Текст книги "Враг генерала Демидова. Роман"

Глава тринадцатая
Вильно. 1944 год, август

– Долго собираетесь меня здесь держать, майор? – спросил Агапова Конин.

– Пять или шесть дней, не больше. Требуется согласие Москвы на работу с вами. И потом… Полковник Сабатеев потребовал вашего немедленного ареста. Самое разумное, Макс, для вас – оставаться в этом отеле. Под охраной моих людей.

– Пять дней… У нас нет их, майор. Сутки, в лучшем случае двое – и на Демидова подготовят новое покушение. Скоро наступление.

– Откуда вы знаете?

– Об этом все говорят в городе. И не только.

– Вы неплохо осведомлены.

– Конечно. О Демидов е немцы знают все. Или почти… все. Ведь фюрер объявил его своим личным врагом.

Голос Конина потонул в грохоте, лязге…

– Танковая колонна прошла, – сказал Агапов, выключив магнитофон. В тот момент мимо отеля действительно один за другим шли и шли тяжелые танки «Иосиф Сталин». Технику перебрасывали через весь город к плацдарму, с которого планировалось начинать наступление. Стоя у окна отеля и беседуя с Кониным, Агапов подумал тогда, что зря выбрал этот отель в центральном квартале. Содержать Конина следовало бы в менее шумном месте, где-нибудь в одном из особняков предместья. Запись разговоров была бы более качественной. В Центре не любили, когда оперативные материалы были подготовлены неряшливо.

Шилов, злой и решительный, звякнул кареткой пишущей машинки.

– Зачем все это, товарищ Агапов?

– Что именно, Володя?

– Да возня… Магнитофоны, прослушка, микрофоны в его номере… Что ж мы… гестаповцы какие?

Агапов аккуратно снял ленту с магнитофона.

Шилов говорил и говорил, вдохновляясь своей искренней убежденностью.

– Человек из немецкого тыла вышел. Ясное дело – герой. Его бы к ордену. Столько лет под смертью ходил. А мы его… Все проверяем, недоверием обижаем. Ведь он же четко сказал – новое покушение гады готовят. Что? Да разве неправ я? Товарищ Агапов?

– Запрос в Центр готов? – сухо спросил майор, будто и не слышал ничего из того, что с такой горячностью только что упрямо твердил Шилов.

– Так точно, товарищ майор.

– Выслать с фельдъегерем. Ближайшей авиасвязью.

Шилов стиснул зубы.

– Я с ним под пулями… в театре… Он же меня…

– Лейтенант! Повторить приказ.

– Слушаюсь, – вскочил Шилов, шагнул в сторону, замер, – Выслать запрос на агента Макса авиапочтой в семнадцать ноль-ноль. Адрес получателя – Москва, Главное управление контрразведки. Полковнику Смолякову, лично.

Агапов кивнул.

– Верно.

– Разрешите выполнять?

– Выполняй.

Прежде чем лейтенант покинул комнату, уставленную звукозаписывающей аппаратурой, Агапов подошел к Шилову и сказал ему, быстро взглянув в колючие, злые глаза.

– Вот в том-то и дело, Володя. Человек из немецкого тыла вышел… Это ты… правильно… в самую точку попал…

Шилов молчал, хмуро насупившись, ждал.

Молчал и майор Агапов. Думал.

Со своим помощником, навязанным ему генералом Елисеевым, майор Агапов держался ровно, без начальственного барства. Двадцатитрехлетний, ершистый, в сущности, еще совсем мальчишка, толком и пороху не понюхавший на фронте, Шилов нравился ему. Но он не имел права многое объяснять лейтенанту. Агапов по привычке, для пользы дела и самосохранения, хранил глубоко в себе собственные рабочие догадки, предположения, опасения. Он не мог сказать Шилову, что тот, кого он назвал в театре именем агента, связь с которым оборвалась после Тегеранской операции, в действительности мог не быть Максом.

В папке, которую Агапов держал в своем секретном сейфе Главного управления контрразведки, среди текстов шифровок, датированных сорок первым и сорок вторым годами, наградных документов на ордена Боевого Красного Знамени и Красной Звезды на имя Макса, среди кодовых таблиц и списка позывных, не было фото самого Макса. Агапов не знал в лицо того, кто помог ему выйти в Тегеране на след группы Майера-Майера, благодаря кому удалось сорвать атаку немцами британского посольства.

