Текст книги "За несколько стаканов крови"

Глава 7
Дорога на Шинельино

Хмурий Несмеянович набросил отрез ткани на посох и, сев спиной к бортику, принялся перевязывать царапину на плече, неглубокую, но обильно кровоточившую.

– Пронесло, – выдохнул он. – А ты, видать, везучий, корнет! Не во всем, конечно, но так оно всегда и бывает. Бумагу тебе выправить не успели, зато жив остался, и меня опять выручил. Так что не расстраивайся – это важнее…

– Да я не расстраиваюсь, Хмурий Несмеянович, – прикрыв глаза, ответил Персефоний.

Он оглянулся на возницу, принюхался к исходящему от него запаху и убедился в верности сразу мелькнувшей у него догадки: тот был берендеем. Упырь нервно хмыкнул. Если бы Ляс успел рассмотреть возницу, навряд ли попытался бы напасть на него. С медведями-оборотнями шутки плохи.

– Оторвались вроде? – прогудел возница, переводя лошадей с галопа на рысь. – Хорошо. Куда едем-то, судари?

– Как сказано: до Шинельино прямиком, а от Шинельина на Носовский объездной тропой.

– Ну а там – доколь?

– Там и узнаешь, – отрезал Тучко.

Берендей недовольно поворчал себе под нос, но больше расспрашивать не стал.

– Хмурий Несмеянович, кто такой этот Эргоном?

Тучко помедлил, вынул кисет и начал вертеть самокрутку.

– Опасный человек, – заговорил он наконец. – Самый опасный из всех, кого я встречал. В войну при каждой бригаде имелись звенья иностранных наемников. В моей главой такого звена и был Эргоном. Все они, конечно, были соглядатаями: умные головы на Западе хотели знать, на что тратят деньги, поддерживая бригады герильясов. Но, кроме того, еще отличные бойцы и толковые командиры, и Эргоном, пожалуй, был лучшим из них. Звено у него было небольшое, всего девять разумных: он сам, еще двое людей – один отличный рубака, другой искусный маг – потом еще гном Гемье и эльф Васисдас, которых ты помнишь, и четверо фэйри-карликов.

– Любопытно, – заметил Персефоний. – Что-то мне это напоминает. Прямо как в легенде.

– А ты как думал! – отозвался Тучко, раскуривая самокрутку. – Таких парней хлебом не корми, дай только примазаться к какой-нибудь легенде. Хочешь верь, хочешь не верь, а на мозги это действует со страшной силой. Особенно на мозги, не отягощенные знаниями, как выражался наш повар – а он знал, что говорит, в мирное время библиотекарем был. Иному юнцу достаточно намека на легенду, случайного совпадения – самого поверхностного, как раз по мере знаний, и готово, он уже верит во все. Видал бы ты, как трепетали иные мои сопляки, когда эти девять мерзавцев гордо именовали себя братством! Однако чего не отнять, того не отнять: драться умели. Потом, по счастью, легенда рухнула. Маг и боец погибли, карлики слиняли, прихватив кое-что из трофеев. Вот только мозги прочищать было поздно. К тому времени другие легенды пошли рушиться, поважнее… – вздохнул он.

– Правда, далеко не все это поняли, – подал вдруг голос возница. – Ты ведь это хотел сказать, бригадир?

– В общем, да, – помедлив, кивнул Тучко. – По совести сказать, ты один понял все по-настоящему, Яр. До сих пор не знаю, почему ты вообще с нами оставался.

– Чего тут думать? – отмахнулся берендей. – Во-первых, я присягу давал. Хоть и сдуру, но присягами не бросаются. А во-вторых… ты без меня таких бы дел наворотил…

– Тоже верно, – сказал Тучко Персефонию. – Яр меня много раз от греха спасал. Лютовать не давал… Даже этих, «братство» это наемное, одергивать умел – у него-то и я научился.

На минуту воцарилась тишина. Персефоний глядел на широкую спину берендея, скалой закрывавшую залитое лунным сиянием небо, и дивился про себя, до чего пестрое было у Тучко войско.

– Слышь, бригадир! Может, скажешь все-таки, что у тебя за беда стряслась? Знаешь ведь: если дело стоящее, так я с тобой пойду.

– Да нет, Яр, то-то и оно, что дело так себе. Не то чтобы совсем уж дрянь, а так…

– Не за идею, часом? – осторожно спросил берендей.

