Текст книги "Собаки моей жизни (сборник)"

Берта. Ротвейлер

Джимка погиб трагически… Заводя собаку, человек должен понимать, что, как правило, переживёт своего любимца, то есть ему должно хватить душевных сил через какое-то время – с крупными породами меньшее – перенести сильнейший стресс. Некоторые после таких переживаний собак больше не заводят. Другие, наоборот, пытаются забыться с новым питомцем. Мы оба оказались из таких и сразу, когда поняли, вернувшись из командировки, что советская власть меня как военного уже на работу вдали от дома не пошлёт, хотя, безусловно, пыталась, дело вдаль не отлагая, решили завести собаку. И обязательно другой породы. Чтобы не было никакого сравнения с предыдущей, перед которой были виноваты безмерно. Ни в чём никакого напоминания. Так у нас появился ротвейлер, на этот раз – ни в чём, так ни в чём – сука. Назвали Берта, совершенно не ассоциируя с самым крупным немецким орудием «Большая Берта» или «Толстушка Берта» времён Первой Мировой. Однако…

Существо это оказалось тоже очень ласковое, но ленивое, вечно голодное и порой необъяснимо странное. Одна из странностей, которых в ротвейлере скрыт был целый клад буквально с молодых ногтей, а купили мы её малюсеньким, помещающимся на двух ладонях щеночком, проявлялась в автомобиле. Берта обожала купленный нами после приезда из Алжира в качестве дачи старенький деревенский дом в малюсенькой северной деревне за Клином, в шестнадцать домов, и, сидя всегда на заднем сидении – к сожалению, в то время универсала у нас уже не было, – слегка покусывала меня за локоть или предплечье, если я хотел выйти из машины по какой-либо надобности, например, заправить её. Когда я садился обратно – снова укус. Как я её за это ни бранил, как ни наказывал, всё безрезультатно. Таким образом она выдрессировала меня не останавливаться по дороге, а ехать сразу до места назначения. О бензине же думать наперёд.

Любимая дача, любящие хозяева, что ещё Берте нужно?

Нам подсказали, что ротвейлера надо воспитывать, чтобы он разрешал забирать у них лакомый кусочек даже из пасти, с детства опуская в его миску при кормлении свою руку, что жена и проделывала, а я лишь похихикивал над этим, полагая, что достаточно и присутствия. И дохихикался. Примерно с года у Берты стал меняться характер. Когда я хотел у неё что-то отобрать, она стала рычать. Жене же разрешала всё, даже вынимать кость изо рта. Примерно в полгода наша любимица заболела энтеритом. Ротвейлеры очень подвержены этому заболеванию. Ни одна другая порода собак, а их в поле моего зрения было много более двух десятков, никогда не болела энтеритом. В лечебнице молодой, только что вылупившийся из института врач, спокойно глядя нам в глаза, доброжелательно констатировал: «Не жилец». У меня опустились руки. Но не у жены. Она настояла на лечении, оказавшемся очень нудным и дорогостоящим. Приходилось возить пса ежедневно на многочисленные уколы. Однако они совершенно неожиданно для меня дали положительный результат. Щенок ожил. Счастью общения не было конца, и вдруг…

Нашей Родине неожиданно потребовалось, чтобы я выполнил очередное задание партии и правительства в новой зарубежной командировке, на этот раз в Ливии. Поездка к полковнику Каддафи (в то время Лидеру Ливийской революции) диктовала необходимость устройства Берточки. Решили подобрать ей временного Хозяина на три года, чтобы минимизировать случайности, которые поджидают чужих псов, когда их отдают в полное владение, навсегда. У собачников это мероприятие называется, как я уже упоминал выше, «передержка». Нашли такую семью, сумев их экономически заинтересовать, и поселили на лето в наш деревенский дом, чтобы в тёплый период Берта жила вольно и привычно, да и к ним в этом случае ей было легче привыкнуть. Для этой породы особенно сильное значение имеет понятие «своя территория». Возраст её не превышал года, а в это время психика собаки более гуттаперчевая, понятие «Хозяин» ещё не закрепилось в полной мере.

Нюся. Ливийская пустынная легавая[15]15
  Шутка. Такой породы не существует (прим. авт.).