Да, Макс был ценным, надежным поставщиком информации. Агапов вспомнил, как начинал работать с ним осенью сорок первого.

На связь с Агаповым Макс вышел на ранее неизвестной чекистам радиочастоте. Агапов тщательно перепроверил данные, полученные от неизвестного источника. Сведения оказались точными. Они помогли разоблачить широкую сеть абверовской агентуры в Северо-Западном районе, парализовать их «пятую колонну» в осажденном Ленинграде. Крупномасштабный план немцев по массовому уничтожению мостов, водокачек и электростанций города на Неве так и остался на бумаге. Потом были другие операции, успеху которых чекисты были обязаны Максу.

Зимой сорок второго полковник Смоляков приказал Агапову обеспечить Макса надежной радиосвязью. Но группа радистов капитана Карасевой, посланных на конспиративную явку под Магдебургом, с Максом так и не встретилась. На явку Макс не пришел. Вместо него конспиративную квартиру атаковали эсэсовцы. Радисты отстреливались три часа – все погибли. Об этом Агапов узнал через неделю после заброски группы Карасевой.

После провала группы Макс молчал три месяца. А затем из Лондона, через восточный отдел британской МИ-5, Агапов получил странную радиограмму, настоящий смысл которой открылся майору только после тщательного анализа и сопоставления косвенных данных. Депеша была адресована немецкому резиденту в Манчестере. Британцы перехватили ее с помощью раскрытых ими новейших немецких методов шифрования. В депеше некто под псевдонимом «Макс» указывал немецкому резиденту на необходимость использования секретной ультракороткой радиочастоты, по которой во избежание британского контроля следовало передавать данные.

На этой частоте радисты Агапова вскоре получили шифровку, которая известила советскую разведку о плане немецкой резидентуры в Иране.

Получалось, что Макс, будучи очень ценным и надежным агентом, работал без обратной связи. Им было невозможно управлять из Центра, за что, кстати, Агапову часто пенял полковник Смоляков. Попытки наладить устойчивый канал связи с Максом пресекались по причинам, остававшимся загадкой для Агапова. Но содержание шифрограмм, время от времени доходивших до стола Агапова, не позволяло советской разведке пренебрегать данными Макса.

Агапов напряженно работал, чтобы каждый раз, сопоставляя тысячи намеков, обстоятельств, цифр, прогнозов и оперативных сводок, докапываться до истины. Чтобы каждый раз доказывать – и себе, и начальству – Макс вне подозрений. Он – наш боевой товарищ и помощник в борьбе с сильным врагом.

Назвав в театре Конина Максом, Агапов сделал, как он думал, сильный и единственно верный ход. Он тронул сеть, раскинутую невидимым противником. И теперь должен был убедиться, что враг попадет в свою же ловушку. Если Конин окажется явным агентом Абвера или агентом-двойником, тогда можно будет использовать ситуацию в свою пользу. Опытный контрразведчик, Агапов знал, как и какие выгоды можно извлекать, грамотно используя перевербованную агентуру.

На самом ли деле Конин и есть тот самый Макс – это и предстояло выяснить Агапову. Задача непростая и крайне опасная. Ведь на кон в игре, в которую пришлось ввязаться Агапову, была поставлены не только его, Агапова, послужной список и жизнь, но и жизнь генерала Демидова, жизни сотен тысяч солдат и офицеров армии, готовой на днях перейти в Восточной Пруссии в решительное наступление.

– Вот что, Шилов… – сказал наконец Агапов.

– Слушаю, товарищ майор.

– Охрану Конина усилить. Выставить дополнительные посты. До получения решения о нем из Москвы – никого к нему не пускать. Все понятно?

– Так точно, – хмуро сказал Шилов, уходя исполнять приказ.

Глава четырнадцатая
Берлин. 1944 год, август

Трещал киноаппарат – в зале для закрытых просмотров Министерства юстиции показывали киноотчет о вчерашнем заседании Народного суда. Судили заговорщиков, осмелившихся свергнуть фюрера и власть национал-социалистской партии.

