Текст книги "Таричетай"

– Я смог это сделать. Я, удачливый, сильный и хитрый. Я – Человек, и я обязательно выживу.

Почувствовав сильную усталость от пережитого, от всех событий этого дня, начавшегося на поверхности, и приведшего его в эти подземные ходы, он закрыл глаза, и с улыбкой на губах, подумав на мгновение о том, что же он видел перед тем, как появился Генерал, провалился в сон.

В полумраке вентиляционного хода в наступившей тишине, нарушаемой только сопением спящего человека, появилась неясная тень, с опаской приблизившаяся к лежащему на спине телу.

13

Время пришло. Хотя казалось, что оно умерло.

Черный Язык смотрела на заходящее солнце мокрыми глазами. День заканчивался, и заканчивалась её жизнь.

Роды начались, но у неё не было сил закончить их.

Детёныши должны выйти наружу.

Или они умрут, так и не увидев этот мир.

Она собралась. И, оскалив зубы от боли, попыталась помочь двум щенкам.

Она знала, что их двое. Всего два детёныша, которым, если выживут, предстоит возродить их стаю.

Схватка закончилась, силы иссякли, а ничего не произошло.

Все усилия напрасны.

Черный Язык, обречено закрыв глаза, прислушалась к себе.

Щенки пока еще живы.

Они вот-вот умрут.

Она бы не хотела умереть после них.

Черный Язык снова открыла глаза и посмотрела вперед.

Она давно почувствовала приближение человека. По запаху еще до того, как начались роды. Глазами увидела на фоне закатного солнца.

Багровое солнце наполовину ушло за горизонт.

Двуногий шел со стороны солнца, – гигантская темная фигура на фоне мрачного заката.

Черный Язык хотела, чтобы он прошел мимо, не заметив её. Пусть враг идет своей дорогой.

Она знала, что он найдет её.

И поможет.

Человек увидел её.

Черный Язык, приподняв морду, коротко хохотнула.

Она хотела предупредить о том, что именно сейчас никого не подпустит к себе.

Да, именно сейчас никто не должен подходить к ней.

Человек кивнул, словно понял, что его зовут на помощь.

И пошел к убежищу.

Присев на землю рядом, он задумчиво посмотрел на живот гиены.

И улыбнулся.

Он знал, что нужно делать.

И эта улыбка принесла надежду.

14

Бог. Дядька с добрыми глазами, изображенный на деревянной поверхности. Он способен на жалость, он может прощать, он несет нам любовь. Но Бог никогда и никому не помогает. Как бы его не умоляли, как бы ни просили, как бы ни ползали на коленях, он только лишь смотрит добрыми и всепрощающими глазами. И не делает ничего.

Убогий. Разве можно верить в такого?!

Марта верит.

Я видел икону в отсеке, где она сейчас живет одна.

Глаза, которым я не верю.

Благословляющие персты, которые дают пустые надежды.

Лживый лик, обещающий многое и ведущий в безразмерное ничто.

Тысячелетиями люди верили в него, но Бог никому ничего не дал. Только вечное успокоение и бесплодную мечту, что когда-нибудь потом, после неизбежной смерти, будет лучше, чем сейчас. Я смотрю на экран монитора, где Иисус висит на кресте, истекающий кровью и страдающий за людей.

И смеюсь, – легко жертвовать собой, когда знаешь, что бессмертен.

Он воскрес, чтобы наблюдать, как тысячи его последователей умирали во имя его. Умирали без какого-либо шанса стать к нему ближе.

Смерть, тлен и забвение – вот стезя тех, кто последовал за ним.

Глаза Иисуса крупным планом смотрят с монитора. Страдание и вера в доброту, боль и прощение, понимание и жалость, – увидев это, я должен стать истовым последователем Христианского Бога, но…

У меня другой Бог. Он никогда не лжет мне.

Жизнь – это мертвое тело мамы, однажды упавшее на бетонный пол и лежащее там, в одном и том же месте, на протяжении всех этих лет.

