Текст книги "Петербургский сыск. 1870 – 1874"

– Я много знал людей с таким именем. Кто конкретно: Кочетов, поручик, Иванов, присяжный поверенный…

– Нет, меня интересует Ваш тезка Хлестаков.

– Ах этот, – пожал плечами, – встречались несколько раз, по—моему, в купеческом клубе да на Михайловской.

– У Александра Палыча?

– У него родимого.

– Приятный человек Сергей Иваныч, да в армии приключилась с ним нехорошая история, в связи с чем вынужден был выйти в отставку в чине, если не ошибаюсь, поручика. Он интересовал меня мало, только из—за фамилии. Оказалось, что мы не родственники.

– Вы у него бывали дома?

– Один– два раза, простой визит вежливости.

– А он у Вас?

– Бывал, но у нас не было ни общих знакомых, ни совместных интересов, кроме игры, в которой каждый за себя.

– Понятно.

– У Вас еще есть вопросы? Я, видите ли, спешу, дела.

– Вы собираетесь в ближайшие дни покидать столицу?

– Нет, в мои планы это не входило.

– Тогда Вы свободны.

– Спасибо, я могу получить свои вещи.

На душе было мерзко, чувствовалось неприятное опустошение, словно внезапно покинули силы. Хлестаков прав. Против него абсолютно ничего, кроме косвенного, что мог знать обворованных, что завитушки букв могут напоминать его почерк. Дома он не хранит драгоценностей, только наличные безымянные деньги, грима и иных театральных принадлежностей уже нет. Можно, может быть, найти кусок веревки, от которой отрезана часть, но предусмотрительность данного человека вызывает уважение. Туфли – это крайность, а не небрежность и его переодевание – явная попытка уехать из столицы, хотя бы на время, а это в свою очередь значит, что чувствует он в чем—то слабину, есть тонкое место. Но где? Надо время, а его к сожалению не хватает, но и оно может сыграть на руку. Наш драгоценный знает, что против него у сыска ничего нет, здесь может произойти самоуспокоение, и тогда неизбежны ошибки, а я, как завзятая борзая, только этого и жду.

В середине дня Иван Дмитриевич приказал подать пролетку.

– Надо навестить нашу безутешную вдову, – ответил на немой вопрос Жукова.

Альбина в черном накинутом на плечи платке выглядела не загнанной, как в прошлый раз, а посвежевшей, словно смерть мужа пошла ей на пользу.

– День добрый! – поздоровался Путилин и вошел в прихожую.

– Проходите, – с улыбкой произнёсла вдова.

В гостиной Иван Дмитриевич посмотрел по сторонам, словно прикидывая, куда положить шляпу, но так и остался держать ее в руках.

– Я вот по какому вопросу, – начал он, – не все мне в прошлый раз рассказала.

– Все, – искренне удивилась Альбина, – что Иван меня в могилу хотел с ребенком свести, это я сейчас поняла, а больше и добавить нечего.

– Хорошо. Когда Сорокин изменился?

– Он всегда такой был, я не замечала. Вот с месяц он стал, словно не в себе, заговариваться, сам себе бормотал что—то под нос.

– И так до последнего дня?

– Нет, – задумалась, теребя платок в руках, – а неделю тому, повеселел, мол, скоро все изменится и улыбался, ну как—то не хорошо что ли.

– С неделю?

– Около.

– А больше ничего?

Альбина старалась не смотреть Путилину в глаза.

– Тогда же я шла в лавку и заметила, как Иван прячется в подворотне. Я не стала к нему подходить, а он следил за хорошо одетым господином с тростью в руках.

– Так– так.

– Господин вышел из дома, что на углу Коломенской и Кузнечной, пошел к Невскому, где зашел в новую ресторацию. Иван его прождал, пока тот не вышел.

– Вы узнаете этого господина?

– Узнаю, через день я снова видела, как он шел за господином по пятам.

– В тот день, когда исчез Иван, он выгнал Вас из дому?

– Да, ту ночь я провела у Ирины.

– Так, – Путилин повернулся к Михаилу, – езжай за Дмитрием Львовичем и ко мне в кабинет. – А Вам, любезная Альбина, придется тоже проехать, но уже со мною.

