Текст книги "Красота спасет дурочку (сборник)"

Моя Азия

* * *

Разговаривают узбек и узбечка. Если ты несведущ в узбекском, то покажется, что говорят они на разных языках. Эта особенность прослеживается также у таджиков, арабов. Удивительное явление: мужская речь прагматична и не более, но когда говорит женщина… Здесь звон капели и шелест листвы, журчание ручья и хруст надкусываемого сочного яблока, сладкая истома и щебет пичуги… Женская речь насыщена чувственностью. Более эмоциональна. Переливчата и очень интимна. Импровизационна. Менее размеренна, вернее, размеренность её имеет более широкий спектр. Каждый звук живёт в очень обширном тональном диапазоне. Разнообразна тембровая окраска. Широк диапазон и звуковых уровней. Речь женщины очень одушевлённа. С любым человеком надо говорить tete-a-tete, видеть выражение его лица, движение глаз и рук, чтобы создался достоверный образ vis-a-vis. Говоря с восточной женщиной, ты можешь закрыть глаза. Даже не видя её, ты чувствуешь, как она покраснела, как задрожали её ресницы, заблестели радостью или наполнились слезами глаза, как она кокетливо пожала плечиком или прикрыла стыдливо кулачком губы. Через голос ты видишь восхищённый взор и лукавую улыбку, печаль и сомнение, выражение надежды и огорчения… Это – малая толика всего того, о чём может поведать тебе её голос. И не надо знать её языка! Восточную женщину ты всегда поймёшь – это особое искусство женщин востока.

Много столетий мусульманская женщина была скрыта от мира чачваном – мир вокруг тебя, но тебя в нём нет. Пожизненное заключение. А столько поведать надо этому миру! Что может быть страшнее невысказанности? Как хочется поведать свету о том, какая красивая кожа у тебя; о томности взора; о печали, затаившейся в уголках губ; о страсти, терзающей сердце… Речь слишком скупа как повествователь, если не сопровождается мимикой, взглядом, движением ресниц… Речь – ничто, если ты хочешь рассказать о бездонности глаз своих, об искушающей улыбке, об упругости и смуглости груди, налившейся молодой истомой, – мир слеп к тебе, запертой в чачван. Как заставить увидеть слепца? Единственная связь со слепцом – твой голос. Не слова, сложенные из букв, а именно голос! Боже мой, сколько же надо передать с его помощью слов, чувств, образов, красок, видений… Столько столетий голос был единственной связующей нитью между женщиной востока и вселенной! И он стал искусством – пленительным и чарующим.

* * *

Исфана. Солнечное затмение. Женщины нашей махалли палками в тазики бьют – защита от темных сил (махалля – по-узбекски жилой квартал).

* * *

Горный кишлак Катран. Год 197… Пью чай со знакомой фельдшерицей в медпункте. Приходит женщина и жалуется на головную боль. Лида уводит ее в другую комнату, ставит градусник, просит посидеть с ним и возвращается ко мне. Беседуем. Минут через несколько входит наша пациентка, в руках – градусник:

– Лида, дай другое лекарство: это не помогает – голова все равно болит.

* * *

Исфана. Старик узбек, ветеран ВОВ, прозвище – Мурза Пшак. Любимый транспорт – ишак. Человек без комплексов. Не религиозен. Любит подтяпать. Подтяпнув, любит вспоминать боевое прошлое. Исфанинцы верят, что у него дурной глаз, и побаиваются ветерана. При встрече с ним многие в ужасе подворачивают манжету рукава (местная техника безопасности от сглаза). Все боятся обидеть Мурзу. Ежедневно он посещает очередную чайхану или дукан: каса жирной шурпы или плова, чай, горячая лепешка и обязательная порция водки. Все это за счет хозяина, чтобы плохо не посмотрел Мурза Пшак на дела его. Он не наглеет, более раза в месяц не наведывается в одно и то же заведение (благо их достаточно в Исфане). Сколько часов мы провели с ним в дуканах за бутылочкой и разговорами! Не раз ко мне в дом приезжал он на своем ишаке с презентованной кем-то поллитровкой. Он посмеивался над суеверными страхами земляков, но миф не развенчивал. А страх их таким был… В мэрии Исфаны висит доска с фотографиями ветеранов ВОВ. На его фото всегда глаза выколоты! Даже фотографии опасаются. Теперь я в России, где когда-то он бил немца. А Мурза в далекой Исфане. Как он там? Жив ли?