Смерть – это ежедневный утренний подъем и рутинные занятия тем, что ненавистно, особенно когда знаешь, что ходишь мимо тела мамы.

Каждый день я иду к смерти, постоянно оставляя жизнь позади. И большая часть вины за это лежит на добреньком Боге, в глазах которого за состраданием прячется лютая ненависть.

Он такой же, как мы – обычное страдание смертельно надоело ему.

Боль через еще большую боль.

Если кровотечение, то такое, которое невозможно остановить.

Если ужас, то чтобы волосы в один миг стали седыми, а в глазах навсегда застыло безумие.

Если бы сейчас я встретил Иисуса, я бы с удовольствие поучаствовал в его изощренном убийстве. Неглубоко протыкая его тело острым концом копья, так, чтобы кровь медленно струилась из ран, я был бы счастливейшим из людей.

Жизнь – это яростное и бесконечное удовольствие от убийства Бога.

Смерть – знать, что это недоступное для тебя удовольствие, уже кто-то сделал.

Я боялся, что вначале будут пули, а потом слова, поэтому, подобравшись к самому краю вентиляционного отверстия, крикнул во всю мощь легких:

– Не стреляйте, я знаю, что надо делать с трупами!

Это помогло. Когда я вывалился из отверстия, ни один ствол не поднялся. Да, это было рискованно, но – провести остаток жизни, прячась и пресмыкаясь, мне не хотелось. Теперь, когда всё изменилось, мне стоило попробовать. Как бы ни было хорошо одному, я устал жить тайком.

– Я знаю, что делал Полковник Яков в своем отсеке. И я знаю, что надо делать с трупами.

Я слушаю свои слова и не верю себе. Как я могу сделать то, что видел всего один раз?

Я говорю с твердым выражением лица и уверенными глазами:

– Он меня научил, потому что знал, что скоро умрет. Он тайком передавал мне свои знания весь последний год.

– Полковник Яков не мог знать, что я задумал, к тому же, я не хотел его убивать, – говорит парень, подойдя ко мне. Он смотрит в мои глаза и приставляет пистолет к голове. Я чувствую холод ствола и улыбаюсь. Подавив рвущийся наружу смех, я широко улыбаюсь, смотрю прямо и вижу, как Кэт сжимает губы и поднимает свой пистолет.

И я вижу, как она этими губами делает приятно Полковнику Якову.

Жизнь уже научила меня, что иногда лучше прогнуться, чем умереть героем, поэтому я говорю откровенную ложь:

– Он ничего не знал о том, что вы, господин Генерал, задумали. Он говорил, что его пожирает рак, и ему осталось совсем немного. Он должен был совсем скоро умереть от смертельной болезни.

Кэт расслабляется, и, подавив улыбку, я отгоняю видение, где довольный и умиротворенный Полковник слушает девушку, которая ест предложенную ей пищу.

Парень убирает ствол от моего лба и спрашивает мать о том, что такое рак. Марта отвечает ему, и они временно обо мне забывают, обсуждая того, кто уже никогда ничего не скажет.

Кроме Кэт, которая смотрит мне в глаза. А я смотрю в бездну её глаз.

Она обещает быструю смерть и неземное блаженство.

Она не знает, что знаю я, но она на всякий случай предлагает мне себя и грозит забрать жизнь.

Я незамедлительно и без каких-либо сомнений отвечаю, что согласен.

Жизнь – это нестерпимое желание обладать.

Смерть – это когда получаешь желаемое.

Парень сделал вид, что не заметил, как я его назвал генералом, но именно после этих слов он заметно подобрел.

– Как тебя зовут, солдат? – спрашивает он.

Пожав плечами, я отвечаю, что не знаю.

– Я забыл, как называла меня мама. А после её смерти меня никто никак не называл. Поэтому, господин Генерал, у меня нет имени.

– А кто была твоя мать?

Я расплываюсь счастливой улыбкой жизнерадостного дебила.

