Текст книги "Доктор Ахтин. Бездна"

Виктор стоит от него справа и смотрит через плечо. Я подхожу слева и смотрю на маленький экран.

– Твою мать! – недовольным голосом выражается Валентин. – Смотрите, как заряд батареи уменьшается! Такое впечатление, что из него энергию что-то высасывает!

Я вижу, как в правом верхнем углу экрана стремительно снижается количество ромбиков в прямоугольнике знака. Наконец-то навигатор находит сигналы спутников, с помощью которых можно определить наше местонахождение, но именно в этот момент заканчиваются ромбики и экран внезапно гаснет.

8.

Вернувшись домой, Мария Давидовна прошла в гостиную и сразу включила телевизор. Сев на диван, она стала смотреть на движущиеся в экране картинки, совершенно не понимая, что видят глаза. Мысли упрямо раз за разом возвращались к отправной точке: пути передачи вируса иммунодефицита от человека к человеку. Самый распространенный путь – через иглу при внутривенном введении наркотика. Далее – половой путь. И еще вертикальный путь – от матери к плоду. В любом случае, вирус СПИДа попадает в организм человека через кровь.

С наркотиками всё понятно, – она никогда их не употребляла.

У неё не было мужчин последние пять лет, за одним исключением. Доктор Ахтин, с которым она провела ночь в июле. Об этом даже не хотелось думать, хотя именно к этой летней ночи она всё время мысленно возвращалась.

Растущий в её организме плод. Общая сосудистая система и кровь, которая несет питательные вещества и кислород. Маленькая дочка, которая целиком и полностью зависит от неё и никак не может защитить себя.

Всё просто – вирус попадает в кровь, поражает иммунную систему, и медленно убивает. Сначала её, а потом еще не родившегося ребенка.

На экране телевизора появились ведущие новостной программы, и Мария Давидовна на мгновение отвлеклась.

– Сегодня днем в районе Суматры произошло сильное землетрясение величиной восемь баллов по шкале Рихтера. Объявлена угроза цунами. Пока нет связи с пострадавшими районами, поэтому нет никаких сведений о количестве погибших и пострадавших.

– Надеюсь, что это начало апокалипсиса, – тихо сказала Мария Давидовна, обращаясь к телевизору. Она вдруг почувствовала сильную жажду. Вспомнив о запасах питьевой воды, она пошла в соседнюю комнату и вытащила бутылку из кейса.

– Глупая женщина, – пробормотала она, – хочет выжить, прекрасно зная, что это абсолютно бессмысленно. Зачем существовать, если нет ничего, что связывает с жизнью.

Открыв бутылку, она стала пить воду из горлышка. Теплая вода казалась невкусной, но Мария Давидовна продолжала глотать жидкость, пока не поперхнулась. Откашлявшись, она вернулась в гостиную и снова села на диван. В сознании стала созревать и оформляться мысль о бессмысленности существования. Она была похожа на огромный воздушный шар, в подвесной корзине которого находились некоторые жизненные ценности, – часть из них казались абсолютно незаменимыми и очень дорогими, а часть пустыми и ненужными. Отсортировать и выбросить, чтобы взлететь к солнцу, избавившись от этого глупого существования на земле. Это ведь так просто, как она раньше об этом не подумала.

Протянув руку, Мария Давидовна взяла с журнального столика ручку и блокнот. Найдя чистый лист бумаги, она поделила его пополам и написала в верхней части два слова «За» и «Против». И только потом громко озвучила мысль:

– Что держит меня? Что мешает сделать единственно верный шаг?

Вздрогнув от звука своего голоса, она на долгие минуты застыла в созерцательном положении: доктор Гринберг широко открытыми ничего не выражающими глазами смотрела на чистый лист бумаги, рассеченный линией на две части. Зажатая в правой руке ручка нацелена на любую часть, но нерешительно дрожит, словно движение направо или налево не имеет смысла. И в том, и в другом случае, выход у неё один.

