Текст книги "Метод римской комнаты"

Глава 7
В редакции

– Сенсация! В Париже открылся театр живых фотографий! – вопили на Невском мальчишки-газетчики в фуражках с медными бляхами. – Движущиеся картинки покорили публику!

Пропустив перед собой стайку разносчиков, Ардов вошел в здание редакции напротив Армянской церкви. В руке он нес перевязанную бечевкой коробку с вензелем магазина Собцова, напоминавшим герб диковинного царства: пара ботинок на нем была оплетена дубовыми венками и лентами с девизом «Носить не переносить!». Покидая Бессоновых, экономку он не застал, но зато по пути заскочил в Гостиный двор, где отыскал точно такие же башмаки, какие видел на предполагаемом убийце.

Кабинет главного редактора «Петербургскихъ вѣдомостей» Клотова был распахнут настежь: носились наборщики с гранками, бухгалтеры поминутно подскакивали за подписью, а репортеры в пять голосов докладывали собранные за сутки новости. В довершение всего маляр на козлах мазал стену в отвратительный соленый цвет, а с противоположной стороны пара рабочих прилаживала огромную картину, на которой был изображен соломенный стул. Удивительно, но в этом гаме Клотов отлично различал голоса одновременно говорящих сотрудников и каждому давал наставление.

– Немецкий инженер Дизель изобрел двигатель внутреннего сгорания, – грустно сообщил мужчина с длинными лоснящимися волосами.

– Ну и что? Что это за новость? Такой двигатель уже существует.

Клотов обернулся к господину в пенсне с усами щеточкой.

– Что у нас в политике?

– Правительство распространило ноту с идеей международной конференции по ограничению вооружений.

– Тоска зеленая! Кто поверит в искренность этих пацифистских устремлений? Всем нужна война. Выше! Выше! – вдруг закричал он, обратив внимание на картину с соломенным стулом.

Рабочие изменили положение полотна, а Клотов повернулся к толстяку, похожему на крота из-за прищура подслеповатых глаз.

– Культура?

Открытие Музея изящных искусств имени государя Александра III, – пропищал «крот» неожиданно тоненьким голосом.

– Ну не знаю. Ну… давайте сделаем репортаж, – неуверенно предположил Клотов, просматривая между делом ползущую из аппарата телеграфную ленту. – Так, без особых восторгов. «Сумбур в экспозиции, несистемный подход… Отсутствие лучших зарубежных образцов», – набросал он тезисы.

– Сегодня состоится первый в России футбольный матч, – вклинился коренастый дядька. – Встречаются физкультурники «Кружка любителей спорта» и «Петербургского кружка спортсменов».

– Это там, где двадцать лбов пинают мяч по полю? Не понимаю, кого это может захватить.

– Открыли первую междугородную телефонную линию Санкт-Петербург – Москва, – опять подал голос грустный мужчина с длинными волосами, листая блокнот.

– Интересно, – вроде бы оживился Клотов. – И сколько стоит?

– Полтора рубля три минуты.

– Отлично! Великолепно! – вдруг воскликнул редактор. – Ну вот же! Вот!

Грустный мужчина даже вздрогнул от неожиданности, но тут же сник, сообразив, что восторг Клотова вызвало сообщение на телеграфной ленте.

– Арсений Карлович! – крикнул Клотов с особой интонацией, в которой можно было угадать обиду на давнишнюю промашку, некогда допущенную вызываемым господином и с тех пор не прощенную редактором.

Тут же возник розовощекий юноша с блуждающей улыбкой на влажных губах.

– Пишите! В Лондоне по обвинению в грубой непристойности арестован известный ирландский писатель и поэт Оскар Уайльд. Суд предъявил ему обвинение в содомии как нарушении норм общественной морали.

Репортеры, впечатленные новостью, принялись заглядывать в ленту через плечо редактора.

– Простите, могу я видеть господина Чептокральского?

Ардов уже некоторое время с интересом наблюдал, как главный редактор вдохновенно выдавливал краски новостей на информационную палитру дня. Нисколько не удивившись постороннему, Клотов отозвался с некоторой обидой в голосе:

– Ваш Чептокральский шляется неизвестно где! Он должен был еще в 10:30 прибыть на летучку, но, как видите, его нет до сих пор!

