Текст книги "Плясун"

Часть вторая
Тут говорил Заратустра

Да, я узнаю Заратустру. Чист взор его, и на устах его нет отвращения. Не потому ли и идет он, точно танцует?

Ф. Ницше. Так говорил Заратустра

Окрестности города Топрак-Кала,

Хорезм, Кушанское царство, 118 г.

Фработак в очередной раз отлучился «по делам», оставив Романа на хозяйстве.

И куда его только дэвы носят? Такой таинственный и загадочный, словно Арамис из «Трех мушкетеров».

Ну какие могут быть дела у пастуха-горца? Знай, приглядывай себе за скотиной, чтоб была сыта да цела. Тем более что ее, этой самой скотины, под Фработаковым началом было немало. Разумеется, по представлениям жителя мегаполиса Градова, для которого и два десятка коров и тридцать – сорок овец уже были громадным стадом, требующим неустанного внимания. Иначе катастрофа.

Понаблюдав чуток за работой Фработака, журналист проникся невольным уважением к пастушьей профессии. До этого он как-то особо не вникал в тонкости подобного ремесла. Вероятно, потому, что не сталкивался с ним вплотную.

Эка невидаль, выпустил животину из загона и пусть себе пасется. Там сольцы положил, здесь водички в поилки налил. Вечером собрал всех, загнал и пересчитал, чтоб не было недостачи.

На поверку оказалось все намного сложнее. Горец почти не сидел на месте, скача по окрестным скалам не хуже того архара. Особенно тяжело было под вечер, когда солнце клонилось к закату, и в сумерках трудно было отыскать какую-нибудь особенно прыткую овцу, которую угораздило забраться в неглубокую яму (будто там трава слаще, чем на поляне) и там застрять копытом между двух камней.

Вообще-то Ромка читал, что в таких вот условиях, когда скот ежедневно не пригоняют домой, сдавая с рук на руки хозяевам, а выпасают вдали от населенных пунктов, должно быть несколько пастухов. И еще они вроде бы используют сторожевых собак. Прежде всего, для защиты от диких животных.

На расспросы «постояльца» Фработак неохотно ответил, что у него и впрямь были и помощники, и псы. Но из-за недавнего мора и те, и другие скончались. (Почему издохли собаки, Градов так и не понял. В вопросах ветеринарии он не был подкован так, как Бахор, но здраво полагал, что коровье бешенство для собак неопасно.)

– Впрочем, при таком молодце, хвала Ахура-Мазде, мне собаки не больно-то и нужны, – ухмыльнулся горец.

Питерец гордо расправил плечи, хотя и не совсем понял, за что пастух назвал его молодцом. Ведь пособлять хозяину он пока не пробовал. Потом до него дошло, что Фработак имел в виду не гостя, а… их недавнего проводника.

Белого бычка.

Животное своими повадками и правда отчасти напоминало пастушью собаку.

Утром, когда горец принимался за выгон скота на пастбища, бык выбирался из ограды последним, выпихивая то боком, то копытом, то рогом своих ленящихся собратьев. С блеющей «мелочью» он вообще не церемонился, вероятно, не считая овец ровней мычащей «аристократии».

На лугу Белый (таково было немудреное имя бычка) тоже держался верховодом, с глубокомысленно-меланхолическим видом пасясь особняком, чуть в стороне от остального стада. Порой какой-нибудь рогатый наглец, принимая за чистую монету смиренный вид Проводника, пытался вторгнуться на его личное пространство. Тогда оскорбленное животное мигом сбрасывало кроткую личину и, роя копытом землю и наклонив лобастую голову, увенчанную грозными орудиями, угрожающе фыркало. Этих проявлений недовольства хватало, чтобы хам тут же убирался от греха подальше.

Время от времени кто-то из стада удалялся на слишком большое, по мнению вожака, расстояние от остальной паствы. Вослед сородичам неслось уже не фырканье, а самый настоящий рев, заслышав который, те немедленно возвращались на исходную позицию. Если двигаться, так только всем вместе, не рассредоточиваясь на большой площади. Такова была «установка», которой руководствовался бык-надсмотрщик.