Что бы она ни написала.

Какое бы решение не приняла.

Глубоко вдохнув, Мария Давидовна вышла из ступора и написала в первой графе фамилию с большой буквы – Ахтин.

– Сволочь, – сказала она ничего не выражающим голосом, – дал мне надежду на счастье, и смылся.

Ниже она большими буквами написала – СПИД.

– Подарил мне «подарок», и ушел. И ведь наверняка знал о том, что он вирусоноситель, ублюдок! – теперь в её голосе прозвучали стальные нотки.

Далее она мелко написала – одиночество.

– Я так устала все время быть одна, – разочарованно резюмировала она, – приходить домой и сидеть в четырех стенах, зная, что это навсегда. Пустые мечты, глупые надежды, мертвые розовые слоны.

Следующее слово в графе «За» – апокалипсис. Она хотела написать слово крупными буквами, но в последний момент передумала, и написала мелко.

– Зачем пытаться выжить, если это никому не нужно. Я не хочу видеть, как человечество агонирует. Если Ахтин прав, то я бы хотела уйти до того, как всё это развалится и станет прахом. Если же он неправ, то все равно мой личный апокалипсис уже наступил.

Над следующим словом она думала долго, и все-таки написала его – работа.

– Мне некуда стремится, в своей профессии я достигла того уровня, когда уже не интересно то новое, что может произойти. Я заставляю себя утром идти туда, и не важно, что это происходит только в последние месяцы. Ничего в ближайшие годы не измениться, поэтому…

Мария Давидовна не закончила фразу, потому что не хотела произносить нецензурное слово вслух. Усмехнувшись, она подумала, что интеллигентность не позволяет ей говорить эти слова, даже когда она разговаривает сама с собой. Затем она поднесла ручку к блокноту и быстро написала большими буквами – ДОЧЬ.

– Зачем обрекать новую жизнь на быструю смерть? Она родится, возможно, проживет несколько лет и умрет от иммунодефицита. К тому же, я могу умереть раньше, оставив её сиротой. Лучше и для неё, и для меня, чтобы этого даже не произошло.

Мария Давидовна сидела на диване, смотрела на свои записи и покачивалась телом вперед-назад. Однообразно и непрерывно. В её глазах не было жизни, а в движениях – смысла. Она мысленно перескакивала от одного слова к другому, раз за разом приводя одни и те же доводы. Аргументы громоздились друг на друга, создавая многоярусную конструкцию, – ненадежную и шаткую, но вполне устойчивую. Другого выхода не было. Любое другое решение казалось очевидной глупостью.

Мария Давидовна сжала руками голову и закрыла глаза.

То, что казалось таким очевидным и необходимым, категорически не хотел принимать разум.

– У меня есть еще графа «Против», – словно оправдываясь, пробормотала она.

Открыв глаза, доктор Гринберг нацелилась ручкой и быстро написала – дочь.

– Она – это всё, что у меня есть, – сказала она громким голосом, словно хотела кому-то что-то доказать, – это частичка Ахтина. Если попробовать сделать всё правильно, то на фоне лечения вирус может не попасть к ней. Она избавит меня от одиночества, и вернет интерес к работе, потому что мне будет для кого жить и зарабатывать деньги. Апокалипсиса не будет, потому что этого не может быть. И моя маленькая девочка заслуживает того, чтобы хотя бы попытаться чуть-чуть пожить. И если я умру раньше, то она хотя бы будет знать, что я её люблю.

Последние слова Мария Давидовна практически выкрикнула, и после этого, наконец-то, разрыдалась, смывая слезами ужас своих мыслей.

9.

Мы идем быстрым шагом – Виктор впереди, за ним я, и Валентин у меня за спиной. Из-за облаков периодически выглядывает солнце, и, если лучи попадают на лицо, то ощутимо греют. Вокруг густой и невысокий ельник, настолько однообразный, что из него, кажется, нет выхода. Мы идем вдоль ручья. Так решил Виктор.