– Чептокральский обещал сегодня материал про французские моды, – счел нужным уточнить розовощекий Арсений Карлович.

– При чем здесь моды, если он репортер криминальной хроники? – вскипел Клотов. Подойдя ближе к Ардову, он продолжил: – Чептокральский – непредсказуем. Ищите в городе, раз уж у вас дело большой важности. Где скандал – там и Чептокральский.

Заметив, что Ардов смотрит на картину с соломенным стулом, Клотов гордо произнес:

– «Соломенный стул». Картина непревзойденной Берты Моризо. Только что приобретена редакцией на Парижской выставке. – Перейдя на интимный шепот, Клотов продолжил: – У газеты, должен признаться, неплохо идут дела, так что надо куда-то вкладывать свободные средства. Играть на бирже – слишком рискованно: Чептокральский недавно собрал отличный материал про тамошние махинации. Правда, злые языки утверждали, будто разоблачения были проплачены, но наш адвокат отбрил клеветников. А вот скандальчик вышел отменный, публикацию обсуждали даже на заседании Думы! Именно поэтому месяц назад по совету Арсения Карловича мы купили два десятка дорогих попугаев. Самых дорогих. Как их? – Клотов обернулся с розовощекому помощнику.

– Гиацинтовый ара, – виновато ответил юноша.

– Да. Клетки висели по всей редакции. И можете себе представить, через месяц все птицы сдохли к чертовой матери! До одной!

– Это из-за сквозняков, я предупреждал, – отозвался помощник.

– Да, из-за сквозняков, – согласился Клотов. – С которыми ничего невозможно сделать. Пришлось перейти на живопись. Моризо только что умерла, так что стоимость полотна уже удвоилась. Если у вас есть что-то сенсационное, плачу по двойному тарифу, – без всякой подготовки перешел на деловые рельсы редактор. – C этими тюленями далеко не уплывешь, – кивнул он на своих репортеров.

– Можете дать адрес Чептокральского? – спросил Ардов.

Редактор обернулся к Арсению Карловичу.

– Он не сообщал, – юноша почему-то застенчиво улыбнулся. – Скрывается. Со старой квартиры съехал, а новую держит в секрете.

– Опасается, что у парадного караулить будут, – охотно пояснил Клотов.

– Кто? – не понял Ардов.

– Кредиторы. Он половине Петербурга задолжал. Только у меня авансов на три месяца вперед вытащил! Все уверял, что на днях должен сказочно разбогатеть. Не иначе как на петушиных боях, ибо дедушки-миллионщика у него точно не было.

Ардов весь напружинился, и глаз его заблестел.

– А какой у него размер обуви?

Клотов с некоторым подозрением оглядел посетителя. За долгую карьеру в редакции он насмотрелся на самых разных сумасшедших. Некоторые поначалу выглядят вполне прилично. Последний был не далее как вчера: сначала уверял, будто ему открыто будущее, и требовал разместить на первой полосе предсказание о скором конце света, а когда Клотов начал задавать наводящие вопросы, выхватил огромный нож и пообещал всех зарезать.

– Ботинки у него точно есть, могу поручиться, – аккуратно ответил редактор. – Босой не ходит. Но вот с размером помочь не могу… По-моему, размер обыкновенный.

Ардов эффектно хлопнул по столу башмаком, извлеченным из коробки.

– Его фасон?

Клотов переглянулся с Арсением Карловичем.

– Цвет точно его… – издалека начал молодой человек, намереваясь выгадать время, чтобы понять, какой ответ был бы угоден посетителю.

Глава 8
В участке

Околоточный надзиратель Свинцов дул чай у самовара и прислушивался к разговорам за столами, пытаясь определить, где дельце поинтересней. Своего места в участке у него не было, поскольку службу надзирателю надлежало исполнять на улице, но Свинцов после утреннего обхода несших постовую службу городовых, по обыкновению, закатывался в участок, где располагался у чайного стола в ожидании какого-нибудь приключения, способного развеять скуку. Свой план по охранению порядка он выполнял после обеда, когда Спасская часть окончательно просыпалась и начинала колобродить. По обыкновению, дневной улов состоял из двух-трех извозчиков, которые вечно прут напролом, переворачивают возки, кареты, пролетки, давят товар, сбивают велосипедистов и пешеходов. К этим Свинцов привычно добавлял такую же порцию нарушителей по 42-й статье Устава о наказаниях − «За появление в публичном месте пьяным до беспамятства или в безобразном от опьянения виде». Ну и иногда к привычному садку удавалось присовокупить рыбу поинтересней. Так, вчера около шести вечера Свинцов поспешил на крики в доме три по Кирочной улице, где застал разъяренного офицера, наносившего удары портному Пяткину вынутой из ножен шашкой, а тот парировал их аршином. Оказалось, отставной офицер явился за мундиром и нашел заказ исполненным не по его вкусу.