– Очень давно в прошлом моя мать была мне мамой.

Парень, вздохнув, смотрит на Марту:

– Мама, ты не помнишь, чьим сыном был это боец?

Марта задумчиво смотрит на меня и мотает головой. В её глазах я вижу знание – она всё прекрасно помнит, она знает женщину, родившую меня, но она предпочитает молчать. Почему – не знаю, но сейчас это не важно.

– Ладно. Что надо делать с трупами? – спрашивает парень.

– Стаскивать в отсек Полковника, – говорю я и подаю пример. Подхватив ближайшие ко мне две оторванные конечности, волоку их в правильном направлении.

Жизнь – это тяжкий труд.

Смерть – не менее изнуряющее безделье.

15

Экватор сначала подумал и вспомнил о том, где он, а только потом проснулся. Во всяком случае, именно в такой последовательности он вернулся из глубин сна. Открыв глаза, он приподнялся на локтях и быстро огляделся. Верх безумия, – уползти по этим переходам от Генерала и уснуть, словно возможная погоня не сможет его здесь достать. Сколько времени он провел здесь в таком беззащитном состоянии? Если бы захотел, Генерал легко бы его здесь нашел.

Никого и ничего. Экватор посмотрел в обе стороны, уходящего в темноту вентиляционного тоннеля. Опасности не было, и это хорошая новость. Расслабившись, он снова вытянулся и подумал о том, почему он бросился убегать от Генерала. Зачем он это сделал? Без сомнения, если бы Генерал нашел его на складе, в том месте бункера, куда ему заходить нельзя, то мало бы ему не показалось. В лучшем случае, избил бы до полусмерти.

Хм, как это – до полусмерти? Разве есть такое состояние, когда ты уже мертв, и вроде, еще жив?

«Наверное, это когда находишься на границе между мирами, когда уже не принадлежишь ни одному из них, когда только мгновение отделяет тебя от понимания того, что третьего не дано».

Ответ на вопрос возник в голове так неожиданно, что Экватор вздрогнул. Если это его мысль, то её внезапное появление нарушило благостное состояние души. Он считал себя достаточно способным и умным, чтобы иметь такие мысли, но сейчас он был уверен, что перед этой мыслью в его голове не было ответа на свой вопрос. Кроме банального, – потеря сознания и есть состояние полусмерти.

Экватор снова посмотрел в полумрак уходящего вдаль хода. Ничего. Ни звука, ни шевеления. Только непроглядный мрак и тишина. Однако он что-то видел боковым зрением, когда нашел нож на складе. В этом он был уверен на сто процентов. За этим и полез в отверстие вентиляционного короба. Здесь кто-то или что-то есть.

Экватор переместил своё тело на колени и, перебирая руками, двинулся вперед. Сейчас, когда он хорошо отдохнул, и чувство голода еще не атаковало его, стоило попытаться найти то, что заставило его нарушить приказ Генерала.

Он почти сразу наткнулся на то, что вентиляционный короб раздваивался. Посмотрев направо, он не увидел ничего, кроме тьмы. Налево же далеко впереди он заметил светлое пятно. Там был свет. Любопытство толкнуло его налево, и Экватор пополз туда. Направо за его спиной во мраке что-то небольшое и бесформенное шевельнулось, и темнота снова замерла.

Небольшое хорошо освещенное помещение. Столы непонятного назначения с вмонтированными в них черными квадратами, тускло горящими лампами и разноцветными кнопками. Один из квадратов разбит, а на другом медленно сменяются изображения. Экватор зачаровано наблюдал на то, как карту мира пересекают красные полосы, выходя из одной точки одна за другой. Когда он понял, что изображения однотипные и никакой другой информации не будет, он посмотрел на всё остальное.

Сломанный стул у стола и еще один, целый, валяется в дальнем углу. Осколки стекла, разбросанные по полу. Засохшие бурые пятна, размазанные по стенам. Закрытая дверь.