Вечером совместно с Фработаком Белый загонял притомившихся животных обратно в стойло. Здесь горец осматривал, ощупывал и охаживал своих питомцев. Задавал им воды, сена на ночь, доил коров.

Часть молока они с Романом употребляли в чистом виде, остальное пастух перерабатывал в специальных горшках, получая масло, сметану и творог. Мяса, следуя заветам Заратуштры, горец не употреблял. Хотя, памятуя о гостеприимстве, пару раз предлагал Градову специально для него заколоть молоденького барашка. Журналист проявлял благородство и неизменно отказывался, про себя думая, что на одном хлебе, овощах и кисломолочных продуктах он долго не протянет.

Конечно, не оставляла надежда, что все это долго не продлится. Спитамен-ака обещал, что игра в прятки продлится не дольше одной-двух недель. А Роман привык доверять своему наставнику. Почти во всем.

В душе он по-прежнему не верил, что угодил в прошлое.

Может, чуточку переместился в пространстве – это вероятно. Потому как окружающий его пейзаж вовсе не походил на унылые Кызылкумские просторы, среди которых затерялись развалины древней крепости Топрак-кала. И окрестные возвышенности больше походили на горы, и с растительностью дела обстояли иначе. Этакое-то разнотравье, а не чахлые кустики и сухие колючки.

Иным был и воздух. Журналист не мог объяснить, чем именно отличался местный от того, которым он дышал дома, однако факт оставался фактом. Почти такой же ему довелось «отведать» на священной горе Кайлас, где Роман провел около двух недель, предаваясь самосозерцанию и медитации. Но то все-таки Гималаи, а здешние горы никак нельзя было назвать великанами.

Все попытки выяснить их месторасположение у Фработака оказывались безуспешными. То ли произношение Градова было таким скверным, то ли пастух был таким темным или просто не желал отвечать. Но одно горец отметал категорически. Они находятся не на территории Ирана (Парса, как именовал его хозяин).

Роман попробовал припомнить, где еще остались на Земле колонии огнепоклонников. Вроде где-то в Азербайджане. Однако и это географическое название ничего не говорило пастуху. И вообще он предпочитал отмалчиваться, ссылаясь на неимоверную занятость. Весь профессиональный напор журналиста только и позволил выудить, что поблизости находится Город, куда гостю, само собой, соваться не следует. Иначе дэвы утащат его в царство злобного Ангро-Майнью.

Зацепить горца на теологические беседы тоже не получалось. Филолог хотел блеснуть своим знанием священных текстов и зороастрийской мифологии. Не вышло. Едва Ромка, войдя в раж, стал разглагольствовать о прелестях Ардвисуры Анахиты[32]32
  Ардвисура Анахита – женское божество в зороастризме.


[Закрыть], как получил ощутимый тычок пастушьего посоха и заткнулся. На его удивленный взгляд последовал совет не лезть в предметы, разуму недоступные.

Что ты с ним поделаешь? Ваххабит несчастный.

Так что питерец, привыкший к деятельному образу жизни, откровенно заскучал.

Спасали только наблюдения за Белым (забавный может выйти очерк о быке в роли сторожевого пса) да неустанные тренировки.

Вот здесь их с пастухом интересы отчасти совпали.

Фработак, когда не был занят (а занят он был с раннего утра до позднего вечера), не без любопытства глазел на Градовские занятия физкультурой. Сначала не вмешиваясь. Просто кряхтел, выражая то одобрение, то видимое неудовольствие.

Это немного бесило парня, выводя из душевного равновесия, того особого настроя, который полагался при выполнении пляски. Пару раз он даже хотел послать приютившего его человека куда подальше. Ишь, нашел бесплатное развлечение. Цирк на веревочке. Сдерживало лишь элементарное чувство благодарности.