[Закрыть]

Берта, как нам показалось, спокойно приняла новых хозяев, и мы с лёгким сердцем убыли кайфовать в пустыни Ливии. Там оказались в маленьком посёлке с замысловатым названием Карарим в семнадцати километрах от города Мисурата, на самой границе с настоящей песчаной пустыней. Рядом, километрах в двадцати, располагался колледж ПВО, где мне предстояло внушать молодым ливийским курсантам основы знаний по управлению ракетами «земля-воздух» для защиты их страны от агрессивного гегемона. Один раз он уже подверг Ливию усиленным бомбардировкам. На наши ракеты, казалось нам, теперь уже не сунется. Строители, создавая наш посёлок в пустыне, поставили «финские» домики – один на десяток семей, – расположив упорядочение по узким, засаженным ими же многочисленной растительностью улочкам. Посёлок отгородили от располагающегося за общей оградой небольшого советско-ливийского заводика по производству стройматериалов, рабочие которого, разных национальностей, жили тут же, с нами, военными.

Не успели прижиться на новом месте, как на заводе случилось ЧП[16]16
  ЧП – чрезвычайное происшествие (прим. авт.).


[Закрыть]: упала плита и придавила только что родившую щенков суку. Погибли и щенки. Все, кроме одного. Этого, ещё молочного щеночка рабочие принесли в посёлок как раз в тот момент, когда мы, пэвэошники, вернувшись с работы, проходили мимо. Один из рабочих протянул мне как старшему переводческой группы щенка и сказал: «Наши отказываются его взять. Если вы не возьмёте, мы его утопим».

Мы со встречавшей меня с работы женой переглянулись: берём! Всё же три года контракта он поживёт в хороших условиях. Советские, работая за рубежами Союза, жили очень экономно, так как в те времена рубль не был конвертируемым. Он поддерживался всей мощью советского государства и имел лишь внутреннее хождение. А за границей платили валютой, но не напрямую, а через наше государство. Лишь часть от оговоренной с нашей страной, но не сообщённой самому работнику суммы. Поговаривали, что четвёртую. Зато перевод валюты в рубли или чеки имел выгодный курс, чтобы мы, работающие, не тратили и местную валюту, переводя в неё эти обусловленные для выплаты нам доллары, а экономили, оставляя их тоже, как можно больше, государству. Именно поэтому лишний собачий рот был действительно лишним. Но не для нас. Не хотелось из-за денег жертвовать этим милым животным. Понимали, что никто другой его не возьмёт.

Щенок оказался сукой. Чёрной с белым. Точно такой же окраски, как наш кот Хабир, с которым мы связали свою жизнь, и тоже случайно – но это уже, как говорится, другая история, – на четыре года в Алжире. Назвали его, точнее её, Нюся.

По узким улочкам Карарима часто проезжали машины. Когда появлялась машина, даже люди вынуждены были сходить с проезжей части «на газон». Выпускать щенка из дома – всё равно, что ранее его утопить. Поэтому Нюся жила в нашей квартире домика, длинным сараем вытянувшегося вдоль узкого тротуара, как для людей, так и для машин. Сначала мы её поили молоком из соски, но довольно скоро она смогла сама есть предлагаемую ей еду. Она не была прожорливой, отказывалась от с её точки зрения лишнего куска, любила дом, быстро сообразив, что в нём комфортнее. В нём постоянно работали кондиционеры, позволявшие защитить людей и, в данном случае, собаку от летней непереносимой жары. Летом температура около +50 градусов – для Ливии норма, и ниже опускалась днём она редко. Это в так называемой тени. А вечером жара спадала до +25. Перепад значительный, и организму казалось, что даже прохладно.

Нюся. Ливия, посёлок Карарим, 1991 год

Именно в это время мы с Нюсей вываливались из дома «на круги», вернее на «круг» – широкую километровую асфальтовую дорогу, огибающую посёлок. Вечером всё население разноязычного «городка» прогуливалось по этому «кругу», то есть по периметру. За «кругом» – высокая, метра в три, сетка, чтобы никто не смог перелезть снаружи, а у единственного въезда на территорию посёлка – охрана. В Ливии в те времена охрана не являлась обязательным атрибутом. В стране поддерживался идеальный порядок во всём. О жителях заботилось государство столь качественно, что бедность, как понятие, отсутствовала. По доходам на душу населения эта страна занимала первое место на Африканском континенте. Сетка защищала не только от двуногих существ и ограничивала понятие «пустыня» от другого – «оазис».

