Текст книги "Свидание с несостоявшимся"

Свидание с несостоявшимся
Игорь Мальков (Мор)

© Игорь Мальков (Мор), 2016

© Игорь Мальков (Мор), дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поэтические новеллы

Настанет миг – придется нам проститься.

Покончив с миром, к вечности уйдя,

Я в ад сойду – и буду о тебе молиться,

А если в рай – там буду ждать тебя.

«Не шляпу, жизнь одел я набекрень —…»

 
Не шляпу, жизнь одел я набекрень —
Разбросаны отрывки и наброски.
Я лунный свет накинул на плетень,
Закрывший, словно занавес, подмостки.
 
 
Я протираю небо по утрам,
Дождем грибным тоску с души смываю,
Дарю слова неведомым устам
И незнакомцев за свой стол сажаю.
 
 
Делю их груз пороков и грехов,
Черпая силы в тайнах мирозданья.
И чтоб не слышать лязг своих оков,
Слова любви шепчу, как заклинанья.
 

День рождения вселенной

 
На день рождения вселенной
Совсем недавно был я зван —
В пустыне темной и безбрежной
Рождался первый океан.
 
 
В безмолвье прозвучала лира —
Ни звезд, ни солнца, ни планет:
Вдвоем мы у истока мира,
Где даже Бога еще нет.
 
 
Взывая к первому восходу,
Собою тьму разорвала:
Будила музыка природу —
Так лира Господа звала.
 

Свидание с несостоявшимся

 
Ушедшее время подобно туману,
Приходит во время бессонных ночей —
Брожу по прошлому, как по чулану,
Среди заброшенных старых вещей.
 
 
Нет места на полках и пыльном полу,
Так много скопилось – кладезь бездонная.
А вот и шкатулка в дальнем углу,
В которой хранится всё несвершенное.
 
 
Ее открывая, я не ропщу,
Лишь груз сожалений со мною прокравшихся.
Зачем же я здесь? И что я ищу?
Пришел на свидание с несостоявшимся.
 

Правда бытия

 
Хоть раз послушайте себя,
Внимая, но, не соглашаясь,
И чувств своих не хороня,
На возражения решаясь.
 
 
Потом взгляните на себя,
Не прячась и не убегая,
Откройте правду бытия,
Ее впервые познавая.
 
 
Признайтесь во своих грехах
Душой и сердцем – не словами,
Застывшей клятвой на устах,
Скрепленной вашими слезами.
 
 
Не ожидая благ земных,
Не вопрошая чуда рая,
И не роняя слов пустых,
Пред Богом от стыда сгорая.
 

«Я прошел по лугý, не заметив цветов…»

 
Я прошел по лугý, не заметив цветов,
Пересмешника слышал, но не узнал,
Растерял, промотал, всё богатство миров.
Возможно, не то и не там я искал.
 
 
Всё чаще минувшее вижу во сне,
Чувства бегут – вдруг стали пугливы.
Привык я валяться в душистой траве,
А тут волдыри от жгучей крапивы.
 

«Меня накрыло тучею бордовой…»

 
Меня накрыло тучею бордовой,
Дождя ни капли так и не пролившей.
Я укрываюсь ею как покровом,
Пропахшим переспелой вишней.
 
 
К забытому истоку припадаю —
Течет в нем боль, что так и не простила.
Калитку на ночь плотно прикрываю,
А то кручина в гости зачастила.
 

«Обрывки фраз на скомканном листе —…»

 
Обрывки фраз на скомканном листе —
Они кричат. Пронзают тишину.
А лунный свет на стареньком холсте
Мостит дорогу в холод. В вышину.
 
 
Но нет ответа в строках на полу:
Припасть к земле?
Или над ней взлететь?
И вот, прильнув к замерзшему стеклу,
Я в нем пытаюсь небо разглядеть…
 

«Ночная мгла. Лишь отсвет лунный…»

 
Ночная мгла. Лишь отсвет лунный
Пески зыбучие ласкал:
Бродил в пустыне ангел юный,
Как будто что-то там искал.
 
