Текст книги "Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)"

Глава 3. Фольклорная проза Урала: соотношение общерусского, регионального и локального

В современных гуманитарных исследованиях – исторических, социологических, филологических – региональным аспектам уделяется все более значительное внимание. При этом ясно осознается, что локальное, социальное и культурное находятся в тесном взаимодействии. Так, например, историк С. А. Гомаюнов считает, что под местом прежде всего должна пониматься «не территория, а совокупность людей, осуществляющих определенную историческую деятельность», на основе общей деятельности живущие на одной территории способны «объединяться в устойчивую в пространстве и времени целостность» [Гомаюнов 1996: 161]. Добавим, что подобная целостность может сохраняться и воспроизводить себя на протяжении многих веков, благодаря чему и возможно говорить о культурном облике того или иного региона.

Региональный подход в фольклористике позволяет реконструировать особенности национальной культуры в ее уникальном историческом развитии, воссоздать особый мир социокультурных ценностей, возникший на определенной территории. Как отмечает Т. В. Зуева, общерусское, локальное и региональное в фольклоре – это «его иерархически взаимосвязанные уровни. Русский фольклор – это прежде всего духовное достояние нации, всех русских, живущих на одной территории, говорящих на одном языке, имеющих общую историю, общих предков и общие духовные идеалы» [Зуева 2002: 123].

В реальном функционировании фольклор всегда представлен в разнообразных местных модификациях, в связи с чем целесообразно изучать его региональные (<лат. regio, regionis – ‘область, округ, район’) или локальные (<лат. localis ‘местный’) особенности. Так, на региональном уровне можно говорить об особенностях фольклорного репертуара и даже жанрового состава фольклора. При этом региональная и локальная специфика фольклора всегда имеет подчиненное положение по отношению к его общерусским свойствам [см. Аникин 1996: 348].

В фольклористике до сих пор не существует единого мнения в понимании соотношения категорий общерусское – региональное – локальное. Общерусское чаще всего трактуется как «общенародный фонд» (В. П. Аникин), «общий фонд» (Т. В. Зуева, Б. П. Кирдан), «питательный корень» (А. И. Лазарев) или реже как «обобщение вариаций, некая абстракция» (Б. Н. Путилов). Первые оценки общерусского начала нам ближе и, следовательно, локальные/региональные явления фольклора мы будем рассматривать не как абстракции, а как конкретные воплощения общенародного фольклора.

При этом необходимо учитывать, что объем понятий «локальное» и «региональное» различен. В. П. Аникин утверждает: «Все региональное – локально, но не все локальное регионально» [Аникин 1990: 11]. Из этого высказывания следует, что понятие «локальное» уже понятия «региональное», последнее включает в себя первое. В. П. Аникин предлагает под «локальным» понимать проявления местного бытования фольклора, все, что в нем отмечено «печатью местности», то, что порождено спецификой местных социально-бытовых условий [Аникин 2004: 368]. «Региональное» помимо локальности предполагает «относительную самостоятельность, большую или меньшую автономность фольклора». Причем относительная самостоятельность местного фольклора является следствием его специфичности [Аникин 1990: 11, 22]. «Региональность всегда проявляется во всей совокупности жанров», – добавляет ученый [Аникин 2004: 382]. На «наличие специфики» как основного свойства понятия «региональное» указывает и Б. Н. Путилов [Путилов 2003: 160]. А. И. Лазарев обращал внимание на то, что разговор о региональном фольклоре невозможен без четкого обоснования границ изучаемого региона [Лазарев 1962].

Если можно согласиться с утверждением Б. Н. Путилова, что «фольклорная культура объективно выступает как общенародная, постольку, поскольку ее содержание и ее язык, состав, принципы функционирования, характеризуются наличием универсалий, общих для регионов, зон, очагов» [Путилов: 158], то явным стремлением убедить в «атомарности» русской народной культуры звучит утверждение о том, что «целое, общенародное существует не как источник, но лишь как обобщение вариаций, следовательно, – как некая абстракция; в реальности же региональные традиции варьируют по отношению друг к другу» [Там же: 159].

