Текст книги "Пепел и страховой бес"

– Простите меня, зеленые, – выдохнул Пепел, отряхиваясь от кровавых брызг, сам словно искупавшаяся дворняжка, и глядя на крохотный трупик беззащитного цуцика в центре и две замершие тушки по бокам, нацеленные в его сторону трезубцем.

Стрельба и предсмертный визг Амура были услышаны. По ступеням взлетели двое гомо сапиенсов, один с калашом, второй с «ТТ». При этом первый оказался афганцем, а второй – китайцем. Или корейцем, поди их разбери – сплошной интернационал.

Пепел рванул к слуховому окну. Споткнулся о выбоину в полу, чуть не грохнулся, нырнул за железный ящик. Лег на живот, на ковер из опилок, поставив руки на локти, как биатлонист. Пришедшие, сволочи, разделились. Китаец ринулся прочесывать смежные помещения, второго что-то тоже не было видно.

Оказывается, афганец, с черными, глянцевыми – почти по Сальвадору Дали – усами, приближался к Пеплу все ближе со спины… покусывая черный ус… натягивая «пилу Джигли».

Реакция Пепла была молниеносной, но струна с напыленной алмазной крошкой, которую врачи используют в качестве хирургической пилы, успела царапнуть по стволу, поставленному Сергеем в качестве блока, скользнула по руке и срезала полоску кожи. Афганец вдавил колено в спину Сергея, замахнувшись удавкой, горло такая красота рассекает мгновенно. Но руки жертвы дитя гор неосмотрительно оставило свободными, видимо, рассчитывая на скоротечность операции.

Пепел, почти выворачивая руку, локтем гвозданул афганца в подмышку. Старался, чтобы удар пришелся в большой нерв, дабы хоть на пару секунд, но парализовать противника. Пусть на полное выключение хирурга силы удара конкретно не хватило, руки афганца тормознули на полпути. Давление колена ослабло, Пепел резко выпрямил спину и сбросил наездника.

Замахнувшись, Ожогов впечатал костяшки пальцев в ребро представителю Востока, и, для верности, не мудрствуя лукаво, «повторил» по почкам. Афганец затих, правда, дышать не перестал.

Придется добить, не оставлять же моджахеда в тылу, но собственные руки пачкать не хотелось. «Отвлечь внимание», – шпаргалкой всплыло в голове Пепла. Нашарив в кармане до поры сбереженную лимонку, Сергей подполз к окну, вырвал зубами кольцо и отпустил экзотический плод из цветочного магазина вниз, стараясь, чтобы он скользнул по стенке. «Тик-так. Так-так…», – мысленно считал Пепел.

Чихнуло так, словно загрипповало стадо слонов. В экране окна сверкнуло пару огненных языков, а далее вид на соседние крыши заслонило едкое облако взвешенной кирпичной пыли. И хорошо – снизу не разглядеть, кто там высовывается из окна.

Снаружи пошла оглушительная пальба, будто целый взвод не знал, куда девать пули. Выставленный в окно абрек, не приходя в сознание, превратился в коллекцию сквозняков.

– Кажется, стреляют, – дернулась к окну диспетчер Алина.

– Не двигаться, пока не сказано «снято»! – взвился фотограф, только что оформивший идею.

Алина, так мечтавшая выйти замуж за иностранца, покорно замерла. Прав фотограф, нечего соваться, в кои-то веки свободная пара минут: линия халтурит, звонки сбиваются, номера путаются, не вызовы – а сплошное безобразие, звонят из всяких Гатчин в Собес пенсионеры да новоселы в мебельные магазины. Еще таких минут двадцать, и у Алины сложится полный комплект фоток для соблазнения далеких женихов по Интернету.

– Ну вот, всю драпировку сбила… – сетовал фотограф, – и на фига ты вся укуталась? Ты определись, как снимаешься, голой или в одежде?