По «кругу» водили и Нюсю, как взрослую, на купленном специально для неё поводке. Она к этому атрибуту собачьей жизни мгновенно привыкла, вела себя спокойно и всячески показывала, как будто понимала, нам свою благодарность за спасение. К другим, чужим, сидя на поводке, как на цепи, у дома, проявляла здоровую агрессию, зря не тратя голосовых связок, но и бдительно следя, чтобы «противник» не пересёк невидимую линию метра в два от входа. Тогда «звоночек» срабатывал, и мы знали: кто-то проходит мимо или идёт к нам.

Однажды во время нашей совместной вечерней прогулки Нюся встала на дыбы и зарычала в темноту. В хилом освящении уличных фонарей мы сначала рассмотрели какую-то круглую тень на асфальте. Из тени торчало что-то наподобие палки. Собака залаяла. Тень качнулась, и стало абсолютно ясно, что это змея, эфа, закрутившаяся в клубок, выдвинув «перископ» своей головы, и рассматривающая появившийся объект, то есть нас. Если бы не было Нюси, велика вероятность, что мы бы змею не разглядели, со всеми вытекающими последствиями. У эфы укус смертелен.

Прожила Нюся с нами два года вместо предполагаемых трёх. Мы выполнили своё задание и должны были уезжать на Родину. Способа забрать собаку с собой не было, да и спросить, как это сделать, не у кого. Ливийцы, как и все арабы, на этот счёт никогда не заморачивались и дома собак не держали. Тогда я начал расспрашивать знакомых местных офицеров на предмет желания завести собаку для охраны собственных садов и огородов и довольно быстро нашёл такого человека. Мы передали ему наше чудо, плача и стеная, но всё же в душе спокойные, что она обрела новый дом в знакомой обстановке.

Берта. Ротвейлер. Продолжение

Вернувшись из Ливии, сразу устремились к поджидавшей нас Берточке[17]17
  По паспорту Берта фон Виртус.


[Закрыть], которая за эти два года выросла в совершенно заматеревшего, огромного по размерам зверя. Как маленький бегемотик. Она сразу показала ребятам, у которых оставалась на передержку, что не только помнит, но и понимает, кто настоящий Хозяин, чем их – и это проявилось очевидно – сильно обидела. Они надеялись оставить её у себя и даже предпринимали не совсем дипломатические действия, пытаясь подкараулить жену во время прогулки, подзывая собаку. Но мы и Берта в едином порыве оказались непреклонны.

Раскормили они её скорее всего в целях экономии – блинами. Ротвейлеры существа прожорливые и никогда не откажутся от «лишнего» кусочка. Мне не ведомы пределы их аппетита. Пришлось временно сажать нашего вновь испечённого «гиппопотамчика» на диету, что к видимым результатам не привело. Да и моральных сил отказать сопящему у ваших ног существу, пожирающему вас своими огромными, почти круглыми карими глазищами, не было. Решили: будь что будет – пусть ест полноценно – и совершили, полагаю, ошибку.

Её ничему особо не учили, но она откуда-то знала, что в доме всё НАШЕ и, если кто-то из гостей ставил свой зонтик или клал сумочку, то взять обратно этот предмет без помощи моей жены уже не мог – Берта приподнимала верхнюю губу и издавала рык, как штурмовик на форсаже[18]18
  Форсаж – временное увеличение тяги двигателя для взлёта, манёвра в бою, достижения сверхзвука, (прим. авт.)


[Закрыть], так что кровь стыла в жилах. Мы предупреждали многочисленных гостей об этих её прибамбасах, но обычно люди не очень внимательны к подобного рода предупреждениям. Считают, видимо, что хозяева драматизируют или попросту пугают. И почти каждый убеждался в справедливости наших слов на своей шкуре, вернее, нервной системе.

