Текст книги "По следам «Турецкого гамбита», или Русская «полупобеда» 1878 года"

Располагая преувеличенными данными Е. Федорова о численности турецкого отряда, Тутолмин, конечно же, не стал бы атаковать. «Призраки» теперь были бы уже на стороне турок. Вместе с тем Тутолмин мог осмотреться, начать разведку, выбрать наиболее подходящие позиции для пехоты и артиллерии. В результате оперативное положение русских было бы здесь предпочтительнее того, в котором они фактически оказались перед «Первой Плевной».

Отряд Османа-паши еще не выступил из Видина. В Плевне находился всего двухтысячный турецкий отряд. Окраины же города контролировались бы русской кавалерией. А под утро 28 июня (10 июля) Криденер наверняка читал бы донесение Тутолмина о сложившейся ситуации под Плевной. Выдвижение к Никополю еще не началось, и такой ход событий с гораздо большей вероятностью мог склонить Криденера к принятию предложения Шнитникова о направлении основных сил IX корпуса для первоочередного овладения Плевной. И вновь, как видим, последовательность оперативных ходов была бы иной: сначала – Плевна, затем – Никополь.

Можно возразить: основные силы русских занялись бы выбиванием из Плевны слабого турецкого отряда, а Осман-паша тем временем настоял бы на эвакуации Никополя и укрепил бы его гарнизоном свои силы. Не стану спорить, это действительно явилось бы самым выгодным для турок развитием событий на их левом фланге.

Но даже худшие из изложенных виртуальных сценариев развития плевненских событий позволили бы командованию IX корпуса воспользоваться двумя выигрышными оперативно-тактическими факторами, которых у него как раз и не оказалось в текущей реальности. Я имею в виду факторы «разведки» и «чистого поля».

Наличие значительных сил кавалерии в районе Плевны в период с 27 июня (9 июля) по 6 (18) июля практически исключало неожиданное появление у города корпуса Османа-паши. Несколько запоздалая реакция штаба армии на информацию румынского князя Карла о передвижении крупных турецких сил из района Видина вполне могла бы быть компенсирована данными кавалерийских разведок западнее реки Вид. Таким образом, раннее обнаружение отряда Османа-паши в такой ситуации было просто неминуемо.

А вот затем свою роль мог сыграть уже фактор «чистого поля». Что оставалось Осману-паше, будучи обнаруженным кавалерией противника? Продолжать идти на Плевну. Но русские, не скованные Никополем, могли бы сконцентрировать против него все силы Западного отряда.

Даже если бы Осману-паше удалось усилить свой отряд никопольским гарнизоном, в случае поворота основных сил IX корпуса к Плевне 28 июня (10 июля), то соотношение сил все равно было бы в пользу русских: примерно 25 тысяч против 35. И это при подавляющем превосходстве русских в кавалерии и артиллерии. Каковы были бы тогда перспективы объединенного турецкого отряда? Продвигаться на Систово и ударить по русской переправе, но это – дополнительные 50 км по жаре и уже полный отрыв от баз снабжения. Ну, а самое главное – это был бы путь к полному окружению. Слева был Дунай, справа и с тыла наседал IX корпус русских, а впереди ожидал противник на хорошо укрепленных систовских холмах, к которому уже спешили бы подкрепления Рущукского отряда. Учтем и тот факт, что 7 (19) июля к систовской переправе подошли головные части IV корпуса[379]379
  Описание Русско-турецкой войны… Т. III. Ч. I. С. 15.


[Закрыть]. Итог – без вариантов – это катастрофа. Осман-паша не был столь близоруким, чтобы загнать себя в такую элементарную ловушку.

Что оставалось? Прорываться на Плевну в надежде на то, что Атуф-паша еще держится. Но это – очевидная перспектива полевого столкновения изможденных длительным переходом турецких солдат с превосходящими свежими силами русского Западного отряда. Идти дальше на юг вверх по реке Вид, стараться прорваться в Ловчу и закрепиться там? Однако превосходство русских в кавалерии позволяло им блокировать подобную возможность блуждающего турецкого отряда. В результате или «Плевной» стала бы Ловча, или, что гораздо вероятнее, произошло бы все то же открытое полевое столкновение, в котором у турок практически не оставалось шансов. Их все более изматывала бы крайняя усталость от недельного марша, а отсутствие укреплений не позволило бы засесть в обороне и, благодаря прогрессу стрелкового вооружения, смело противостоять во много раз превосходящим силам атакующего противника. На той войне именно турки в Плевне, а русские на Шипке доказали, что соотношение 1 к 5 в обороне уже не является чем-то фантастическим.