Из кабинета участкового пристава доносились возгласы недовольства в связи со слабо поставленной работой по заполнению карточек задержанных. В частности, Троекрутов отчитывал Облаухова за нелепые описания в разделе особых примет.

– Что, что это за дикость, скажи мне, Облаухов, на милость? «Волосы носит большие, иногда стрижет их коротко». Что из этой чихни можно понять о человеке?..

Свинцов обменялся взглядом с фон Штайндлером, опрашивавшим благообразного дворецкого с белыми бакенбардами из дома князей Данишевских. Оба гривуазно ухмыльнулись. Когда господину приставу бывала нужда отругать кого-либо по службе, обыкновенно для этого случая использовался Облаухов. Из-за невеликих способностей ума и добродушной натуры он давно слыл в участке объектом для безответных насмешек и розыгрышей. Как-то однажды он встретил пристава сообщением, что бронзовый бюст государя, установленный при входе на специальной колонне, с утра замироточил. Плечо государя действительно было отмечено влажным пятном, но быстро выяснилось, что причиной чуда послужила прохудившаяся крыша. В тот раз Троекрутов почему-то пришел в неописуемый гнев, жутко ругался и кричал, что у эдакого дурака и лавки в кутузке скоро замироточат, смахнул в припадке керосинку со стола и ушел в церковь.

− Или вот, − продолжал распекать Облаухова начальник участка, − «нос долговатый в пенсне, а походка интеллигентная». Где здесь особые приметы, я тебя спрашиваю?

− Виноват, ваше высокоблагородие! – отозвался чиновник.

− Может, тебе в юмористический журнал устроиться, Облаухов? Над нами же весь департамент смеется! Вот что это за нелепица? «Имеет сзади головы небольшую лысину, а спереди лицо чистое с угрями».

Свинцов пошел прогуляться в приемный зал. Там молодой чиновник Пилипченко принимал у бойкой бабы заявление о пропаже супруга. По ее словам выходило, что ушел он из дому неделю назад.

– А что ж вы только сейчас заявляете? – резонно удивился Пилипченко.

Баба поджала губы и тихо произнесла, глядя в окно:

– Жить без него не могу. А он шляется…

– Получка небось сегодня? − предположил Свинцов.

Баба не стала отпираться: получка тоже имела значение.

За соседним столом у полицейского чиновника Африканова немолодой почтмейстер с обвислыми щеками в жидких бачках скорбел о пропаже бумажника.

− Пишите заявление, будем искать, − сказал Африканов и протянул почтмейстеру бумагу.

− Не могу, никак не могу, − замахал руками старик.

− Почему это еще?

− Его уже внук нашел.

Свинцов заинтересовался парадоксальным ходом мысли потерпевшего:

− Зачем же ты в участок пришел, дядя? – спросил он.

− Так там денег-то нет! – признался посетитель.

− А мы-то что можем?

− Не стану же я на родного внука заявление писать!

− Ну так не пишите.

Африканов хотел было выбросить в корзину испорченный бланк и подозвать из очереди следующего, как вдруг почтмейстер произнес тоном, с которого обычно начинаются скандалы в присутствии:

− Что ж вы, отказываетесь розыск учинить?

Cвинцов оставил Африканова с почтмейстером и сел за стол Облаухова, который все еще терпел наставления в кабинете начальства. Околоточный взглядом указал на стул крестьянке, закутанной в платок по самые глаза.

− Так… – Свинцов отхлебнул чаю. – На что будем жаловаться?

− Муж колотит, − подсев, угрюмо произнесла тетка.

− Вот те раз… – Свинцов сделал еще глоток, отставил стакан и придвинул к себе письменный прибор. – Ну, давай составлять протокол. Как мужа зовут?