* * *

Исфана. Народ болтлив. В своем кругу всем друг про друга всё известно. Поэтому проститутки-узбечки с клиентами садятся в такси к водителям-киргизам, а киргизки – к узбекам. Между национальными лагерями слива информации не происходит.

* * *

Исфана. Один местный житель решил на заработки в Россию податься и попросил у брата сто долларов на дорогу. Брат в наркобизнесе подвизался и при хороших деньгах был, но пожадничал. Тогда первый за двести долларов заложил его СНБ-шникам и поехал все-таки в Россию. Бывает и так…

* * *

Исфана очень консервативна и провинциальна. Два молодых исфанинца в 80-х годах поехали в Ташкент и, сидя на скамейке под мостовым переходом через рельсы на железнодорожном вокзале, обнаружили, что можно без проблем женщинам под юбки заглядывать. Это им понравилось, и они весь день провели за этим занятием. Потом друзьям в Исфане рассказывали о своём времяпрепровождении в городе, а те очень завидовали им.

* * *

Исфана. Мой гость – африканец. По-русски говорит отлично. После бани с парилкой – застолье. Звонок. Выхожу к звонившим. Трое знакомых узбеков просят разрешения посмотреть на живого негра. Не бесплатно – мне предлагают бутылку водки. Очень просят. Переговариваю с гостем. Он смеётся и говорит: «Чёрт с ними. Пусть смотрят. Да и бутылка не будет лишней». Минут пятнадцать мужики пялились на него, дотрагивались до его рук, задавали глупые вопросы. Потом ушли счастливыми. Мы же от души насмеялись, оставшись вдвоём.

* * *

Чайхана. Чайханщик всегда добродушен – за всю жизнь в Средней Азии ни разу не встретил неприветливого. Громадные самовары. Ивы. Обычно – плакучие. В кругу ив хавз (хауз) – рукотворный водоём. В тени деревьев деревянные топчаны с низкими столиками. На курпачах (узких матрасах) восседают либо возлежат посетители. Чайханщик заваривает, а его подручный разносит по столикам кок-чай. Лепёшки, сладости… Когда сидят за достарханом два-три человека, достаточно одной пиалы. Пиала идёт по кругу, как эстафета. В чайхану не ходят пить чай – здесь ищут общения. Клуб. Неторопливая речь. Неторопливые глотки чая. Неторопливое солнце замерло в никуда не спешащем знойном небе. Неспешная музыка льётся из магнитофона. Перепела в плетёных клетках ведут неторопливую перекличку. Базар и чайхана – самые почитаемые места. Мечеть после. Поторгуйся на рынке, пообщайся с приятелями за пиалой чая, а потом и о Боге можно вспомнить.

В мусульманской религии отношение к людям является мерилом твоей религиозной чистоты и святости – порадуй покупкой продавца, скажи добрые слова друзьям, тогда и Всевышний готов выслушать тебя. Не ругаются в чайхане, не кричат. Ценится хороший юмор. В Азии анекдот – это часть культуры. Остроумные монологи Ходжи Насреддина прочно вплетены в национальный фольклор. На острослова здесь смотрят с уважением, так как остроумие есть признак здорового ума! Не обижаются здесь на удачный прикол – в ответ на едкую сатиру выказывают тебе признательность, а по её степени оценивается мастерство словесного карикатуриста. Чайхану посещают только мужчины. Не место здесь женщине – испортит она своим присутствием ту особую атмосферу, свойственную чисто мужской компании. Все мы грешны, и если ты с приятелем решил выпить водочки, то подмигни многозначительно чайханщику, и вам подадут её в заварном чайнике. Только не надо демонстрировать окружающим содержимое посуды. Пусть всё будет благочинно. Пей грешный напиток, как чай, не привлекая внимания окружающих. Всех благ тебе.

* * *

Исфанинец никогда не передаст вам из рук в руки стручок острого перца. Он может положить его перед вами, убрать руки, а там уж, как вам угодно.