Дмитрий Львович, не здороваясь с хозяином кабинета, вальяжным шагом прошел и сел, закинув ногу за ногу.

– Господин Путилин, я спокойный человек, но не терплю, когда мои планы рушат полицейские ищейки.

– Прошу извинить моих сотрудников, но они выполняют мои указания, так что жаловаться надо на меня.

– Я непременно воспользуюсь Вашим предложением.

– Раз я Вас побеспокоил, то позвольте воспользоваться случаем и задать несколько вопросов?

Хлестаков благосклонно склонил голову в знак согласия.

– Когда Вы в последний раз виделись с Сорокиным?

– Вчера в купеческом клубе мы сидели за одним столом, – не дрогнула ни одна черточка на лице, и голос звучал ровно без напряжения, – если Вы имеете в виде Прохора Ивановича?

– Нет, к сожалению не его.

– Тогда не знаю, что добавить.

– Ваш же знакомец Иван Спиридонович?

Дмитрий Львович сделал вид или задумался на самом деле.

– Нет, с таким именем я Сорокина не знаю.

– Как же так? Вы у него и дома бывали на набережной Обводного канала.

– В тех краях знакомых не имею.

– Я имею сведения, что вышеуказанный господин изволил несколько дней ходить за Вами, Дмитрий Львович, устраивая тайную слежку. У Вас ничего не пропало? – Путилин смотрел в глаза Хлестакову. – Времена нехорошие, вдруг решил человек Вас ограбить? А то и более тяжкое злодейство свершить?

– Могу Вас уверить, Иван Дмитриевич, у меня ничего не пропало, – выговаривая отдельно каждое слово, произнёс допрашиваемый, только появившееся тяжелое дыхание выдавало раздражение. – И слежки я не заметил.

– Может быть, что—то пропало? – настойчиво спрашивал Путилин.

– Нет, – резко обрубил Хлестаков, – драгоценностей больших не имею, а деньги… Я – игрок, сегодня не помещаются в бумажнике, а завтра он пуст. Не предугадать грабителю, когда можно влезть в мой дом.

– А это разве не Ваше? – Иван Дмитриевич положил на стол несколько паспортов.

Дмитрий Львович вздрогнул, лицо его исказилось и он вскочил со стула, который полетел на пол.

– Что Вы себе, господин Путилин, позволяете? – вскричал выпрямившийся во весь рост Хлестаков.

– Я спросил: Ваши ли это бумаги? – и добавил спокойным тоном, – указаны Ваши приметы и Вам выдавались эти бумаги, только в Одессе, Таганроге и Киеве.

– Мои жалобы не заставят себя ждать, – всегда хладнокровный допрашиваемый покраснел.

– Зачем нервничать, Ваши бумаги или нет, – не обращая внимания на высказывания вскочившего, продолжал хозяин кабинета, – и не их ли Вы искали на квартире убиенного Сорокина? Поставь господину Хлестакову стул и позови Альбину, – сказал Путилин помощнику.

Вошла сконфуженная вдова. У Хлестакова вздулись желваки.

– Альбина, Вы знаете этого господина? – спросил вошедшую Иван Дмитриевич.

– Не знаю, но видела, как мой Иван следил за ним. – Дмитрий Львович бросил хищный взгляд на женщину, которая продолжила, – во второй раз этот господин вошел в ресторацию и спустя четверть часа пришел со стороны дворов, наблюдал за моим мужем.

– Вы свободны, – кивнул Путилин вдове.

– Интересно получается, – Хлестаков присел на поставленный стул, только глаза поблескивали огоньками, – за мной…

– Полно Вам, Дмитрий Львович, не надо играть, Вы не на сцене, – хозяин кабинета поднялся с кресла, – Сорокин по своей алчности хотел стащить у Вас деньги, а нашел только подложные паспорта, которые Вы так опрометчиво оставили в своей квартире и хотел Вам же и продать. Кстати без них Вы не могли покинуть столицу. Как он Вас выследил, я не знаю, но догадываюсь, хотя Вы всегда бывали в гриме, когда шли на преступление.

Путилин, не моргая, смотрел в глаза допрашиваемому, тот еще чувствовал свою защитную броню и не снизошел до ответа, только хмыкнул, стуча пальцами по трости.