В конце концов, моделировать варианты событий под Плевной можно очень долго, все более углубляясь в просчет деталей. Важнее другое. Изложенные сценарии опирались не на надуманный, а на вполне реальный выбор, подкрепленный столь же реальными возможностями.

Не хватило не пехоты с кавалерией, а командирской смекалки и решительности.

Разбирая действия генерала Криденера под Плевной и Никополем, П.А. Гейсман писал, что командир IX корпуса не обнаружил «стремления действовать по собственной инициативе согласно с обстановкой», а лишь посылал запросы в штаб армии[380]380
  Гейсман П.А. Русско-турецкая война… Вып. 2. С.139.


[Закрыть]. К сожалению, подобную характеристику приходится распространить и на действия полковника Тутолмина.

И еще раз о кавалерии и разведке. В 1878 г. в Берлине вышла книга Тило фон Трота «Борьба за Плевну». В ней автор представил свой сценарий последней возможности опередить отряд Османа-паши под Плевной. 6 (18) июля, по мысли Трота, принимая решение о движении частей IX корпуса к Плевне, Криденер должен был прежде всего распорядиться об ускоренном броске туда кавалерии. Она должна была двинуться к Плевне даже без поддержки отстающей пехоты. Появившись на окраинах города около полудня 7 (19) июля, необходимо было при поддержке конной артиллерии имитировать атаку с юга. Тем временем несколько сотен должны были двинуться в обход Плевны, в направлении моста через Вид. «Очевидно, – писал Трот, – как бы ни была занята Плевна, слабо или сильно, все равно такими действиями была бы достигнута удовлетворительная разведка и притом без большой опасности для кавалерии»[381]381
  Цит. по: Сухотин Н. Действия под Плевной (Выдержки из сочинения капитана Германской службы Тило фон Трота) // Военный сборник. 1878. № 10. С. 277.


[Закрыть].

После взятия Никополя 6 (18) июля наступил последний реальный срок, когда Криденер мог обнаружить отряд Османа-паши на подходе к Плевне и одновременно потеснить солдат Атуфа-паши у самого города. 5 (17) июля нужно было посылать «заслоны» от Плевны – бригады Тутолмина, Лошкарева и отряд Клейнгауза – не на юго-восток, на «Булгарени-Плевненскую дорогу», а на юг и юго-запад, непосредственно к самой Плевне. Возможности и, самое главное, основания для такого решения у Криденера были предостаточные. Сведения о том, что какие-то турецкие части движутся с запада, просто не покидали штабные палатки IX корпуса. 6 (18) июля посланные части были бы уже у цели, а до подхода передовых батальонов Османа-паши к плевненскому мосту через Вид оставалось бы как минимум двенадцать часов. В течение этого времени можно было бы заблокировать мост и организовать разведку западнее. Одновременной демонстрацией к самой Плевне можно было сбить турецкие заслоны, выманить и потрепать основные силы Атуфа-паши, определить наиболее выгодные участки атаки, а по возможности и занять их. Одним словом, появление трех тысяч пехоты и кавалерии в окрестностях Плевны позволило бы рассеять тот самый «туман неизвестности», который помешал сначала Шильдер-Шульднеру, а затем и командованию IX корпуса принять решения, более соответствовавшие оперативной обстановке. В реальности же текущей, а не виртуальной Криденер, к сожалению, сделал иной выбор…

Изложенные сценарии возможных событий вокруг Плевны в период с 25 июня (7 июля) по 7 (19) июля 1877 г. несомненно привели бы к укреплению позиций Передового отряда Гурко. Ведь именно неопределенность сил и намерений Османа-паши, порождаемые этим преувеличенные представления об их численности и атакующем потенциале, отвлекли внимание русского командования от поддержки действий Гурко. И отвлекли даже в большей степени, нежели письмо Александра II от 28 июня (10 июля), которым он остудил наступательный порыв главнокомандующего.