 
И вдруг вскричал: «Прости! Я внемлю!»
Впервые волю дав слезам.
Тут небо бросилось на землю
И превратилось в океан.
 

«Прощаясь с прошлым безвозвратным…»

 
Прощаясь с прошлым безвозвратным,
Не я исход мой изберу.
Кем стану: Полем благодатным?
Или песчинкой на ветру?
Одной рассветною росинкой,
Средь не услышанных шагов?
Иль высохшей давно слезинкой,
Упавшей с белых облаков?
 

Чайка

 
Крылом ударила. Не по воде. По памяти.
Гладь встрепенулась годовыми кольцами…
И вот стою в толпе на стертой паперти,
Где нищие смешались с богомольцами.
 
 
Звенящий страх и будничность предательства
Вступали в битву с мыслями мятежными —
Творили гении на грани помешательства,
Оплеванные злобными невеждами.
 

«С Парнаса на Олимп я прикатил…»

 
С Парнаса на Олимп я прикатил,
Там ждал Сатир – проказник и повеса.
Меня и нимф он щедро угостил
Амброзией, украденной у Зевса.
 
 
Я им о прошлом спьяну ворожил,
Слагал всем оды, больше всё хмелея,
И палача лишь взглядом проводил,
Когда летел казнить тот Прометея.
 
 
Не скоро я расслышал скорбный глас,
Меня корил он, требовал ответа…
И я вернулся снова на Парнас:
Олимп – совсем не место для поэта.
 

Холодно

 
Звездный ковер – будто с неба срисовано,
Свет лунный пробрался сквозь старую крышу.
Нет ничего. Только холодно.
Холодно!
И тихо.
Такой тишины я не слышал.
 
 
Тень, как распятие над изголовьем,
Перепуталось всё в сомненьях и муках.
Я погибаю. Я скован безмолвьем.
Не хочу тишины!
Я мечтаю о звуках!
 

Дом со старой вишней

 
Шум крыльев одинокой птицы
Туман встревожил у реки.
В протяжном скрипе половицы
Мне слышатся твои шаги.
 
 
Но нет. То дом со старой вишней,
Меня пустивший на постой,
Мне говорит: «И здесь ты лишний.
Средь сонма страждущих – чужой.
И не рука, а лишь виденье
Вело тебя в чертог пустой.
Ты думал – Божье провиденье,
А то был помысел людской».
 

Несостоявшаяся встреча

 
Мне так хотелось их увидеть вместе,
Я полный яств им накрываю стол
И жду, присев на неприметном месте,
Но так никто из них и не пришел…
 
 
А утро подарило откровенье —
Я еду в древний монастырский храм,
И ставлю свечи за упокоенье
Моим несостоявшимся гостям.
 

«Просторно, но теснимо княжество…»

 
Просторно, но теснимо княжество,
Так много алчности – не мудрости,
А раб, помноженный на ханжество,
В залоге у духовной скудости.
 
 
Не смертью страшен – полоном,
Запрет в клети, да еще высмеет.
Надежда обернется вороном —
Моей беде он глаз не выклюет.
 
 
Что гению, и что бездарности
Отмерили излишек трусости.
Голос тихнет от усталости,
А больше от своей ненужности.
 

Знамение

 
Звуки летят, как осколки,
Урывками, словно в бреду:
Воем надрывным волки
Пугают иль кличут беду.
 
 
Сомнения – липкие тени,
Прячутся за углом,
Безжалостные привидения
Вползают в покинутый дом.
 
 
Свеча в заброшенном Храме —
Единственный светоч во тьме,
На закопченном камне
Шлет знамение мне.
 
 
Блики сливаются в знаки
И тают бесследно в ночи,
А я, оставаясь во мраке,
Читаю посланье свечи.
 