– Что не доступно моему пониманию, так это зачем детей было резать, они —то в чем виновны? – Иван Дмитриевич наклонился вперед, упираясь грудью в край стола. Глаза заблестели недоброжелательностью. – В чем? Это же варварство, убивать беззащитных маленьких детей. – чеканил, словно молотом по наковальне, слова начальник сыска, Хлестакова бросило в пот, лицо побелело выпавшим первым снегом. Путилин тем временем продолжал, указав рукою на входную дверь, – Сейчас войдет дворник, который покажет, что к нему заходил и интересовался Вами Сорокин, о чем он доложил Вам и за что получил «зелененькую». Его показания играют против Вас.

Выпавшая из рук трость с глухим стуком упала под стол, Дмитрий Львович охватил голову руками.

– Не надо больше никого, ради Бога, не надо. Прошу Вас, не надо. Мне страшно, по ночам мне не дают спать дети, я бегу от них и поэтому до утра засиживаюсь за ломберным столом, чтобы не видеть их лиц. Эти маленькие тела и кровь, кровь, кровь. Повсюду липкая отвратительная кровь и протяжные голоса.

Хлестаков вскочил, замахал руками и, как механическая игрушка начал двигаться три шага к окну, три – назад, три – к окну, три – назад.

– Вы оказались, – замер, словно наткнулся на невидимую стену, и пустым взглядом уставился перед собою, —нет не так, правильнее сказать, что это я оказался на Вашем пути. Все шло хорошо, нашим уделом были уезды, но Сорокин предложил выгодное крупное дело. Сперва казалось, что для приехавших издалека все кажутся богачами, – Дмитрий Львович огляделся вокруг, – оказалось, действительно, наши провинциальные купчишки богаче Креза, только хранят нажитое по кубышкам, чтобы пересыпать из сундука в сундук, как Скупой рыцарь.

На миг задумался, прикусил до крови губу, пытаясь вернуться из страшных воспоминаний к реальности.

– В той деревне вышла неприятность, с которой началось безостановочное мое падение, брат Сорокина разрезал об железный обруч бочки веревку, связывающую ноги, вырвался и побежал за помощью. Его догнал Жоржик, бывший моряк, и хладнокровно ножом… Я всегда предупреждал их, чтобы без крови, а здесь… – Дмитрий Львович вздрогнул, словно перед глазами промелькнула та жуткая картина. – Это произошло на глазах у Сорокина. Господин Путилин, я никогда в жизни не видел такого злобного лица, это был зверь без единого чувства, только с жаждой крови. Схватил топор, страшно даже рассказывать об этом. Я, офицер, видел и ничего не сделал, чтобы предотвратить зло. Стоял в стороне и наблюдал. Крови было много, везде красная липкая кровь, липкая дымящаяся кровь.

Хлестаков остановился и поднес свои руки к лицу, словно на них осталась та неповинная ни в чем кровь.

– В это мгновение кто—то из детей заплакал, а кто—то узнал Ивана, потянул к нему ладошки, ведь они знали его раньше, когда он служил у их деда и… дальше не хочется вспоминать, дети пошли под нож, – плечи опустились и лицо померкло дикой усталостью, он взглянул на Путилина, из—под бровей смотрели испуганные глаза, – Сорокин резал их, как скотину, отобранную на убой. Это была жуткая картина, и я понял, что мои подопечные становятся неуправляемыми. У меня было два пути либо их каким—то путём, – он запнулся и хриплым голосом добавил, – продать вам, либо выполнить роль палача.

На несколько минут воцарилась тишина, Жуков стоял у двери, боясь шелохнуться. Никто не пытался ее нарушить, только солнечный луч отражался от лица Государя, и оно от этого не то хмурилось, не то улыбалось. После тяжелого вздоха Хлестаков продолжил.

– Я заметил слежку Сорокина слишком поздно, остальные я пресекал, никто не шел против меня, боялись, а здесь упустил. Когда заметил, что за мной тайно ходит Иван, а в след за ним и его жена, понял, это еще один знак – пора избавляться от моих подопечных. Я сделал глупость, что спустил Сорокина в канал, надо было оставить в квартире. В тот вечер мы условились, что я приду к нему с деньгами, но он начал слишком нагло себя вести. Я хоть человек спокойный, но не выдержал.