«Первая Плевна» сгустила «туман неизвестности». Именно в него все больше стало погружаться русское командование, теряя как темп наступательных действий, так и энергию их стратегического целеполагания. В этом «тумане» войны инициатива ускользала из рук штаба русской армии, и он все в большей мере начинал действовать по обстановке – когда не ты формируешь выгодную тебе реальность, а твой противник. И вот уже такая реальность все плотнее начинала сгущаться вокруг русской армии. «Главный штаб армии, – писал Игнатьев 10 (22) августа, – не управляет уже войной, предоставив туркам инициативу»[382]382
  Игнатьев Н.П. Походные письма… С. 211.


[Закрыть]. Об этом же писали в своих воспоминаниях Куропаткин, Газенкампф, Скалон.

Любопытная ирония войны: отвергнув 28 июня (10 июля) решительные наступательные предложения главнокомандующего, Александр II потребовал от него представить окончательный план действий к 8 (20) июля[383]383
  Домонтович М.А. Обзор Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на Балканском полуострове. СПб., 1900. С. 33.


[Закрыть]. К сроку план представлен не был. С этого дня планировать действия русской армии начинала «Плевна».

Передовой отряд Гурко оказался ее заложником. Он лишался столь необходимой ему резервной подпитки для развития успеха. Собственные же силы отряда стремительно таяли, а вместе с силами таяли и шансы, как выразился Н.П. Игнатьев, «лучшего способа действий против турок» – быстрого прорыва к Константинополю и черноморским проливам[384]384
  Игнатьев Н.П. Походные письма… С. 154.


[Закрыть]. Так думали не только Гурко и Игнатьев. Эти мысли разделяли очень многие российские офицеры, генералы, политики и общественные деятели. Но думали ли так те, кто реально принимал военные и политические решения в Российской империи? И прежде всего ее венценосный глава – Александр Николаевич Романов? Ответы на эти вопросы отнюдь не однозначны, и нам предстоит в этом разобраться.

В сентябре 1877 г., во время встречи с государем, Гурко пришлось выслушать от него не только похвалу в свой адрес, но и явный упрек по поводу «второй части» его забалканского похода[385]385
  Русский орел на Балканах… С. 181.


[Закрыть]. Да, отряду Гурко под давлением превосходящих сил противника в конечном счете пришлось отступить за Балканы. Но именно благодаря его маневренным действиям в долине Тунджи, разгрому 19 (31) июля шедшего на соединение с Сулейманом-пашой восьмитысячного отряда Реуфа-паши, героической обороне Эски-Загры (Стара-Загоры), в которой особенно отличились болгарские ополченцы, был отсрочен удар армии Сулеймана по Шипкинскому перевалу. Понеся значительные потери при взятии Эски-Загры 19 (31) июля, Сулейман-паша почти три недели не мог организовать наступление на Шипку. Это время и позволило русским укрепить оборону перевала.

Ну, а если план Гурко, отправленный главнокомандующему 10 (22) июля, был бы все же принят? Заметим, что этот план уже исходил из понимания того, что неудача под Плевной заставила штаб армии резко ограничить наступательные действия основных сил русской армии и, следовательно, поддержку Передового отряда. В этой ситуации, напомню, Гурко просил минимально возможного: притянуть к себе прибывшую к Хаинкиойскому перевалу бригаду генерал-майора Борейши.

Н.В. Скрицкий пишет: «Главнокомандующий бригаду выделил, а характер действий оставил на усмотрение Гурко»[386]386
  Скрицкий Н.В. Указ. соч. С. 133.


[Закрыть]. Если со вторым утверждением Скрицкого можно согласиться – оно подтверждается запиской великого князя, то первое явно вводит в заблуждение, уводя от ответа на вопрос: когда? Гурко передали бригаду Борейши только 14 (26) июля. А за два дня до этого, 12 (24) июля, штаб армии уведомил командира Передового отряда, что в связи с необходимостью удерживать и разрабатывать Хаинкиойский перевал великий князь считает невозможным перемещение бригады Борейши от Хаинкиоя к Казанлыку, как это предлагал Гурко двумя днями ранее, 10 (22) июля[387]387
  Епанчин Н. Указ. соч. С. 135.