Слепота

 
Менялся мир, а род людской метался —
Его давно сразила слепота.
Средь них и я, как пилигрим, скитался,
И поминал наследников Христа.
 
 
Я видел ужас – как их жгли и рвали,
Но те хранили верность до конца,
А палачи голодным псам бросали
Еще живые теплые сердца…
 
 
Сменилось время – человек очнулся,
Потомки жертв на кафедры взошли.
Но скоро Бог от горя содрогнулся —
Те палачей во зверствах превзошли…
 
 
Прошли века – мир снова изменился,
И сонм святых теперь его хранит.
Но отчего Сын Божий преклонился
И нас о милосердии молит?
 
 
Но мы не слышим! Заложило уши.
Застыла церковь. И почти пуста.
А мы бездумно губим наши души
И распинаем заново Христа.
 

«Наполнился кубок…»

 
Наполнился кубок:
Отравленным словом,
Фальшивой монетой,
Истлевшим покровом,
Бездонным колодцем,
Последней ступенью,
Искусственным солнцем,
Собственной тенью.
 
 
Небесная твердь —
В нее упираюсь.
Мне воздуха мало.
Я задыхаюсь!
 

«Топором по корням…»

 
Топором по корням.
С размаху!
По ветвям.
Остервенело!
Палачи окружили плаху:
Дайте дело нам! Дайте дело!
Рвутся все рубануть и напиться —
Клич разносится громкий.
Страстный!
А из ран сок деревьев сочится,
По рукам и по лицам.
Красный!
 

«Отравленный соком сорванных лилий…»

 
Отравленный соком сорванных лилий,
Звоном набатным почти оглушен,
Я видел так ясно итог всех усилий —
Забытый острог, где был Бог заключен.
 
 
Боролся с собой, проклиная бессилье,
Я ангелов слышал, страшился и звал,
Чувствовал ветер, биение крыльев,
И теплый поток, что меня овевал.
 
 
Прикосновеньем, дарившим надежду,
Дрожью, одевшую тело в броню,
Я освящен был далью безбрежной,
Какой награждают только в раю.
 

«Среди обмана и кривотолков…»

 
Среди обмана и кривотолков,
Так и не вырвавшись из неволи,
Сердце, собранное из осколков,
Засыпа́ло, устав от обиды и боли.
 
 
Простившись с нечаянным вдохновеньем,
Испив надежды последний глоток.
Всё обернулось коротким мгновеньем:
Забытое устье – иссохший исток.
 

Дитя на берегу

 
Река застыла – крепко спит
Плененная зимою.
Дитя на берегу сидит,
Припав к скале щекою.
 
 
Никто здесь в сумрачной тиши
Не ранит. Не унизит.
В холодном камне нет души,
А значит – не обидит.
 
 
Что нужно было испытать:
Предательство? Прозренье?
Какую муку, чтоб искать
У камня утешенье?
 

«Раннею грозою смою с сердца грусть…»

 
Раннею грозою смою с сердца грусть,
Талою водою снова я напьюсь,
Укрою лес одеждою, вплету цветы в траву,
И с добротой безбрежною в каждый дом войду.
 
 
Я укрощу морозы и прогоню метель,
И иссушу все слезы от горестных потерь,
Покров сниму незримый с жилища душ и грез,
И покажу любимых, гуляющих средь звезд.
 
 
Вам новый мир открою, любовью поделюсь,
Наполню вас собою, восторгом разольюсь.
Я пробужу в вас нежность, жестокость запрещу,
А вашу безнадежность в надежду превращу.
 

«Не плач, любимая. Не надо!»

 
Не плач, любимая. Не надо!
Давно прошло уж время листопада.
Да и зима с колючими ветрами
Совсем не стоит проводов слезами.
 
 
Не ты – сосульки пусть поплачут,
Они мороз в тепло переиначат.
Растает с ними горечь неудач.
Не плач, любимая. Не плач!
 