– Для чего надо было, чтобы топор купила Ирина?

– Какая Ирина? – искренне удивился Хлестаков. – Я просил, чтобы топор приобрела жена Сорокина. Она должна была сыграть роль убийцы.

– Топор купила подруга нынешней вдовы, у нее же похищены юбка и блуза, в которые были завернуты части Сорокина.

– Иван Дмитриевич, я запаниковал после того, как несколько раз стукнул эту скотину по голове, схватил первые попавшиеся вещи, завернул его и к воде, это случайность, что попали чужие вещи.

– Я думаю, Сорокин готовил Ваше убийство и не последнюю роль должны сыграть нынешняя вдова и ее подруга. По его сюжету Сорокина: в ревности ли, а может по иной причине Кузьмина убивает Альбину и Вас. Топор покупала она, вещи в крови найдены у нее, она должна, ей бы помог Иван, по замыслу покончить с собой, терзаясь муками совести из—за свершенного злодейства. Я думаю, Вы его опередили всего на один шаг. А вот тело, сброшенное в канал, действительно, ваша одна из ошибок.

– Одна из? – удивился успокоившийся Хлестаков, тень улыбки мелькнула на изможденном переживаниями лице, – нет, Иван Дмитриевич, одна.

– Нет, смею Вас заверить, господин Хлестаков, что не одна. Вы имя неподходящее назвали своим бандитам, хоть они и не знакомы с произведениями литератора Гоголя, но на память не жалуются.

Дмитрий Львович выуженным из кармана платком вытер дрожащей рукой покрытый потом лоб.

– Неудачная шутка с птицей, к тому же все ограбленные Вами на дачах либо были вхожи в купеческий, либо английский клуб.

После казавшейся безмолвной тишины кабинет наполнился посторонними звуками, под окнами по брусчатке процокали лошади железными подковами, прошел уличный торговец, оглашая округу зычным голосом.

– Потом неумелая попытка подсунуть в качестве преступника своего однофамильца, – продолжил Путилин. – Не возражайте, – начальник сыскной полиции вытащил из пачки лист бумаги, – записка, признаюсь, написана очень умело, но вами. Это доказали в лаборатории, потом, как вы не старались, но на затылке повешенного, под волосами, остался след от дубинки, не успели опередить Сорокина, вы просмотрели слежку, достаточно или еще перечислять? – Иван Дмитриевич выглядел не победителем, поставившим точку в нескольких делах, а уставшим от людской подлости человеком.

Хлестаков сидел, не поднимая глаз, устремил пустой взгляд на свои изнеженные руки.

Дело случая. 1873 год

9 сентября Николай Кособрюхов, мещанин города Холма, проживающий в Кузнечном переулке, в доходном доме Ивана Тимофеевича Загибенина, явился заявить приставу 1 участка Московской части о краже, имевшей место из запертого комода либо подбором ключа, либо родным, который хозяин хранил в потайном месте.

Господин Кособрюхов в расстроенных чувствах со слезами на глазах охал, что те восемнадцать тысяч триста шесть рублей скоплены для покупки заветной мечты – маленькой усадьбы в южных губерниях.

Подполковник Тимофеев, пристав участка, молча выслушал почетного гражданина города Холма, согласно кивал, сочувствуя обокраденному мещанину. Потом вызвал одного из городовых и послал в сыскное отделение. Дело вроде бы, не столь важное, сколько таких кособрюховых по столице, чуть ли не каждый день лазят по пустующим и квартирам, то даже, вон недавно, арестовали целую банду, воровавшую вывешенное по чердакам сушится белье и носильные вещи.

Василий Евсеевич не ожидал, думал, что Путилин, начальник сыскной полиции, пришлет кого—нибудь из сыскных агентов потолковее, а он явился, как красно солнышко сам.

– Здравия желаю, Иван Дмитрич, – подполковник вскочил со стула и с протянутой рукой и улыбкой во весь рот шагнул навстречу Путилину.

– Здравствуйте, Василий Евсеевич, – произнёс начальник сыскной полиции, выискивая, куда повесить легкое пальто, хотя и начало сентября, но в этот день дунул северный ветерок, и стало попрохладнее, не похоже на только начавшуюся осень.