* * *

Исфанинские узбеки при сильном испуге сплёвывают за пазуху.

* * *

Январь. Градусов пятнадцать мороза. Снег на деревьях, крышах. Синее-пресинее небо. Воздух сухой и незябкий. Дышится легко. Бешеное солнце отражается снегом, и глаза приходится щурить. Красиво. Это – зима в родной Исфане. Высота над уровнем моря – тысяча четыреста метров.

В тридцати километрах таджикистанский город Пролетарск. Там низко. Температура +1. Сырой ветер пробирает до костей. Земля – голая, небо – серое, солнце – тусклое. Промозглость…

Радиорелейная станция РРС-44 «Саук-Тюбе» в отрогах Чаткальского хребта. Высота три тысячи метров. Мороз – за двадцать. Если нет ветра, то можно позагорать, лёжа на тулупе. Солнце приятно прогревает обнажённое тело. От разогрева бросает в пот. Небо чересчур синее. Воздух чересчур чист. Видны горные хребты, расположенные за сотни километров.

Сусамырская долина. Средняя высота – две тысячи пятьсот метров над уровнем моря. Зимой мороз может достигать минус пятидесяти градусов.

Азия всегда разная. В южнокиргизских орехоплодовых лесах лесники прорубают пожарные тропы, чтобы можно было на лошади проехать, – настоящие джунгли; охотники на четвереньках пробираются по звериным тропам – только так и можно продраться сквозь заросли. Рядом, в нескольких километрах, – горная пустыня. Туркестанский хребет выжимает последнюю влагу из ветров, что несли её с Индийского океана и растеряли над Гималаями. Северная экспозиция хребта покрыта лесом – арча, берёза, рябина, смородина… Растительность на южной экспозиции бедна – суховато там. А на северной – каждый день дождь с мая до конца июля. В Исфане (она ближе к хребту) тоже льёт, а в пятнадцати километрах от Исфаны за всё лето может ни капли не упасть.

В июле из дома любуюсь снежным покровом трезубца Алтын-Бешик, а где-то в долине пыльная буря застит солнце. Здесь имеет значение всё – высота над уровнем моря, близость или отдалённость гор, наличие или отсутствие рек, направление ветров… Через каждые пятьдесят – сто километров меняется ландшафт, а с ним и погода. В Средней Азии не бывает климата – здесь правит бал его величество Микроклимат! Очень разная она – моя Азия.

* * *

Ош. Еду в такси. У меня в руках авоська с водкой «Пшеничная». Сижу впереди. На заднем сиденье два узбека, пьяны в дым. Один отключен, а другой внимательно рассматривает через сетку авоськи водочные этикетки и произносит:

– А-а, маладес. «Пишиничный» водка покупал. Маладес! Другой водка не покупай. Плохой. «Пишиничный» хороший. Который друг (указывает на спящего) – его вместе мы два бутылка «Русский» пил – кайф нет. Потом один «Пишиничный» пил – сразу кайф брал! Очень сильный водка «Пишиничный». Маладес…

* * *

Бывший полевой командир, воевавший на стороне Вооружённой таджикской оппозиции, а ныне начальник одного из погранпостов и хороший мой знакомый К*** во время Баткенских событий предложил властям Киргизии интересные услуги на интересных условиях:

киргизы выводят войска с гор;

К*** набирает команду ветеранов (своих соратников) и (небезвозмездно) за полтора – два месяца очищает все горы от вторгшихся боевиков (моджахедов).

Киргизов оскорбило такое предложение. Они много необстрелянных ребят положили потом в горах.

* * *

Полковник Худойбердиев со своими головорезами ворвался в северную столицу Таджикистана – Ходжент. Захвачен и Чкаловск – бывший союзный Атомабад, центр по переработке урана. Президентские гвардейцы уничтожены, пособники их прячутся от возмездия, а пойманные – расстреливаются.

До моей Исфаны шестьдесят пять километров. Киргизы подтягивают артиллерию и организуют огневые точки на дороге Исфана – Ходжент, чтоб не допустить прорыва отступающих на нашу территорию. Над Исфаной барражируют боевые вертолёты. Министерство обороны откомандировывает к нам самых боевых генералов. На территории района приземляется вертолёт со снайпершами-прибалтийками. Наша местная власть выдворяет вертолёт, чтоб не спровоцировать конфликт с соседями. Снайперши как будто на стороне Рахмонова. А вдруг власть удержит Худойбердиев при поддержке Каримова?