Странное лето

 
Дорожка не коврик:
Огромным коврищем —
До горизонта травою ласкучей.
Помня крики на пепелище,
Жажду грозы!
Настоящей!
Гремучей!
 
 
Думать о прошлом —
Почти что крамола,
Нахохлились птицы.
Что за примета?
Соломинка ногу вдруг уколола…
Как быстро всё высохло.
Странное лето.
 

«На берегу – у вод забвенья…»

 
На берегу – у вод забвенья
Я с вами вместе погрущу,
Вы не попросите прощенья,
Но я вас все равно прощу.
 
 
И прошепчу вам заклинанье —
Ни власти в нем, ни колдовства,
А только позднее признанье
И предсказанье Божества.
 

«Ветрена, дырява и бесстыдна память —…»

 
Ветрена, дырява и бесстыдна память —
Всё в ней зарастает сором и быльем,
Вечно вор лукавый норовит ограбить,
Называя древо бесполезным пнем.
 
 
Всё это было. Всё это будет.
Этим днем. Иль завтра. Иль когда-нибудь.
Кто-то будет помнить. Большинство забудет,
Что лежал здесь прежде выстраданный путь.
 
 
Спутались границы вечной тьмы и света,
Истина скатилась с древнего кольца:
Как ни умоляй, но пройдет и это —
Не найти начала, не сыскать конца.
 

«Перешагнув невидимый порог…»

 
Перешагнув невидимый порог,
Открылась правда вся о пережитом,
Увидел я, что жизненный поток
Черпал так глупо крупным ситом.
 
 
Услышал глас: «Иди и созидай!
Используй то, что дал я с поцелуем.
Ты собирал, теперь же отдавай,
Чтоб Божий дар растратился не всуе».
 

Набат

 
Рассветный сон прервал рассказ на полуслове,
Оставив в памяти лишь голоса и отголоски.
Обрывки фраз сложились в предисловие,
А вместо глав лишь прочерки и сноски.
 
 
О чем был тот рассказ? Кем он написан был?
Кто главный персонаж?
Герой иль выскочка ничтожный?
Я видел царство, где народ застыл,
Молился много, хоть и был безбожный.
 
 
В том царстве божеством провозглашен порок,
Ничтожества там «знать» —
Единством сбились в стаю.
Народ их славит и несет оброк,
А восстающих бьют и проклинают.
 
 
О чем тот сон? К чему такие сны?
Похоже, что к беде.
Она не у ворот. Она внутри. Часы уже пробили.
Возрадовались стойлу и узде…
Вчера звучал набат! Колокола по нам звонили.
 

Обледеневшие качели

 
Студеный страх вползает в щели,
Замерзшая луна в пруду,
Обледеневшие качели
Застыли в сумрачном саду.
 
 
Я так боюсь, что не успею,
Не объясню, не искуплю,
Вдруг возропщу, иль онемею,
Иль просто плоти уступлю.
 

Я видел чудо

 
Я видел чудо: свод бездонный,
Там юный ангел танцевал,
Кружился и в сачок огромный,
Смеясь, он звезды собирал.
 
 
Вдруг строгий голос он услышал,
Смиренно сел на облака,
И тут нечаянно рассыпал
На землю звезды из сачка.
 
 
Под этим дивным звездопадом,
Я завороженный стоял,
Смотрел как тают звезды рядом
И, не сдержавшись, зарыдал.
 

Цветаева

 
Тонкою иглою
В сердца я пробралась.
Заболели мною —
Не дали мне пропасть.
 
 
Вдруг странную прохладу
Принесла река.
Ушла от водопада,
Смотрю издалека.
 
 
Унесена я в небо
Прощальною волной.
Вам не дарила хлеба —
Делилася мечтой.
 
 
Здесь оставляю брызги,
Надеюсь – на века.
Ну что ж. До новой жизни.
Пока. Пока. Пока.
 