– День добрый, – вслед за начальником поздоровался Миша Жуков, служивший в сыскном отделении младшим помощником Ивана Дмитриевича.

– Сюда, – указал пристав на вешалку в углу, которую не было видно, загораживал шкап.

– Рассказывайте, что стряслось и отчего такая спешка?

– Иван Дмитрич, несчастье у господина Кособрюхова, – и пристав указал рукой на сидящего господина в довольно дорогой костюмной паре, который вскочил со стула и сам представился:

– Кособрюхов Николай Фомич, – и тут же посетовал, – обокрали, среди бела дня, всю наличность скопленную вынесли.

– Мне хотелось бы проехать, так сказать, на место преступления.

– Иван Дмитрич, место в двух шагах, – подсказал пристав, – в Кузнечном.

Через пять минут подошли к дому.

– Извините, господин Кособрюхов, куда выходят окна вашей квартиры? – поинтересовался Путилин.

– Вот на втором этаже, – и Кособрюхов указал рукой, – третье и четвертое от балкона.

– Хорошо, – Иван Дмитрич окинул взглядом указанные окна, потом и соседние дома, – пойдемте.

Вошли под левую арку дома, над которой навис тяжелый балкон с лепниной по углам.

Кособрюхов шел впереди, вышагивая, словно цапля, высоко поднимая ноги.

– Моя квартира, – он начал перебирать на связке ключи, разыскивая нужный от входной двери.

– Вы живете один?

– Да.

– А прислуга?

– Ко мне приходит только кухарка.

Квартира оказалась небольшой, в две комнаты. Мебель была довольно старой, но в хорошей сохранности. «Видимо, приехал в меблированную», – отметил Иван Дмитриевич.

– Вот из этой комнаты, – развел руками Кособрюхов, – и пропали мои сбережения.

– Из этого? – Путилин указал тростью на комод и подошел к нему ближе, – из какого ящика?

– Из верхнего?

Иван Дмитриевич наклонился к ящику комода, чтобы посмотреть поближе, на полированной поверхности виднелись свежие царапины и борозды, словно кто—то пытался применить, сперва, силу, но потом воспользовался ключом.

– Когда вы отпирали замок, он поддался легко?

– Я не почувствовал никаких затруднений, только мне показались странными царапины.

– Вы носите ключ с собою?

– Нет, – ответил Кособрюхов и подошел к шкапу, протянул за заднюю сторону руку и достал из—за него заветный ключ.

– Он был на месте, когда вы решили заглянуть в комод?

– Это—то и показалось мне странным, господин… э…

– Путилин, – и вы всегда храните ключ там, в потайном месте.

– Я – человек забывчивый, вот и пришлось себе найти место для хранения, где ключ был бы в полной сохранности.

– Вы вполне доверяете своей кухарке?

– У меня не было повода подозревать ее в таком деле, не первый год мне готовит, нет, исключено.

– У вас у самого есть какие—нибудь мысли по поводу происшедшей кражи?

– Никаких, – пожимал плечами Кособрюхов, – ума не приложу, как могли открыть ящик, ведь пытались сломать. Не понимаю, – он покачал черной с проседью головой.

– Попробуем разобраться, – Путилин еще раз осмотрел ящик, он на самом деле не был взломан, только кто—то попытался это сделать, а уж потом то ли подобрал ключ, то ли у вора был свой. Иван Дмитриевич внимательно присмотрелся к замку, внутри не виднелось на царапин, ни зарубрин, какие остаются от отмычки. Начальник сыскного отделения почесал висок и произнёс:

– М—да! Я вижу серебряные подсвечники, дорогие вещи лежат по гостиной. Более ничего не взяли?

– Вот именно, это и странно, – с обидой в голосе пожаловался Николай Фомич, – словно приходили только за деньгами.

– Тогда, как могли попасть в квартиру?

– Мне не ведомо, – Кособрюхов опустился на диван.

– Миша, – позвал Путилин помощника, – проверь черную лестницу.

– Понял.

Через несколько минут вернулся.

– Иван Дмитрич, взломана дверь.

– Так, теперь знаем, как попал в вашу квартиру злоумышленник. Господин Кособрюхов, кто знал, что вы храните такую немалую сумму?

– Никто.

– Друзья, приятели, знакомые?

