские гарнизоны.

1877 год – подготовка Чигиринского заговора. Цель: организация мятежа и террористических действий во время Русско-турецкой войны.

Далее назывались даты и факты событий, которые происходили в Средней Азии, Великом княжестве Финляндском, беспорядки в Царстве Польском и прочая, прочая, прочая…

Генерал цитировал британских политиков – от ярого русофоба Генри Джона Темпла Палмерстона: «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет», до бывшего посла Британии в России лорда Нэпира: «Англичане вообще противники России. Англичане должны привыкнуть слышать хорошие отзывы о России постепенно. Англичане очень упорны в своей злобе. Это свойство нашей нации, и его надо признать и с ним сообразоваться. Лучший комплимент, который я могу сделать русским, это сказать им правду». Не забыл Мезенцов упомянуть английского поэта Альфреда Теннисона: «Я ненавидел Россию с самого своего рождения и буду ненавидеть, пока не умру».

Примерно через час император предложил генералу немного отдохнуть, и в кабинет занесли чай с несколькими вазочками входящего в моду лакомства: сахарного варенья из ягод садовой земляники и крыжовника. Мезенцов отметил про себя, что Александр Николаевич прислушался к его словам, ибо перед тем как лакеи с подносами занесли всё, что приличествует для поглощения ароматного, обжигающе горячего напитка, государь сложил карту и спрятал её в стол. Во время короткого перерыва Николай Владимирович, желая немного развеселить императора, рассказал ему о том, что, несмотря на то, что уже прошло более полувека после смерти Наполеона Бонапарта, до сего дня в Англии существует весьма ответственная и недурно оплачиваемая должность, на которой сменилось несколько поколений служащих. Задача сих хранителей Британии заключалась в постоянном наблюдении за Английским каналом и в подаче сигнала в виде пушечного выстрела в случае, если корабли Великого корсиканца появятся возле берега Туманного Альбиона.

Через полчаса император достал карту, вновь расстелил её на столе и вместе с генералом склонился над ней.

– Да, обложили, как медведя в берлоге, – оценил сложившуюся обстановку император и совершенно неожиданно для Мезенцова продекламировал несколько пушкинских строк:

 
Тут соседи беспокоить
Стали старого царя,
Страшный вред ему творя.
Чтоб концы своих владений
Охранять от нападений,
Должен был он содержать
Многочисленную рать.
Воеводы не дремали,
Но никак не успевали…[20]20
  Пушкин А. С. «Сказка о золотом петушке».


[Закрыть]
 

– Вот и мы не успеваем, Николай Владимирович, меня это чувство уже неоднократно посещало, но вот так точно разложить всё по полочкам…

Государь задумался, дымя очередной сигарой, Мезенцов же молчал, понимая, что в такие секунды погрузившегося в весьма тревожные размышления царя отвлекать не следует.

– И что нам теперь ожидать, генерал? – спросил император, не отрывая взгляда от карты и опираясь обеими руками, сжатыми в кулаки, о крышку стола. – Нового нашествия двунадесяти языков?

– Нет, государь, – решительно возразил генерал, – та война, к которой небезуспешно готовит нашу армию, избавленную от палочной дисциплины и необоснованных наказаний офицерами солдатской массы, военный министр Милютин, когда десятки тысяч солдат уничтожают друг друга из скорострельных ружей, картечниц и орудий, нам пока не грозит. Британцы не любят и не умеют воевать на суше и предпочитают, чтобы это делали за них другие. Но зато они в совершенстве владеют искусством шпионажа и великолепно умеют устраивать заговоры. Вспомните, государь, слова Фридриха Великого: «Один шпион может при благоприятных условиях стоит целого полка гренадер». А когда таких лазутчиков тысячи? И большинство из них не подданные британской короны. Часть из них просто иуды и отрабатывают свои тридцать серебренников, но другие искренне верят, что на берегах Туманного Альбиона они находят приют и защиту от деспотизма своих правителей и варварства своих соплеменников. Британцы внимательно наблюдали за всеми действиями Бонапарта, которые он совершил, вторгшись в Россию, и я уверен, что они прекрасно помнят ответ князя Волконского на вопрос вашего венценосного дяди о духе армии и народа: «От главнокомандующего до всякого солдата, все готовы положить жизнь к защите Отечества и вашего императорского величества! Вы должны гордиться своим народом. Каждый крестьянин – герой, преданный Отечеству и вам!» – «А что же дворянство?» – продолжал вопрошать император. На что князь с горечью ответил: «Государь, я стыжусь, что принадлежу к нему, было много слов, а на деле – ничего!»