Пробовал сменить график упражнений и заниматься в то время, когда горец должен был исполнять свои непосредственные обязанности. Как бы не так. Тот словно нюхом чуял, когда его личный «паяц» начинал бесплатное представление. Быстренько заканчивал начатое, брал в руки плошку с подкисленным молоком и, прихлебывая, созерцал спортивное действо в свое удовольствие.

Как-то раз терпение Градова лопнуло. Он намеренно стал халтурить, искажая отлаженные годами тренировок движения. Это была пародия на шиванату. Так бы отплясывал обезьяний царь Хануман, пародируя танец Натараджи (если бы, конечно, решился на кощунство).

Сперва Фработак никак не реагировал на комедию. Возможно, не понял, что над ним издеваются, решил журналист. И ошибся.

Понял это, когда обнаженные плечи ожег удар все того же пастырского посоха с загогулиной.

– Ты чего, Ангро-Майнью тебя побери?! – возмутился молодой человек.

– Не святотатствуй! – наставительно молвил пастух и для вразумительности еще раз приложил гостя, на сей раз по филейным частям.

– В смысле?..

Не понял, что драчун имеет в виду. То ли упоминание имени нечистого, то ли представленный фарс.

Оказалось-таки второе.

Положив посох на траву, горец сбросил рубаху и стал напротив Ромки.

Да, это уже не был тот доходяга, каковым он показался питерцу при первом знакомстве. Такому рельефу мускулов мог позавидовать любой профессиональный качок.

И что он собирается продемонстрировать? Парочку приемов из арсенала здешних пастухов? Интересно, это с их помощью отгоняют дикое зверье?

Фработак расставил руки в стороны. Будто орел крылья раскинул.

От кончиков пальцев левой руки, через плечи и до ладони правой прокатилась волна. Пальцы десницы раскинулись веером. Сжались в кулак. Вновь распрямились в лодочку. Волна пустилась в обратный путь.

У журналиста челюсть отвисла.

Пастух исполнял… тандаву. Причем классическую, полного цикла, а не укороченный ее вариант, использовавшийся в школе Усто ракса в качестве гимнастики.

Так что, он тоже?..

Правильно, не случайно же Спитамен-ака имел с ним дело.

– Это движение нужно исполнять вот так, – продемонстрировал горец то па, которое собезьянничал Градов.

И не успокоился, пока парень не повторил в точности так, как ему было показано. Потом невозмутимо оделся, наполнил кисляком чашу и вновь превратился в зрителя.

После этого случая журналисту стало легче. Но только с одной стороны. Прошло раздражение. И все же теперь обычный зевака стал знатоком-эстетом. Поэтому Роману приходилось прилагать немало усилий, чтобы не ударить в грязь лицом и не посрамить свою школу. Он чувствовал, что неожиданно для себя оказался на положении ученика. Как в детстве и юности. И учитель, не в пример его домуло, попался суровый, готовый за малейшую оплошность пустить в ход нехитрое, но действенное оружие.

Попробовал несколько раз поставить против палки блок. Так, как учил Усто ракс.

Не сумел. Посох все время достигал цели.

Ничего себе!

Разленился он, однако, в Северной Пальмире. Так недолго и класс потерять.

С искренним почтением и смирением попросил Мастера (именно так, с большой буквы) преподать ему пару уроков палочного боя.

Пастух согласился.

Теперь они вместе выходили на пастбища.

Вверив стадо заботам Белого, принимались за упражнения.

Уже с самого начала тренировок Роман понял, что с наставником ему не тягаться. Тот был подобен громовержцу. Палка в его руках напоминала молнию. Разила так же мощно и неотвратимо.

Если он в учебном бою таков, размышлял Градов, отдыхая после очередной серии выпадов и блоков, то каков же в реальной битве?

Легенда о брахманах, способствовавших победе над войсками Александра Македонского, получала реальное подспорье.