Глава администрации просит меня, чтоб истопил свою баню для генералитета (приличной нет в районе). Топлю. С генералами пьём водку. У каждого – личный боевой опыт Афганистана. У вооружённых сил опыта нет, значит – бестолковость в вооружённых силах. Очевидцы рассказывают о благородстве и зверстве боевиков. Информация о событиях отрывочная и противоречивая. Своей агентуры на территории соседей Киргизия ещё не завела, служба национальной безопасности слепа. Героиновый поток через Исфану временно приостановлен событиями. Наркокурьеры в вынужденном неоплачиваемом отпуске. На базаре таджикистанских продуктов поубавилось, цены подросли. Беженцев нет – значит, народ поставил на Худойбердиева. Москва о событиях более информирована – смотрим ОРТ. Наши военные российскому телевидению доверяют больше, чем армейской разведке.

У каждого исфанинца-узбека родичи на той стороне. Тревожно.

Худойбердиев надеется, что узбекское население поддержит его (около 70 % населения северного Таджикистана – этнические узбеки). Такие же надежды у президента Каримова. Тогда Ходжент отойдёт к Узбекистану. Этого же опасаются таджики и президент Рахмонов. Главная транспортная артерия между Душанбе и Ходжентом проходит через Узбекистан. Каримов не пропускает через неё рахмоновские войска. Путь – через тяжелейший перевал и по воздуху. Аэропорт в руках мятежников, дорога по перевалу частично подконтрольна ВТО (Вооружённой таджикской оппозиции). Прорвались. Народ не поднялся. Худойбердиев с боями отошёл в Узбекистан. Гвардейцы Рахмонова наводят ужас на население – реванш необходим. Кровь. Много крови и… порядок! Киргизы сворачивают огневые точки. Генералы наши чванятся так, будто победили они. Узбеки расстроены. Вертолёты больше не кружат над головами. В бане парюсь и пью водку с другом. Цены на базаре вернулись к прежним. Героин снова потёк из Таджикистана через родную Исфану в далёкую холодную Россию.

* * *

Заповедник Сары-Челек. В 1980 году я принял станцию РРС-31 в должности начальника и приступил к обустройству новой РРС, низовой, в посёлке, а расположенная в горах старая РРС переведена была в режим автоматической ретрансляции. Смонтировали двадцатишестиметровую мачту и водрузили на неё в качестве антенны локаторное крыло размахом двенадцать метров. Семьёй обжили станцию. На одной половине здания аппаратная, на другой я с женой и дочкой. Зима в том году выдалась на удивление тёплая. Декабрь следующего 1981 года тоже был очень тёплым. В один из декабрьских дней состоялся следующий разговор между мной и местным жителем.

– Ха, зима этот год очень тёплый. Кунгей совсем снег нет. Даже тескей снег мало. (кунгей – южные горные склоны, тескей – северные).

– Да, Журомурза, тёплая зима.

– Э-э, который тот год, тоже зима тёплый был.

– Да, и тот год тепло было.

– Совсем дургой погода стал, Игир.

– А когда я локатор повесил?

– Э-э, который тот год… – сельчанин задумался, и вдруг его осенило: – Э-э, я сразу думал: который локатор работает – теперь тёплый будет?!

– Не знаю, я так не говорил.

– Я сам знал!

Со следующего дня повалили ко мне ходоки за уточнением, действительно ли, – на что я делал удивлённое лицо и говорил, что навряд ли. Но люди уже поверили. В январе повалил снег, ударили морозы. Ко мне депутация сельчан с претензией: «Зачем локатор выключил?»

* * *

Исфана. По делу зашёл ко мне знакомый узбек Холмат. Неплохо по-русски говорит. Между делом посетовал на боли в коленке. Жена моя:

– А вы не пробовали хрен привязать? Прогревает неплохо – он, как горчица, действует. Вон, у Закира Туйчиева тоже болело колено: он дня три привязывал к нему – прошло. Давайте попробуем, я сейчас в огород схожу…

Ушла. Гость сам не свой, в глазах тревога:

– Но ведь это же больно будет!