Директор таксопарка, подперев щеку кулаком левой руки, пальцами правой меланхолично тыкал кнопки ставшего бесполезным телефона. Мобильный телефон после пятнадцатого: «Прачечная?» также пришлось просто отключить. Смотрел директор попеременно то в окно, где как раз сейчас решетили только что пригнанные тачки, то на дилера, эти тачки обеспечившего. Десяток матерных слов назад, когда пули уже катились внутри стволов, дилер заявил:

– Георгий Иванович, это не мои проблемы, что ваша, простите, крыша, вас поматросила и бросила. Я – деловой человек. Будьте таким же: извольте платить.

– За что? – задумчиво ответил директор, увидев, как новенькая «Волга» вдруг стала совершенствовать систему вентиляции желто-ядовитого кузова. «Наверное, новая крыша круть демонстрирует», – грустно подумал директор таксопарка. И еще он прикинул, что не худо бы ему тоже вслед за прежней крышей поменяться директорством с каким-нибудь директором гастронома. И все же Иваныч не терял надежды, что в Алинкином кабинете телефон исправен, и она вызовет – или уже вызвала – ментуру.

Пепел взобрался на подоконник. Ухватился руками за конек, подтянулся – попорченная афганцем рука напомнила о себе саднящей болью, влез на крышу. Черт с ним, что на здешней жести шаги будут громыхать за целый квартал. С идеей прыгать воробушком по жестяным ребрам тишком-нишком, в грохоте битвы можно было уже не заморачиваться.

Но пальба во дворе становилась все более беспорядочной и с минуты на минуту должна была утихнуть, следовало поспешить. Перемахнув пролет между двумя постройками – каких-то метра полтора – Пепел оказался на крытой замшелым рубероидом крыше котельной. Незакрепленный «Макар» из кармана спикировал точнехонько в мусорный бак, и бес с ним, уже не до трофеев.

На рубероидном косогоре Серегу пасли, и в этой ситуации лучшим было задать инерцию утихающей пальбе, сделать бой более разбросанным и менее удобным для противника. Не успевший обернуться часовой получил маслину в спину. Вышибив подошвой оконную решетку, Пепел спрыгнул с высокого подоконника на добротный ноздревато-бетонный пол котельной.

В этот же момент двое супостатов остались караулить выход из здания, а двое, без церемоний высадив рамы, ввалились внутрь. Огромный мрачный зал украшали грязно-бордовые котлы и двое сменщиков. Вязавшая чулок бабака-пенсионерка посмотрела на вошедших, подумала, что можно принять валидолу, а можно и не принимать, и продолжила занятие. Мужик в сатиновых пролетарских штанах смотрел по телеку хоккей.

– Спокойно, папаша, – посоветовал один из тех, что хуже татарина.

– Клал я на твое спокойствие! – разозлился мужик, отвлекаемый от экрана.

– Э-э, ты полегче, – предупредил визитер.

– Иды ты, делай что угодно, только телек не бей! – отмахнулся сменщик.

На чердаке было темно. Пепел медлил, пока привыкали глаза.

А умный доберман, действуя вроде бы сам по себе, влез по лестнице, приставленной с другой стороны крыши, и вслед за Пеплом скользнул на чердак. Он не зарычал, но собачий запах Пепел чуял за версту. Оглянувшись, он увидел оскалившегося пса, интуитивно уперся ногой в пол, и, не заметив люка, скатился по хлипкой крутой лестнице в какой-то каменный мешок, больно ударившись спиной и головой обо что-то глобально железное. Лестница обрушилась за ним, уткнувшись оторвавшимся верхом в противоположную стену, удача, что не привалило. Наверху отчаянно лаяла лишившаяся удовольствия тварь. Прошуршали торопливые шаги, и кто-то находчивый и жизнелюбивый, мелькнув красной рубахой, изящно подарил Пеплу изрыгающую клубы горчичной дряни газовую шашку.