– Теперь же британцы, не забывая о дворянстве, в первую очередь сосредоточились на народе российском и его армии. Необъятные просторы нашего отечества, погубившие и Карла, и Наполеона, в борьбе с врагами внутренними, умело направляемыми из-за границы, теперь уже играют против нас. Смутьяны, совершая преступления на территории Царства Польского, находят укрытие в Великом княжестве Финляндском или перебираются в столицу или в первопрестольную, продолжая свои черные дела. Самодурство или неисполнительность чиновника в провинции теперь напрямую вменяется в вину правительства или даже самого помазанника Божьего. И эта болезнь теперь распространяется всё шире. Если говорить об армии: отмена рекрутских наборов и сокращение срока военной службы была неизбежна. Русская армия стала сильнее, о чём говорит победа в последней кампании с Турцией. Но, утратив кастовость, солдатская среда оказалась более восприимчива ко всем процессам в обществе, чем непременно воспользуются всевозможные смутьяны, особенно если будут их направлять опытные агенты иностранных держав.

– Каково, по-вашему, развитие событий, генерал? – спросил император, которому уже несколько надоело описание симптомов болезни и хотелось бы услышать окончательный диагноз.

– Я не хочу прослыть Кассандрой, государь, – ответил Мезенцов, но боюсь, что в Британии нам уже вынесен смертный приговор. Их конечная цель: расчленение Российской империи на множество отдельных кусков, часть из которых поглотят наши соседи. Но для этого им нужно или уничтожить царствующую династию Романовых, или хотя бы ослабить оную. И вот сейчас, государь, я обязан сказать вам очень горькие и страшные слова. Ваш сын, цесаревич Николай Александрович… – Генерал на секунду замолчал, собираясь с духом, а потом, мысленно обратившись за помощью к святому Николаю Чудотворцу, закончил свою фразу: – Его смерть была результатом хорошо подготовленного и заранее спланированного убийства.

Дежурный флигель-адъютант, Андрей Иванович Чекмарёв, прохаживался поблизости от двери кабинета императора и, как всегда, был несколько испуган. Об этой ахиллесовой пяте блестящего гвардейца, прослужившего до чина полковника в старейшем полку Российской армии, созданном самим царём-батюшкой Петром Алексеевичем, знали многие. Андрей Иванович не праздновал труса под ружейным и картечным огнём турок, но панически боялся вызвать неудовольствие начальства. Здесь, в Зимнем дворце, на каждом шагу можно было столкнуться с их высоко и просто превосходительствами из числа военных, статских и придворных чинов, а также со светлостями, сиятельствами и даже высочествами, как с местными, так и с заезжими. Как тут не вспомнить слова генералиссимуса Суворова: «Я был ранен десять раз: пять раз на войне, пять раз при дворе. Все последние раны – смертельные».

Сегодняшний день не задался. Появление шефа жандармов, коего, как, впрочем, и всех его подчинённых, недолюбливали и одновременно опасались господа офицеры, считая их службу не совместимой с понятиями чести, не сулило ничего хорошего. И предчувствия оправдались. Сперва государь повелел не беспокоить его до особого распоряжения, а после и вообще отменил приём на сегодня. Затем на сердце полковника немного полегчало. В кабинет подали чай и лёгкие закуски, но, зная вкусы государя, поблизости дежурил лакей с несколькими бутылками французского вина. Полковник Чекмарёв с облегчением вздохнул и мысленно перекрестился, но в этот момент из-за плотно закрытой двери раздался шум и треск, а затем даже не вопль, а буквально рёв, коий мог принадлежать только императору. Ясно можно было разобрать только два слова: «Никсу убили?!» Долг службы превыше всего, и флигель-адъютант, нарушив все писаные и неписаные правила, ворвался в кабинет, готовый защитить государя от нападения неведомого врага. Внутри он увидел опрокинутое кресло и сломанный столик, а напротив застывшего генерала Мезенцова, нависая над ним подобно Каменному гостю, стоял император, положив тому руки на плечи, как будто намеривался вогнать в землю. Хотя гнев явно затуманил разум самодержца Всероссийского, но он почти мгновенно среагировал на вошедшего и сумел взять себя в руки. Отступив на шаг назад, Александр II внезапно захрипел и начал судорожно рвать рукой ворот венгерки, тщетно пытаясь расстегнуть туго застёгнутые крючки. Первым среагировал генерал Мезенцов, который хорошо знал о приступах астмы, кои случались у государя еще с юных лет. Мгновенно подняв опрокинутое кресло, он помог Александру Николаевичу сесть и с трудом, но расстегнул крючки его воротника. Метнувшись за перегородку, он подхватил кислородную подушку, лежащую на кушетке, и передал её государю.