– Нет! – хохотнул Тучко. – Хватит с меня идей.

– Это хорошо. На идеи у тебя никогда чутья не было. Впрочем, кто бы говорил…

Они опять помолчали. Лес сомкнулся уже с обеих сторон дороги, из-под деревьев несло сырой прохладой и пряными запахами, в которых терялся табачный дым. Еще под крышей брики витал запах меда, от которого странным образом делалось тепло на сердце.

Персефоний любил мед – в нем было что-то от солнца.

Хмурий Несмеянович курил, лежа на боку и стряхивая пепел на жесткую ладонь: дно повозки было устлано сеном. Дотянув самокрутку до пяточки, он щелчком выбросил окурок на дорогу. Персефоний проводил взглядом красный огонек. Тучко потянулся и улегся вдоль левого бортика.

– Яр! Ты вообще-то как устроился?

– Недурно.

– Жену нашел?

– Нашел.

– Как она?

– Теперь хорошо.

Персефония спокойный тон обманул, а Тучко напрягся.

– Ты выразись пояснее, звеньевой!

– Куда яснее-то? Там всем хорошо…

Хмурий Несмеянович глухо выругался.

– Зачем так, бригадир? Все там будем. Могилку я ей справил, службу отстоял… Потом было к старикам махнул, но они, сам понимаешь, теперь в другой стране, а мне там… Да и скучновато у них. Простите, говорю, а я там, в Кохлунде, себе местечко присмотрел. Вернулся. Вот, пасеку завел. Еще раз жениться надумал.

– Ну вот, а сам говоришь: «С тобой пойду, только скажи»… Куда тебе от невесты? Берендейка?

– Не. Русалка вдовая.

– Хороша?

– Спрашиваешь! Ну, вот тебе и Шинельино. Теперь, значит, на объездную дорогу?

Лес расступился, открыв уютную речную долину. Звезды качнулись и поплыли вправо: брика заворачивала на дорогу, которая бежала по краю долины, ей пользовались во время разливов. Из селения ее видно не было.

– А то смотри, бригадир, может, завернем ко мне? Медовухой угостимся.

– Забудь… Эй, ты что, хочешь сказать, где-то поблизости обосновался?

– Да прямо за Носовским хутором, на Бульбине.

– Проклятье! А ну, поворачивай в Шинельино! Лучше уж там наследим…

– Да брось ты, бригадир. Ребята меня не видели. Только Ляс признал, когда с ножом запрыгнул, только он, я думаю, другим не скажет.

– Он не скажет… А все равно, нечего тебе со мной светиться, когда на хвосте Эргоном сидит. Вот как мы сделаем: ты мне брику оставишь и потопаешь домой, а я в Шинельине отмечусь без тебя и дальше двину. Места-то не чужие, знакомых тропок предостаточно.

– Реквизируешь, значит, бригадир?

– Ну нет, до такого не докатился! Меняю на денежные знаки, имеющие хождение.

Тучко сел, подтянул к себе мешок и, порывшись в нем, вынул несколько перетянутых резинками пачек.

– Персефоний, – попросил он, впервые назвав упыря по имени, – помоги отсчитать, а то ни пса не вижу. Во что ставишь свой тарантас, Яр?

Повозка остановилась и покачнулась, когда берендей повернулся лицом к пассажирам.

– Непростой вопрос! Ежели в наших независимых дукатах, так сам понимаешь…

– Понимаю. У меня тут кой-какая валюта припасена, есть понты стервингов, мурки, хранки, дуллеры – всего понемногу.

– Да лишь бы не купюрами, – усмехнулся берендей.

– Не понял.

– Купюры, говорю! Купюров не надо.

– Обратно не понял. Монетами, что ли, хочешь? Так монет мало, если что…

– Нет, он про новые деньги говорит, – сказал Персефоний. Лицо Тучко приняло такое выражение, будто он слушал анекдот, рассказываемый заикой. – Вы что, не знаете? У нас же новые деньги ввели.

– Забавная шутка…

Яр, покопавшись во внутреннем кармане своего мехового жилета, вынул хрустящую ассигнацию и протянул Хмурию Несмеяновичу:

– Вот, полюбуйся. Прихватил одну, везу соседей посмешить.

Тучко чиркнул спичкой и рассмотрел пеструю бумажку с накладывающимися друг на друга профилями Викторина Победуна, Дульсинеи Тибетской и Перебегайло. Среди массы завитков и разнообразных символов можно было различить надпись: «1 купюр».