* * *

Отзвенели положенные звонки, скорая помощь увезла тело Селезня-Лапицкого, поставив угаданный Елизаветой диагноз – обширный инфаркт.

– В принципе, его можно было спасти, – зачем-то объяснял врач Серпуховой, – была бы вовремя оказана первая помощь.

Елизавета грустно опустила ресницы:

– Я так перепугалась… – А к чему кичиться медицинскими познаниями, если покойнику уже не поможешь, а вот себе навредить реально – учитывая, что неоказание первой помощи – статья?

Разговаривая с Елизаветой, врач отпаивал валерьянкой безутешную Юлю. Это не помогало, тогда ей вкололи чего-то из тонкого шприца, и она наконец успокоилась.

По предвыборному штабу пошла волна искренне-показного горя. Члены партии сделали сумрачные лица и, выждав приличный для любого опоздания срок в пятнадцать минут, гуськом потянулись в кабинет к «новому». Ни у кого не вызывало сомнений, что «новой» станет именно Анастасия Павлова.

– По всем принципам иерархического правления, – не к месту сострил в курилке директор по рекламе Кублановский, не ведающий, какая гроза его миновала, останься Селезень-Лапицкий в живых.

Сама Анастасия заперлась в своем кабинете, не отвечала на обрушивающиеся звонки и отказывалась принимать валом поваливших посетителей. Чертовски была необходима рюмка коньяку, но на рабочем месте Анастасия не держала.

Все же старик был неплохим начальником – хотя кто знает, чем бы мог стать, получив реальную силу. Возможно, вынужден был бы отказаться от лозунгов, которые проповедовал. Кто знает? Уж всяко не тот, чье холодное тело с синим пятном на груди скоро изрежет патологоанатом.

Настя содрогнулась, пусть распотрошенные тела ей приходилось наблюдать по долгу службы не однажды. Но те – чужие люди, незнакомые лица, не способные вызвать уже ни симпатии, ни ненависти. Почему-то вспомнилось, как на поздней заре партии Селезень-Лапицкий, раздухорившись, шутил: «Надо нам с тобой, Настя, пожениться во благо общего дела. То-то будет пара! Представляешь?! А сочетаться будем в самом циничном месте города – Выборгском Загсе, который похож на крематорий».

Настя тогда кивала в ответ и потягивала сигарету. Умер.

Но она-то сейчас жива.

Анастасия тряхнула головой, пытаясь отогнать накатывающую в виски кровь. Она тоже гипертоник, и имеет все шансы умереть той же смертью, что Селезень-Лапицкий.

В дверь стучали довольно настойчиво. Все, королева, бал начинается, пора принимать подданных.

Первым вошел подхалим Кублановский, за ним, как всегда шумно пыхтя, вкатился страдающий ожирением главный эконом Володеев, и вскоре Настин кабинет наполнился толпой постнолицых коллег.

Сохраняя приличествующее случаю выражение скорби, они по очереди приступили к негласной коронации, по очереди поздравляя нового регионального князька с завидным местом. Анастасия восседала за столом и выслушивала хвалебные оды, не шелохнувшись, и ей не приходило в голову некоторое мажорство подобной дислокации. «Строит из себя королеву, а мне до утра релизы строчить и прессу подтягивать», – недовольно подумала пресс-атташе Лепехина. Впрочем, мнением Лепехиной никто не интересовался.

– Спасибо всем, – в заключение церемонии сдержанно поблагодарила Анастасия, – за то, что приняли меня. За сочувствие общее спасибо. А теперь, если позволите, мне бы хотелось остаться одной. Прошу вас.

Коллеги засуетились, каждый счел своим долгом поздравить еще раз, будто на посошок, и примерно минут через пять кабинет Анастасии опустел. Она покачала головой и запустила пальцы в волосы.

Предстояло принимать дела. С чего начнем? В дверь опять уверенно заколотили костяшками пальцев.