– Ручей выведет нас к реке. Кроме того, он течет на запад, куда нам и надо.

Валентин никак не среагировал на его слова, – после того, как у навигатора за несколько секунд закончился заряд батареи, он выглядел, как обиженный ребенок, у которого отняли игрушку.

Я не против идти вдоль ручья, потому что еще не знаю, куда мне надо. К людям, чтобы растворится среди теней, или в тайгу, чтобы на время стать отшельником. В первом случае, у меня возникнет непроизвольное желание вернуться к Марии, что сейчас совершенно несвоевременно. Во втором, – впереди зима и минимум шансов на выживание.

Виктор оборачивается и смотрит по сторонам, словно не может узнать местность. Он молчит, но я уверен, что наш проводник не знает, куда мы идем. Резко свернув, Виктор направляется к высокой старой ели, которая стоит на маленьком пригорке и возвышается над остальным лесом.

– Надо забраться наверх и посмотреть сверху, – говорит он, скидывая рюкзак с плеч, – можете пока отдыхать. Я сейчас быстро, туда и обратно.

Он снимает куртку и передает её мне. Протягивает ружье Валентину. Затем подпрыгивает, хватается за ближайший к нему сук, и подтягивается. Валентин сразу садится на траву под деревом, достает из кармана рюкзака мертвый прибор и задумчиво смотрит на него. Затем поворачивает правое запястье и смотрит на наручные часы.

– Вот, еще и часы остановились, – говорит он озабоченным голосом.

– Наверное, действительно мы в какой-то аномальной зоне, – говорю я.

– Я, конечно, читал про это, – кивает Валентин, – Молебка, и другие места, но чтобы самому оказаться в этом дерьме…

Он покачал головой. Я сажусь рядом на траву и, подняв голову, смотрю, где Виктор. Заметив его на уровне середины дерева, я некоторое время наблюдаю за ним, а потом опускаю голову и встречаю взгляд Валентина. Он пристально смотрит на меня через стекла очков тяжелым не мигающим взглядом и словно что-то ждет. Я невозмутимо смотрю в ответ. В руках у него уже нет навигатора. Теперь пальцы сжимают охотничье ружье Виктора.

– Что-то я не верю в твою красивую сказку о блуждании по болоту, – наконец-то говорит он, – врешь ты всё.

Я ничего не говорю в ответ. Мне интересно, как он дальше будет развивать свою мысль. То, что Валентин представляет какую-то угрозу для меня, да и для Виктора тоже, я уже понял. Но пока не знаю, какого рода опасность. Поэтому я смотрю на собеседника и молчу. Самый лучший способ узнать опасность, дать ему возможность открыться.

– Да, ты выглядишь так, словно долго был в лесу, – как бы рассуждая, говорит Валентин, – но целый месяц в одной футболке и без огня в сентябре выжить здесь невозможно. Ты должен подохнуть от голода и ночного холода. И если бы ты захотел, то в любом случае за это время вышел бы к людям. Значит, ты почему-то не хочешь быть среди людей.

Валентин смотрит на меня и пытается увидеть на моем лице какие-нибудь эмоции в ответ на его слова. Ничего не заметив, он говорит:

– Мне кажется, что ты здесь появился не просто так. Тебе что-то нужно, не так ли? Что? Или кто?

Он, прищурив глаза, с угрозой взирает на меня. Губы еле заметно дрожат. Пальцы рук судорожно сжимают цевьё ружья. И я вдруг понимаю, что он боится меня. Просто абстрактно боится, из-за того, что сам для себя не может объяснить моё появление. Но в этом страхе есть еще что-то, словно Валентин не только боится, но и чуть-чуть радуется. И эта странная смесь эмоций заставляет меня улыбнуться собеседнику. И – ничего, кроме улыбки, Валентин не получает в ответ на свои вопросы.