– Так это не шутка? – неуверенно спросил бывший бригадир.

Персефоний вынул из кармана ассигнацию номиналом в «2 купюра» и тоже дал посмотреть Тучко. Тот почесал в затылке.

– Эва как… Вот что называется «отстать от жизни». И давно ввели?

– На прошлой неделе, – ответил Персефоний.

– А больше ничего не вводили?

– Как же не вводили? – отозвался Яр. – Ввели партийный налог. И этот, как его, налог на добавленную стоимость.

– Еще ввели плакат «Накручина – знамя свободы Востока и Запада!» – добавил Персефоний.

– Видал, все улицы им заклеили, – сказал Хмурий Несмеянович. – Больше ничего? Ну, после новых денег это мелочи, можно сказать, спокойная неделя.

– Еще ввели моду на значки «Маститый вечевик», – сказал Персефоний.

– Розовые такие? Их я тоже видел, только так и не понял, что они означают и за что их дают.

– Означают они огонь, горящий в сердце каждого любителя свободы, а дают их за один купюр или пригоршню дукатов, – пояснил Персефоний. – Иностранцы покупают охотно. Вместе с розовыми платками и шарфами. А, еще в газетах писали, что закончена работа по восстановлению творческого наследия Гигеля, и в школьную программу уже ввели его повесть «Томас Бильбо».

– Как-как? – переспросил Хмурий Несмеянович.

Персефоний повторил. Хмурий Несмеянович выругался.

– А я вот, как мед распродал, в театр сходил, – поделился впечатлениями берендей. – Тоже новая постановка – по повести Гигеля «Вой».

– Ну и как?

– Мне не понравилось. Разврату много. Еще песню ввели «Если в колодце воды не хватает, значит, имперцы ее выпивают». Да, про математику слышал: разрешили делить на ноль и… что-то про число «пи», запамятовал.

– Это не прошло, – заметил Персефоний. – Было предложение, – объяснил он неуклонно шалеющему Тучко, – чтобы число «пи» равнялось трем и пятнадцати, но депутаты не увидели разницы и предложение отклонили. А вот в историю поправки ввели.

– Тогда уж скажи: поправки в поправки, – сказал Хмурий Несмеянович. – От истории там уже давно ничего не осталось.

– Да, так вернее. Значит, имперцы слезли с веток не в одиннадцатом, а в тринадцатом веке, а Кецалькоатль был накручинцем Куценко.

– А еще, – подхватил берендей, который, похоже, в своем медвежьем углу был не так уж оторван от жизни, – ввели заморскую игру гольф и…

Однако Хмурий Несмеянович воскликнул:

– Стоп, стоп, стоп! Придержите коней, хлопцы. Стало быть, суммируя полученные данные, делаем вывод: в независимом графстве все идет, как и шло. Так?

– Так, – переглянувшись, признали Яр и Персефоний.

– Значит, кроме новых денег, ничего особенного не случилось. Вот и не морочьте мне голову, а то сейчас забросаете газетными передовицами типа «Верка Суржик – переодетая женщина».

– Что, правда? – встрепенулся берендей.

– Не знаю, не проверял, – съязвил Тучко. – И можешь поверить: если выпадет случай, проверять не стану. Это как с механическим соловьем: поет – и хорошо, а как устроено – не твое собачье дело.

– Шути, как хочешь, бригадир, а я вот не пойму, зачем такая бурная деятельность, – вздохнул Яр. – Им ведь царствовать от силы год осталось, а ты хоть школу возьми – они же целое поколение коту под хвост пускают.

– Ну, звеньевой, насчет года ты поторопился, – усмехнулся Хмурий Несмеянович. – Кохлунд, конечно, всего лишь графство, пусть и немаленькое, а Западу вся Накручина нужна. Так что пару лет наши вожди еще вполне способны протянуть, если только не перегрызутся у всех на глазах.

Берендею еще было что сказать, но едва он открыл рот, как Хмурий Несмеянович резко выпрямился:

– Так, все, кончай перекур, начинай приседания. Триста понтов стервингов покроют стоимость брики и лошадей?

– С лихвой, – ответил Яр.

– Персефоний, отсчитай триста. Лихва за беспокойство пойдет.

Упырь отсчитал ассигнации и протянул их берендею. Тот долго возился, упрятывая деньги во внутренний карман, потом вздохнул:

– Значит, до встречи, бригадир?