Многих из тех, кто угрюмо толпился за кованой решеткой, Вильке хорошо знал. Но теперь он ни за что не сознался бы в этом. Вид этих бывших людей, а теперь недочеловеков, поднявшихся против режима, против самого Адольфа Гитлера, этих подавленных, осунувшихся, давно небритых мужчин, поддерживавших скрючеными пальцами брюки (у них специально, по личному указанию фюрера, отобрали подтяжки, ремни, галстуки) и стыдившихся своих немытых исподних рубах, внушал ему отвращение. Доктор Роланд Фрайслер, председатель фольксгерихта – высшего имперского суда, бесновался под кровавым полотнищем со свастикой, визгливо выкрикивал провокационные вопросы и глумился над подсудимыми, называя их « свиньями», « крысами, тонущими под килем линкора германской истории» и «подлыми наемниками масонской плутократии». Фрайслер брызгал слюной, и Вильке казалось, что вот-вот судья выскочит из мерцавшего экрана, вцепится мелкими зубками в предплечье.

– Боже, какой позор, – пробормотал сосед Вильке, прикрывая лицо ладонью.

– Господин министр, я могу чем-то помочь вам?

Министр Тирах помахал рукой, открыл глаза – даже в полумраке кинозала, предназначенного для просмотра кинохроники узким кругом избранных, было заметно, как бледен министр юстиции рейха. Министр проговорил тихо, очень тихо.

– Инженеры жалуются, что из-за его крика ничего невозможно разобрать на звуковых дорожках. А ведь эту пленку должны увидеть в рейхсканцелярии.

Вильке незаметно кивнул на экран.

– Их казнят?

– Непременно.

– Отрубят головы?

Министр вздохнул.

– Повесят. Таков приказ фюрера.

Вильке почувствовал подкатившую к горлу дурноту. Скорее, прочь отсюда. Из этого черного подвала, пропитанного рваным, визгливым криком и страхом. Прочь, прочь…

Извинившись перед министром, Вильке сослался на занятость и двинулся к выходу. На экране метался за трибуной председатель фольксгерихта. Длинные острые тени лежали на стенах. Покидая кинозал, Вильке услышал обрывок фразы – министр Тирах говорил вполголоса кому-то…

– … речь сомнительна, принесет вред важности акту возмездия. Так и скажите доктору Геббельсу… слово в слово…

– Наверное, их повесят в Плетцензее. Или в тюрьме на Лертерштрассе? – равнодушно подумал Вильке, выкручивая баранку своего «опеля». Э, впрочем, да какая разница?! Вильке привычно поглядел в зеркало заднего вида – сегодня машина наблюдения не следовала за ним. Оставили в покое? Поверили? Пожалуй, убеждал себя Вильке. А ведь он все-таки правильно поступил, решив использовать Майера. Старина Майер уберет генерала Демидова. У Вильке появится козырная карта. Джокер, который сделает Вильке неуязвимым. А Майер… Что ж, потом от Майера можно будет избавиться… Или? Использовать еще раз, в другом деле? Будет видно. А пока… Этот старый лис будет рыть землю, он зароется в нее по уши, чтобы только вырваться из моей хватки. Вырвется?

Вильке поежился. Он не переносил сырость – от повышенной влажности ломило суставы. Знобило. Внезапный приступ лихорадки, которую он подцепил в Иране. Лихорадка напоминала о себе всегда, когда пошаливали нервы.

Иран, Иран… Проклятая страна, из которой они с Майером в сорок третьем едва выбрались живыми. Перестрелка на армянском кладбище, окруженном двумя сотнями советских автоматчиков – сущий ад. Нет, усмехнулся Вильке, это тогда казалось, что то был ад. Армянское кладбище было преддверием ада. Чистилищем.

Преисподняя ждет его впереди.

Он знал, как попадет туда. Не будет реки мертвых, равнодушного перевозчика, царства теней. Его введут в бетонную коробку, с желобом посередине, похожим на те, по которым на бойнях сливают смешанную с водой бычью кровь. Равнодушные гориллы в жилетках и рубашках с закатанными по локоть рукавами наденут на шею узел, старательно скрученный из фортепианных струн. Простая бечевка могла бы заменить эти струны, но нет, узел скрутят именно из струны – смерть наступит не от перелома шеи, а от медленного удушения. Будут тарахтеть по меньшей мере две кинокамеры. И зрители, угощаясь хорошим коньяком, которым уставят дубовый крестьянский стол в углу, с любопытством станут наблюдать за тем, как он, майор германской разведки Герберт Вильке, выживший в стольких рискованных переделках в разных медвежьих углах земного шарика и получивший за это два железных креста, минут двадцать будет биться, извиваться, хрипеть и дергать ногами. Вряд ли кто-нибудь из них сойдет с ума!