Особенности локального фольклора, на наш взгляд, точно охарактеризовал В. В. Блажес: «В локальном фольклоре всегда называются конкретные имена, конкретные факты и события», он «всегда современен, даже злободневен», «это подвижный и вечно живой вид народного творчества» [Блажес 2000: 318]. По мнению ученого, к локальному фольклору следует относить произведения, созданные и бытующие только в малой социальной группе [Там же]. Под последней, по-видимому, понимается совокупность людей, объединенных общей деятельностью и территорией проживания.

Применительно к нашему исследованию – фольклору Урала – целесообразнее использовать термин «региональный фольклор», поскольку различия между фольклором, например, отдельных горных заводов не столь значительны по сравнению с объединяющими их чертами. Общее в уральском фольклоре гораздо важнее: оно проявляется и в изображении событий, и в осмыслении определенных социальных категорий, и в отборе тем и героев.

Уральский фольклор выступает частью культуры Урала, под которой целесообразно подразумевать результат взаимодействия ряда культур: особой «горнозаводской культуры», являющейся наиболее характерной и самобытной для данного региона, культур русских крестьян-старожилов, укоренившихся на Урале с XVII–XVIII вв., казаков, уральских и оренбургских, а также местных этнических общностей, заселивших Урал раньше русских. Как пишет историк Н. Н. Алеврас, «единой уральской культуры не существовало, хотя место развития всех культурных социумов региона накладывало определенные общие черты на бытовые стороны их жизни» [Алеврас 2003: 58].

Доминанту культуры Урала составляет горнозаводская культура: именно в ее недрах сформировался типичный облик уральца с характерным для него мироощущением и мировосприятием. Этот облик, сочетающий многовековые крестьянские традиции и то новое, что рождено процессом европеизации России, во всей полноте отражен в фольклорных произведениях.

Горнозаводская культура сложилась на основе горноокружной организации горной промышленности. Горный округ «по своей природе был нацелен на организацию замкнутого, независимого от других округов и отраслей производственного цикла – от стадии добычи сырья до выхода готовой продукции» [Алеврас 2003: 59]. Именно изоляция горнозаводской культуры позволила Д. Н. Мамину-Сибиряку назвать Урал «государством в государстве». Даже в начале ХХ века современники констатировали: «Заводской округ <…> – особый мир, живущий своей самостоятельной внутренней жизнью» [Гольдберг 1910].

Социальной основой горнозаводской культуры было население горных заводов, преимущественно состоящее из крестьян различных категорий – государственных, крепостных, беглых, «гулящих», вынужденно или добровольно переселившихся на Урал с разных российских территорий. Последствия этого переселения отложились в сознании людей как пережитая ими «культурная катастрофа», историческая драма.

Противоречивое сочетание в сознании местных рабочих опыта заводской работы с архетипическими принципами крестьянского сознания (благодаря сохранению основ деревенского быта) позволяет говорить об особом типе уральца.

3.1. Уральский регион как социокультурный феномен

Своеобразие культуры Урала обусловлено особым геополитическим положением и экономическим развитием этого региона. Урал – территория позднего заселения русскими людьми. Первый колонизационный поток, распространившийся на территорию Северного и примыкавшую к нему часть Среднего Урала, был достаточно однородным и состоял из выходцев с Русского севера: сюда шли на пушные промыслы, бежали от княжеской и боярской немилости, спасались от гонения официальной церкви. На этих территориях яснее всего сказываются северные основы материальной и духовной культуры Урала.

Первоначальное заселение Урала носило стихийный характер, но уже в XVI веке, начиная с первой жалованной грамоты Ивана Грозного Строгановым, и особенно в XVII веке потоками переселенцев на Урал стало руководить царское правительство. В «Пермской летописи», составленной В. Н. Шишонко, упоминается множество документов, свидетельствующих о заинтересованности властей в колонизации Урала: царские грамоты о призыве к переселению в Пелымский уезд, к заселению земель по реке Исети, указы об устройстве переселенцев из Казани на реке Нейве, о выдаче свободных грамот на пустое место по реке Чусовой и другие. Все это определялось как политическими, так и экономическими причинами: государство было заинтересовано в большем подчинении себе новых земель, в укреплении восточных границ, а также в развитии горного дела.