– До встречи.

– Будь здоров, Персефоний, – сказал берендей, спускаясь с передка. – Удачи вам обоим.

Он отвернулся и зашагал по залитой лунным светом дороге. Тучко пересел на его место, взял вожжи и, развернув повозку, направил ее к Шинельино.

– Теперь с тобой давай решать, – сказал он. – Сам понимаешь, насильно я тебя не держу. Но видишь, как дело оборачивается: там, за спиной, сейчас погоня, и, если с парнями сам Эргоном, стряхнуть ее с хвоста будет непросто. Тебя со мной видели, и назад идти попросту опасно.

– Я понимаю. Действительно, просто так рисковать глупо. Если вы не против, я сделаю часть пути с вами, а там видно будет.

– Вот и договорились. И если где по дороге попадется нотариус, обязательно справим тебе соглашение. А то получится, я слово дал и не сдержал. Не годится.

Он шевельнул вожжами, и лошади побежали быстрее. Вскоре повозка въехала в Шинельино – сонное и дряхлое местечко, из последних сил поддерживающее видимость достойной жизни. Даже собаки здесь брехали боязливо.

Постоялого двора в Шинельино не было, но в доме старосты свет загорелся, еще когда брика миновала околицу. Навстречу приезжим вышел сам староста. Назвался он Дакакием Зачтожьевичем. Это был мятый и всклокоченный мужчина маленького роста, согнутый не то заботами, не то рефлекторным почтением ко всем, кто выше его; тем не менее взгляд имел чистый, и в глазах как будто светился какой-то каверзный вопрос, на который очень не хотелось отвечать.

С ним вышли домовой и овинник, похожие на хозяина, как зеркальные отражения.

Тучко извинился за поздний визит и попросил продать ему мешок овса для лошадей. Староста распорядился, овинник принес мешок, домовой помог ему погрузить ношу и принял деньги.

– А не найдется ли горилки, хозяин?

– Простите, сударь, не держим-с.

– Жаль. Ну, бывай, Дакакий Зачтожьевич! Извини, что поднял среди ночи.

– Что вы, сударь, никакого беспокойства, мы и не ложились еще…

– От Лионеберге до Майночи путь неблизкий, надо запастись.

– Конечно, конечно-с…

– Тут вслед за мной еще приятели должны подтянуться – вернее всего, завтра с утречка. Ты их не пропусти, Дакакий Зачтожьевич, и, если с пути собьются, направь, так и скажи: мол, сам Хмурий Несмеянович просил передать, что направляется в Майночь, и пускай догоняют как хотят. Запомнил?

– Не беспокойтесь, сударь, все как есть запомнил, так и передам-с…

– Ну, с тем и прощай!

Тучко тронул коней с места, и вскоре убогое Шинельино навсегда осталось позади.

Минут двадцать брика ехала по столбовой дороге, потом Тучко свернул на малоезжий проселок. Последовали еще два поворота, во время которых даже Персефоний потерял направление. Окольные дорожки вились и вились, однажды где-то слева между ветвей мелькнул желтый огонек в окошке, но тут же исчез за частоколом осин и берез, однако Хмурий Несмеянович его приметил и вскоре сделал еще один поворот.

Спустя немного времени деревья расступились, и Персефоний по звездам установил, что они держат путь на северо-запад. Повозка затряслась по кочкам разъезженного проселка. Проплыло по правую руку какое-то селение, и вот раскинулся перед путниками широкий шлях.

Хмурий Несмеянович зевнул, посмотрел на небо – до рассвета оставалось еще часа три – и сказал:

– Твоя очередь, корнет. С лошадьми управишься?

– Полагаю, да.

– Вот и садись на мое место. Нам пока вперед и вперед.

Он перебрался в повозку, отыскал под сеном какую-то мешковину, завернулся в нее и мгновенно заснул.

Персефоний правил, пока не зарозовела заря. Приметив ручей недалеко от шляха, он остановил повозку, напоил усталых лошадей, засыпал им в торбы овса и разбудил бывшего бригадира, только когда из-за деревьев брызнули первые лучи солнца, больно хлестнув по глазам.

Последним, что он услышал перед тем, как предаться забвению, завернувшись в ту же мешковину с головой, был стук копыт. Хмурий Несмеянович снова тронулся в путь, не дав лошадям полноценного отдыха: опасался, что Эргоном медлить не станет.