«Я вдруг ослеп ко всем цветам…»

 
Я вдруг ослеп ко всем цветам,
В одну все краски слились.
Я мир читаю по чертам,
Которые мне снились.
 
 
Теперь их вижу наяву,
Я в них преображаюсь,
Читаю по чертам судьбу
И в краске растворяюсь.
 

Гордыня

 
Мазок последний. Это совершенство!
Прекрасный ангел на его картине.
Он ожидал почувствовать блаженство,
Но сердце не ликует. Стынет!
 
 
Вот-вот оно замрет иль разорвется —
Пред ним не сад, а черная пустыня:
Наружу рвется и над ним смеется
Наследство падших ангелов – гордыня.
 
 
Притворный кров она ему дарует —
Пред ним улыбка адского всесилья…
Берет он кисть и заново рисует
Большие, но поломанные крылья.
 

Бездомные

 
Хлебнули жизни всякой —
Всё больше цвета смоли.
Так и бредут с собакой,
Среди тоски и боли.
 
 
Хранят остатки гордости
Уже три года с гаком.
Не дай, господь, бездомности
Ни людям, ни собакам.
 

«Не прощайтесь с поэзией ранее срока…»

 
Не прощайтесь с поэзией ранее срока,
Достаточно кладбищ для трепетных строк.
Не надо искать среди судей пророка,
Которому внемлет и ангел и рок.
 
 
К чему тенета для мысли и слова?
Как можно стреножить Божественный свет?
Зачем вы пытаетесь снова и снова
Отсрочить уже наступивший рассвет?
 

«Звездой мерцающей, тревожной…»

 
Звездой мерцающей, тревожной
Я пробудился ото сна,
И вдруг услышал – безнадежно
Звезде той вторит тишина.
 
 
В безмолвье этом бился, рвался
Таимый долго зовный крик,
И этим зовом наполнялся
В росу упавший звездный блик.
 
 
И безысходною печалью
Пронизан был холодный свет,
Меня манивший тайной далью,
Где нет ни скорби, ни сует.
 

Исаакиевский собор

 
Покончив с неустанной битвой,
Творец вознесся к небесам,
И с них слезами и молитвой,
Свой освятил Великий Храм.
 
 
Всей жизни главное творенье,
Источник гордости и ран.
Я в нем черпаю вдохновенье.
Тебе поклон мой, Монферран!
 

Старик

 
Взгляд исподлобья, руки дрожащие,
В них его жизнь – горькая, трудная.
Давно он оплакал годы пропащие,
Что утаила судьба его блудная.
 
 
Листом засохшим с древа осыпался,
Всё уж случилось – ничто не изменится:
Огонь прогорел, золою рассыпался,
Осталось только пеплу развеяться.
 

«Сбежав из тревожного сновиденья…»

 
Сбежав из тревожного сновиденья,
По берегу пруда один я брожу,
Надеясь найти хоть минуту забвенья,
Но только следы на снегу нахожу.
 
 
Безмолвное утро дышит туманом —
Прощается лес с надоевшей зимой…
В молчании долгом и покаянном
Смываю тревогу студеной водой.
 

«Один кивок, одно лишь слово —…»

 
Один кивок, одно лишь слово —
Мир раскололся пополам.
А всё, что было в нем святого,
Потеряно у входа в Храм.
 
 
Настигнет кара иль награда
За то, что недругу солжешь?
Благословенна ли та правда,
Которой друга предаешь?
 

Мы разные

 
Пророчите, что участь незавидна.
Анафема? И в этом вы вольны.
Моя вина пред вами очевидна:
Я просто верую не так, как вы.
 
 
Мы разные. У вас иная ценность —
Не признаете вы других дорог.
Для вас всего важнее церковь,
А для меня на этом месте Бог!
 

«Спросил о жизни. Без подвоха. Просто…»

 
Спросил о жизни. Без подвоха. Просто.
Она ответила, смотря куда-то вдаль,
И я увидел, что за словом «сносно»
Она таит несносную печаль.
 