[Закрыть].

В сознании главнокомандующего и руководства штаба армии начинала проступать «печать» Плевны. И 10 (22) июля бригада Борейши «выделяется» не Гурко для поддержки его решительных наступательных действий, а для прикрытия Хаинкиойского прохода с целью недопущения прорыва войск Сулеймана-паши на этом направлении. Эти войска еще только сосредотачивались и не были готовы к наступлению, а от них уже начинали выстраивать оборону, жертвуя возможностью разбить их по частям.

Под влиянием полученных разъяснений штаба армии Гурко писал великому князю из Эски-Загры того же 12 (24) июля:

«Чрезвычайно прискорбно, что плевненские дела приостановили наше наступление, ибо в противном случае следовало бы, взяв один полк из бригады, защищавшей Хаинкиойский проход, весь мой отряд вести по направлению на Адрианополь и, продолжая распространять перед собой панику, разбивая те маленькие пикетики, которые неприятель имел неосторожность расставить на нашем пути, в самом Адрианополе разбить голову армии Сулеймана, по частям туда прибывающей, по железной дороге»[388]388
  Там же. С. 136.


[Закрыть].

Да, действительно, «чрезвычайно прискорбно»… Но если бы русское командование все же иначе прореагировало на плевненскую осечку?

Представим, что 12 (24) июля после трехдневного отдыха Передовой отряд, как и предполагал Гурко, начал бы движение совместно с батальонами бригады Борейши. Тогда на следующий день он вполне мог оказаться в окрестностях Карабунара. Сюда пришло бы 15 пехотных батальонов и около 20 эскадронов и сотен кавалерии. Уже утром 14 (26) июля Гурко мог атаковать авангард колонны Сулеймана-паши у Карабунара и далее продвигаться в направлении Тырново – Семенли. Шансы на успех были весьма велики. Стремительно продвигаясь навстречу еще разрозненным турецким частям, силы отряда Гурко в каждый момент боевого столкновения были бы примерно равны силам противника по численности пехоты. Что же касается кавалерии, то здесь русские имели превосходство. И конечно же, огромную роль сыграл бы фактор морально-волевого превосходства русского отряда. Ведь в наступление шли отдохнувшие войска, уже почувствовавшие вкус победы. Им же противостояли еще недостаточно организованные, находившиеся на марше части корпуса Сулеймана-паши и в значительной мере деморализованные остатки ранее разбитых турецких отрядов. Такую версию возможного развития событий уже в ходе войны стали отстаивать Гурко и офицеры его штаба.

По словам Игнатьева, Гурко просто «рвал и метал» от того, что его оставили без поддержки и «заставили отступить»[389]389
  Игнатьев Н.П. Походные письма… С. 155.


[Закрыть]. О действиях своего отряда за Балканами он рассказывал графу вскоре после возвращения, 29 июля (10 августа). А уже осенью, 12 (24) сентября, Гурко в беседе с Александром II, отвечая на упреки за «вторую часть» забалканского похода, изложил императору свой сценарий упущенной победы[390]390
  Гурко (Ромейко-Гурко) И.В. Указ. соч. С. 181.


[Закрыть]. Впоследствии его обнародовали на страницах своих воспоминаний бывшие подчиненные Гурко: сначала Н.Н. Сухотин (в 1887 г.), затем Д.С. Нагловский (в 1891 г.)[391]391
  Сухотин Н. Забалканский поход Передового отряда… С. 48; Нагловский Д.С. Указ. соч. С. 31–32.


[Закрыть]. «Но к величайшему несчастью, – писал Нагловский, – наша неудача под Плевной обрекла передовой отряд на бездействие, и благоприятный случай разбить турок по частям ускользнул из наших рук»[392]392
  Нагловский Д.С. Указ. соч. С. 32.


[Закрыть].