Вильке мрачно усмехнулся, поправил зеркало. Нет, он зря успокаивал себя. Наблюдения не сняли. За его «опелем» тянулась машина – неброский «БМВ». Вильке знал – на таких машинах были установлены форсированные двигатели.

Если сейчас свернуть на южную автостраду и рвануть к Нюрнбергу, от такой машины не уйдешь. И потом…

Указатель поворота на южную автостраду остался позади. Вильке резко крутанул руль, машину занесло. Через несколько кварталов Вильке оглянулся. Машина наблюдения держалась от него все на том же расстоянии – нагло, вызывающе поблескивала хорошо отмытыми фарами.

– Черт с вами, – решил Вильке, – наверняка, на столе у Гиммлера или Скорцени уже лежат все стенограммы моих бесед с Майером. Одной будет больше.

Он вбил в пол педаль акселератора и погнал свой «опель» к Потсдаму.

Майер перелистывал толстый дом в сафьяновом переплете. На корешке Вильке различил французскую надпись – «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Трещала в полумраке свеча.

Майер кутался в байковый стеганый халат – Вильке позавидовал Майеру: озноб не проходил.

– Боюсь, огорчу вас, дружище, – почти прошептал Майер. Его голос почти заглушил шорох перелистываемой плотной, с золотым обрезом, страницы.

– Мне уже все известно, Майер. Демидов жив. Покушение провалилось, – в голосе Вильке послышалось тревожное напряжение.

– Это так, – равнодушно сказал Майер.

Вильке поднял волевой подбородок.

– А Макс исчез.

Майер вглядывался в раскрытый фолиант, поднес свечу поближе.

Вильке повторил.

– Где Макс? Я вас, кажется, спрашиваю? Майер!

Ни слова в ответ – Майер молчал.

Прищурившись, он посмотрел сквозь свечу на сухую фигуру Вильке.

– А вы как думаете, дружище? И потом… Зачем он вам?

– Он убил Крицкова. Ваш драгоценный Макс работает на русских. И подозреваю – уже давно. Помните, тогда, в Тегеране…

Свеча описала таинственный полумрак, распространяя вокруг себя теплое сияние. Майер тихо улыбался.

– Кто старое помянет – тому глаз вон. К чему этот тон, Вильке? Если вы пришли прикончить меня – зачем терять время напрасно. Делайте дело и… уходите…

Вильке растерялся. Ему показалось, будто вокруг его головы сомкнулся железный обруч. Внезапно он понял, что полностью зависит от Майера. Человек, мирно устроившийся в кресле со свечой и старинной книгой, сдержанно улыбавшийся в лицо Вильке, держал его за горло. Майер вел какую-то свою партию, смысл которой был скрыт от Вильке. И все потому, что Вильке в свое время недостаточно тщательно изучил возможности и связи того, кого он решил использовать в качестве спасательного круга.

– Похоже, у русских была информация о готовящемся покушении, – предположил Вильке, – Откуда?

– От меня, дружище.

Майер со сдержанным интересом наблюдал за тем, как округлились оловянные глаза майора. Вильке задохнулся.

– Что?

Майер уточнил. С тем же ледяным спокойствием.

– А знаете кто передал информацию в Москву?

– Кто же?

– Макс.

На бледных висках Вильке вспыхнули голубые жилы.

– А может вы просто устали, Майер… или как вас там… Вам больше не по зубам настоящая работа… – пробормотал майор Вильке, чувствуя, как уходит из-под ног земля.

– – Поймите, Герберт. Хорошее покушение… как комбинация в шахматах. Жаль, что вы не интересуетесь шахматами. Иначе вы знали бы об этюде Шмуйля Гиршкевича. Там есть очень интересный ход. Кажется, ферзь готов нанести решающий удар. Но, странное дело, он щадит короля. И не объявляет мат. Даже шаха не объявляет. Почему? Потому что его главный удар еще впереди. Вас раздражает, что есть противник, который вроде бы обошел нас. Но это только часть партии, в которой потери неизбежны. Правила нашей семьи…

– Оставьте. Меня не интересуют никакие правила, мне нужна голова Демидова.