Однажды, когда мы зачем-то оба вышли из комнаты, один из гостей из лучших побуждений решил помочь вынести на кухню свою чашку, но, взяв её и вовремя не среагировав на Бертино предупреждение, немедленно был атакован. Когда мы прибежали на крик, он стоял, подняв чашку высоко над головой, распластавшись по стене. Берта не укусила, а буквально впечатала инициативного гостя всем своим огромным телом в стену и теперь сидела рядом, глядя на него злющими глазами, и тихо рычала. Она ведь стала Большой Бертой, которую вполне можно было бы назвать и «толстушкой».

Как и все без исключения наши собаки, она очень любила дачу. По каким-то лишь ей понятным деталям нашего поведения, как и Джимка, безошибочно определяла, что отъезд не за горами. Тогда быстренько перемещалась ко входной двери квартиры, чтобы её, не дай Бог, не забыли, и первая бежала к машине. По мере приближения к деревне вид её становился весёленьким, она повизгивала, поглядывая на людей, всем показывая: правильно я поняла? А вы-то, хоть, поняли?

Берточка немножко подросла, и взгляд её стал серьёзным

Из машины около дома должна была выскочить первой. И горе тому, кто её в этом праве попытался бы ущемить, перейдя дорогу. Куснула бы обязательно. Не до крови, а так – в воспитательных целях. Я изнутри открывал её дверь, и она, вывалившись на тропинку, мчалась к дому, где сразу занимала место у входа на высоком крыльце. И его покидала лишь по нужде или когда следовала за нами по участку. Чуть труднее стало, когда мы перешли на трёхдверные «Нивы». Она некоторое время не могла сообразить, что двери прямого выхода у неё нет. Я открывал свою дверь и отклонялся вправо до упора, а она, перевалившись через высокое сидение, мои голову и шею, ударяя чувствительно в плечо, шлёпалась на землю, что особенно её не смущало. Главное – первая. Она всегда занимала место за мной. Видимо, в этом случае ощущала себя причастной к вождению автомобиля. Да и куснуть меня ближе, если что не так…

На даче она, как я уже упоминал, лежала на крыльце или около крыльца, но когда мы шли что-то делать, следовала, переваливаясь из стороны в сторону и активно виляя задом, за нами. Как-то по весне решили сажать картошку. Принесли целый мешок рассады. Она легла у грядок и наблюдала. Начали сажать. Берта поднялась и пошла вдоль грядки, выкапывая каждый посаженный нами клубень. Мы не сразу это заметили и очень удивились полученному результату. Вдоль гряды валялись малюсенькие посадочные картофелины. Пришлось вновь проделать эту работу, заперев труженицу дома. Но и в этом случае нет ничего прекраснее для выпущенного пса, чем покопаться в мягкой земле, вырыть большую яму в центре грядки и залечь в ней, как солдат в окопе, – лишь глаза над землёю блестят, наблюдают, что там ещё придумали хозяева?

По мере взросления её охранные качества стали ещё более совершенными без всякого нашего участия и дошли до того, что из квартиры она стала спокойно выпускать только жену, а меня с сыном – нет! Чтобы выйти из дома, приходилось запирать псинку в ближней к выходу комнате – она слушалась большинства моих команд беспрекословно, – открывать дверь на лестничную площадку, потом открывать её комнату – должна же она охранять всю квартиру, – и зайцем мчаться к выходу. Берта неслась следом громадными тяжёлыми прыжками, издавая свой классический реактивный рык, готовая куснуть за мягкое или жёсткое место, ей всё равно. Она выросла, как намекал выше, до необычайных размеров, достигнув килограммов девяноста, и была похожа на, как я тоже уже упоминал, бегемотика.

Как-то по пути в деревню я остановился на светофоре около метро «Маяковская». Сейчас он отсутствует. Какой-то парень, нарушая, решил перебежать улицу Горького (сейчас Тверская), держа в руке стаканчик с мороженым и периодически к нему прикладываясь. Он остановился на секунду около нашей машины, удивлённо разглядывая Берту, выглядывающую в открытое настежь окно. Зажёгся зелёный, и машины двинулись. Стартовал и я. Берта резко вытянула шею и, схватив стаканчик с мороженым из рук нарушителя, в один приём проглотила его. В памяти остались услышанный мною вскрик, поднятая ко рту пустая рука и недоуменное выражение лица в зеркале заднего вида.