Питерец жалел, что из программы школы Спитамена-ака были исключены некоторые приемы, которым учили молодежь в древности. Понятное дело, теперь уже не то оружие, что было прежде. Защищаться от стрел или копий не нужно. Пуля намного опаснее и надежней. И все-таки, все-таки…

Видно было, что и горцу пришлась по сердцу новая роль. Наверное, его таки цепляло вынужденное одиночество и однообразие занятий. Он жадно уцепился за возможность покрасоваться хоть перед кем-то своим умением. Тем более что работать пришлось далеко не с сырым материалом, а с молодым и перспективным мастером (про себя Фработак признавал уровень подготовки нечаянного ученика, но внешне это никак не показывал: хвалить – только портить).

– Как корпус держишь, бестолковый?

Тычок посохом в плечо.

– Что это за защита, бесстыдник?!

Удар по ребрам.

– Вялое, вялое нападение. Я тебя трижды уже достать мог!

Хлопок по затылку.

И так целый день.

Под вечер, когда донельзя вымотавшийся журналист оказывался в их хижине, Фработак из грозного тренера превращался в заботливого лекаря. Внимательно осматривал все ссадины, синяки и ушибы, полученные учеником во время занятий. При виде одних огорченно цокал языком и качал головой, созерцание прочих вызывало у него некое подобие одобрения. Заканчивался медосмотр сеансом доброго массажа и смазыванием некоторых не понравившихся участков Романовой кожи какой-то вонючей растиркой-бальзамом.

Ученик понимал, в чем дело. Его организм не был организмом новичка. Тело было способно реагировать на болевое воздействие и сопротивляться ему. Так что после иных побоев не оставалось даже следа. Но если удар наносился неожиданно и сила, вложенная в него, превышала положенный предел, то кожа «украшалась» отметиной.

Ну и, естественно, дыхательные упражнения. Как и в любом древнем восточном единоборстве, многое в шиванате было сопряжено с умением правильно дышать. Питерец был уверен, что в этом-то он настоящий ас. Однако полудикий пастух, не знавший наизусть половины «Авесты» и путающий спряжения глаголов и склонение существительных, и тут поставил жителя мегаполиса на место. Комплекс, развивающий дыхание, показанный Роману Фработаком, был до того прост и в то же время действен и эффективен, что Градову в очередной раз пришлось склонить голову перед мудростью предков…

Итак, жизнь на новом месте потихоньку налаживалась. Душа мало-помалу обретала внутреннее равновесие и гармонию с окружающим миром.

…Сие вопрошаю я Тебя, о Ахура, и желаю, чтобы Ты ответил мне истинно! Позволь мне обдумать то, что было вдохновлено Тобой, о Мазда! Я желаю, о мой Владыка, познать учение Твое благодаря Вохуману и насладиться совершенством в жизни через истину и чистоту! Как и благодаря какой из добродетелей душа моя могла бы достичь мира и радости?..

Произошедшее с ним недавно на «большой земле» стало все больше казаться дурным сном. Фальшивые деньги, кровавое кумете в усадьбе Рахимовых, безжизненное тело Темира на ринге…

И… Бахор…

Вот о ней отчего-то забыть было труднее всего.

Сдержал ли Спитамен-ака слово и позаботился о девушке? Эти сомнения не давали ему покоя. Днем, во время тренировок, еще ничего. А вот ночью, когда он оставался наедине со своими мыслями, порой становилось невыносимо. Хотелось сорваться с постели и бежать.

Куда бежать? Разумеется, назад. К Бахор. Вдруг ей плохо, вдруг ее нужно спасать. А он здесь, в горах прохлаждается. Дышит разреженным воздухом, понимаешь…

Позавчера, ближе к вечеру, Фработак сказал ему, что ненадолго отлучится. Велел приглядывать за стадом, никуда не уходить, ни во что не соваться – в общем, как всегда, одна и та же песня. А куда тут денешься, спрашивается? Вокруг одни горы да долины, коровы с овцами. Ну, может, какие хищники в округе шастают.