Экватор задумчиво смотрел. Здесь давно никого не было. Он мог бы выбраться из вентиляции в это помещение и спрятаться в нем, но – зачем? Для него здесь ничего нет. Глупая мысль, пришедшая в голову, – зачем прятаться там, где нет пищи и невозможно в случае опасности быстро скрыться? Может лучше поискать то, что ускользнуло от него. Да, так и надо поступить. Он развернулся и пополз обратно из тупика.

Любая темнота заканчивается светом, надо только набраться решимости и преодолеть свой страх. Экватор знал это, – годы, проведенные в пещерах, научили его не бояться узких проходов в неизвестность и мрак.

«Нет, только не туда».

Экватор резко остановился. Теперь никаких сомнений. Это не его мысли. Кто-то не советует ему идти дальше. Но кто и почему?

– Кто ты? – прошептал Экватор.

Естественно, ответа не было, как бы он не вслушивался в тишину. Может, стоит попробовать подумать? Мысль-предупреждение возникала в голове, может, и то, что он хочет сказать, надо высказать мысленно?

«Это ведь так просто. Не правда, ли»?

– Да, порой думать значительно проще, чем говорить. Но мысли невозможно спрятать за непроницаемым лицом и пустыми словами. Ты думаешь, и твой собеседник знает твои мысли. Знать, что кто-то может проникнуть в твоё сознание и слышать (или видеть) твои мысли, само по себе уже кажется страшным. Ибо мысли чаще формируются страшные и противоестественные.

«Да, поэтому, общаясь мысленно, невозможно лгать. Ты такой, какой есть, а не каким хочешь казаться».

– Кто ты?

«Не знаю».

– Я тоже очень часто не знаю, кто я.

«Да, твоё настоящее имя мне тоже не нравится. Извини, но в хаосе твоих мыслей много воспоминаний. Я их тоже вижу».

– А я могу тебя увидеть?

«А ты уверен, что хочешь»?

Экватор, замерший в неудобной позе, переместил тело в сидячее положение, закрыл глаза и расслабился. Так было легче думать, да и в темноте ничего не видно. Мысленное общение ему понравилось, – просто думай о том, что хочет сорваться с языка. Он не знал, что такое возможно – говорить мысленно.

Разгорающееся любопытство заставило его забыть о том, что он находится на враждебной территории. Экватор приоткрыл рот, чтобы сказать свою мысль и закрыл его, осознав, что это абсолютно лишнее.

– Да, я хочу тебя увидеть.

«Увидишь, придет время и увидишь».

– Ты тоже прячешься от Генерала?

«Нет, я здесь живу. Хотя, да, я действительно скрываюсь от людей».

– Я тоже человек.

«Это я знаю, поэтому пока тебе еще рано видеть меня».

– А ты – человек?

Некоторое время ничего не происходило, словно его собеседник куда-то исчез. Экватор испугался, что на этом всё закончится, и он хотел мысленно крикнуть в темноту, позвать собеседника, но ответ возник в голове.

«Наверное, да».

– Почему ты подумал так неуверенно?

«Потому что не хочу быть человеком».

Теперь Экватор не знал, что сказать, хотя те мысли, которые возникали в его сознании, легко были доступны собеседнику.

«Я не хочу быть человеком, потому что любой человек – это грязь, ложь, боль и смерть».

– А кто же тогда чистота, правда и жизнь?

«Сейчас у меня для тебя нет ответа».

– А когда будет?

«Когда я увижу, что ты тоже не хочешь быть человеком».

Экватор непроизвольно улыбнулся. Он даже хотел рассмеяться, но понял, что это глупо, потому что он не видел собеседника.

– Этого не произойдет никогда. Я горжусь тем, что я человек.

«Только глупый человек уверен всегда и во всем. Гордыня, с которой он живет, никогда не даст ему возможность понять инакомыслящего. Я был прав. Ты меня не поймешь».

Экватор открыл глаза, уловив прощание в мыслях того, кого не видел. Попытался что-нибудь увидеть в темноте, и – разочарованно вздохнул.