Во дворе она вела себя настолько прилично, что её можно было даже отпустить с поводка, не опасаясь, что она кого-нибудь сожрёт. Зимой её любимым занятием внезапно для нас женой оказалось катание с ледяной горки. Всё происходило на Таганке, на высоком, метров в пятнадцать, Красном холме, круто спускавшемся к Москва-реке. Сначала она наблюдала, как это делают дети. Они брали листы картона от больших коробок и на них скатывались почти до набережной реки. Затем тащили их вверх и вновь скатывались. Когда ребята ушли, я разрешил Берте погулять по горе. Она сразу побежала вниз, схватила брошенную одним из мальчуганов картонку зубами и потащила вверх, уселась на неё и повторила мальчишеский спуск. Снова схватила картонку, и так продолжалось под хохот и комментарии собравшегося на зрелище народа до тех пор, пока картонка не разлетелась в клочья, а Берта, захватив оставшийся маленький кусок, попыталась разместиться на нём. Однако на этот раз она не уместилась и скатилась на собственном заду. Ей это, видно, не понравилось, и она прекратила веселить многочисленную публику.

В полтора года, во время нашей командировки в Ливию, Берта родила трёх щенков, в два с половиной ещё одного, а через год, когда мы уже вернулись, будучи снова повязанной, в предполагаемый, рассчитанный нами день родов страдала, стонала, ушла на место, подготовленное для роженицы, но никак не могла разродиться. Так продолжалось три дня. На четвёртый мы не выдержали, отвезли её в ветлечебницу и сделали УЗИ. Оказалось, что в этот раз щенков у неё нет. Просто мы её малость раскормили, так что нельзя было на глаз определить: щенная сука или животастая по жизни. Вернувшись, она тут же прекратила симуляцию и перешла к нормальной своей собачьей жизни.

А эта жизнь текла спокойно и размеренно, пока нам в голову не пришла шальная мысль завести ещё и таксу.

Труди, такса и Берта, ротвейлер

Труди, которую мы ласково величали Трудицей, оказалась весьма симпатичной, рыжей, кокетливой, хитрющей особой, имеющей с детства любовь к маленьким делишкам прямо на подушку Хозяина. Когда же её начинали за это (или за что иное) ругать, мгновенно переворачивалась на спину и показывала свой животик: сдаюсь! Лежачего не бьют! Сдавалась не только она, но и мы: как можно было наказать это чудо?! Берта приняла таксёнка как своего долгожданного щенка и позволяла нахалке делать с собой всё что угодно. Труди этим активно пользовалась, залезая в её миску и поедая всё самое вкусное. И это при том, что еда для ротвейлера – святое. Трудица иногда цеплялась за Бертино висячее ухо зубами и, как серёжка-сосиска, болталась во время её хождения. И та не пыталась сбросить хулиганку, спокойно перенося, а может, и гордясь своей невольной ношей.

Как можно такую не любить?

Такса со своим необыкновенным изощрённым умом быстро просекла, что со взрослыми собаками ей не сладить, зато это мероприятие можно перепоручить прямой, как валенок, бесхитростной Берте. Она задиралась к какой-нибудь собаке во время прогулки, а потом с громким визгом неслась под Бертину защиту. И ей доставляло явное удовольствие, когда защитница малолетних бросала своё мощное тело в сторону предполагаемого обидчика, снося всё и вся на своем пути. Теперь гулять с Бертой без поводка стало опасно, и нам пришлось выводить их во двор раздельно.

Однажды я с Бертой вышел пройтись на ночь. Вдруг вижу, что у моей машины загорелись задние огни. Я бросился к машине, Берта за мной. У багажника стояли два юноши баскетбольного роста. Увидев меня с огромной собакой, бандиты сразу растворились в наступающей тьме. За рулём сидел белобрысый гигант. Я открыл дверь, и Берта привычно заскочила на заднее сидение, грозно рыкнув. «Что вы делаете в моей машине?» – перевёл я с собачьего решительным тоном. «А разве это не моя машина?» – нагло, с отчётливым прибалтийским акцентом спросил вор, хотя сломанная форточка бокового окна – были раньше такие – ясно указывала маршрут проникновения.