– Ладно, не хочешь, не говори.

Он наставляет на меня ствол и продолжает говорить с угрозой в голосе:

– Я просто убью тебя, а Виктору скажу, что случайно нажал на курок. Ну, знаешь, такое бывает в лесу. Я – неопытный охотник, могу случайно нажать на курок, а пуля – дура, цель нашла.

Я смотрю в отверстие и продолжаю улыбаться. Ситуация начинает мне нравится. Валентин поступает глупо и необдуманно, и это хорошо. Он сгибает указательный палец правой руки на курке и ждет, как я среагирую. Он уверен, что я испугаюсь, потому что судит по себе.

Я отвожу взгляд от гипнотизирующего отверстия и снова смотрю в глаза Валентина.

– Стреляй, – спокойно говорю я.

Зрачки собеседника расширяются в ответ на моё слово, палец дрожит на курке, губы плотно сжаты.

– Ну, давай, жми на курок, – говорю я, улыбаясь еще шире, словно забавляюсь ситуацией, – вышиби мне мозги.

Валентин, вздрогнув всем телом, меняется в лице, и резко опускает ствол ружья. Теперь я вижу в его глазах не просто страх, а еще и панику. Веко правого глаза мелко дрожит. Он медленно, не отрывая от меня взгляд, встает на ноги и делает два шага от меня.

Жаль, что у меня нет возможности прикоснуться к нему. Именно сейчас я бы смог узнать о нем всё, – почему он здесь, кого или что боится, и почему он увидел во мне опасность для себя? И чем он опасен нам с Виктором?

Виктор спускается с дерева значительно быстрее, чем забирался. Спрыгнув с последней ветки, он уверенно говорит:

– Я был прав. Там река, – он, махнув рукой, показывает направление, – думаю, что к вечеру мы доберемся до неё.

– А кроме реки, там что-то есть? – спрашивает Валентин спокойным голосом, словно ничего не произошло. – Крыши домов? Дым от костров?

– Нет, – мотает головой Виктор, – сплошь тайга вокруг.

Он надевает куртку, вскидывает рюкзак и забирает у Валентина ружье.

– Пошли. Нам надо до темноты добраться до реки.

Не дожидаясь нас, он широкими шагами уходит. Валентин приглашающим жестом предлагает идти мне за ним, словно говоря, что он пойдет, только если я буду перед ним.

Кивнув, я встаю с травы, и догоняю Виктора.

Я знаю, что именно сейчас он не нападет сзади.

10.

Капитан Ильюшенков сидел на совещании и пытался не уснуть. Сделать это было тяжело, – монотонная речь докладчика, вещающего о ситуации с преступностью в городе и области, вгоняла сознание в состояние гипнотического транса. Он тупо смотрел прямо перед собой и изо всех сил таращил глаза. Пока это ему удавалось, но еще пару минут, и, возможно, он непроизвольно закроет глаза. И это может увидеть полковник.

Владимир Владимирович плотно сжал зубы и от боли пришел в себя. Тут же, на его счастье, докладчик прекратил говорить. После минутного молчания полковник Никифоров спросил:

– Капитан Сергеев, что у вас нового по поводу маньяка, раскалывающего головы?

Глядя на вскочившего с места следователя, Ильюшенков заинтересовался. Он слышал про эти убийства, но так как его это не касалось, сильно не вникал.

– Товарищ полковник, – начал говорить капитан Сергеев, – по вашему совету, я обратился к доктору-психиатру. По её предположению, это должен быть физически не сильный мужчина-каннибал, то есть, он убивает, чтобы поедать мозг.

Несколько сотрудников непроизвольно засмеялись. Некоторые просто улыбнулись. Ильюшенкову тоже показалось эта версия забавной, но он сидел с серьезным выражением лица. Полковник тоже не улыбнулся.