– Полковник, – рявкнул генерал на незадачливого флигель-адъютанта, который скорее мешал, чем помогал, – немедленно бегите за лейб-медиком, и не мешкая! И ещё одно, если вместе с Боткиным здесь появится толпа любопытствующих, то я лично буду просить его императорское величество отправить вас во глубину сибирских руд.

Чекмарёв, не смея возражать вслух, перевёл взгляд на императора и, дождавшись кивка, немедленно умчался, счастливый от того, что ответственность с него снята, можно не думать, а только выполнять команду. За те полчаса, пока он бегал по этажам Зимнего, Александру Николаевичу стало значительно лучше и он, невзирая на возражения Мезенцова, пожелал продолжить разговор, а посему приказал запереть двери кабинета.

– Государь, прежде всего я покорнейше прошу простить меня за то, что разбередил вашу душевную рану, но… – на этом месте его перебил император:

– Генерал, не будем тратить время на излишние церемонии. В этом дворце ушей больше, чем окон, и скоро в двери начнёт ломиться толпа людей. Итак, докладывайте.

– Слушаюсь, государь, – Мезенцов поклонился, снова присел, подчиняясь повелительному жесту императора, и продолжил, стараясь использовать лаконичные фразы, подобные тем, кои приличествуют рапорту, но Александра Николаевича интересовали мельчайшие подробности.

– Ровно через семь дней после смерти цесаревича Николая… – на этом слове и генерал, и государь, не сговариваясь, одновременно перевели свой взор на бюст Никсы и осенили себя крестным знамением, – у меня случилась краткая встреча с министром внутренних дел Валуевым. Он настаивал на разговоре тет-а-тет. Сие предложение было несколько удивительно, ибо я был ещё полковником, но, естественно, дал согласие. Встреча состоялась в парке, и, судя по всему, Пётр Александрович был весьма встревожен, ибо прибыл с тремя охранниками, кои разместились поодаль и обеспечили нам уединение. Его высокопревосходительство заявил мне следующее: «Я давно присматриваюсь к вам, господин полковник, и откомандирование вас для учёбы к управлению шефа жандармов было сделано не без моего участия. Не занимая высоких постов, вы не привлекаете нежелательного внимания со стороны и более свободны в своих действиях. Так вот, у меня появились основания считать, что царевича травили малыми дозами мышьяка на протяжении нескольких лет. Основанием к сему послужило мнение моего доверенного доктора Эллера, изложенное в его письменном заключении. Но следы преступления ведут за пределы Российской империи. Я предлагаю заняться расследованием, пусть пока и неофициальным, именно вам, ибо вы обладаете всеми необходимыми качествами для сей работы, а кроме того, это отличный шанс отличиться».

– И вы, Николай Владимирович, молчали об этом все годы, – с горечью сказал император, – ибо, зная вас, я не поверю, что оставили эту просьбу без внимания. И почему об этом ничего не сказано в сих тетрадях?

– Я без колебаний согласился взяться за это дело, государь, ибо невозможно оставить без возмездия виновников смерти цесаревича, – здесь генерал немного покривил душой, ибо первой реакцией на предложение министра были благоразумно не озвученные идиомы, цитирование коих было категорически запрещено не только в дамском, но и в обществе в целом. – Однако я не мог позволить себе идти к вам с докладом, не имея бесспорных доказательств. Тем паче, что сперва были определённые основания подозревать в сем преступлении королеву Пруссии и императрицу Германии Августу Саксен-Веймар-Эйзенахскую.

– Что-о, тетушку Августу?! – возмущённо спросил Александр Николаевич.