Кто бы ни был его собеседник и как бы ни закончился их мысленный разговор, сейчас Экватор удовлетворенно улыбался. Ему начинало нравиться это место. За тот небольшой промежуток времени, что он здесь находился, произошло так много событий, что только ради этого стоило уйти из пещер. Там жизнь была пресная и однообразная. Здесь жестокая и удивительная. Там у него не было никакой надежды на будущее. Здесь её тоже не было, но такая быстрая смена событий давало призрачное ощущение наличия завтрашнего дня.

– Кстати, сколько я здесь нахожусь?

Экватор спросил сам себя, хотя где-то краем сознания хотел услышать ответ от своего невидимого собеседника.

«Четырнадцать часов».

С задержкой, но ответ пришел.

Экватор улыбался, глядя в темноту и не пытаясь что-либо там увидеть. Неизвестность его не пугала, – что бы ему ни предстояло, он почему-то был уверен в том, что будущее у него есть.

16

Для сопротивления не было сил.

Человек поднял руку и извлек оружие из ножен, закрепленных на поясе. Металлический предмет, зажатый правой рукой, закатное солнце окрасило в красный цвет, превратив его в орудие убийства.

Черный Язык, медленно извернувшись мордой, схватила зубами левую кисть человека.

Человек даже не попытался отнять руку. Он знал, что таким образом гиена говорит с ним.

Она просила его о помощи.

Сжимая челюсти, она умоляла его спасти детёнышей.

И человек, кивнув головой, поднес лезвие к животу гиены.

Черный Язык сразу же отпустила руку спасителя.

Боль, как последнее событие в её жизни.

Она сделала всё, что смогла.

Человек выгреб из распоротого живота гиены двух щенков, один из которых сразу же активно зашевелился и тихо зарычал. И как только почувствовал, что может свободно двигаться, неловко, но уверенно, бросился на второго щенка, который не подавал признаков жизни.

Человек засмеялся.

Он обтер лезвие ножа о шкуру мертвой гиены и встал.

Край солнца практически полностью погрузился в горизонт. Ночь вступала в свои права. Нужно позаботиться об ужине и ночлеге.

Человек вернулся назад, туда, где оставил собранные для будущего костра дрова. Собрал их и вернулся к трупу гиены. Под маленький шалашик из щепок сунул извлеченный из полупустого рюкзака сухой мох и искрами, высекаемыми с помощью двух камней, разжег костер.

Пламя осветило двух живых существ.

Высокий мужчина с длинными седыми волосами и бородой, одетый в рваные джинсы и широкую рубаху, медленно подкладывающий дрова в разгорающийся огонь.

Маленький, размером немногим больше, чем кулак человека, щенок, неуверенно стоящий на своих лапах. В глазах-бусинках отражаются языки пламени. Уши торчком. Короткая пятнистая шерсть и морда испачканы свежей кровью.

Мужчина посмотрел на щенка.

Их глаза встретились.

Маленькая гиена оскалила зубы.

Человек улыбнулся.

Под звездным небом пустого пространства два одиночества нашли друг друга.

17

Чтение. Оно доставляет удовольствие. Я сотни раз мысленно благодарил маму за то, что она научила меня понимать буквы. Маленькие символы, выстроенные в ряд, складываются в слова, которые тянутся, как ниточка, открывая передо мной иные миры со странными существами и мир прошлого с жившими тогда людьми.

Из книг в бункере осталось только Библия и Воинский Устав. Первую книгу, уже изрядно потрепанную, Генерал использует как метательный снаряд, когда в пьяном виде хочет привлечь к себе внимание. Вторую держит всегда рядом и периодически читает, цитируя нам постулаты армейской жизни.