Пастух уже пропадал пару раз где-то на полдня. К закату всегда возвращался, принося невесть откуда кое-какую провизию из разряда той, которую нельзя было раздобыть на месте. Что он еще приносил в суме, кроме мешочков с солью и пряностями, Роман не знал. Только догадывался, что не за перцем или шафраном ходил загадочный горец. Как-то приметил, что наставник прятал в один из хранившихся в пыльном углу кувшинов некий кусок кожи, испещренный письменами. Разумеется, не стал совать нос куда не просят. Однако ж стало обидно, что его здесь за лоха держат.

Итак, на сей раз наставник отчего-то задержался. Роман не придавал этому большого значения. Мало ли какие могут быть дела у взрослого мужчины. Он ведь фактически ничего не знал о своем хозяине. Живет ли тот здесь постоянно или на зиму уходит в какое-нибудь селение, есть ли у него семья. Вот именно, здоровый парень. Мог и у знакомой красотки замешкаться. Выпить, в конце концов. Жизнь есть жизнь.

Да и недосуг было размышлять о том, где дэвы носят Фработака. Поскорей бы только возвращался. А то справляться одному с такой оравой четвероногих было сложновато. Несмотря даже на помощь всемогущего Белого, который взял над непутевым городским жителем шефство.

Наблюдал за всеми телодвижениями Градова не хуже Фработака. Только что говорить и драться не мог. Насчет последнего, правда, журналист сомневался, с опаской поглядывая, как бычок, недовольный тем или иным действием парня, рыл копытом землю, фыркал и наставлял на него рога.

Вот жандарм!

Особенно нервно проходил процесс дойки коров. Тут четвероногий отелло буквально сатанел. Не приведи Ахура-Мазда, чтоб Роман как-то не так дернул, причинив корове неудобство. Горячее дыхание из ноздрей Белого прямо обжигало журналисту затылок.

Не даст и расслабиться, не то что «о высоком помечтать».

Вот, например, сегодняшний день словно нарочно выдался для того, чтобы позагорать на солнышке, нежась на зеленой и густой травке. Так нет же. И присесть не даст. Только пятая точка Градова к земле потянет – рев, и топот, и скрежет зубовный.

– Ладно, ладно, успокойся! Я – сама бдительность!

А от кого бдеть, спрашивается? На добрый десяток километров вокруг ни одной двуногой твари не наблюдается.

Надо же! Никак сглазил?

Никогда прежде Роман не наблюдал за собой такой способности.

Из-за дальней скалы, у которой как раз и пасся Белый во главе шести своих товарок и одного будущего соперника, совсем еще молодого и «зеленого» бычка (даже не бычка, а так, теленка), показалось четверо людей, одетых по местной моде.

Питерец, памятуя наставления Фработака ни во что не лезть, прилег в траве и притаился, ожидая, что воспоследует дальше.

Четверка подошла ближе, и журналист разглядел, что это они только на первый взгляд показались ему одного поля ягодами с его хозяином. На самом деле эти выглядели чуть иначе. Уже хотя бы тем, что вместо просторных рубах носили что-то похожее на тунику, поверх которой накинут плотный плащ. Двое было без штанов. На ногах сандалии, а не сапоги. Пришлецы не имели ни усов, ни бород, а их волосы были коротко подстрижены. Кожа чуть бледнее, чем у пастуха.

Не горцы, нет. Наверное, жители того самого Города, о котором упоминал Фработак и где он, наверняка, сейчас околачивается. Одежонка, конечно, не совсем городская, но это уж дело вкуса.

И чего они здесь забыли?

Не иначе как разбоем промышляют, соколики. Проведали, что владелец стада в отлучке, и решили прибрать то, что плохо лежит. Не кругло, парни, ой не кругло. Не боитесь вы гнева Ахура-Мазды. Или в кого вы там веруете? В Аллаха? Возможно. Вон, все темненькие и носатые.