– Вы получите ее, Герберт. Я вам обещаю. Но…

Майер отбросил толстый том французской энциклопедии. Угрожающе поднял палец.

– Советую вам, майор Вильке, не забывать о том, что и моя собственная голова стоит очень, очень дорого. По крайней мере, значительно дороже вашей.

Майер встал и решительно прошелся по комнате. Говорил быстро и смело, рубил воздух крепкой ладонью.

– Правила нашей семьи гласят… в случае неудачи одного из членов семьи, за дело берется второй, и так до тех пор, пока дело не будет сделано. Я гарантирую вам выполнение операции. Каким образом? Мне решать.

– Как быстро вы сможете подготовить новое покушение?

Майер остановился, круто развернул плечи.

– Так и первое еще не закончилось.

Протянул Вильке листок бумаги.

– Передайте это Циклопу. Он знает, что теперь делать.

Глава пятнадцатая
Вильно. 1944 год, август

Стрелка на командирских часах полковника Сабатеева показывала половину пятого – допрос дирижера тянулся третий час. Но результата не было. Сабатеев метался по тесной театральной гримерке – три шага вперед, три назад. Два дюжих сержанта из роты охраны методично молотили пудовыми кулаками щуплого маэстро.

Дирижер плевался кровью, ползал под ногами Сабатеева по грязному полу. Его усаживали на стул. Выдерживали паузу. Снова били.

– Признавайся, сволочь, кто внедрил Крицкова в твой оркестр? – раз за разом повторял свой неизменный вопрос полковник Сабатеев.

– Я не знаю никакого Крицкова. – упрямо шепелявил дирижер.

– Тогда как он оказался в твоем оркестре, сволочь? – скучно говорил Сабатеев.

Дирижер тряс головой, шепелявил вновь.

– Нашего, прежнего, контрабасиста ранили под Минском. Пришлось отправить назад, в лазарет. А этого человека… кто он был… не знаю… Крицков, что ли… привел Расстегаев. Три дня назад. Мы, конечно, обрадовались, концерт на носу…

– Кто такой Расстегаев. Где он?

– Тромбонист. Исчез перед концертом. Да вы у Яхонтова спросите, они с Расстегаевым старые знакомые.

Сабатеев схватил дирижера за седой чуб, заговорил в лицо гневно и зло.

– Ты, морда фашистская, товарища Яхонтова в свои преступные замыслы не впутывай.

– Какие замыслы, помилуйте, товарищ Сабатеев? Да я разве… – залепетал дирижер.

Сабатеев вздохнул, посмотрел изподлобья на своих подручных – дюжих сержантов, потащил из кобуры именной «ТТ».

Сунул вороненый ствол под окровавленый нос дирижера.

– Где твой подельник Расстегаев, курва? Говори или расстреляю.

Дирижер затрясся, как припадочный.

– Был, был в театре, а потом исчез. А последним его этот… ваш Крицков видел.

– На покойника списать хочешь, сволочь…

Именной «ТТ» взметнулся над запрокинутой головой дирижера. Сабатеев с удовольствием опустил бы пистолет на свою жертву, но его остановил окрик майора Агапова.

– Подождите, полковник!

Сабатеев неодобрительно уставился на Агапова. Рядом с майором стоял лейтенант Шилов.

Агапов сказал.

– Известно, что тромбониста последним видел Крицков. Товарищ Сабатеев, могу я осмотреть театр?

– Валяйте, – ухмыльнулся Сабатеев, – Только мои уже все осмотрели. Нет здесь никакого тромбониста, и не было.

За кулисами, в лабиринте узких и темных переходов, начинавшемся за большой сценой оперного театра, полковник Сабатеев ни на шаг не отставал от Агапова и Шилова. Втроем они кружили по театральным закоулкам, и непременно выходили к сцене.

Наконец, стоя у рампы, полковник Сабатеев торжествующе посмотрел на московских чекистов.

– Ну, что, товарищ майор, есть еще порох в пороховницах?

Агапов смахнул с гимнастерки ошметки паутины.

Молча разглядывал зал – между рядами каменными столбами маячили автоматчики Сабатеева. По краю оркестровой ямы расхаживал усатый сержант Сидорчук.