– Войдите, – с отчаянной безысходностью в голосе пригласила Анастасия, и Елизавета Серпухова вошла.

– Настя, у тебя магнитофон есть? – с места в карьер начала визитерша.

Елизаветино «тыканье» Настю всегда коробила, если не сказать – раздражало: она умудрялась обращаться на «ты» не дружелюбно, а с каким-то снисходительным нахальством. На ее вопрос Настя молча указала рукой в сторону стоящего у стены, рядом с телевизором, музыкального центра.

– Зачем тебе?

– Да вот, хочу тебе наследство передать, – криво улыбнулась Елизавета.

– Завещанье, что ль? – поморщилась Настя.

– Типа того.

Еще даже не услышав первых пойманных в магнитофонные силки слов, Анастасия Павлова догадалась, какой сюрприз ей преподносится. «Руки на колени положи и расслабь их как плети. Всегда так сиди. В любой обстановке ты должна быть предельно расслаблена. Нижние зубы не должны касаться верхних. Челюсть должна отвисать, слегка, конечно. Шею расслабь, – из последних сил мысленно командовала себе капитан – Никогда не барабань пальцами по стулу. Так делают только неврастеники».

Елизавета быстро подошла к центру, запустила кассету, вперила руки в боки и второй раз приготовилась насладиться эффектом.

– «…Я в личном смысле жизнь веду нерегулярную, случайную, а главное – очень банальную. Проявился у меня один марафонец, а может, и есть пока. Но это так… – она замялась, – скажем, для здоровья… – А бывает для чего-то еще?..»

Эффекта, однако, не произошло. Настя безразлично выслушала предложенную часть пленки:

– Ну и?

– Что «ну и?», – разочарованно воскликнула Елизавета, – ты хоть понимаешь, как это называется?

– Шантаж? – будто играет в «Что? Где? Когда?» предположила Настя.

– Фи! Зачем так грубо! Я вообще не об этом. Настя, если ты забыла, мы боремся за чистоту нравов, за незыблемость моральных устоев. Ты своими неблаговидными поступками очерняешь моральный облик партии…

– Слышь, Серпухова. Кончай придуриваться. Что надо? – не выдержала Павлова.

Елизавета не стала возмущаться «маргинальной» речью, напротив, с охотой поддержала тон:

– Короче, Настя, деньги, хаты, тачки – это все лажа. Есть только одна ценность – власть. Предлагаю уступить мне место руководителя партии, вне очереди.

Анастасия предполагала такое развитие событий:

– В добровольно-принудительном порядке? Хм. Я подумаю.

– Думай, не поможет. Времени тебе два часа. Это – на решение. Далее, на правах слабого звена ты занимаешься похоронами. Закопаем – уступаешь пальму первенства. Как план?

– Не проект бюджета, но сойдет.

Елизавета недобро улыбнулась.

– Теперь – на выход, – наконец стали непрозрачными глаза Насти.

– Не командуй, Павлова, – сладко попросила Серпухова.

– Брысь из кабинета! – рявкнула Анастасия и с горечью подумала, что совсем издергалась за последнее время.

Елизавета вышла, гордо держа голову и сделав на прощанье ручкой. Когда дверь за ней захлопнулась, Настя легко ударила ладонью по стопке покоящихся на столе бумаг.

– Сейчас выпью коньяку и решу, – задумчиво произнесла она.

Поднялась, оставила кабинет и пошла по коридору, соображая, есть ли в баре на первом этаже хороший коньяк. На середине коридора, не вспомнив, но предположив, что должен быть, Анастасия, не меняя скорости шага, развернулась и пошла обратно. Голова побаливала. Настя сняла трубку и по памяти набрала номер:

– «Взаимопощь»? Захара Караванца пригласите к телефону.