«Вторая Плевна»… Уверен, что Криденер желал отложить или хотя бы отсрочить штурм, ошибочно полагая, что плевненский отряд в два раза превосходит приготовившиеся к атаке русские войска. И возможности повременить с атакой Плевны были. Прежде всего, можно было сыграть на неэффективности артиллерийской обработки вражеских позиций. Ведь именно на действия артиллерии главнокомандующий возлагал большие надежды в подготовке успеха предстоящего штурма. Можно было последовать и совету Бискупского, направив главный удар на Ловчу, в которой противник еще не успел хорошо укрепиться. Однако от Криденера главнокомандующий тогда требовал только одного – не затягивать со штурмом. Открыто же возражать великому князю командующий IX корпусом не решился.

Выработанную диспозицию штурма Криденер изложил командирам отдельных частей своего корпуса на совещании в Турском-Трестенике вечером 17 (29) июля. Однако командиры были только ознакомлены с диспозицией, но не получили ее на руки в качестве приказа к исполнению. И это несмотря на то, что за день до этого, 16 (28) июля, в штаб IX корпуса поступила телеграмма главнокомандующего с одобрением предложенной диспозиции. Криденер явно медлил с началом штурма и ждал. Чего? «Но, сомневаясь в соразмерности наших сил сравнительно с турецкими, – читаем мы в журнале военных действий IX армейского корпуса, – он (Криденер. – И.К.) до получения окончательного ответа Главнокомандующего не решился разослать приготовленную уже диспозицию»[393]393
  Сборник материалов… Вып. 3. С. 44.


[Закрыть].

В ночь с 17 (29) на 18 (30) июля в штабе IX корпуса появился ординарец главнокомандующего штабс-капитан Андриевский. Он, как записано в том же журнале, привез «ответ» главнокомандующего, заключавший в себе «приказание атаковать и взять Плевно»[394]394
  Там же. С. 43–44.


[Закрыть]. То, что Андриевский приезжал, похоже, не вызывает сомнений. Это подтвердил и сам Криденер в телеграмме главнокомандующему, отправленной ранним утром 18 (30) июля. Но что за «ответ» главнокомандующего привез Андриевский? Непонятно. Казалось бы, согласие великого князя с диспозицией штурма было уже получено 16 (28) июля. На полях журнала IX корпуса, напротив записи о приезде Андриевского, мы читаем недоуменное замечание генерал-майора Липинского (бывшего командира 35-го Брянского пехотного полка): «Об этом заявлении письменных документов ни в записках, ни в телеграммах не имеется. Одобрение плана атаки изложено в телеграмме 16 июля»[395]395
  Там же. С. 43.


[Закрыть].

Не имеется «об этом заявлении» никаких данных и в других опубликованных материалах Военно-исторической комиссии, прежде всего в журнале военных действий полевого штаба. Однако, как следует из записей в журнале IX корпуса, именно после привезенного Андриевским «утвердительного ответа» главнокомандующего составленная диспозиция штурма «тотчас была разослана» командирам частей[396]396
  Там же. С. 44.


[Закрыть]. А 18 (30) июля в штабе армии, похоже, немного «прибалдели»: сначала они получили телеграмму Криденера о начале атаки Плевны 19 (31) июля, а потом пришло сообщение от императора о том, «что он имеет сведение от самого г.-л. барона Криденера, что он атакует сегодня, 18 июля»[397]397
  Сборник материалов… Вып. 2. С. 291.


[Закрыть].

Просто диву даешься: уже второй раз в самый ответственный момент к Криденеру приезжает посланец от великого князя и передает такие устные приказы, исполнение которых, отсекая более перспективные варианты действий, завлекает IX корпус в стратегическую западню. В случае со Струковым – это приказ о выдвижении к Никополю, с Андриевским – «атаковать и взять Плевну».

Мистика какая-то… Или чья-то магия?.. А впрочем, на поверхности лежит довольно банальное объяснение в чисто российской традиции, как принято сегодня говорить, специфических отношений властвующих (командующих) субъектов.

Получив известие о провале повторного штурма, главнокомандующий загорелся желанием разобраться с проблемой. Он не верил в численное превосходство турок у Плевны и 19 (31) июля телеграфировал Александру II, что «намерен непременно еще атаковать неприятеля и лично вести третью атаку»[398]398
  Сборник материалов… Вып. 15. С. 35.