– Упаси Бог, – замахал руками Николай Фомич, – я никогда ни под каким видом о своих денежных делах не говорю.

– Вы же собрались покупать имение, а значит, кто—то должен был знать об этом?

– Нет, нет, я сам собрался ехать, такое предприятие обошлось бы мне дешевле, чем нанимать человека и платить ему деньги.

– Но кто—то же знал о деньгах, если взломал, – Путилин посмотрел на помощника, тот кивнул головой, – дверь и, зная, где они лежат, открыл нужный ящик комода?

Подполковник хотел что—то произнёсти, но Путилин его опередил, – согласитесь, выглядит странно.

– Вы хотите сказать, – вскочил Кособрюхов с горящими глазами, – что это я себя же обокрал?

– Господин Кособрюхов, я только хочу, чтобы вы припомнили, говорили ли с кем—либо о деньгах? Кто мог знать, где они хранятся? Как же вести расследование, если вы ничего толком не можете сказать?

– Да я бы рад, но я ничего никому не говорил, а уж тем более деньги не показывал. Не имею надобности в хвастовстве.

– Хорошо, – Путилин прошел по гостиной и остановился у единственного окна, выходящего на пустой в дневной час Кузнечный переулок, – значит, не можете сказать, откуда узнал, злоумышленник не только о деньгах, но и где они лежат и еще более важное, что он знал, где вы прячете ключ.

– Ну, – Николай Фомич начал ходить по комнате, то и дело, натыкаясь на один и тот же угол стола, морщился, но не переставал делать три шага к окну, три обратно, – ничего не понимаю, – наконец, он остановился, пожал плечами, – это за гранью моего понимания.

– Всегда находится простое решение, – Иван Дмитриевич стоял спиной к находящимся в гостиной, словно был занят размышлениями. Преступник, в самом деле, не мог с улицы видеть стоящего у комода хозяина, Путилин убедился еще внизу, когда рассматривал окна квартиры Кособрюхова. Тогда как? Складывалось такое впечатление, что он стоял рядом, невидимый и наблюдал, хотя мог воспользоваться ключом, но сперва попытался взломать. Значит, догадался, где висит заветный кусочек металла только здесь, а видел, что хозяин подошел к шкапу и сунул за него руку. Итак, – Миша, подойди ко мне.

Жуков подошел ближе.

– Вот дом, видишь, что напротив? – Сказал он довольно тихо, что находящиеся, хоть и напрягали слух, но ничего не услышали.

– Да.

– Будь любезен, дружок, проверь квартиры на втором и третьем этаже, пожалуй, с окном напротив и выше него.

– Вы думаете?

– Миша, – повысил голос Иван Дмитриевич, – я просил, что тебя сделать? А не препираться, ступай.

Помощник начальника стрелой вылетел из гостиной, Путилин обернулся к хозяину.

– Скажите, а шторы у вас всегда открыты, как сейчас.

– Да, мне нравится, когда светло в гостиной.

– Понятно, в каких купюрах были ваши средства?

– В процентных бумагах по тысяче шестнадцать штук и двадцать банкнот по сто рублей уже деньгами.

– Значит, есть сотенные, это уже легче. Вы случаем номера не переписали?

– Только «процентовок», вам может помочь?

– Да, я думаю, поможет, если злоумышленник захочет потратить деньги в столице.

– А если нет?

– Россия велика, – уклончиво начал Путилин, чтобы не расстраивать Кособрюхова, – номера мы разошлем, но сами понимаете, что преступник не побежит завтра тратить похищенные деньги, а может придержать и тогда пройдет довольно много времени прежде, чем что—либо вскроется.

– О Боже! – Николай Фомич схватился за голову и в изнеможении упал на кресло, хорошо, что оно оказалось рядом, иначе точно пришлось бы вызывать доктора к хозяину. – Не видать мне ни поместья, ни домика, ничего, столько трудов и все напрасно.

– Николай Фомич, – впервые Иван Дмитриевич назвал обокраденного по имени – отчеству, хотелось успокоить, – не все потеряно. Есть некоторая надежду на благополучный исход вашего дела.

– Вы не обманываете меня? – Хозяин поднял глаза, покрытые пленкой слез на Путилина.

– Отнюдь, я не привык шутить такими делами, вот и Василий Евсеевич может подтвердить.