Глава 8
Эргоном строит планы

Хмурий Несмеянович не лукавил и не льстил себе, когда думал, что редко ошибается, но на этот раз он ошибся. Когда утром его преследователи достигли Шинельина, Эргонома с ними не было.

Бригадир не мог знать, что пути их пересеклись по чистой случайности. Человек, которого он не без оснований считал самым опасным из всех, кого встречал в своей жизни, не стремился поддерживать связи с бывшими соратниками и в предместье прибыл совсем по другим делам. Однако, приметив знакомых герильясов и смекнув, что означает их активность, решил не проходить мимо.

Упустив бригадира, бойцы, наскоро посовещавшись, решили отправиться вдогон и немедленно взялись за дело: кто пошел искать лошадей, кто – собирать припасы. Эргоном немного послушал их, стоя в тени, а потом вернулся на постоялый двор.

Побоище уже закончилось. Общий зал был завален телами – преимущественно скупщиков и поджигателей, однако кое-кто из домовых тоже нашел здесь свою смерть, и почти все были ранены. Под стоны едва ли что-то соображающего хозяина, которого так и не смогли увести члены семьи, домовые перевязывали раны и вполголоса обсуждали, что станут говорить, когда прибудет полиция.

В дальнем углу за столом сидел нотариус Вралье и консультировал влюбленных призраков.

В углу напротив Гемье и Васисдас пили пиво и дулись друг на друга. Эргоном подошел к ним, перешагивая через тела и лужи крови, которые казались черными. Движения его были исполнены кошачьей грации.

При всей его видной внешности Эргонома сложно было назвать красивым. В нем было чуть-чуть величия, чуть-чуть мужественности, чуть-чуть утонченности, но всего – именно по чуть-чуть и недостаточно для целостного впечатления. Одно не вызывало сомнений: этот человек – прирожденный убийца.

– Что нового? – спросил он, подсаживаясь.

В отличие от своих соратников по звену, Эргоном очень хорошо говорил по-накручински.

– Только то, что ти предсказаль, – ответил гном, широким жестом указывая на царящий вокруг разгром. – Домовие действительно перебили скупщьиков…

– Я вижу, – с превеликим терпением ответил Эргоном и, понизив голос, добавил: – Я спрашиваю: вы сумели сделать то, что я вам советовал?

– Я, я! – кивнул Васисдас. – Ми хотили внис, пока тут шум. В трьох ясчиках дейстфительно биль тапак, а в четфьортом…

Эргоном остановил его жестом: хотя все вокруг заняты своими делами, незачем говорить вслух. Он и так отлично знал, благодаря какому именно зелью прославился этот постоялый двор.

– Погрузили уже? – спросил он.

– Уи. Но куда вьезти? – спросил гном.

Эргоном, не торопясь ответить, встал на ноги.

– Ну, так идем отсюда, – позвал он сообщников.

Покинув постоялый двор, они направились в глухой закоулок, где эльф и гном поставили нанятую в городе бричку. Ящик с похищенным наркотиком стоял в ней, прикрытый рогожей.

– Что по ходу скрысили? – бесцеремонно поинтересовался Эргоном, прислонившись к бортику и набивая трубку из кисета.

Его собеседники сделали возмущенные лица, но потом сознались в попутной экспроприации из подвала «Трубочного зелья» двух бутылок коньяка, одной вина и одной – уксуса (взятой по ошибке), а также трех пачек табаку, которые гном бесхитростно набил себе за пазуху.

Эргоном покачал головой, велел Васисдасу вытащить коньяк, выбил пробку и отпил прямо из горлышка. Эльф, явно сознавшийся далеко не во всем, постарался вернуть разговор в прежнее русло:

– Так кута фести ясчик? Не успеем ше! Сейтшас са прикатиром погонимся!

– Ох, бригадир, бригадир! – вздохнул Эргоном. – Столько возни… По правде сказать, плюнул бы я на него.

– Как – плюнуль?

– Сатшем плеваль?

– Да затем, что есть дела поважнее. Крупная игра намечается… Так уж и быть, скажу, – решил он. Эльф и гном тотчас придвинулись к нему. – Запад выделяет Кохлунду деньги на перевооружение. И неплохая собирается сумма, за нее в правительстве будет большая драка. Выиграет тот, что предложит наилучший план перевооружения. У меня хорошие связи в команде господина Перебегайло, и я могу это дело провернуть. У остальных планы – как сделать перевооружение самым дорогим. А у меня есть план, как сделать его достаточно эффективным, чтобы обеспечить дальнейшие инвестиции. Вы мне в этом деле еще понадобитесь.