– Почему?

– Ну как же, хрен – к коленке привязывать! Это ведь далеко – наверное, очень больно…

Боже мой, дошло: через русский язык он освоил одно только значение этого слова – физиологическое, так что испуг его был небезосновательным.

* * *

В Киргизии в 90-х годах нашли новый минерал. Поделочный камень серо-голубого цвета. Месторождение маленькое, самого минерала немного – тонны на две, отсюда – уникальность. Ценность – коллекционная. Описали. Внесли в мировой реестр. Решили назвать в честь президента Акаева. Зазвучать это должно было так – акаевит, то есть к фамилии добавляется «ит», и дело в шляпе. Казалось бы, что в шляпе, но по-киргизски «ит» – собака! Получается: «Акаев – собака». Долго пришлось убеждать научное сообщество в необходимости сделать исключение и позволить «ит» заменить на «ин». Есть теперь такой минерал – акаевин. Видел я его в коллекции у друга. Там и историю эту мне поведали.

* * *

Когда ты приходишь в дом исфанинца, он бросает все дела и обязательно приглашает тебя к столу. Если ты не против приглашения, он тут же накроет достархан (скатерть для трапезы). Будет угощать и беседовать с тобой о чём угодно, но только не о причине твоего прихода, если ты сам об этом не заговоришь. И, прощаясь, хозяин не спросит тебя о цели визита – значит, так надо было.

* * *

Год 198… Начальник экспедиции Академии наук по природному мониторингу Фомин Борис, его жена Нина и я летим самолетом из Ташкента в Наманган. Я налегке – джинсы, футболка. Борода и бритая голова. Сумки нет, поэтому паспорт и билет в сумочке у Нины. Приземляемся. Все пассажиры выходят. В салоне остаюсь только я – дело к пилотам есть. Пилоты тоже выходят, в кабине остается один и заполняет журнал. Я к нему:

– Простите, я ремонтировал авиационные альтиметры (речь шла о приборах, которые Фомин попросил в порядок привести), а исходную калибровку и рабочую корректировку не знаю, как делать. Как вы ими работаете? Как привязку делаете?

Пилот уделил мне достаточно времени и внимания, чтобы я понял то, о чем спрашивал. Покидаю кабину. В салоне меня задерживает служащий аэропорта и просит показать билет.

– Билет есть, но он у моих друзей. Они меня в аэропорту ждут.

– Паспорт тоже у друзей?

– Да.

– А что в кабине делал?

– Спрашивал, как альтиметром работать.

– Пойдем.

Он повел меня куда-то. В этом «куда-то» сидели милиционеры – капитан, лейтенант и сержант. На столе чай, лепешки, виноград. Азия. Потные лица и тепловая истома на них. Оживились. Через пятнадцать минут в результате допроса стала очевидной попытка угона самолета: я пробрался в кабину, чтобы изучить управление им, а затем угнать. Потом пришёл майор:

– Обыскали его?

Оплошность исправили, и в руках лейтенанта оказалась записная книжка начальника радиорелейной станции.

– «Взять в ОРТПЦ» что означает?

– Взять в Ошском радиотелевизионном передающем центре.

Лейтенант укоризненно качает головой и докладывает майору:

– Шифровка! – потом ко мне: – «ГУ-34Б» – что такое?

– Генераторная лампа для телевизионного передатчика.

– Товарищ майор, яна битта (по-узбекски – ещё одна) шифровка, – и опять ко мне: – «4 ШТ» что такое?

– Четыре штуки, количество.

– Ты думаешь, здесь глупые? Всё узнаем: и «ГУ», и «ШТ», – это уже майор.

Потом расшифровывали С1-48, Х1-7Б, РЦТА и т. д. Майор в проведении допроса показал мастер-класс: спрашивал, я отвечал, и он тут же озвучивал для подчиненных свои выводы. Милиционеры не пытались скрывать радость от поимки матёрого угонщика. А я, наверное, уже в тридцатый раз, просил:

– Давайте пройдем к моим друзьям или пригласите их сюда. Они ждут меня на улице и всё подтвердят.