* * *

Паника подбиралась к Сереге все ближе, но случалось ему рыпаться в не менее колючих переделках. Задерживая дыхание, что в такой ситуации отнюдь не спасение, Пепел оторвал полу рубашки, вырвал, вместе с подкладкой кармана, фляжку, лихорадочно свинтил крышку и вылил коньяк – немного его было – на тряпку. Уткнулся в импровизированный респиратор лицом, концы повязки завязав на затылке, чтобы были свободны руки. И все едино он начинал задыхаться.

С закрытыми глазами, с зажатым тряпкой ртом, Пепел принялся лихорадочно простукивать стены: дверей нет, но – стоп, одна из стен – перегородка, кирпичи в один слой, кладка старая. При желании расконопатить можно даже голыми руками быстрее, чем яблоко сгрызть. Пепел схватился за выкорчеванную лестницу, уткнувшуюся в эту перегородку, и попытался приподнять, чтобы зафигачить обратно со всей силы. Но силы были на исходе, респиратор почти не помогал. Удушливый газ немилосердно шкрябал нёбо: очень скоро наступит частичная, а затем и полная асфиксия.

Пепел вспрыгнул – так ему показалось, когда он с разгону вскарабкался на лестницу – и двинул вверх по ступенькам, рассчитывая, или уже просто надеясь, что хилой перегородке будет достаточно массы его тела. Перегородка отзывалась недовольным хрустом.

Пепел не мог знать, как ему это удалось. Почти ничего не соображая, он схватился за перила руками, дернул лестницу к себе, вверх, она приподнялась и брякнула обратно. Стена поддалась. Пепел повторил: сил не оставалось, но оставалась жажда жизни. И его фарт, что заветной третьей попытки, которая могла оказаться не по зубам, не потребовалось. Перегородка заскрипела, зашебуршала, будто жаловалась, и оползла.

Кислород устремился в легкие сквозь газовый наждак. Громко и хрипло захлебываясь чистым воздухом, Пепел отбросил респиратор, протер слезящиеся глаза, с трудом разлепил веки. Резанул свет. Смертельно хотелось пить, а еще больше – лечь прямо на пол, свернуться выжатым тюбиком и отрубиться прямо под одним из ржавеющих в отколупанном помещении станков.

Но на шум к комнате с проломанной стеной уже бежал Хонбо – высокий, почти с Пепла ростом, китаец, в красной рубахе и широких брюках. Пепел поднялся на встречу желтой опасности, с трудом разгибая ноющую спину, и у металла есть предел прочности. При этом Сергей вяло осознал, что вступать в рукопашную с этим гарантированным каратистом уже не в состоянии. Китаец медленно подтанцевал, принял боевую стойку, на левом запястье поблескивал навороченный хронометр. Пепел, на полусогнутых, оставался недвижим.

С змеиным шипением, по-киношному выписывая руками кренделя, припрыгивая на носках, Хонбо вкрадчиво приближался. Это напоминало сон в жанре «дежавю», намекающий на тесное знакомство со Стивеном Сигалом [21]21
  Подробней в романе «Пепел и Кокаиновый король


[Закрыть]. Устало посмотрев на китайца, Пепел презрительно скривил губы:

– Да плыви ты к бую!

Китаец не понял. А Пепел цинично перешел с киношной ситуации на зоновскую: схватил с бесконечно вытянувшейся вдоль стены тумбы разводной ключ – этот цех был буквально их складом – и, не особо заботясь о красивости, метнул приличный груз железа в ногу попрыгунчику. Хонбо задержал дыхание, но побледнел. Ключ постоял почти вертикально, пришибив голеностоп, обутый в то ли чешку, то ли кеду, затем коцнулся на пол. Было произнесено несколько обрывочных слов по-китайски. Пепел не вник, служили они ругательствами или молитвой, но, не медля, поднял с тумбы еще два ключа и вознамерился засандалить ими китайцу по черепу.