 
Создателя то шутка иль ошибка,
Или дитя случайного огреха —
Блуждает часто на лице улыбка,
Когда на сердце вовсе не до смеха.
 

«Как жаль, что не помним мы первых шагов…»

 
Как жаль, что не помним мы первых шагов,
Звуков, впервые сложившихся словом —
Своих неуверенных, робких мазков
На полотне, подаренном Богом.
 
 
Один только холст, где-то спрятан эскиз,
Разные краски побед и ошибок,
Минуты песчинками сыпятся вниз,
И с ними мгновения, между песчинок.
 
 
Чтобы в судьбою назначенный час,
Посланец явился бы к нам без печали.
Картина пред ним – завершенный рассказ:
Вечный покров, что себе мы соткали.
 

Сомнение

 
Вечер сбежал беззвучно, безропотно,
Месяц по звездам судьбу ворожил,
А некто невидимый ласковым шепотом
О странных вещах со мной говорил.
 
 
Он обещал от невзгод избавленье,
И призывал всё сначала начать.
Я же нуждался только в прощенье,
И тихо спросил: К чему мне опять?
 
 
Голос затих, пораженный смятеньем —
Так мало просил от меня он взамен:
Новая жизнь! Он сулил возрожденье!
А я сомневался и думал: Зачем?
 

У стен монастырских

 
Сожаления топью бездонною
Тянут вниз, сулят отречение,
А победу, как миф иллюзорную,
Превращают в твое поражение.
 
 
За забором высоким не спрятаться,
Молитвою не откреститься,
Слабость не может раскаяться,
Зато она может глумиться.
 
 
Бегством в полон одиночества
Не обрести искупления.
Лживы бывают пророчества,
Правдивы – лишь откровения.
 

«Я искал этот путь по преданиям…»

 
Я искал этот путь по преданиям,
Среди литургий и грехов,
По книгам и предсказаниям,
По строкам забытых стихов.
 
 
Поклонившись старинному посоху,
Помедлив чуть-чуть на краю,
Я пошел по воде аки посуху —
По плененному стужей ручью.
 
 
Затрещал он с обидой, с упреками:
«Где ты был, пока я замерзал?
Шел сюда ты чужими дорогами,
Вот поэтому и опоздал».
 

Пленники

 
С матом яростным, разухабистым,
Под дождем мы пируем градистым.
Но безрадостна песня застольная —
В веригах душа – подневольная.
 
 
У друг друга не просим прощения
За злобу и унижения:
Тесного стойла пленники —
И лошади, и наездники.
 

Странник

 
Дороги нет и страшно обернуться,
Лишь запах гари, звуки тишины:
Бездомный странник – некуда вернуться,
Да и мосты давно уж сожжены.
 
 
Он опустился молча на колени
И будто бы молитву зашептал,
Но не молился он – считал потери,
И тщетно оправдания искал.
 

«День новый – с полночи или с утра?»

 
День новый – с полночи или с утра?
Где истина? Она среди сомнений.
Зло явится в познании добра:
Чем ярче свет, тем мстительнее тени.
 
 
Ласкают «эго» просьбы и мольбы,
Лелеет страх изящное уродство —
Ущербна страсть без капельки любви,
Как и прощение без благородства.
 
 
Живая плоть похожа на муляж —
Истертых красок порванное время.
Ложатся маски ночью на трельяж,
Уставшие нести чужое бремя.
 

«Струна не лопнула…»

 
Струна не лопнула.
Она скончалась.
Последний звук – спасительный глоток.
Рука повисла.
Медленно разжалась —
Упал на землю старенький смычок.
 
 
А рядом скрипка.
Всё она сказала.
Молчание.
Мертва без скрипача.
Лишь полузвук – то музыка рыдала.
Прощалась, угасая, как свеча.
 