Крестьянка посмотрела на рыжую бороду и отвернулась, уставившись на бюст императора.

Свинцов подождал.

− В молчанку будем играть?

− С тобой говорить не стану.

− Это еще почему?

− Подожду, пока тот придет.

− А я чем же плох?

Свинцов погладил пышную бороду.

−Ты на него рожей похож…

−На кого?

−На мужа моего! Ишь, бородищу распустил. Такая же, наверное, скотина…

Свинцов хотел было окоротить глупую бабу, но тут вернулся Облаухов, и околоточный надзиратель отправился обратно в зал. Там дворецкий князей Данишевских излагал фон Штайндлеру обстоятельства смерти горничной.

− Как она выпала-то? – Старший помощник обмакнул перо в чернила.

− Да как… Мыла, стало быть, окно. И хлопнулась.

− Упала Аню-та в окно почемю-та, − скаламбурил Свинцов.

Фон Штайндлер c осуждением взглянул на шутника. Свинцов кашлянул и вернулся к самовару долить в стакан кипяточку.

− Паспорт-то у нее есть? – продолжил опрос фон Штайндлер.

− А как же!

Дворецкий протянул картонную книжечку, потом огляделся и наклонился через стол.

− Ваше благородие, а нельзя ли без расследования схоронить? – доверительно поинтересовался старик. − Их сиятельство были бы премного благодарны.

Между страниц паспорта фон Штайндлер обнаружил красненький кредитный билет[9]9
  Десятирублевая банкнота 1894 года.


[Закрыть]. Он уже хотел было незаметно сбросить его в выдвинутый ящик стола, как вдруг раздался голос Ардова:

− Преступник установлен!

Глава 9
Преступник установлен!

Вздрогнув, фон Штайндлер отбросил паспорт, дворецкий тут же подхватил его и неуловимым движением изъял купюру. Присутствующие обратили взоры на вошедшего. Ардов стоял запыхавшийся и возбужденный. Оглядев зал, он уверенным шагом подошел к столу фон Штайндлера.

− Преступник установлен, можно арестовывать, − сообщил он торжественным тоном.

− Вот как?.. – протянул фон Штайндлер. − И кто же это, позвольте полюбопытствовать?

− Мармонтова-Пекарского убил репортер Чептокральский!

В помещении установилась тишина.

− Он же, вероятнее всего, и булавки украл. Мотивы у него были.

Еще не понимая, насколько серьезно можно относиться к сделанному заявлению, фон Штайндлер осторожно поинтересовался:

− И какие же у вас есть основания так утверждать?

− Чептокральский был в салоне мадам Дефонтель, он носит ботинки и опубликовал в газете статью о махинациях на бирже.

C этими словами Ардов водрузил на стол обувную коробку, достал оттуда пару новехоньких башмаков и шлепнул ими так, будто у него выпала «рыба» в домино.

− Прошу!

Фон Штайндлер с серьезным видом покивал головой, украдкой переглянувшись с коллегами. Ардов пребывал в крайней степени возбуждения, и, вероятно, именно это обстоятельство не позволяло ему осознать всю нелепость произнесенной фразы.

−Ботинки? – поинтересовался фон Штейндлер.

−Совершенно верно! – горячо подтвердил Ардов. – На преступнике были точно такие же, если не считать изношенности.

Желание как можно быстрее раскрыть преступление не позволяло ему перевести дух и спокойно взвесить имеющиеся факты.

– Необходимо получить ордер у господина пристава и срочно арестовывать. А также провести досмотр вещей покойного Мармонтова. Наверняка там имеется расписка Чептокральского о полученных деньгах. Это послужит неоспоримой уликой.

– Ну что ж, господа… – театрально вздохнул фон Штайндлер. – Надо идти… Как говорится, задавим гадину в ее логове.

C этими словами старший помощник начальника участка выбрался из-за стола, за ним последовали и остальные. Ардов, заметив, что фон Штайндлер сделал шаг к выходу, а совсем не в сторону кабинета Троекрутова, обеспокоился:

– А ордер? Надо ведь господина пристава уведомить?..

– Там и уведомим.

– Где «там»?