Приняв правила здешнего национального поединка, Хонбо потянулся рукой, не глядя, к продолжению тумбы за своей порцией оригинального русского оружия. Стал шарить по усыпанной металлической стружкой плоскости, не отрывая взгляда от Пепла. А Пепел, которого еще мытарил сочащийся из каменного мешка газ, уже знал, что делать: опустил взгляд китайцу под ноги, и удивленно приподнял бровь, сказав при этом на доступном языке:

– Fucking shit!

Китаец с опаской, но тоже склонил подбородок: уж больно изумленно выглядел русский, даже зрачки расширились. И Пеплу оставалось только протянуть руку на расстояние локтя да дернуть за длинный стальной рычаг, чтобы китаец, потеряв их хваленую выдержку, закорчился от боли. Кисть желтокожего бойца оказалась припечатана прессом. Небольшим прессом, диаметром, пожалуй, с ту же кисть, но гамму ощущений китаеза получил по полной программе. И ведь в чем фишка – до отпирающего пресс рычага узкоглазому Хонбе шиш с маслом дотянуться. Останется в почетном карауле, пока свои не вызволят.

– Скажи спасибо, что не по левой, – бросил Пепел, оценив желтенький блестящий «Роллекс» на смуглом запястье китайца, и скосив взгляд чуть правее, на жутковатое приспособление – ручную гильотину для резки металла. Эх, да ведь обвинят в расовой ненависти…

Зажав лицо рукавом, Пепел вернулся в каменный мешок, где при свете найти оброненный «Магнум» не составило труда. Пока поднимался ступенями, в дело пошла свежая обойма. Оставленный в неприметном закутке мощный арсенал из магазина поливаемых оружейным маслом клубней сейчас окажется в самый раз, но дорога туда полна сюрпризов.

Все, хватит, наигрались. Ожогов толкнул деревянную дверь, оказался в маленькой комнатушке с рядом зеленых фанерных шкафчиков и большой кроватью, заваленной засаленными фуфайками. План на стене пояснял, что это – раздевалка. Дверь из нее вывела на небольшую смотровую площадку. Зал внизу контролировался тремя людьми и уцелевшим доберманом – последним из труппы собачьего вальса. Сменщики куда-то схиляли.

Не тратя времени попусту, Сергей открыл огонь. Одного недруга завалил сразу, второй только успел поднять пушку, третий изловчился дать очередь, но уже мимо – таки настал звездец казенному телевизору, а пуля, выпущенная из «Магнума», вмяла грудину до копчика. Псина бесполезно прыгала и лаяла, потом, когда Сергей обратил на нее внимание, уже только скулила, скулила, скулила – секунд пять. В «Магнум» нырнула третья обойма.

Пепел знал, что когда тебе уже на все наплевать, фортуна вспоминает о долге. Он слетел по решетчатой лестнице, вскочил на стоявший у окна стол, выпрыгнул наружу, оказался в закутке. В трех шагах за углом открывался двор, и Пепел бросился туда, к заброшенному дому, где изначально у него был оформлен наблюдательный пункт. Но во дворе его встретили:

– Не стрелять! – Голос был уже знаком. Обладатель голоса из форсу приснял даже солнцезащитные очки.

Легко въехать, зачем Терминатору приспичило останавливать своих людей – как не перекинуться с близнецом парой слов на прощанье? Сергей влетел в дверной проем дома. И почти следом за ним там появился двойник, Ожогов даже ствол задрать не успел. С пару синхронных ударов сердца они глядели друг на друга. Сероглазый блондин – вот его главные отличия от Пепла, у двойника нет стального отлива иридиевой оболочки и родной цвет волос светлее – докуривал сигарету.

– Что, Серега, – первым подал голос Терминатор, – воображаешь себя Шварценеггером? – Ствол незнакомой модели целил Ожогову точнехонько меж глаз.

– Мне больше по душе Джеки Чан, – криво ухмыльнулся Пепел, держа «Магнум» зрачком в бетонный пол.