– К сообщникам, а не друзьям, – уточнял майор, – и их возьмем, никуда не денутся…

Все-таки решились. Сержант с лейтенантом держали меня сзади за выкрученные руки, капитан шел сзади и сбоку, а майор – впереди процессии. С Борисом и Ниной заговорили, как с пойманными. Проверили мой паспорт, потом паспорта «сообщников». В паспорте Бориса лежала сложенная вчетверо бумага. Их интересовало всё, и майор углубился в чтение этой улики. Вначале лицо его было грозным. Потом очень разным и в конце концов очень испуганным. Он сложился в три погибели и в почтении завилял хвостом перед Борисом, отдавая ему паспорт и бумагу. Виляния его хвоста удостоились и мы с Ниной. Кланяясь и держа руку у сердца, он удалялся задом. Не поняв ещё, в чем дело, коллеги его тем не менее повторили все жесты шефа и удалились тоже задом.

Потом мы ехали на экспедиционном ГАЗ-66 в горы и рассказывали друг другу: я – о попытке угона, Борис – об истории бумаги. Все просто и банально: за подписью большого начальника из МВД СССР излагалась просьба к сотрудникам ГАИ, иным работникам милиции оказывать содействие экспедиции АН СССР, колесящей по просторам нашей родины. Письмо не носило в себе чего-то приказного и обязательного и было выпрошено в МВД на всякий случай, но Москву тогда уважали.

* * *

Пограничник вошёл в салон автобуса и швырнул на пол наши паспорта, которые минут двадцать назад унёс в вагончик поста для регистрации. Унизительно. Но мы не выражаем возмущения, потому что эта провокация и рассчитана на возмущение. Возмутись, и тогда ты дашь повод унизить тебя по полной программе.

Легко унижать, когда в руках у тебя автомат. Когда на посту ещё несколько таких же и тоже с автоматами. Когда никто никому не пожалуется на тебя. Когда перед тобой транзитники из чужого государства. Когда в твоём государстве гражданская война, то есть высшая форма беззакония. Когда ты, горный кишлачник, с четырнадцати лет научился убивать и ничему более не научился. Когда президент сделал ставку на таких отморозков-южан, как ты, и дал вам carte blanche в северном Таджикистане. И автоматы дал. Дал, чтобы северяне не отделились, не примкнули к Узбекистану. Хорошо. Можно что угодно забрать из багажа этих транзитных баранов. Можно в сумку пассажира положить гранату и, пристрелив его, сказать, что при досмотре он пытался взорвать её… Много чего можно, когда всё вот так вот. Как они прячут глаза! Никто не смеет дерзко глянуть на тебя! Тебя они боятся больше, чем самого аллаха! Пусть ползают по полу, разбирая свои паспорта…

Как унизительно это. Каждая поездка в Ош или Бишкек – унижение. Без поездок нельзя. Между Раватом и Баткеном надо пересекать кусок Таджикистана. Посты на въезде и выезде. За Баткеном анклав таджикский. Посты на въезде и выезде. Потом узбекский анклав. Посты на въезде и выезде. Затем кусок Узбекистана – посты на въезде и выезде. Узбеки тоже унижают, но после таджиков их унижение – «культурное»: стараются найти зацепку в рамках закона или в твоём незнании закона. Киргизы молодцы – не трогают тебя: ты – киргизстанец. Если из Узбекистана или Таджикистана ты – унизят тоже. Правда, узбеки и киргизы автомат для унижения не используют. Самое грустное в этом – ты привыкаешь. Привыкаешь к бессилию и бесправию.

* * *

Исфана. Детство. В универмаг завезли партию детских байковых кальсон. Для местного населения такой товар в диковинку – накупили детям в качестве удобных спортивных костюмов. В школу многие дети ходили в этом одеянии.