Метка на века

 
Волшебник, шепчущий заклятье,
Собою небо заслонял,
А рядом грех в шикарном платье
К себе опять меня склонял.
 
 
Признаюсь – я легко поддался,
Растаял в сладости греха.
А он счастливый рассмеялся,
Оставив метку на века.
 

Шлепок по воде

 
Дремотно. Ни всплеска. Ни дуновений.
Пробует силы морозец осенний.
Безысходность сковала тихий рассвет —
Ей подчинились и тени, и свет.
 
 
К холодной воде рука прикоснулась —
Озерная гладь чуть-чуть встрепенулась:
Эхом откликнулся в чьей-то судьбе
Детской ладони шлепок по воде.
 

Грех слепоты

 
Пришел в обитель в поисках спасенья,
Дорогой торной, скользкою, впотьмах.
Я жаждал чуда! Света! Откровенья!
Но смог услышать только звон в ушах.
 
 
Он был живым, похож на колокольный,
Сорвавший голос сотни лет назад —
Веками сей народ опустошенный
Бредет толпою прочь от райских врат.
 
 
Грех слепоты, проклятье заблуждений,
Ужасный крик не будит вечный сон.
Кровь на земле от жертвоприношений,
Всё тише звон. Всё громче скорбный стон.
 

Сумасброд

 
Неисправимый, вечный сумасброд —
Ни перед кем не стану преклоняться,
Себе я сам построил эшафот,
Решив на нем с судьбою обвенчаться.
 
 
Я знаю, что не будет горьких слез,
Не будет почестей и поминаний,
Когда покину царство лживых грез,
И скроюсь в мире искренних признаний.
 

«Опять тропинки грустью зашуршали…»

 
Опять тропинки грустью зашуршали,
Рисует осень краской золотой,
Лес околдован запахом печали
И опоён прохладной чистотой.
 
 
Чуть слышны вздохи вязов задремавших,
Я выучил давно их наизусть:
Опять листва слетит с ветвей уставших,
И под ногами обратится в грусть.
 

Тучи

 
Осенней ночью звездною и тихой
Холодный ветер зашумел листвой,
И тучи вмиг ордою страшной, дикой
Пленили небо мглою и тоской.
 
 
Ни звук, ни свет сквозь них не проникали,
И я спросил, когда весь мир затих:
Собой те тучи звезды закрывали?
Иль прятали меня от них?
 

Она увядает

 
Она увядает. Когда-то прекрасная астра —
Года осыпаются, как лепестки.
Словно звезда, что тихонько угасла,
Спрятавшись в русле иссохшей реки.
 
 
Напрасно мечтала о водопаде —
Достался лишь дождь. Короткий. Скупой.
Она увядает с усмешкой во взгляде,
Смирившись, что мир поражен слепотой.
 

Проступок

 
С клена сорвался лист золотой —
Он опускался так грустно, растерянно,
Вот также когда-то рядом со мной
Упал лепесток тюльпанного дерева.
 
 
Смешалось тогда всё в малом проступке —
Отражение видел взгляда чужого.
Я каюсь с тех пор в той ничтожной уступке,
Меня обратившей в кого-то другого.
 

«Мельчают души, с ними мир мельчает —…»

 
Мельчают души, с ними мир мельчает —
На всех пришедших просто не хватает.
Людей всё больше на земле усталой,
И делят души по частице малой.
 
 
Уходят лучшие на небеса до срока,
Да только в этом, видно, мало прока:
Одна душа на сотни разрывалась,
Но есть, кому и крохи не досталось.
 

Никчемный сторож

 
Изображение под толстым слоем пыли —
Вся мудрость мира в прерванном мазке:
Всё уместилось в стертой полубыли,
В одной слезе, иссохшей на щеке.
 
 
Почти вся жизнь – чтобы понять утрату,
Услышать боль в униженной мольбе.
Никчемный сторож. И не только брату.
Плохой я сторож сам себе.