– Экзотика? – улыбнулся двойник, – Ты симпатизируешь китайцам?

– Типа того, – пожал плечами Сергей, делая пару шагов к стене, назад по диагонали. – Только Гонконг – это почти не Китай.

Терминатор тонко улыбнулся такому быстрому отступлению.

– Был не Китай, а ведь он беднее Сибири. – он вернул непроглядные очки на нос. – Ладно, к черту подробности, обещаю, что экзотических впечатлений ты не избежишь. Через пять минут будешь в раю. – Чеслав прикинул, что, даже если Пепел и не расколется, какая из сил оказала урке поддержку, холера ясная с ним. Операция успешно завершится и так, и пан бывший поляк с чемоданом долларов отчалит из негостеприимной России куда-нибудь в Эмираты, его давно уже приглашают.

– За пять минут до начала матча ставки не принимаются.

В помещение вошли еще несколько человек. Среди них – надоевший, как рыбный день в СССР, шофер с вокзала. Терминатор усмехнулся, вынул изо рта сигарету и с ногтя стрельнул ей в сторону Пепла.

Пепел, не доверяя детонирующим свойствам чинарика, отбросил туда же тяжелый «Магнум» и отступил в бок на мгновенье раньше двойника. Треснуло, вспыхнуло, и стена яростно выплюнула охапку кирпичей. Не зря Ожогов корячился ночь напролет – диперикись ацетона охотно сдетонировала то ли от брошенного Терминатором бычка, то ли от довеска [22]22
  Диперикись ацетона – наиболее дешевое, быстрое и достаточно безопасного взрывчатое вещество. Для его приготовления необходимы три составляющие части: ацетон, серная кислота и перекись водорода. Разведенная до 5% не подходит, нужна концентрация не менее 15% (и в свежем виде).Существует два способа изготовления диперикиси ацетона: первый надежный и безопасный, но требует не менее суток. Второй – быстрый (можно уложиться в полчаса), но более опасный и менее надежный. Приводить рецепт приготовления взрывчатого вещества авторы не станут по понятным соображениям. Хотя, он неоднократно публиковался, например, в книге Громова В. И. и Васильева Г. А. «Действие в военное время».


[Закрыть]. Пока пыль застила глаза уцелевшим псам-рыцарям, Пепел шустрой рыбкой скользнул в образовавшуюся дыру. Конечно он сожалел о брошенном арсенале, конечно, и «Магнума» было жаль, а что делать?

– Шеф! Он уйдет! – возбужденно закричал вокзальный шофер.

– Ну и чего ты ждешь? – холодно отозвался Терминатор.

Щель показалась бугаю негабаритной. Шофер браво подгреб к стене, поднял кирпич, и вмазал его в стену: проем не мешало бы расширить. По разрушающей мощи бабахнуло значительно слабее первого взрыва, но осколков обоженной глины хватило, чтобы искромсать на лохмотья липового водилу.

Терминатор не торопился. Переступив через бывшего подручного, дохлой жабой валявшегося с осколками кирпичей в животе и груди, он осторожно, стараясь не задеть кладку, шагнул в любезно расширенную дыру. Оказался на площади. Горожане, как ни в чем не бывало, топали своей дорогой. Толпились иностранцы, изучая диковинный быт северной столицы. Злобно порочила родную речь и призывала силы правопорядка кучка людей в футболках с логотипом очередной новой партии. Их агитационная тачка, с матюгальником на крыше, расписанная лозунгами «Ваш голос решающий!» и «Мы его слышим!», уносилась, подрагивая на булыжной мостовой, в сторону Невского. Терминатор неподвижно смотрел ей в след.

И вдруг громкоговоритель на тачке ожил. Похрипев для порядка, он финальным аккордом гаркнул на весь квартал знаменитую, издевательскую фразу:

– I`ll be back.