– В трактире. У Барабанова, – фон Штайндлер произнес это с обыденной интонацией, чтобы покрепче запутать новичка и тем самым повеселить публику. – Здесь, неподалеку.

Ардов наконец-то почувствовал неладное. Раздался дружный хохот чинов полиции, не имевших более сил сдерживаться. Особо усердно заливался Облаухов, словно почувствовав, что у него появился шанс передать новичку сомнительную честь служить объектом для насмешек. Слово «репортер» повторялось на разные лады, пока наконец Свинцов не продекламировал:

– Как-то банщик тело тер. Так натер, что – репортер!

Эпиграмма вызвала новый приступ веселья. Ардов ничего не понимал. Сжалившись, Спасский шепнул ему вполголоса:

– Мы к Барабанову на обед ходим… Здесь, в Демидовом переулке. Оскар Вильгельмович имели в виду, что пора червячка заморить.

Ардов посмотрел вслед коллегам.

– Но как же…

Отсмеявшись, фон Штайндлер развернулся:

– Не знаю, как там у вас в Швейцарии, господин временный агент сыскного отделения, но у нас здесь ботинки – это еще не преступление.

Вернувшись к столу, он взял из рук дворецкого паспорт.

– Сходите-ка вы пока к князьям Данишевским и установите смерть горничной.

– Из окна выпала, – с готовностью подтвердил дворецкий.

– Да… – фон Штайндлер передал Ардову паспорт и устремился к выходу. – Это, можно сказать, формальность, но она все ж таки к вашему ведению относится. Вот господин дворецкий вас сопроводит.

У Ардова жужжало в ушах. Он положил паспорт в папку «Дѣло» и попытался отогнать от лица невидимых мух. Пахло какой-то отвратительной дохлятиной. Он достал часы, открыл крышку и поднес механизм к уху. Зазвучала хрустальная мелодия. До последней минуты картина преступления в его голове выглядела на удивление стройно. После редакции он успел побывать на Петербургской бирже, где завсегдатаи разъяснили ему суть скандальной публикации Чептокральского. Тот каким-то образом раскопал, что складочный капитал «Акционерного общества Мысинских угольных копей» в два миллиона рублей был фиктивным. Между тем на эту сумму Общество выпустило бумаги, которые поначалу оборачивались ни шатко ни валко, пока на торгах не появились загадочные агенты, принявшиеся изображать бурную торговлю. В течение полугода они продавали и покупали друг у друга бумаги Общества, заявляя о сделках биржевым маклерам. Котировки публиковались в ведомостях. К концу года стоимость акций должна была вырасти до ста рублей, если бы Чептокральский не разоблачил махинацию в «Петербургских ведомостях». Самое интересное в этой истории было то, что, по мнению авторитетных брокеров, всю подноготную о «Мысинских копях» Чептокральскому раскрыл не кто иной, как Мармонтов-Пекарский, которому зачем-то была нужда провалить эту авантюру. По всему выходило, что Чептокральский состоял с убитым в прямых и одновременно двусмысленных отношениях. Недополученный ли против обещанного куш либо угрозы биржевика раскрыть заказной характер публикации, но мотив расправиться с подельником у продажного репортера определенно был. Имея возможность загодя узнать о времени визита Мармонтова в шляпный салон, Чептокральский заранее явился к мадам Дефонтель с надуманной идеей писать о парижских модах, улучил время для незаметного изъятия булавок и завершил свою преступную задумку ударом в ключицу. Именно поэтому еще на бирже Илья Алексеевич трижды мысленно подчеркнул фамилию репортера у себя в блокноте и прочертил стрелочку к «Викт. Иуд.». Что не так?

Ардов постепенно приходил в себя. В памяти всплыла фраза, которой он объяснил коллегам улики против подозреваемого. Возможно, формулировки были излишне лапидарны. Пожалуй, в таком сумбурном изложении он и сам не нашел бы никакой логики. Но ведь она была! Ардов был убежден, что купленные им ботинки сядут на ногу Чептокральскому, как хрустальная туфелька Золушке, что станет последней и самой убедительной уликой, после которой преступник окончательно сломается и начнет, захлебываясь, выкладывать детали совершенного злодеяния.