– Это всё, что у вас есть?

Капитан протестующе мотнул головой и стал уверенно говорить:

– Мы опросили практически всех жителей домов рядом с местами убийств, просмотрели дела в поисках похожих убийств, которые произошли в последние десять лет, сейчас изучаем личные дела психически больных преступников, которые могли бы совершить что-то подобное, но – пока ничего. Кстати, прошло уже больше недели, и новых убийств не было, хотя психиатр сказала, что если он не утолил свой голод, то снова скоро убьет.

Полковник кивнул.

Капитан сел на место.

– Все свободны, – сказал Никифоров.

В коридоре управления Ильюшенков догнал капитана Сергеева.

– Привет, Илья. Психиатр, к которой ты ходил, случайно не доктор Гринберг?

– Да, она, – кивнул Сергеев, – ты тоже считаешь, что эта врачиха прикололась надо мной?

Владимир Владимирович пожал плечами:

– Бог её знает. Кстати, как она тебе показалась?

– В смысле? – удивленно поднял брови Сергеев.

– Ну, в смысле, как доктор-психиатр? Ну, и, вообще, как женщина?

Капитан Сергеев задумчиво посмотрел на собеседника и ответил:

– Знаешь, я что-то не понял её. Договорился о встрече в кафе, она пришла. Я начал рассказывать про убийства, а она ко мне с претензией, дескать, с чего это вы решили, что этот убийца – Парашистай. Я ей говорю, что мы так вовсе и не думали, потому что маньяк Ахтин уже на том свете. Она аж в лице переменилась, – как это умер, спрашивает. Ну, я ей рассказал, что знал о том, как он утонул в трясине. Она побледнела, сказала, что ей стало плохо, и ушла, пригласив меня утром к себе на работу.

– Да ты что?!

Капитан Ильюшенков улыбнулся с довольным выражением лица. Он живо представил описанную ситуацию, и обрадовано потер руки.

– Вот, а потом на следующий день она и выдала мне версию, что наш убийца – каннибал. Оно, вроде как, вполне логично, а с другой стороны, – звучит всё это, как то нереально. Я бы даже сказал, дико звучит. Я от неё ушел, не зная, как реагировать на эту версию.

– Ладно, спасибо, что рассказал, – протянул руку Ильюшенков, – держи меня в курсе. Пока.

Он пошел к себе в кабинет, где сев за стол, застыл в задумчивом созерцании заваленной бумагами столешницы. Не было дня, чтобы он не вспоминал погоню через лес и болото. Несколько раз он даже видел ночью сон, где Парашистай тонет в болоте. Однако в реальности он понимал, что в его памяти нет этого момента.

Он не видел, как Ахтин утонул.

Когда прилетел вертолет, они в течение часа нарезали круги над пустым пространством, выискивая сверху хоть какой-нибудь след доктора Ахтина. Они ничего не нашли, но сказать на сто процентов, что Парашистай мертв, он не мог, и это приводило его в бешенство.

– Этот маньяк сбежал из тюремной больницы, хотя врачи были уверены, что он не может двигаться. Он выжил в столкновении микроавтобуса с железнодорожным составом. Так почему бы ему не выкинуть какой-нибудь очередной фортель, и не провести всех вокруг пальца? – задумчиво пробормотал Ильюшенков.

Эта мысль приходила к нему не в первый раз, но сегодня, после разговора с Сергеевым, он вдруг понял, что не учитывает еще один фактор.

Доктор Гринберг Мария Давидовна.

– Если Парашистай жив, то, первым делом, по возвращении он придет к этой женщине, – резюмировал он свой внутренний диалог, – следовательно, я должен присматривать за ней. Оперативников мне никто не даст, поэтому мне самому придется делать это.