[Закрыть]. С этой целью в тот же день Николай Николаевич распорядился усилить Западный отряд частями IV корпуса, переправившимися у Систова. Одновременно, «имея в виду атаковать плевненскую позицию турок с юга, со стороны Сельви», он усиливает Сельвинский отряд 54-м Минским полком 14-й пехотной дивизии с 4-й батареей 14-й артиллерийской бригады и назначает командиром отряда князя Святополк-Мирского[399]399
  Описание Русско-турецкой войны… Т. III. Ч. II. С. 2.


[Закрыть].

К этому времени в Сельви находились два пехотных полка и две артиллерийские батареи, после 19 (31) июля Сельвинский отряд насчитывал уже три полка (9 батальонов), три батареи (24 орудия) и небольшую казачью команду в 20 человек. А вот Передовой отряд великий князь оставил «в его положении». Он предоставил Гурко «полную свободу действий» и подчинил ему даже Орловский полк, находившийся в то время одной половиной своего состава на Шипкинском перевале, другой – в Габрове[400]400
  Сборник материалов… Вып. 15. С. 35; Описание Русско-турецкой войны… Т. III. Ч. II. С. 3.


[Закрыть]. Общее командование войсками южного фронта главнокомандующий поручил генерал-лейтенанту Радецкому, в подчинение которому должен был перейти Гурко со своим отрядом в случае его отступления к Балканским проходам.

Сделав эти распоряжения, Николай Николаевич в два часа дня 19 (31) июля вместе с Непокойчицким и частью полевого штаба отбыл к Западному отряду в Булгарени. Попутно они заехали в главную императорскую квартиру в Белу, где вечером состоялось совещание, на котором присутствовали также великий князь Александр Александрович и военный министр Милютин. По итогам совещания Александр II приказал мобилизовать весь гвардейский корпус, за исключением кирасирских полков, 24-ю и 26-ю пехотные дивизии. Таким образом, Дунайская армия должна была пополниться 65 батальонами, 29 эскадронами, 192 пешими и 18 конными орудиями[401]401
  Описание Русско-турецкой войны… Т. III. Ч. II. С. 5.


[Закрыть].

Итак, что все это означало? Главнокомандующий окончательно переносил основные усилия армии на решение «проблемы Плевны». С этой целью он сократил количество боевых частей на южном фронте и, по сути, бросил на произвол судьбы Передовой отряд. Великий князь ослабил силы русской армии на том направлении, которое сам же считал наиглавнейшим, – путь на Константинополь. Однако уже на совещании в Беле стремление главнокомандующего с большими силами вновь атаковать Плевну встретило упорные возражения со стороны военного министра.

21 июля (2 августа) главнокомандующий прибыл в Булгарени. Здесь на военном совете, как только он выслушал мнения участников второго штурма Плевны и почувствовал их настроения, его наступательный пыл угас. Тем временем в Беле Александр II, под воздействием записки Милютина, поданной им в тот же день, утвердился во мнении о необходимости временно, до подхода подкреплений из России, перейти на всех направлениях к обороне и с этой целью оборудовать крепкие позиции. Уже 22 июля (3 августа) в ставке императора прошло совещание, на котором было принято решение о создании на восточном фронте оборонительной линии по реке Янтре. Одновременно Александр II лично приказал начальнику 2-й саперной бригады генерал-майору Рейтлингу укрепить позицию у Белы. В тот же день император отослал главнокомандующему записку Милютина, сопроводив ее словами одобрения и замечаниями о необходимости изменения плана действий. Но откладывался, таким образом, не только новый штурм Плевны. «…Мне кажется, – писал Александр II своему брату-главнокомандующему, – необходимо отложить бомбардирование Рущука до более благоприятного времени»[402]402
  Там же. С. 9.


[Закрыть].