К началу XVII века на Урале уже существовала мелкая крестьянская металлопромышленность. В 1631 году был построен сыродутный Ницинский завод, затем появились Пыскорский медеплавильный (1640) и Невьянский железоделательный (1669) заводы. Кадровый состав горнозаводских жителей складывался в основном из беглых крестьян и старообрядцев. А. И. Лазарев характеризует первых горнорабочих как «людей сильных, смелых, предприимчивых, то фанатически набожных, то совершенно не заботящихся о “спасении души”» [Лазарев 1972: 7].

Вторая миграционная волна пришлась на XVIII век и была связана с реформами Петра I. Заселение Урала велось двумя потоками: с северо-запада на юго-восток и с юга на север. Ключевой позицией южной колонизации был Оренбург, основанный в 1735 году. Переселенцы, шедшие с юга, состояли в основном из казачества, выходцев с Поволжья, Тамбовщины и т. п. Два рукава миграции сомкнулись на линии озер Иртыш, Касли, Кизилташ, Аргази, Увильды. Старожильческие поселки и деревни, расположенные в этом районе, характеризуются или явно выраженными чертами северного, или южного происхождения.

Пользуясь разрешением Сената покупать для работы на заводах крестьян (1721 г.), заводчики начали массовые закупки крепостных и переселяли их на Урал целыми деревнями. Так, Твердышев в 1758 году скупил около 15 тысяч крестьян в центральных и южных губерниях России, преимущественно в Рязанской, Тамбовской и Смоленской губерниях. В 60-х годах Никита Акинфиевич Демидов переселил в Тагильский округ 150 семейств из своих нижегородских вотчин. Большинство рабочих Белорецкого завода было завезено из Орловской, Казанской и Пензенской губерний [Лазарев 1972: 8–9)].

Указ Сената 1721 года вводил также в практику систему приписки крестьян к заводу; поскольку местных жителей было недостаточно, промышленники добились от правительства разрешения приписывать крестьян из дальних губерний. Так, по просьбе Н. А. Демидова в 1757 году Правительствующий Сенат приписал к Каслинскому и Кыштымскому заводам более 7 тысяч душ государственных крестьян из разных сел и деревень Сибирской и Оренбургской губерний.

Таким образом, в рамках сравнительно замкнутой территории оказались выходцы из самых разных уголков страны. Процесс культурного взаимодействия, обмена бытовыми и устно-поэтическими традициями был неизбежен, так как горнозаводской регион представлял собой «слаженный нераздельный организм» (А. И. Лазарев).

По признанию историков, вплоть до начала ХХ века горнозаводский Урал «сохраняет признаки самодостаточного организма, “государства в государстве”» [История Урала 2007: 104]. Отдаленность от культурных центров страны, отсутствие налаженной транспортной системы способствовали тому, что сюда медленно проникали технические и общекультурные новшества, происходила консервация доиндустриальных методов промышленного хозяйствования и традиционной культуры.

Главную роль в экономической и культурной жизни Урала играла система горных округов, которая достигла своего расцвета в первой половине XIX века. В этот период появилась целая серия горных законов, носящих явно выраженный социально-попечительский характер. Наряду с льготами горные законы вводили статьи, требовавшие от мастеровых строгого соблюдения заводской дисциплины. Особенно жесткие условия были введены на казенных заводах, где положение мастеровых приравнивалось к солдатскому в армии. На каждый горный завод были направлены заводские исправники, в распоряжении которых находились военные и казаки. Продолжительность рабочего дня в законе не оговаривалась, хотя он требовал, чтобы на рабочих не возлагалось работ более, чем они «снести могут».

Заводовладелец обязан был быть строгим, но заботливым попечителем по отношению к своим мастеровым. Ему нужно было не только создать благоприятные условия для заводского производства, но и обустроить внепроизводственную сферу в своих владениях. В результате при заводах возникли школы, больницы, богадельни, приюты. Попечительство постепенно стало идеологией многих уральских заводчиков – Демидовых, Строгановых, Яковлевых и др. Горный округ уподоблялся феодальному имению, а заводчик – благонамеренному помещику, заботившемуся о крепостных рабочих как о своей «крещеной» собственности.