Ильюшенков извлек из сейфа папку, где он хранил полную копию дела Парашистая, старательно переписал место работы и адрес доктора Гринберг, и снова вернул папку на место. Затем капитан подошел к окну и, глядя на улицу, впервые подумал о том, что он был бы рад, если бы Парашистай был жив. Пусть бы Ахтин только появился, он бы, капитан Ильюшенков, во второй раз не сплоховал.

Владимир Владимирович поднял правую руку на уровень глаз, сформировал из двух пальцев оружие, прицелился по верхнему краю указательного пальца и выстрелил в воображаемого противника.

11.

Светлана Геннадьевна позвонила через три дня. Мария Давидовна смотрела на экран телефона и боялась взять его в руку. Она чувствовала, что врач хочет сообщить ей результат анализа.

– Здравствуйте, Мария Давидовна. Слава Богу, результат на ВИЧ пришел отрицательный. Зайдите сегодня ко мне, чтобы записать результат в диспансерную книжку.

– Да, конечно, зайду, – поздоровавшись, сказала доктор Гринберг.

Нажав на кнопку отбоя, она положила трубку и стала отрешенно смотреть на картину на стене. Желтые подсолнухи, которые еще сегодня утром казались охапкой практически мертвых солнечных дисков, сейчас показались оживающими после длительной спячки светилами. Они стали чуть ярче, оттенки – насыщеннее, а сама картина словно засветилась изнутри.

Мария Давидовна улыбнулась. И внезапно подумала о том, что она зря сразу и безоговорочно поверила следователю Сергееву. Он не присутствовал там, где погиб Ахтин. Она своими глазами не видела тело Ахтина. Надо поговорить с Ильюшенковым, и с его слов понять, как всё произошло, и умер ли Ахтин. Она прекрасно знала, что не всегда то, что видят глаза человека, происходит на самом деле. Человеческий мозг обрабатывает визуальную информацию о необычных и странных событий так, чтобы рационально объяснить происходящее, в первую очередь, самому себе. Если мозг не может дать сознанию разумное объяснение, то сознание придумывает его, чтобы человек не свихнулся. Иногда глаза видят то, что человек хочет увидеть, давая сознанию успокоение. Часто человек додумывает то, чего не видел, создавая в сознании нереальные картины и постепенно начиная верить в них.

В любом случае, Мария Давидовна решила, что обязательно свяжется с Ильюшенковым и поговорит с ним.

– А зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас, – сказала она картине, и протянула руку к телефону. Она нашла в контактах номер телефона и нажала на кнопку. Слушая в трубке длинные гудки, она терпеливо ждала.

– Слушаю.

– Добрый день, Владимир Владимирович. Это доктор Гринберг.

– Здравствуйте, доктор. Что вам?

Голос следователя звучал сухо и равнодушно. Мария Давидовна на секунду замешкалась, а потом спросила:

– Я бы хотела поговорить с вами.

– О ком?

Мария Давидовна явственно услышала усмешку в голосе капитана.

– Об Ахтине.

– А зачем мне о нем говорить? Хорошего мне сказать нечего, а плохо о мертвых говорить не принято.

Мария Давидовна сглотнула слюну и сказала:

– Я не верю, что его нет в живых. Вот вы лично видели его тело?

Теперь с ответом замешкался Ильюшенков.

– Я видел, как он шел по болоту, а потом вдруг исчез. Мы потом сверху с вертолета искали, но не нашли ни одного следа его присутствия.

– То есть, мертвое тело Ахтина вы не видели?! – уточнила Мария Давидовна.

– Ладно. Вы меня убедили. Давайте встретимся и поговорим, – ушел от ответа Ильюшенков, – например, через два часа у фонтана перед Драмтеатром.

– Отлично, – быстро согласилась она, – я приду. До свидания.

Доктор Гринберг посмотрела на часы. У неё было время, чтобы сходить в женскую консультацию, поэтому она накинула плащ и ушла с работы.