* * *

На юге Таджикистана гражданская война, а на севере – криминальные разборки. Наш район примыкает сразу к нескольким районам севера соседней республики. У таджиков вошло в моду подбрасывать трупы на нашу территорию. Трупы их, а территория наша – вот и заводите, дорогие соседи, уголовные дела в своих суверенных ведомствах! Подбрасывали бандиты, чтобы замести следы. Подбрасывали менты, чтобы не париться по раскрытию. Подбросят и караулят на той стороне, чтобы киргизские менты не перекинули обратно «жмуриков». Если повезёт, то презент тайком возвращается законным владельцам – тогда уже наши ребята пасут таджиков. По десятку подарочков за месяц. Практически все уголовные дела по этим трупам оставались нераскрытыми.

* * *

Сары-Челек. Киргизы стараются придерживаться мусульманских традиций. Торжество по какому-то поводу. Мужчины собираются отдельно от женщин в одной половине дома. Женщины заседают в своём кругу. Никогда истинные мусульмане не сядут за один стол с женщинами! После посиделки пьяные мужики, шатаясь, выбираются на улицу – любят пить мужики, хоть и правоверные! Из другой половины дома выходят женщины – шатаясь и пьяно хихикая. Благословенен край Сары-Челекский!

* * *

Исфана. Детство. Крыши домов плоские, мазаные глиной. А в глине всяких семян не меряно. Весной все крыши, как клумбы, – в полевых маках. Красиво.

* * *

Исфана. В узбекской махалле ранним утром женщины метут улицы возле своих домов. Брызгают водой и тщательно метут. Потом ещё брызгают. Во дворе – ни травинки, ни пылинки. Всегда чистые улицы и дворы.

* * *

Суюнчи. Это – одаривание принёсшего добрую весть. В родной Исфане доброму вестнику обязательно что-нибудь дарили – платок, рубашку… Красивый обычай.

* * *

Горный кишлак Озгоруш. Киргиз Акмат просвещает меня в родовых наделах:

– Э-э, Игир, которые люди место Жаупайя живут, называются «голубь». Которые место Чат живут, «медведь» называются. Которые место Бульжума живут – это «декабрист»…

Мой мозг получил удар плетью: как это настолько русское, не имеющее никакого иного, кроме одного, смысла, слово ДЕКАБРИСТ попало в Богом забытый кишлак с пятьюдесятью мазанками, затерянный в отрогах Туркестанского хребта?! Вся история России предыдущего века с двадцать пятого года – Сенатская площадь, ссылки, колонизация Средней Азии – и много-много другого, могущего пролить свет на эту тайну, завертелось в моей голове. Одна версия сменяла другую. Я засыпал собеседника вопросами и не получал ничего вразумительного. Он оторопело смотрел на мое искаженное работой мысли лицо и наконец пробурчал:

– Декабрист, декабрист… Жайра знаешь?

Чёрт побери, с киргизского на русский «жайра» – это дикобраз! Искажённая транскрипция. Открытие не состоялось.

* * *

Узбекский женский ансамбль «Ситора» в Бишкеке с концертной программой «Ситора – бу хаёт» (Ситора – это жизнь). Весь город в афишах. В Бишкеке даже киргизы очень русскоязычны, и в местной транскрипции программу читали как «Ситора бухает». Аншлаг был обеспечен – всем было интересно посмотреть на «бухающих» узбекских девушек.

* * *

Исфана. Из Егорьевска позвонил друг и попросил помочь в получении дубликата аттестата о среднем образовании его сына – тот утерял оригинал.

– Обратись к Аюбджону – он многим обязан мне. Тем более что работает в ОНО.

– Хорошо, Рамиль, завтра же и наведаюсь к нему.

А Аюбджон уже не считал, что чем-то обязан Рамилю:

– Сложно это всё, Игорь Владимирович. Это так непросто!

– Но, ведь ты, Аюбджон, такую должность в РОНО имеешь! Что тебе стоит? И не противозаконное прошу – дубликат свидетельства. Рамиль так на тебя надеялся!

– Не могу использовать служебное положение. А Рамилю Бадритдиновичу привет от меня передавайте. Как он там, в России?