Пристав только кивнул головой и что—то невнятное сказал, видимо, не слушал слов Путилина, занят был своим и с подозрением смотрел на Кособрюхова. Можно было по лицу подполковника прочитать: «Врёшь ты, братец, сам деньги промотал, вот и хочешь вину на другого повесить, не выйдет, вижу тебя насквозь».

Через некоторое время вернулся радостный Миша, он в несколько шагов пересек комнату.

– Иван Дмитрич, я тут у дворника узнал, что, напротив, на втором этаже проживает статский советник Верховцев, занимает высокий пост в Министерстве Уделов, а на третьем любопытно, вторую неделю поденщики делают ремонт, там их четверо, все из Санкт—Петербургского уезда Белоостровской волости.

– Вот такого я и ожидал, – потом произнёс громко, – господа, я вынужден на пол часа вас покинуть, неотложное дело, прошу меня подождать, думаю. некоторые обстоятельства в нашем деле я смогу прояснить.

Путилин направился в дом напротив, чтобы самому побеседовать с дворником, с проживающими на втором этаже и в первую очередь его заинтересовали поденные рабочие.

– Скажи—ка, любезный, – Иван Дмитриевич стоял во дворе дома с дворником, который был само внимание и учтивость, когда узнал, что удостоился разговора с самим начальником сыскной полиции, – давно ли поденщики работают в квартире.

– Ежели быть точным, то неделю и пять деньков.

– Тебе велели за ними следить?

– Так точно, за ними глаз да глаз нужен, не ровен час, утащат чего, а господин Смирнов очень на меня рассерчают.

– Сколько их там работает?

– Трое.

– Ты же моему помощнику сказал, что четверо их?

– Было четверо, но вот второй день втроём ходют.

– Интересовался, что с четвертым?

– Так точно, говорят, уехал в родные края.

– Что так срочно, не говорили?

– Молчаливые они по большей части, но дело знают хорошо, господин Смирнов довольны.

– Проводи меня к ним, только не надо потом им рассказывать, что начальник сыскного отделения заходил, узнаю.

– Ваше Превосходительство, да упаси Господь!

– Если спросят, ненароком, заходил, мол, любопытный сосед.

Путилин в сопровождении дворника поднялся на третий этаж, с важным видом, заложив руки за спину, прошелся по квартире, останавливаясь у каждого окна, будто бы обозревая улицу.

Один из крестьян—поденщиков украдкой бросал взгляды, делая вид, что очень занят работой. Казалось, его очень уж заинтересовал пришедший господин. Путилин остановился у очередного окна, Миша, увидев начальника, сперва постоял у комода, а потом пошел к потайному месту, где спрятан был ключ. Иван Дмитриевич не уловил минуты, да и не видел полностью Жукова.

– Любезный, как бы попасть в квартиру этажом ниже?

– Нет, ничего проще именно сегодня.

– Отчего так.

– Господин Верховцев на службе, ихний сынок Тимофей Иваныч только уехали, как всегда развлекаться. Нина Петровна к сестрице укатили.

– А ты откуда знаешь?

– Горничная сказывала.

Дверь открыла молодая девушка с миловидным личиком и большими голубыми глазами в белоснежном накрахмаленном переднике, ей что—то шепнул дворник, указав подбородком на стоявшего рядом хмурого господина и горничная, ступив в сторону, пропустила Ивана Дмитриевича в квартиру. Он, не испрашивая позволения, прошел в интересующую его комнату и к тому окну, ради которого он зашел сюда.

Жуков опять постоял у комода и прошел к шкапу, потом шагнул к окну. Иван Дмитриевич удовлетворенно кивнул головой и тоже направился к выходу.

Уже на лестнице поинтересовался:

– Ты сказал, что сын Верховцева поехал развлекаться? Служит где?

– Никак нет, как университету окончили, так нигде не служат и на счет батюшки проживают.

– Сколько ему лет?

– Двадцать пять на прошлой неделе миновало, вот они до сих пор и празднуют.

– Часто развлекается?

– Да, у них, почитай, каждый день праздник.

– Так теперь к поденщикам, где они проживают?

– Тут недалече, на Лиговском, – и дворник назвал дом, в самом деле, оказалось недалеко.