На ряде уральских заводов появились методы стимулирования труда в виде премиальных выплат, наград за технические изобретения, различных пособий, пенсий. Заводоуправления помогали мастеровым в строительстве жилых домов, следили за тем, чтобы все имели работу и сносный заработок. Как отмечают историки, нищих и бездомных в заводских поселках дореформенного времени не было [История Урала 2007: 105–106]. По сути, завод представлял собой аналог крестьянской общины в новых экономических условиях.

В соответствии с горными законами, мастеровые были освобождены от уплаты государственных податей, рекрутского набора, им разрешалось заниматься ремеслом, иметь торгово-промышленные заведения. Материальное положение заводского населения обеспечивалось выплатой небольшого жалованья, бесплатной выдачей «хлебного провианта» на каждого члена семьи, предоставлением в пользование земельных участков – главным образом для сенокошения. Работавшие на заводах имели также право пользоваться лесными материалами для бытовых нужд (для этого требовалось специальное разрешение заводского начальства) [Там же: 105].

Стремясь гармонизировать отношения между заводовладельцами и крепостными рабочими, правительство, с согласия заводчиков, пошло на ликвидацию в 1807 г. института приписных крестьян. Хотя на полное освобождение мастеровых оно не решилось, однако предприняло ряд мер, которые привели к патерналистской системе организации горнозаводского хозяйства. Главным признаком ее являлось попечительство [Там же: 106]. В результате произошли изменения в менталитете населения, в частности, постепенно формировался культ заводовладельца, управляющего заводом (на частных заводах), горного начальника (на казенных заводах).

В целом, патерналистская политика первой половины XIX века сгладила социальные конфликты в горнозаводских округах, повысила чувство собственного достоинства в среде заводского населения и содействовала росту его культуры.

К середине XIX века эта система горных округов оставалась настолько устойчивой, что даже реформа 1861 г. не смогла ее сразу разрушить. В 60-80-е гг. горнозаводские области Урала вошли в общую административную структуру управления, но дореформенные черты и порядки «горноокружной культуры» сохранялись еще долгое время.

В пореформенный период сохранились должности горных начальников, главного начальника Уральских заводов. Горные заводы Урала по-прежнему были организованы в горноокружную систему хозяйствования, но жизнь горнозаводского населения регулировалась теперь и общегражданскими учреждениями: полицейские, образовательные, благотворительные учреждения вышли из-под контроля заводского начальства. «Государство в государстве» как социальная система доиндустриального типа постепенно отмирала. Однако до конца дореволюционной эпохи она «дожила» и не сменилась никакой иной формой индустриальной культуры. Остатки горноокружной системы управления сохранились не только в организационных формах хозяйственной жизни округов, но и в психологии тех социальных групп, которые сформировались внутри горнозаводской промышленной культуры [Там же: 104–105].

3.2. Своеобразие мировоззрения уральца

Типичное представление об уральце воплощено в образе уральского мастерового. Это название закрепилось благодаря горному законодательству XIX века, выделившему из общей массы заводского люда тех, кто работал в основном производстве и отличался наибольшим мастерством, профессионализмом.

Мастеровые были органически связаны с горнозаводским населением. Их состав формировался на протяжении XVIII – первой половины XIX века из различных социальных категорий. Согласно Горному уставу 1857 года за заводами закреплялось все население, которое их обслуживало. Горный устав ввел деление заводского населения на основных рабочих (мастеровых) и вспомогательных, занятых на внезаводских операциях – рубке дров, углежжении, в разного рода перевозках – дров, угля, руды, готовой продукции. Все слои горнозаводского населения были крепостными. Вольнонаемный труд до реформы 1861 г. был редким явлением.

В среде горнозаводского населения Урала преобладали русские, вероисповеданием православные. Однако высок был процент старообрядцев, что сказывалось на традициях быта и культуры жителей заводских поселков. Особенно много старообрядцев трудилось на заводах Демидовых.

Горнозаводское население имело право откупаться от обязательных заводских работ (путем внесения в заводскую контору специального оброка) и заниматься торговой, старательской, предпринимательской или ремесленной деятельностью. Право выбора иных, незаводских, видов деятельности – это проявление некоторых элементов социальной свободы [История Урала 2007: 117].