Я же читаю наследие Полковника Якова. В его компьютере на жестком диске (кстати, каждый раз подходя к компьютеру, восхищаюсь гениями прошлого, что создали это привычное для меня чудо) хранятся сотни гигабайтов текстов. Когда я занял место Полковника и нашел это богатство, я не поверил своему счастью и восхитился этим человеком – неужели он всё это прочитал! Мне страшно, что я не успею узнать лучшие произведения человечества, но другого выхода нет – ежедневно, не давая себе поблажек, я открываю файл за файлом и до рези в глазах читаю с монитора. Когда уже не могу читать, слушаю книги, но аудиозаписей мало и я стараюсь открывать эти файлы реже.

Кроме тех писателей, которые считались классиками, в компьютере оказалось много литературных произведений никому не известных авторов, которые выкладывали свои опусы в Интернете (жаль, что вместе с человечеством исчезло это чудо всемирного и свободного общения между людьми). Полковник Яков сохранял на жестком диске сайты со сравнительно небольшим объемом текстов и гигантские массивы человеческого творчества. Например, сайт Великий Стивен Кинг на семнадцатое февраля две тысячи двенадцатого года (день, когда Полковник Яков сохранил его) содержал семьдесят пять авторов и семьсот двадцать семь разной величины прозаических произведений. А сайт СамИздата на восемнадцатое февраля этого же года семьдесят девять тысяч восемьсот двадцать два автора и полтора миллиона различных произведений от маленьких стихотворений до огромных романов. И если первый я осилил за четырнадцать дней, то СамИздатом я наслаждаюсь маленькими порциями, – периодически открываю для себя нового автора, пытаясь разглядеть через его творчество мир этого человека. Очень редко мне не везет, когда, открыв файл, я уже хочу закрыть его навсегда. Нечасто я забываю о том, где я и кто я, полностью погрузившись в произведение. И очень часто я просто наслаждаюсь чтением.

Жизнь – это созерцание других миров, созданных людьми в прошлом.

Смерть – это знание того, что эти миры абсолютно недоступны.

Талантливые писатели, непризнанные гении, мастера поэзии и прозы, – они погружались в глубины прошлого, творили настоящее, пытались представить будущее. Их творения в фантастике, порой поражающие своей наивной надеждой на безоблачное будущее, порой апокалиптически безумные, иррационально смелые и очень редко пророчески точные, я читаю с непередаваемым удовольствием. Поэтические строки заставляют меня забыть о моем настоящем, замечательный гротеск и необычные сказания создают в моем сознании странные образы, в которых я узнаю себя сегодняшнего.

Я говорю вслух их имена, словно пытаюсь вернуть к жизни тех, чье творчество осталось в начале тысячелетия, зафиксированное в одном дне две тысячи двенадцатого года в виртуальном пространстве компьютера. Время застыло на жестком диске компьютера. Пространство сконцентрировалось в словах, которые, как толстая нить, бегут по экрану монитора. Окружающий мир сжался до размеров девятнадцатидюймового прямоугольника.

Чваков Димыч, поэзия которого восхитительно прекрасна, – как бы я хотел сказать ему это лично. Читая нараспев строки, я словно пою песню на мотив той мелодии, что Димыч вложил в свои стихи. И то, что смысла некоторых слов, я не знаю, лишь добавляет очарования его поэзии. Я читаю вслух и наслаждаюсь:

 
извне конечно лучше рисковать
чем изнутри насиловать святыни…
я ухожу в себя… и не догнать
по первопутку первоснежных линий…
 
 
…в стезю… в лыжню… и топотом след в след…
идёшь в свой дом и тихо торжествуешь…
…храню… змею… и почестей рулет…
опричь себя немного навоюешь…
 
 
живых богов легко не признавал…
дрожал как тремор партитуры Листа…
а по желудку шарил коновал…
он точно главный тренер атеистов!
 
 
душа спустилась к пяткам как в Аид…
и мне осталось только ждать итогов…
…когда ж она меня приговорит
я брошу вызов умершему богу!
 