Шилов ловко спрыгнул со сцены, гремел в яме стульями.

– Товарищ Агапов, – закричал лейтенант из-под сцены, – а ведь контрабас – инструмент наверняка ценный? Как думаете?

– Какой еще контрабас? – сердито проворчал Сабатеев.

Агапов и Сабатеев спустились в оркестровую яму.

Увидели – в дальнем полутемном углу пылился одинокий контрабас.

– Ценная вещь, – сказал Агапов. Подсветив себе фонариком, он отыскал на контрабасе клеймо фабрики, изготовившей инструмент. Под слоем лака темнела дата изготовления – «1843 год, Аугсбург».

– Вот и я подумал, вещь ценная. А бросили кое-как. Без футляра. Не по-хозяйски, – оживленно заговорил Шилов, посматривая по сторонам – чувствовал добычу.

Агапов спросил Сабатеева.

– А где футляр? От контрабаса?

Сабатеев сурово зыркнул на Сидорчука. Тот пробасил.

– За кулисами видели…

Агапов кивнул Шилову.

– Лейтенант, посмотри за кулисами…

Обратился к Сабатееву.

– Скажите, товарищ полковник, кому пришла в голову идея устроить этот концерт?

– Военсовету фронта, – отрезал полковник, – В честь взятия города. Командарм Демидов идею поддержал. Я это знаю наверняка… Товарища Яхонтова из Москвы он пригласил. Оркестр собрать, думаю, посоветовала товарищам Жанна Бергер, или, как все ее тут называют, Джан.

– Девушка, которую спас Конин.

– Спас или нет… Еще выяснить надо – кто там кого спасал? Мне лично пока непонятно… Фактов маловато выявили…

Агапов испытующе глянул на Сабатеева.

– Вижу, эта девушка вам не по душе.

Сабатеев процедил.

– ППЖ генеральская!

И тут же взорвался, негодуя, взмахнул длинными руками.

– А почему она должна мне быть по душе? Залезла генералу в койку, вертит им, как хочет. Теперь эта напасть – ЧП с покушением!

– Она живет у него? Где ее можно найти?

– Нет. Живет отдельно. Пока. Изображает невинность. А найти… нетрудно… Она поет каждый вечер тут… в одном месте… от фашистов еще осталось… Вроде кабака… там командиры наши бывают…

Агапов задумчиво кивнул головой. Сабатеев для страховки добавил

– Демидов разрешил.

Агапов вновь кивнул.

За кулисами последовательно раздались какой-то грохот и… вопль Шилова.

– Товарищ Агапов! Товарищ Сабатеев! Есть. Нашли!

Из чулана, пропитанного спертым угаром и заваленного театральным хламом, декорациями, опутанными древней паутиной, трое автоматчиков Сабатеева под руководством Шилова выволокли в зал тяжелый футляр из-под контрабаса. Поставили перед Агаповем и Сабатеевым.

– Откройте, – приказал Агапов.

Щелкнули замки, отвалилась крышка – все увидели в футляре окровавленное тело.

– Вот вам и тромбонист, – с ледяным спокойствием произнес Агапов.

Шилов, ничуть не смутившись, копался в футляре, обыскивал мертвое тело. —Ничего. В карманах чисто, – доложил Шилов, закончив обыск.

Сабатеев рассматривал труп.

– Горло ему перерезали профессионально. Похоже, одним ударом.

– Я видел такое в Иране, – сказал Агапов, – У местных кочевников, кашкаев. Обращаются ножом они мастерски.

Сабатеев перевел угрюмый взгляд на Агапова.

– Откуда здесь кочевники, товарищ Агапов?

– Нужно еще раз допросить Конина. Он сказал, что его обучали в Тебризе. Среди инструкторов наверняка были кашкаи.

– Допрашивайте, – равнодушно пожал плечами Сабатеев, – Только где гарантия, что это (Сабатеев кивнул на труп в футляре) не его работа?

– Составьте протокол, сфотографируйте труп. Материалы – в Главное управление контрразведки на экспертизу, – приказал Агапов Шилову, выходя из зала.

Шилов засуетился.

– Нет, надо что-то делать с этой вертихвосткой, – буркнул про себя Сабатеев и отправился заканчивать допрос дирижера.