– Их имена известны?

– Так точно, переписаны у меня.

– Ты грамоте обучен?

– Есть немножко, писать с трудом, но могу, а вот чтение мне не далось.

– Давай имена.

Через четверть часа Путилин поднимался в квартиру обокраденного, тот так и сидел, опустив голову на руки.

– Могу вас обрадовать, Николай Фомич, не все потеряно, есть все—таки надежда, и мы имеем двоих подозреваемых и я не до конца уверен, но догадываюсь, как была совершена кража.

– Вы, в самом деле, найдете преступника? – Приободрился Кособрюхов и у него сверкнули искорки радости в глазах.

– Думаю, да.

– Спаситель мой, век не забуду. Николай Фомич бросился на колени и схватил кисть Путилина, чтобы поцеловать. Иван Дмитриевич спрятал руку за спину, словно нашкодивший школяр:

– Полно вам, – сказал он строгим голосом, – полно, у меня служба такая и я стараюсь по возможности ее выполнять достойно и поднимитесь, вы не аленький ребенок, – сказал он более раздраженно, – а солидный почетный гражданин и не забывайте сего факта.

Смущенный Кособрюхов поднялся с колен и, стараясь ни кому не показывать глаз, отошел в угол, чтобы там схоронится, лицо его горело от макушки до шеи.

– Теперь, господа, для продолжения розысков я должен проверить некоторые факты, которые прольют свет на нынешнее преступление. Надеюсь, до скорого свидания, разрешите откланяться.

По приезде Путилин направил одного агента в Белоостров, чтобы проверить крестьян, а заодно и разузнать по какой причине столь спешно уехал один из поденщиков. Казалось, странным, что найдя работу. он ни с того, ни с сего сорвался домой.

Жукова же отправил проверить молодого Верховцева, ведущего довольно подозрительную праздную жизнь, не появилось ли у него в последнее время каких больших денег.

Штабс—капитан Орлов, агент, посланный в Белоостров, чтобы проверить крестьян, отнесся к поручению со всей серьезностью и ответственностью, как был приучен службой в армейских частях.

Сперва, он посетил старосту, чтобы расспросить подробнее о каждом из четырех.

Тот оказался довольно молодых лет мужчиной с иссиня—черной бородой, лопатой ниспадавшей на грудь. При разговоре крутил ус и с недоверием посматривал на штабс—капитана, словно оценивал, стоит сыскному агенту поведать все или, как думал – «погодить».

– Я приехал не ради любования ваших полей, – Орлов возвышался над старостой, который, видимо, не страдал чинопочитанием. Дом был справный, в два этажа, огороженный высоким забором с новыми только поставленными воротами.

– Чаю? – заглянула молодая девушка в горницу, но староста так на нее глянул, что она поспешила скрыться.

– Ваше Благородие, вы присаживайтесь, – староста указал рукой на лавку.

Василий Михайлович тяжело вздохнул и опустился на скамью, опершись рукой о столешницу.

– Может, в самом деле, чаю откушаете?

– Не откажусь, – с таким же вздохом промолвил Орлов, понимая, что староста испытывает его на заносчивость, видимо, местный становой не жалует крестьян.

– Машка, – крикнул староста, в проем двери снова заглянула молодая девушка, Василий Михайлович отметил, что она покраснела, когда он на нее посмотрел, – чаю и живее.

Орлов не успел рукой глаз протереть, как на столе в мгновение ока появился самовар и по горнице распространился запах тлеющей березы, несколько мисок с пирогами.

– Не побрезгуйте, – мужичок хитро улыбался и только после того, как Василий Михайлович налил из пышущего жаром второй стакан, произнёс, – спрашивайте, Ваше Благородие, что хотели узнать?

– Василий Михайлович, – сказал Орлов, прихлебывая из стакана.

Староста кивнул головой.

– Теперь—то поведаешь про четверых жителей деревни?

– Почему хорошему человеку и не рассказать, подались они в город с месяц тому, хозяйства у них не ахти, вот и решили денег немного подзаработать. Васька, это который вернулся, самый шебутной, вечно шутки—прибаутки, только что девок щупать и горазд, за что и был бит неоднократно. Вот он и решил в город поехать, да остальных дурней с собой увез. Мне—то что? Забот меньше.