С планом общего перехода к обороне великий князь, конечно же, согласился, как недавно согласился с возражениями императора на свой «более смелый» план наступления за Балканы. Однако, читая письмо императора, Николай Николаевич имел все основания с горечью воскликнуть: «Но ведь, по сути, те же оборонительные мероприятия на флангах я предлагал осуществить месяц назад, только тогда они были призваны обеспечить развитие наступления за Балканы; теперь же к моим предложениям возвращаются, но в гораздо худших условиях перехода к обороне на всех фронтах». Было очевидно, что реализация наступательного плана великого князя конца июня не только предполагала «бросить осаду Рущука», но и потребовала бы обеспечить те самые крепкие оборонительные позиции на флангах, о которых теперь столь озаботились и император, и военный министр.

Но ушат здравомыслия в конце июня не пролился на головы главных обитателей императорской ставки, как не пролился он и на голову главнокомандующего сразу же после «Первой Плевны». Вместо необдуманного приказа «атаковать и взять» Николай Николаевич был просто обязан прибыть тогда под Плевну и на месте тщательно разобраться в обстановке. Гурко правильно считал, что великому князю надо было самому стать во главе Западного отряда, командованию которого «он давал поручения», но со стороны которого «он встретил сильное противоречие»[403]403
  Гурко (Ромейко-Гурко) И.В. Указ. соч. С. 198.


[Закрыть].

Неужели так сложно было понять, что если не удалось сразу выбить Османа из Плевны, то разумнее именно на этом участке перейти к обороне и избежать повторения больших атакующих потерь.

Закрепившись на оборудованных позициях под Плевной, можно было даже вызывать турецкое наступление на себя, обратив достоинства оборонительной позиции Османа в свои собственные. Благо рельеф местности у Булгарени на реке Осме или вблизи Парадима (в 20 км восточнее Плевны), где стали закрепляться русские войска после поражения 18 (20) июля, представлял хорошие оборонительные возможности. При грамотном инженерно-фортификационном оборудовании и с теми силами, которыми располагал Западный отряд в июле, на этих позициях можно было перемолоть не один плевненский отряд.

Но Осман-паша не был безумцем, он и не помышлял наступать далее на восток, углубляясь в территорию, занятую противником. Однако в полевом штабе русской армии необходимость покончить с его отрядом мотивировалась и опасениями наступления Османа из Плевны на Ловчу с перспективой удара в тыл русскому отряду на Шипкинском перевале и последующим соединением с войсками Сулеймана-паши и восточной группировкой Мехмеда-Али-паши. Это южное направление от Плевны вызывало в штабе русской армии все большее беспокойство, особенно после занятия турками Ловчи. Однако и в этом случае переход Западного отряда к обороне под Плевной выглядел гораздо более перспективным. Ведь, оставив Плевну, Осман терял свое основное преимущество – укрепленные оборонительные позиции. Главное было не прозевать этого выхода, для чего требовалось выбрать и оборудовать позицию между Плевной и Ловчей и заполнить это пространство кавалерийскими разведывательными отрядами. В случае обнаружения турецкого выхода появлялась даже возможность отсечь турок от Плевны и Ловчи и принудить их к открытому полевому сражению. Но последнего Осман всячески избегал. После 8 (20) июля по этой же причине он не очень-то стремился и на юг, прекрасно понимая, в какую западню он может попасть, и допускал возможность такого движения только после прорыва войск Сулеймана на северную сторону Балкан к Трояну или Габрову.

Если бы Осман остался в Плевне и стал накапливать силы для последующего более мощного удара, то ничто не помешало бы русскому командованию заниматься тем же самым. Но время в этом случае неумолимо играло бы на руку русским: крупный турецкий отряд на правом фланге бездействовал бы и не оказывал стратегически значимого влияния на ход войны. В данном случае роль отряда Османа-паши на западе театра военных действий вполне могла бы уподобиться той пассивной роли, которую сыграла на востоке группировка Мехмеда-Али-паши. Получается, что как ни крути эту сценарную головоломку, а переход к обороне под Плевной после 8 (20) июля был бы самым разумным и стратегически выигрышным решением русского командования.

Перейдя к обороне на проблемном участке Плевны, требовалось незамедлительно подкрепить самый успешный и перспективный участок наступления – действия отряда Гурко за Балканами.