Мария Гинзбург, из произведений которой невозможно выбраться равнодушным, – как бы я хотел увидеть ту, что создала эти странно-привлекательные и многогранные миры, наполненные чуждыми человеку существами. Я наслаждался произведениями этой виртуальной писательницы, увидев в фантастической прозе легко ранимую душу и глубочайшую мудрость. Я увидел в этих мирах Любовь с большой буквы и Путь, ведущий в бездну, по которому рука об руку идут Странные Миры.

Владислав Женевский, рассказы которого жизненно-омерзительны и нереально-красивы, – как бы я хотел пожать его руку и сказать слова благодарности за те часы, что я провел за чтением этих произведений. Частенько я возвращался к его рассказам снова, чтобы улучшить аппетит и почувствовать вкус жизни.

Иннокентий Соколов, в мрачные и бездонные романы которого я погружался надолго, и, вынырнув обратно в свою реальность, хотел только одного – жить в одно время с ним, дышать с ним одним воздухом, говорить с ним. Те четыре романа, что он написал к две тысячи двенадцатому году, стали для меня окном в мир бесконечного вязкого ужаса, который скрашивал мою серую действительность. Через романы Иннокентия я возвращал своё сознание в нормальное русло бытия.

Они там, в начале тысячелетия в мире, где будущее кажется прекрасным и предсказуемым, они любят и мечтают, создают свои миры, порой наивные и невозможные, но – люди прошлого были уверены в том, что солнце встает на востоке и садится на западе, и это неизменно. Да, они могли рассуждать о гипотетическом апокалипсисе, когда на фоне глобальных катаклизмов погибнет человечество. Да, порой в мрачном творчестве некоторых авторов можно было увидеть обреченность и пессимизм в отношении будущего для людей. Но – все истории заканчивались на оптимистичной ноте: те из людей, что выжили, возрождали былое величие человека.

Добро неизменно побеждало зло.

Бог протягивал руку помощи, висящему над пропастью человеку.

Жизнь – это абсолютная уверенность в завтрашнем дне.

Смерть – пренебрежение этим иррациональным знанием.

Нас разделяет совсем немного времени: прекрасные люди, которых я знаю через их творчество, жили в своем мире с наивной уверенностью в светлом будущем человека. А моё место здесь – в обреченном настоящем у монитора в подземном бункере среди людей, душевное равновесие которых непоправимо пострадало.

Безумие – это нормальное состояние жизни.

Осознание того, что ты безумен – первый признак наступающей смерти.

Полковник Яков тоже писал прозу. Я нашел его творчество на СамИздате под его собственным прозвищем – Полковник Яков.

Как жил, о том и писал. Что делал, то и описывал в мелочах. О чем думал, то и выкладывал в своем разделе. Его произведения оставили неизгладимый след в моем сознании, превратив реальный мир в кошмарный сон, из которого нет выхода.

Кроме того, он оставил обстоятельные и подробные инструкции, которые помогли мне сделать то, что я обещал молодому Генералу. И, наверное, это самое главное, что он сделал для меня.

Я помню наизусть многие из текстов Полковника, но, тем не менее, с удовольствием открываю файлы. Чтобы перечитать. Чтобы вновь прочувствовать.

«Бальзамирование – способы предохранения трупов от разложения и гниения; для этого мягкие части трупа надо обработать веществами, предотвращающими гниение. Их называют антисептическими веществами.

Древние египтяне подвергали бальзамированию все трупы людей и даже многих животных. Египетский метод бальзамирования был описан неким автором Диодором, но его описание во многих частях страдает неясностью изложения и невозможностью иметь нужные ингредиенты. Я полагаю, что египтяне обладали многими методами бальзамирования трупов. Самый совершенный метод состоит в опорожнении полости черепа с замещением мозга ароматическими веществами, в удалении всех внутренностей, пропитывании их ароматическими веществами и наполнении брюшной полости пахучими смолами, или асфальтом. Затем египтяне вымачивали труп в солевых растворах и заворачивали в непроницаемые для воздуха ароматизированные ткани. Однако у египтян достигалось лишь превращение гниения в продолжительное изменение и распад тканей, что производилось частью при помощи применения антисептических веществ, частью путем устранения доступа воздуха, частью условиями, способствовавшими высыханию трупа».