Каждый завод был центром заводского поселка. В середине XIX века на Урале насчитывалось более 70 таких поселков, к концу столетия – более 100. В крупных заводских поселках численность населения превышала 10 тысяч человек. Из таких поселков выросли города Нижний Тагил, Миасс, Златоуст.

Облик заводских поселков соединял в себе черты деревенского и городского укладов жизни [Там же: 121]. Большинство заводских жителей имели дома традиционного крестьянского типа. В центральной части поселка, как правило, находилась площадь, строились каменные дома в несколько этажей. Здесь располагались официальные учреждения, заводская контора, дома заводской администрации и инженерно-технических служащих, магазины.

В окрестностях заводов горнозаводское население держало покосы, выгоны, обрабатывало огороды и пашни. Отметим, что в малых городах Урала и даже в отдельных районах крупных городов, включая Челябинск, эта практика сохраняется по сей день: у многих горожан недалеко от дома по-прежнему есть огороды и реже – покосы, а для содержания мелкого рабочего инвентаря рядом с городскими домами имеются «сарайки» или «стайки», а для хранения урожая – «ямы» (семейные овощехранилища).

Таким образом, на Урале в XIX в. сформировалась смешанная аграрно-индустриальная культура, что существенно отличало Уральский регион от других промышленных центров России и Европы. До сих пор на ряде крупных предприятий, в учреждениях и школах современных уральских городов работники дважды в год освобождаются для посадки картофеля на загородных участках и осеннего сбора урожая. Практика землепользования по-прежнему сохраняется как оригинальная черта производственной и бытовой культуры Урала, что позволяет сохранять ситуации для воспроизведения элементов традиционного фольклора (песен, частушек, пословиц и поговорок).

Основным типом жилища в уральском поселке была срубная изба на невысоком подклете с прилегающим к ней крытым одноэтажным двором. Долгое время внутреннее убранство дома мало чем отличалось от деревенского. Однако в конце XIX – начале ХХ в. постепенно выходили из употребления полати, лавки, сундуки, ранее украшавшие горницы. Вместо традиционной обстановки стала появляться мебель либо изготовленная заводскими краснодеревщиками, либо купленная в магазинах – диваны, стулья, комоды, раздвижные столы овальной формы, этажерки, кровати. Традиции старого быта проявлялись в том, что в семьях даже состоятельных рабочих кровати полагались только для супружеской пары, а дети спали вповалку на полу на разостланных кошмах, накрываясь общим стеганым одеялом или просто верхней одеждой.

Рабочие горных заводов ели обычную деревенскую пищу: хлеб, рыбу, молоко, каши, картофель, щи, пельмени, кисель. Не было приправ, соусов, гарниров, мясо употреблялось только в вареном виде. Лишь в отдельных семьях высокооплачиваемых рабочих готовили блюда городской кулинарии: котлеты, жареную баранину, картофельные и творожные запеканки, в праздничные дни покупали торты, бисквиты, печенье [Там же: 126–127].

Семейные устои заводских жителей также опирались на традиции крестьянского быта. Многочисленное старообрядческое население было хранителем традиционной культуры семьи: отношения строились на полном подчинении младших старшим, жен – мужьям. Глава семьи был единоличным распорядителем семейного бюджета [Там же: 128].

По мнению Н. Н. Алеврас, в уральской горнозаводской среде «даже к началу ХХ века не удалось преодолеть отношений и стереотипов патриархального сознания» [Там же: 110].

Таким образом, в сознании типичного уральца, связанного с работой на горных заводах, сложным образом переплелись элементы городского и деревенского сознания. Работа на заводе давала ему возможности для развития интеллектуальных и физических способностей, патриархальный быт позволял сохранять приверженность традиционной культуре и ценностям.

Многонациональный состав Урала определил веротерпимость уральца, особенности природы сформировали его суровый, сдержанный, даже замкнутый нрав, вместе с тем уралец умен и предприимчив, вольнолюбив, обладает широтой души и независимостью характера. «На Урал шли люди смелые, решительные, те, что не мирились с подневольной жизнью в центральных районах России», – пишет А. И. Лазарев [Лазарев 1997: 37].