– Полити́к… – поморщился Гемье. – Эргоном, это же нье наш профиль…

– Крясное это тело… – поддержал его Васисдас, правда, без ярко выраженного отвращения.

– Я понимаю, что тырить хлам по подвалам легче, а грабить на большой дороге приятнее, – презрительно сказал Эргоном. – Но настоящих денег так не получишь.

– Уи, я все понимаю, но пойми и ти, Эргоном: я просто люблю наше дело. Давай, как прежде, сколоти́м бригаду… Ты видель домових – вот тебе уже готовие коротишки! Берьем четверых, ищем пару человьеков и – нас ждут великие дела! Эргоном, что есть лучше, чем крепкий бридага?

– Лучше, чем крепкая бригада, мой верный друг? Есть кое-что, например, обеспеченная старость.

Гемье нервно дернул плечами. Гномы живут вдвое дольше людей, но ему было уже под девяносто, и, несмотря на характерный для закордонцев легкий нрав, леденящий призрак старости уже порой мерещился ему в одиночестве бессонных ночей.

Зато Васисдас, которому старость грозила от силы лет через двести, безоговорочно поддержал Эргонома:

– У нас кофорят: копи на пенсию смолоту.

Под давлением аргументов гному оставалось только признать:

– Уи, конечно… ви прави… Но как же бить с бригадьиром?

Тень сомнения легла на чело Эргонома.

– Не хотел бы я время тратить, – вздохнул он. – Тучко, конечно, основательно сдал в последнее время…

– Мне так не показалось, – проворчал гном, и они с Васисдасом невольно переглянулись, вспомнив, как не осмелились прошлой ночью войти в дом, содрогавшийся от звуков яростного боя.

Эргоном, без труда угадав их мысли, наградил обоих насмешливым взглядом. По-настоящему он был не в претензии на подельников за тот провал, ведь они провалили не его приказ. Напротив, был рад, что не стали рисковать жизнями – в ту минуту никто еще не мог представить, что на бригадира снизойдет дух милосердия.

– Сдал! – убежденно повторил Эргоном. – Если кто-то заботится о жизни тех, кто хочет его убить, значит, о грехах задумался, а это для разумного все равно что сразу лечь да помереть. Тучко сломался, чует, что ему конец, вот и чудит. Начинаю понимать, чем он занимался с того дня, как бригаду бросил.

– И тшем? – спросил эльф.

– А ничем. Сидел где-нибудь в лесу на пне да клял судьбу. Тем не менее охотиться за ним – дело хлопотное и рискованное. То есть совершенно для нас не подходящее. Нас теперь должна заботить политическая борьба, а не авантюры.

– Я тебья не понимаю, Эргоном, – покачал головой Гемье и выразительно посмотрел на бричку. – Говорьишь – полити́к, но настояль, чтобы ми приехаль сюда…

– Это ты пока еще в политике не разбираешься, – снисходительно усмехнулся Эргоном. – Я ведь говорил: мы выехали в предместье, чтобы провести социальный мониторинг… – Он осекся: как-то слишком уж внимательно слушали его подельники. Эргоном понял, в чем дело, и вздохнул: – Да, а грамотность-то надо повышать, не дай бог, вы мне прилюдно мониторинг с мародерством перепутаете. В общем, официально мы тут с населением беседовали, а это, – он кивнул на бричку, – это нам понадобится на представительские расходы… на взятки, – популярно объяснил он. – С другой стороны… Ах, черт возьми, с другой-то стороны, наш бригадир – лакомый кусочек!

Гемье и Васисдас терпеливо ждали окончательного решения, а Эргоном никак не мог его принять. Намерение стать политиком отнюдь не было поколеблено, и путь этот оставался самым разумным. Он видел вокруг бездну примеров, когда всякий, не желающий работать ни в поле, ни у станка, но при этом не имеющий ни талантов, ни образованности для любого рода интеллектуального труда, объявлял себя политиком – и это никого не удивляло. В такой среде Эргоном, с его цепким умом и богатым жизненным опытом, легко мог сделать блестящую карьеру.

Но очень уж большой куш обещала удача в непростом деле поимки бригадира!