Полковник Яков целенаправленно искал всю информацию о сохранении человеческого тела. Он систематизировал и изучал, записывал и экспериментировал. Он словно знал, что его знания скоро станут жизненно необходимы. Он жил этим, безумствуя в медицинском отсеке. Он предвосхитил будущее, когда еще до начала конца собирал на складе ингредиенты для раствора.

«К числу искусственных способов бальзамирования относится обработка трупов веществами, поглощающими влагу и свертывающими белковые вещества, например креозотом, древесным уксусом, некоторыми солями, особенно сулемой, мышьяком и другими минеральными средствами. Вводить их лучше всего путем впрыскивания растворов в кровеносные сосуды. Можно использовать впрыскивание жидкости, содержащей глицерин, мышьяк, карболовая кислота. На каждый труп расходуется около 3 литров жидкости; можно пользоваться жидкостью, состоящей из креозота, древесного спирта и сулемы. Большие полости тела промываются карболовой кислотой и, в конце концов, наполняются свежепрокаленным древесным углем. Применение смол и ароматических веществ при бальзамировании, помимо получения приятного запаха, направлено для прекращения деятельности трупных червей. Если даже и считать способы, применяемые для бальзамирования таких трупов, которые должны лежать в гробу, самыми лучшими, то, во всяком случае, они оказываются нецелесообразными там, где трупы сохраняются для анатомических исследований, и на долгое время. Здесь не столько нужно добиваться абсолютной, так сказать, прочности трупа, сколько предохранения его от разложения, причем, все формы тела должны быть вполне сохранены для судебно-медицинских целей. Обработка винным спиртом и сохранение в спирту есть одно из известнейших средств консервирования у патологоанатомов, но при долговременном применении этого способа ткани трупа изменяются и обесцвечиваются. Значительно лучше использование формалина, но это вещество – сильнейший яд».

Насколько я знаю из хроники, когда пришло время, именно Полковник Яков предложил Генералу Коробову выход из тупиковой ситуации.

Сократить количество едоков и пополнить запасы пищи.

Любой ценой сохранить боеспособность вверенной Генералу ракетной части.

Каждый получил своё: Генерал сохранил мнимое благополучие, Полковник Яков – тела для своих опытов, убитые – успокоение, живые – страх.

«Что касается русских врачей, занимавшихся вопросом о бальзамировании и практическом его применении, то много труда было посвящено этому делу неким Выводцевым, написавшим довольно обстоятельный труд на эту тему, и предложивший свой способ бальзамирования трупов. Самой лучшей жидкостью для бальзамирования трупов Выводцев считает смесь спирта, глицерина и дистиллированной воды. Для бальзамирования трупа без вскрытия полостей, количество жидкости должно быть почти равным половине веса трупа. Если же вскрываются полости, то количество инъекционной жидкости возрастает в неопределенном количестве, и её берут столько, сколько понадобится, так как много жидкости теряется, вытекая из вскрытых полостей. Бальзамирование выполняется так: все внутренности грудной и брюшной полостей вынимаются. Оставшиеся концы дыхательного горла, пищевода, прямой кишки (у женщины еще и влагалище) крепко завязываются. На массивных органах делаются продольные разрезы. Полые и перепончатые внутренности разрезаются во всю длину, вычищаются и кладутся в раствор спирта и глицерина (поровну), на трупе перевязываются по возможности все перерезанные сосуды, а затем уже делается инъекция сосудов головы, верхней и нижней конечностей».

Все эти описанные Полковником методы не подходили для него – достаточно трудоемко и не достигается конечная цель. Надо не только сохранить тело, но и по возможности использовать его в дальнейшем. Да, именно это он и предложил Генералу. Сохранить протеин для использования в пищу тогда, когда иссякнут складские запасы.