Я всё сделал сам, отправил документ ценным письмом и решил наказать новоявленного чинушу. В нашем электротехническом центре мы выпускали в том числе и электросандалы для местного населения. Это – железобетонная плита на коротких ножках с электроподогревом, устанавливаемая под азиатский обеденный столик. Встретив как-то Аюба, я сказал ему, чтоб заглянул к нам в центр. Там жена моя объявила, что в память о дружбе Аюбджона с нашим другом Рамилем ему бесплатно презентуется сандал. Сколько счастья! Чинуша был доволен халявой, а зря…

Через неделю Ирина вошла в кабинет к Аюбу. Из-за лифчика достала маленький свёрточек и стала не спеша разворачивать замызганную тряпицу, в которой оказался небольшой обмылочек хозяйственного мыла. Бедолага с интересом наблюдал манипуляции женщины. Она попросила его руку и на его ладони провела обмылком крест-накрест две черты.

– Вот, Аюбджон, как я показала, так же проведёшь крест-накрест этим мылом по сандалу, – завернула мыло в тряпицу и вручила хозяину сандала.

– Для чего?

– Ты фильмы про войну смотрел? Там на окнах крест-накрест наклеивали газетные полоски, чтоб при бомбёжке стекло не лопалось. Плита сандала тоже может дать трещину от температурных напряжений. Она армирована и не сломается, но трещина вид испортит. А полоски этого мыла будут исполнять роль тех бумажных полос на окнах – никогда плита не треснет! Обязательно прочерти крест-накрест, из угла в угол…

Мой друг Хабибулла директорствует в школе. Там же преподаёт физику Закир – друг Аюбджона. С Хабибуллой договорённость, и он прекрасно справляется с ролью:

– О, Закир, вчера у Игоря был. У них дома такой скандал! Он на жену кричит: «Зачем ты так сделала? Аюб – неплохой парень. Разве можно так безжалостно?!»

– А при чём тут Аюбджон?

– Не знаю – мне неудобно расспрашивать. Но если что узнаю…

– Обязательно! Прошу вас, он же друг мой…

Интрига – это что-то! Аюб ждёт вестей от Закира, Закир – от Хабибуллы. И хорошо, что есть свой человек в доме Додосьяна – Хабибулла! А тот добросовестно подогревает интерес жаждущих. Сводки поступают с временным интервалом. Строго дозированно.

– Вчера был у них. Ругаются. Она ему: «А зачем он так по-свински с Рамилем?»

Чуть позже:

– Игорь мне говорит: «Ты знаешь, что она сделала, дура? Крест на руке Аюбджона нарисовала! И научила ещё и дома нарисовать – собственной рукой! Правда, на сандале, но всё равно – в доме! И собственной рукой! Теперь ни один бахши (азиатский экстрасенс) не снимет то, что она нашлёт на бедолагу…»

Ещё через пару дней:

– Оказывается, обмылок – это то, что осталось от помывки трёх покойников! Теперь в нём страшная сила…

Ну и в таком духе. И обратная информация поступает:

– Аюбджон говорит, что покойный отец во сне ему всю ночь ножом мясо срезал с ладони, а крест всё появлялся…

При встрече с моей женой на рынке, на улице Аюб бежал куда глаза глядят. И как шустро бежал! Вскоре мы покинули Исфану навсегда. Думаю, к великой радости бедолаги.

* * *

Исхак Раззаков в пятидесятых годах был первым секретарём Центрального комитета Компартии Киргизии. Мой земляк он – из Ляйлякского района. В конце девяностых районные власти решили установить ему памятник в райцентре – в Исфане. Привлекли на памятник средства из бюджета и иных источников. Потом в таджикистанском Ходженте отыскался демонтированный и ничего не стоящий памятник Феликсу Эдмундовичу. Ваятелям пришлось потрудиться лишь над головой Раззакова и прикрепить её к обезглавленному Дзержинскому. Дёшево и сердито! По отчётам памятник делался в полном объёме. Шустрые ребята правители наши. Историю памятника по секрету поведал мне один из высокопоставленных чиновников районной администрации.

* * *

Исфана. Баня у меня – зверь. Сосед Джураев Шамши попросился с сыном попариться. Попарились. Через пару дней претензии от соседа: у него вся спина ободрана и в болячках из-за моей бани. Расследовали. Дело было так: Шамши после парилки (распарился качественно!) сыну:

– Ну-ка, Зайнитдин, вот этим мылом спину мне…

– Папа, спина красная, а пены нет.

– Три, сынок, три… Дядя Игорь всегда этим мылом моется…