Между тем ребята вели себя совсем по-хозяйски. Осматривали и ощупывали коровенок, качая головами и переговариваясь. О чем шла речь, Роман разобрать не мог – было далековато. В конце концов, все их внимание сосредоточилось на теленке, возле которого они и стали приплясывать, примеряясь, с какой стороны к нему лучше подступиться.

Тут решил обозначить свое присутствие Белый, которому не понравилась бесцеремонность гостей. Взревев изо всей дури, бык наклонил голову и помчался, что твой паровоз, вперед на врага.

Парни особенно не перетрусили. Рассыпались в стороны и загоготали, загалдели, видимо, довольные приключением. В руках у двоих блеснули длинные ножи, остальные двое извлекли из заплечных сумок сетки.

Ну-ка, ну-ка, охотнички. Посмотрим, кто кому задаст перцу.

Через пару минут Роман понял, что «горожане» вылеплены не из сырого теста. Свое дело они знали очень хорошо. Их движения были отшлифованы и слажены. Мастерство против грубой животной силы.

Профессиональные скотокрады?

В общем, вскоре Белый был спеленат и обездвижен.

Что они дальше собираются делать? Неужели думают своими силами утащить здоровущего быка?

Или?..

Роман откровенно встревожился. Пока шли игры в убегалки-догонялки, он еще мог себе позволить побыть в качестве стороннего наблюдателя. Однако развлечения на свежем воздухе приобретали все более тревожный окрас.

Вот один из чужаков поднял над головой быка нож и стал проделывать блестящим в лучах солнца клинком какие-то пассы перед глазами животного. Остальные трое расселись кружком и с интересом наблюдали за манипуляциями приятеля.

Э-ге-ге! Не шашлычком ли решили полакомиться, братцы-кролики? А как же неприкосновенность частной собственности? Или для вас закон не закон?

…Власть, захваченная этими ненасытными волками (подобно Грехме) через нечестие и дурные мысли, в конечном счете принесет неудачу им и разрушение их собственной жизни! Эти алчные волки будут жадно просить тогда святое откровение Воспевающих гимны Твои – провозвестников, что защитят праведных и достойных от угрозы врагов!..

Тришула на груди ощутимо нагрелась.

Как тогда…

Плюнув на запреты Фработака, Роман метнулся вперед.

До раздумий ли тут, когда у тебя на глазах покушаются на Проводника, на единственное звено, связующее тебя с родной землей. Всего один взмах разбойничьего ножа – и тоненькая, эфемерная нить оборвется.

Подобного журналист допустить не мог.

Как джинн из лампы возник он перед онемевшими от неожиданности ворюгами и пустил в ход все свое умение.

Тычок большим пальцем в шею верзилы с ножом. Тот, по-рыбьи захлопав ртом, успел сделать пол-оборота корпусом и рухнул в траву, приложившись головой о копыто предполагаемой жертвы.

Не сбрасывая темп, Градов настиг и второго разбойника, не успевшего подняться с земли. Приложил его кулаком по темечку. Полежи, родной, подумай над своим поведением.

Тем временем двое оставшихся парней уже были на ногах. Выхватив свои ножи (ага, да это короткие мечи), они направили их в грудь питерца. Напугали попа чертями!

Обозначив нападение на левого, Роман сделал вид, что поскользнулся, и когда ликующий правый замахнулся, чтобы достать его (краем глаза журналист заметил, что клинок был повернут плашмя, но не успел удивиться), нанес серию коротких ударов в область живота атакующего, превратив врага в лягушку-квакушку – руладу именно таких квакающих звуков издал несчастный.

Остался последний, на вид сущий юнец. Худенький и щуплый юноша с большущими черными глазами.

Журналист просто выбросил вперед правую руку и сжал пареньку горло. Левой шлепнул по ладони, стискивающей меч. Оружие выпало.

– Квис ту эст? – просипел мальчуган.

При звуках полузнакомой речи питерец на секунду замешкался. Лишь на какое-то мгновение.

Почувствовал за спиной подозрительный шорох, но уже не успел обернуться и отразить сильный удар, обрушившийся ему на голову и вышибивший из него дух…