Он выскочил из машины, быстро захлопнув дверь, отсекая таким образом обратный путь собаке, метнулся к багажнику, глянул на номер. «Ой, извините. Я из того дома, – махнул рукой в сторону дома напротив, – и думал, что это моя машина, очень похожа». Что было делать? Я знал, что по закону, даже если я приведу его в милицию, в чём были большие сомнения, учитывая занятое активной охраной машины «прикрытие», то всё равно его отпустят – наше законодательство во все времена очень хорошо защищало права грабителей, да и открытую машину бросать было более чем глупо – ведь форточка сломана. Дать команду Берте – будут судить за убийство или в лучшем случае за нанесение сильных телесных повреждений, так как таких мелочей, как «охраняй!» она не поймёт. Нюансы не для ротвейлера. Пришлось оставить собаку в машине, быстренько сбегать домой за женой и Трудицей и поехать в деревню снимать стресс.

В один добрый день нам пришла мысль прихватить кусочек свободной землицы в конце участка. Как участнику боевых действий, мне это в те времена было можно. Оформили в сельсовете. Воины-интернационалисты пребывали в почёте. Сняли забор и перенесли его дальше. В нём находилась калитка, которую мы до переноса использовали для выхода в северный лес. Почему «северный»? У нас деревня стоит в лесу, так что есть и западный, и восточный и южный. Полнее эта любимая деревенька описана мною в сказке «Меня зовут Тибальт» и в детективе «Следствие в Заболочи».

Берта ни в какую не желала пересекать линию, где раньше стоял забор, хотя теперь его там не было, и мы свободно ходили мимо её недоуменных глаз туда-сюда, специально не подзывая, а просто наблюдая, когда она сообразит, что старого забора уже нет. Она же, чтобы объединиться с нами, бежала к месту, где недавно располагалась калитка, и проходила на новую территорию именно там и нигде иначе. Такса же в силу своего мощного ума и сообразительности сразу поняла, что старого забора нет, и начала свободно бегать через «границу», радуясь новым возможностям. Даже в этом случае Берта удивлённо поглядывала на Труди, но продолжала использовать несуществующую калитку. Однажды такса, может быть, умышленно, заманила Берточку поиграть с нею, и та, забывшись, случайно пересекла «запретную» линию, а когда поняла… Вы бы видели искреннее удивление, которое отобразилось на её морде. После этого проступка наш ротвейлер посчитал и эту территорию своей и взял под охрану.

Бертина «охрана» – дело серьёзное. Как-то мы ушли в лес за грибами, оставив её «за старшую». А дома в деревнях в девяностые практически не закрывались. Воровство внутри деревни совершенно отсутствовало. Воровали, когда народ отбывал на зимние квартиры в город, пришлые. Из других деревень и городов. Калитки, ведущие на участки, крепились проволочной или верёвочной петлёй, а дверь в дом из-за «гуляния» дома в течение года подстраивалась под зимнее время, чтобы хоть тогда закрывалась на замок. В летний же период задачу каждый решал по-разному. Мы просто вбили гвоздик и крепили дверь, чтобы не распахивалась ветром и была видимость закрытости, проволочной петлёй, как и калитку.

Берту, лежащую на верхней ступени крыльца, с улицы увидеть было невозможно. Соседка решила зайти попросить что-то. Она свободно преодолела расстояние от калики до дома, так как ротвейлер такими глупостями, как лай на всех проходящих и подходящих, не занимался. Хочешь – заходи. Думаю, что могла бы и пропустить в дом, если бы некто осмелился переступить через её объёмистое тело. Но вот выйти… Выйти никто не мог. Короче, мы нашли нашу любимую соседку стоящей у стены дома в довольно неудобной позе уже, как она нам сообщила, больше часа. Берта сидела рядом и при малейшем движении громко доброжелательно рычала, показывая белоснежные зубки.

Но на минуточку хочется вернуться к Трудице. Пока в нашей жизни не появилась третья собака, такса настолько заигрывалась с другими собаками в городском дворе или на даче, охотясь на всё, что движется, что забывала сделать свои маленькие и большие делишки и с удовольствием это делала, возвратясь с прогулки. И никакая сила её к правильному собачьему поведению принудить не могла: ни уговоры, ни похлопывания по задней части её длиннющего тела, ни передвижение тряпочки с запахом только что выделенных экскрементов к двери и за дверь, как учили опытные кинологи. Только с появлением Фрины у неё внезапно появился стимул и пример, как надо поступать в подобных жизненных обстоятельствах.