Илья Алексеевич захлопнул крышку часов, спрятал их в карман, достал пилюльку и бросил под язык. Некоторое время он неотрывно смотрел на башмаки из Гостиного двора. Наконец молодой человек сделал глубокий вдох и обратил взор на старика, с некоторым трепетом наблюдавшего за странными манипуляциями господина сыскного агента.

– Мыла окно и хлопнулась, – напомнил обстоятельство дела дворецкий.

Глава 10
Князья Данишевские

– Простите, не могу понять: а что же здесь расследовать?

Князь Данишевский сделал глоток кофе из изящной чашечки с фамильным гербом и взглянул на супругу, которая расположилась рядом за столиком и пристально смотрела на Ардова немигающим взглядом. Холодная улыбка застыла на ее лице.

– Ну, мыла горничная окно, – продолжил князь. – Упала. Поскользнулась, вероятно. Жаль, конечно, но при чем здесь полиция?

– Выбросилась, – поправила княгиня и строго посмотрела на мужа. – Не выпала из окна – выбросилась!

Ардову показалось, что князя удивила предложенная гипотеза. Он вообще заметно нервничал: беспрестанно поправлял ворот и поводил плечами, словно сюртук был ему не впору.

– Да… Выбросилась… – неуверенно согласился хозяин дома и уронил ложечку.

Его супруга выглядела спокойнее и увереннее, но руки в бежевых перчатках тончайшей выделки, теребившие платок, выдавали волнение. Ардов отметил про себя, что перчатки его смущают: этикет требовал от дамы снимать их за столом; впрочем, чашечка кофе – это не ужин, здесь допустимы вольности.

– Ваше сиятельство, а почему вы полагаете, что горничная выбросилась, а не упала случайно?

– Она оставила записку.

Князь не удержался и бросил на супругу изумленный взгляд.

– Вот как? – Ардов тоже удивился столь нежданной улике. – Это очень важная деталь. Можно на нее взглянуть?

Княгиня потрясла колокольчиком.

– Она плохо выглядела последние дни. Плакала все время. – Данишевская обернулась к мужу. – Верно, Александр Дмитриевич?

– Да, да… Все время плакала.

Неожиданный вопрос, заданный с едва уловимым нажимом, помешал князю зевнуть. Он имел вид невыспавшегося человека: под глазами проступали темные круги, пальцы слегка дрожали. На манжетах виднелись остатки мела.

Вошел дворецкий.

– Лука, принеси господину полицейскому записку – ту, что была в вещах Анны, – велела Данишевская.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

Старший лакей поклонился и вышел.

Ардов сделал глоток из своей чашечки. Впрочем, аромата кофе он не ощущал: голоса супругов имели вкус чернослива и миндаля, но с какой-то неприятной добавкой, которую он никак не мог разгадать. Ранее Илья Алексеевич уже имел возможность приметить, что чернослив и миндаль обыкновенно появлялись при неискреннем собеседнике. Доктор Лунц пытался было составить более широкую карту связей и закономерностей вкусов и человеческих качеств, рассчитывая, что феноменальное свойство Ардова откроет способ распознавания тайных помыслов и неблагопристойных страстей. Конечно, о потаенных желаниях постороннего человека не так-то легко догадаться, но доктор имел возможность пользоваться интимными признаниями, которые получал от пациентов, чтобы в целях эксперимента иметь представление о скрытых движениях их натуры. Увы, никаких явных закономерностей между вкусом голоса, его цветом и моральными качествами самого индивидуума обнаружить так и не удалось. Скорее всего, это было связано с тем, что для исследования была доступна довольно специфическая публика, измотанная неврозами, болезненными видениями и непрошеными голосами, которая вызывала у Ардова такой пышный букет мгновенных впечатлений, что разобраться в этом саду ароматов не имелось решительно никакой возможности. Но вот эффект «чернослива и миндаля» Ардов про себя отметил. И в некоторых случаях позволял себе обращать внимание на появление во рту такой комбинации. Например, этот вкус посетил его давеча в кабинете доктора Бессонова.

– Думаете, какая-то драма на любовном фронте? – произнес он и непринужденным жестом отправил пилюльку в рот.