– Именно так, государь. И более того, по некоторым данным, её венценосный супруг, нынешний кайзер Германии, был в курсе дел и всячески содействовал созданию некого постоянно пополняемого денежного фонда в тридцать тысяч марок, кои должен получать убийца или его наследники за смерть любого из царствующей династии Романовых. Однако в ходе расследования возникли сомнения в достоверности улик, кои по неведомой причине не только не прятали, но буквально пытались нам подбросить. Затем поступили весьма ценные сведения от мадам Новиковой. Как я вам докладывал, государь, в салоне Ольги Алексеевны, коий она открыла в «Кларидж отеле», бывает очень много посетителей, среди которых присутствуют политики, аристократы, священники и те, кого можно отнести к категории богема. И в ходе одной из дискуссий, посвященных тому влиянию, кое оказали наполеоновские войны и Венский конгресс на Европу, один из молодых людей, чьи родственники имеют отношение к Форин-офис, несколько распустил свой язык. И, видимо, желая продемонстрировать свою ненависть и пренебрежение к Бонапарту, заявил, что они сумели покончить с «варваром на императорском престоле» и сия метода не утратила свой эффективности и через сорок лет.

Мезенцев сделал вынужденную паузу, он сильно нервничал, поэтому налил себе воды, промочил горло и продолжил:

– Позвольте вам напомнить, государь, что слухи об отравлении Великого корсиканца появились, как только весть о его смерти достигла Европы, и не утихают до сих пор. Три года тому назад мои люди, командированные во Францию, встретились в Трувиле с графом Маршаном, который на протяжении десяти лет служил камердинером у Наполеона и последовал с ним в изгнание на остров Святой Елены. Учитывая тот такт, с которым вёл себя граф Бальмен, назначенный императором Александром Павловичем комиссаром от русского правительства, он сумел завоевать уважение Великого корсиканца, кое сохранил и его верный камердинер. А посему он, заручившись гарантиями анонимности, позволил сфотографировать страницы своих дневников, где скрупулёзно описал, как ухудшалось здоровье Наполеона. Позднее, уже в России, мы поочерёдно продемонстрировали их трём докторам медицины, предварительно удалив из текста любые упоминания Бонапарта. Их заключения совпали: отравление мышьяком.

Мезенцев достал из папки три конверта и продемонстрировал императору соответствующие выводы эскулапов.

– Вашего сына, как и Наполеона, не убили мышьяком, но нанесли непоправимый ущерб здоровью и позволили недугам завершить своё чёрное дело.

– Почему об этом нет ни слова в докладе? – прозвучал вопрос государя, похожий на выстрел в упор.

– Потому что не решился доверить это бумаге, пока. Но ожидаю в ближайшее время получения бесспорных доказательств сего и роли британцев во многих преступлениях против правящей фамилии.

Пока шел этот разговор, шум за дверью постепенно нарастал. Несколько раз императору приходилось издавать командирский рык, и на время воцарялась тишина. Но когда после стука в дверь послышались голоса доктора Боткина и княгини Долгоруковой, Александр Николаевич капитулировал и, прежде чем Мезенцов должен был впустить посетителей и удалиться, император спрятал папки в потайной ящик и сказал:

– Генерал, как только вы получите доказательства, я вас жду. И если это правда, то я начинаю личную войну с Британией.

Но, увы, эта встреча была последняя. Уже через день слухи о столь надолго затянувшейся аудиенции шефа жандармов гуляли по столице. После нервного дежурства Андрей Иванович зашел в небольшую ресторацию, известную умеренными ценами и прекрасным качеством блюд. Там он заметил старого знакомца, неприметного английского дипломата, Эдмунда Константина Генри Фиппса, внука первого барона Малгрейва Генри Фиппса и бывшего губернатора Цейлона сэра Колина Кэмпбелла. Сей приятный и обходительный джентльмен, сибарит, охотно соривший деньгами, уже несколько лет (с небольшими перерывами) трудился на должности одного из секретарей посольства, не проявляя слишком большого рвения в службе. Единственное, что не знал Чекмарёв, так того, что восемнадцатилетний внук барона Фиппса участвовал в тайном собрании в Уоберн-Эбби, после чего в том же, 1858 году, выпускник школы Харроу встал на стезю дипломатической карьеры. Что такое ляпнул полковник во время приятной беседы с дипломатом, которого знал по многим приемам, установить так и не удалось. Но в результате этой беседы генерал-лейтенанту, генерал-адъютанту, шефу жандармов и главе Третьего отделения Николаю Владимировичу Мезенцову был вынесен смертный приговор.