– Уж представительскими расходами его наследство обеспечило бы нас надежно! – размышляя вслух, проговорил Эргоном. Наконец он решился: – Ладно! Самое главное сейчас – не допустить, чтобы герильясы своего добились. Тогда мы просто приведем как-нибудь на то самое место толкового мага…

– Ох, Эргоном, не ми одни так думали, но пока что никому не удалось, – засомневался Гемье.

– Конечно, не удалось: маги такого уровня на дороге не валяются! Вот как раз в правительстве я и надеюсь отыскать подходящего. Но раз уж Тучко не проявил благоразумия и не удрал из графства, парни вполне могут исхитриться загнать его в угол. Вот этого допустить нельзя. Поэтому сделаем так: отправляйтесь-ка вы с герильясами. Постарайтесь разбередить Ляса, чтобы он обязательно Хмура шлепнул. Ну а если другие не дадут лешему этого сделать и приведут Хмура на место раньше, чем я появлюсь или дам о себе знать… Тогда, несмотря ни на какой риск, кончайте бригадира и сматывайтесь. И раз уж вы за это дело взялись, лучше вам меня не разочаровывать. Все понятно? Тогда дуйте к герильясам, думаю, они уже снарядились.

Эргоном запрыгнул на облучок и вдруг спросил:

– Да, кстати, надеюсь, вы карманы набили не для себя, а на продажу?

– Коньечно!

– Само сапой!

– Это раньше как-то не обсуждалось, так что на всякий случай говорю: если замечу, что кто-то из вас на дрянь польстился, убью на месте.

Он взялся за поводья и направился в Лионеберге, оставив подельников провожать грустными взглядами бричку, заваленную барахлом, которым они разжились во время мероприятия, так и оставшегося для них «социальным мониторингом».

Эргоном без спешки катил по дороге и старался сосредоточить мысли на предстоящей политической игре, но это оказалось не очень легко. До вчерашнего дня он не вспоминал о бывшем командире. Когда Тучко исчез, вместе с ним исчезли бригадные списки: то ли он забрал их с собой, то ли вообще уничтожил в каком-нибудь порыве самоистязания – Эргоном не интересовался. Если остальные бойцы в большинстве своем ругательски поносили бригадира лишь за то, что они теперь не могли претендовать на преференции, обещанные кохлундским правительством для герильясов, то новоиспеченный политик был только рад. Отсутствие документов давало свободу маневра и позволяло при необходимости обзавестись любым прошлым в зависимости от обстоятельств. Для политика это большой плюс.

Сказать по правде, обнаружив, что Тучко не канул в небытие, а вернулся и тотчас попался на глаза рассерженным сослуживцам, Эргоном в первую очередь подумал именно о документах. Но уже в следующую минуту, конечно, сообразил, что списки никого из герильясов не интересуют. Какие, к черту, списки, когда можно схватить бригадира и привести его в Купальский лес – обязательно живым и желательно беспомощным, а уж там любой ценой вырвать у него секрет…

Эргоном криво усмехнулся. Хотел бы он поглядеть на лица герильясов, если они схватят Тучко, а тот им ничего не скажет. Трудно поверить, чтобы человек выдержал все, на что способна изощренная фантазия борцов за независимость, но Тучко упрямый, с него станется.

«Ну ладно, я сделал, что мог, а теперь – как карта ляжет», – сказал себе Эргоном, еще раз обдумав создавшееся положение. Эльф и гном, конечно, обалдуи, однако дело знают. То, как они оплошали подле заброшенного дома, не более чем случайность. И то сказать – появление упырька из Лионеберге было полной неожиданностью. Он ведь и самому Эргоному ухитрился помешать, так что нагоняй от своего вожака Гемье и Васисдас получили вполне умеренный.

Подвести Эргонома они не посмеют, а значит, Тучко все равно что мертв. Герильясы остаются ни с чем, а Эргоном, проникнув в высшие круги власти, рано или поздно найдет достаточно квалифицированного чародея. Но для того чтобы привлечь на свою сторону подобного союзника и не ждать от него предательства, нужно срочно приводить в исполнение свой план и становиться значимой фигурой в плеяде политических деятелей Накручины.

Рассуждая таким образом, Эргоном все-таки заставил себя выбросить бригадира из головы…

Конечно, не зная всего этого, Хмурий Несмеянович не мог предположить, что Эргоном не возглавит погоню за ним.

Однако следует отметить, что и Эргоном, в свою очередь, заблуждался, не подозревая, что уже через пару дней охота на бывшего бригадира станет для него задачей номер один.