Княгиня задумчиво проследила за движением его руки и через паузу ответила снисходительным тоном:

– Это свойственно истерическому типу личности… Для него стремление к самоубийству может иметь характер манипуляции объектом страсти…

Ардов почувствовал во рту новый прилив горечи: пилюлька доктора Лунца не помогла. Он вспомнил, как, получив в подарок от Бессонова книгу, учтиво пролистал ее. Еще с юности Ардов привык так читать книги или газеты: просто пролистывал страницу за страницей, а позже вызывал их в памяти и скользил по строчкам, стоявшим перед внутренним взором. Это касалось не только книг. Он мог вызвать из прошлого и разместить перед собой любую виденную ранее вещь, будь то таблица с лотерейным выигрышем или групповое фото выпускников училища. Причем, представ однажды даже мельком, изображение запечатлевалось в памяти столь надежно и отчетливо, что позднее Ардов мог без труда рассмотреть детали, упущенные при первом знакомстве.

В памяти Ильи Алексеевича раскрылась одна из страниц книжки «Стихія любви». Взгляд пробежал по строчкам. Так и есть: княгиня цитировала фрагмент из третьей главы «Любовь и истерическая личность». Совпадение? Или супруги знакомы с модным психологом?

– …Проще говоря, любовником, – продолжала Данишевская. – Что ж тут непонятного? Барышня влюбилась в кого-то, кто явно не мог ответить ей взаимностью, и начала разыгрывать стремление к самоубийству… Обычно такого человека начинают отговаривать, уверять, что он хороший… А ему только этого и надо… За счет этого он и повышает самооценку…

Вернувшийся дворецкий подал клочок бумаги, на котором была выведена аккуратная надпись: «Не хочу больше жить безъ тебя! Прощай! Анна».

Ардов поднял взгляд на Данишевских.

– Должен обратить ваше внимание, – встрепенулся князь, – что в последнее время в доме часто пропадали ценные вещи… И у меня, и у моей супруги… Можете себе вообразить, из старинного оклада фамильной нашей иконы вдруг исчезли камни! Их там тысяч на пятьдесят, наверное, было. Я, конечно, не могу ничего утверждать, но не удивлюсь, если со смертью нашей горничной пропажи прекратятся…

На сей раз настал черед супруги посмотреть на князя с удивлением. Он, в свою очередь, ответил взглядом, полным достоинства и даже какого-то вызова. Княгиня с усилием кивнула.

Ардов уже успел осмотреть место падения во дворе, заросшее диким виноградом. Труп к приходу сыскного агента убрали на ледник, что было удивительным, ибо любой дворник знал, что до прихода полицейского тело надлежит сохранять в неприкосновенности там, где оно было обнаружено. Внятных объяснений получить от дворецкого не удалось. То ли старик и вправду не понимал сути вопроса, то ли умело запутывал дело. На просьбу показать позу, в которой была обнаружена горничная, он медленно, не теряя достоинства, опустился на колени, потом лег навзничь, словно в гроб, и даже сложил на животе морщинистые руки. Ясно, что такое положение не могло иметь ничего общего с позой, в которую пришла несчастная при падении. Также старик заверил, что никаких криков или другого подозрительного шума никто из прислуги не слышал.

– Благодарю вас… – сказал Ардов и встал. – Могу я осмотреть ванную комнату?

– Конечно! – с преувеличенной готовностью воскликнула княгиня. – Лука, проводи господина сыскного агента.

Ванная комната также оказалась прибрана, никаких следов трагедии сохранено не было. Илья Алексеевич взобрался на подоконник, открыл большое, в человеческий рост окно и попытался представить, при каких обстоятельствах могло состояться падение. Ничего полезного выяснить не удалось. Пожалуй, можно было и сорваться, пытаясь дотянуться через раскрытые створки до крайней секции окна, если тянуться к стеклу с внешней стороны. Тут же, у окна, стояла табуреточка, которой, по всей видимости, пользовалась горничная, стоя на подоконнике, когда протирала верхние секции. С такой табуреточки оступиться было и того проще. Но вместе с тем и свободного прыжка исключить было нельзя.

– Так оступилась или сама прыгнула? – громко спросил Ардов невозмутимого дворецкого.

Из-за бестолковых ответов Илья Алексеевич невольно обратился к нему как к глуховатому. Ни один мускул не дрогнул на лице старика – выучка была отменная. Выждав паузу, Лука ответил с достоинством:

– Оступилась – и спрыгнула.

Вздохнув, Ардов направился к выходу.