Не позднее 12 (24) июля надо было стянуть к Казанлыку не только бригаду Борейши от Хаинкиоя, но и все батальоны Орловского полка с двумя батареями, оставив для охраны перевалов только казачьи сотни. Одновременно требовалось резко усилить Габровский отряд. Брянский, Волынский и Минский полки с приданными им батареями должны были срочно двинуться на юг в Габрово. В Сельви, как это наглядно продемонстрировали мытарства Брянского полка по сельви-габровской дороге, им делать было нечего, разве что бездействовать в ожидании надуманного наступления Османа-паши. Не мешкая, эти полки следовало отправлять далее за Балканы на усиление Гурко. Столь же необходимо было укрепить его отряд кавалерией, послав за Балканы как минимум казачий полк. Со свежими силами в составе 17,2 пехотного батальона (включая 5,2 батальона бригады Борейши), пяти артиллерийских батарей (одна из которых – девятифунтовая) и полка кавалерии Гурко получал прекрасные шансы разбить Сулеймана-пашу.

13 (25) июля Сулейман прибыл в Карабунар и спустя два дня, 15 (27) июля, на станции Радне-Михалеси, между Карабунаром и Ени-Загрой, встретился с Реуфом-пашой. На встрече Сулейман настоял на начале 17 (29) июля концентрического наступления на Эски-Загру, где, как он предполагал, были сосредоточены основные силы русских. С юго-запада от Филиппополя из Чирпана, с 8 батальонами, 1 батареей и 150 иррегулярными конниками к Эски-Загре должен был двинуться Халюсси-паша. С востока от Ени-Загры – Реуф-паша с 12 батальонами, 4 батареями, 1 эскадроном и 6 сотнями иррегулярной кавалерии. С юга же от Карабунара к Эски-Загре должны были подойти основные силы Сулеймана-паши.

Но что представляли собой эти силы? С одной стороны, это были закаленные боями в Черногории турецкие аскеры, с другой же – их численность «в среднем считалась по 380 человек». Патронами эти войска «были снабжены достаточно», но из-за отсутствия обоза солдатам приходилось носить с собой по 150 патронов. Сулейман-паша успел вооружить часть своих солдат современными ружьями Генри-Мартини, однако в отряде Реуфа-паши было четыре батальона, вооруженных старыми дульнозарядными ружьями. Что же касается артиллерии Сулеймана, то в ту пору ее «рацион» был весьма скромен: в среднем по 70 зарядов на орудие[404]404
  Описание Русско-турецкой войны… Т. III. Ч. I. С. 67.


[Закрыть].

16 (28) июля в окрестностях Карабунара турецкие силы насчитывали 41 батальон, 4 батареи и 2 эскадрона, не считая иррегулярной кавалерии[405]405
  Там же. С. 66.


[Закрыть]. Умножаем количество батальонов на среднее число солдат… Выходит, что в тот день у Карабунара было около 15 500 пехотинцев. За два дня до этого турецких сил там, естественно, было гораздо меньше. И вот на рассвете 14 (24) июля, даже без помощи батальонов Орловского полка, на турок под Карабунаром обрушились бы около 10 000 пехоты и 1500 кавалерии Передового отряда. Так что расчеты Гурко, Нагловского и Сухотина о перспективах начала наступления на Карабунар 12 (24) июля были весьма приближены к реальным обстоятельствам и возможностям. С учетом же сил Орловского полка численность пехоты возросла бы до 12 000 человек. А через день-два к Карабунару стали бы подтягиваться свежие батальоны Брянского, Волынского и Минского полков с приданными батареями. Боеспособная численность Передового отряда в районе Карабунара составила бы уже около 18 500 человек пехоты при 76–84 орудиях, не считая кавалерии. А если это помножить на ту энергию, которую развил Гурко, и опыт боев, накопленный его отрядом, то разгром разрозненных турецких сил на юге Балкан становился неминуем.

Надо учесть еще и то, что турецкие военачальники преувеличивали силы отряда Гурко. Так что наверняка после разгрома Сулеймана у Карабунара два других турецких командира, Реуф и Халюсси, предпочли бы избежать столкновения с отрядом Гурко и отступить.

Но что бы произошло, если бы главнокомандующий принял решение о движении указанных сил на помощь Гурко после 12 (24) июля, как это, собственно, и случилось с бригадой Борейши.