Бабье лето закончилось. На улице ощутимо похолодало. С утра прошел дождь, на мокром асфальте лежали разноцветные мертвые листья, голые клены выглядели, как старые израненные солдаты, бредущие домой умирать. Она с удивлением прислушалась к себе, – возникающие в мыслях грустные ассоциации не соответствовали её настроению. Она как бы радовалась тому, что анализ из лаборатории пришел отрицательный, но сам факт того, как она быстро и легко обвинила любимого человека в заражении смертельной инфекцией, приводил к грустной мысли о слабости её чувств. Она убеждала себя в том, что пока не увидит мертвое тело Ахтина, ни в коем случае, не будет верить в его смерть, хотя прекрасно понимала, что чудес не бывает.

У кабинета доктора в женской консультации сидела молодая женщина с заплаканными глазами. Она держала в дрожащих руках лист бумаги и смотрела прямо перед собой бессмысленным взором.

– Что-то случилось? – спросила Мария Давидовна.

Женщина среагировала на звук голоса, в глазах появилась жизнь. Она повернула голову и хриплым голосом ответила:

– Не твое дело!

После этих слов, она встала и ушла быстрым шагом. От неожиданности Мария Давидовна не нашлась, что ответить. Покачав головой, она постучала в дверь и спросила разрешения войти.

После взвешивания на весах, измерения артериального давления и осмотра на кушетке, Мария Давидовна села к столу и спросила:

– Когда у меня ранний токсикоз закончится?

– А что, сильно беспокоит? – вопросом на вопрос ответила врач.

– Ну, тошнит по утрам, иногда днем бывает.

Доктор кивнула. И, улыбнувшись, сказала:

– Это ерунда. Вот когда рвота после каждого приема пищи, когда от запаха мяса выворачивает, когда можешь пить только воду, вот тогда можно говорить о раннем токсикозе. У вас, Мария Давидовна, сейчас девять-десять недель беременности. Скоро ваша тошнота пройдет. Вот вам направление на ультразвуковое исследование через две недели, – врач протянула бланк, – там указано дата, время и место.

– Может, не надо УЗИ, рано еще, ультразвуковые волны могут повредить плоду, – неуверенно сказала Мария Давидовна.

Светлана Геннадьевна, вздохнув, грустно посмотрела на пациентку:

– Надо, дорогая моя, надо. Вон только что женщина пришла с результатом УЗИ, – она показала рукой на дверь, – неделю назад пришла вставать на диспансерный учет, сразу отправили на УЗИ, и вот результат – множественные грубые пороки развития у плода в сроке двадцать недель. Отправили на пренатальный консилиум, надо прерывать беременность. А вот если бы она пришла раньше, и УЗИ сделали бы в сроке десять-двенадцать недель беременности, то всё было бы значительно проще и для её здоровья, и для нас.

Мария Давидовна кивнула, соглашаясь с доктором.

Выйдя из поликлиники, она посмотрела на часы – до встречи со следователем оставался час. Вполне хватит времени, чтобы дойти до фонтана пешком. Она неторопливо брела по тротуару и задумчиво смотрела на окна домов. Люди продолжали жить своей жизнью, не замечая маленьких и больших трагедий, происходящих рядом с ними. Они смеялись и плакали, любили и ненавидели, создавали и разрушали, и каждый был на сто процентов уверен, что события именно его жизни самые трагичные или самые радостные, что любовь самая верная, а ненависть – праведная, что созданный дом прочен, а если он упал, то виноваты окружающие его недалекие люди.

12.

Уже смеркалось, когда мы вышли к реке. Густой еловый лес стал редеть, все реже попадались сухие поваленные деревья, под ногами мягко пружинила трава. Ручей, вдоль которого мы шли, примерно час назад внезапно исчез, причем мы это заметили не сразу. Виктор предположил, что он продолжает бежать под землей, и мы пошли дальше. Деревья внезапно расступились, и перед нами оказалась река шириной не более пяти метров. Течение несильное, берег пологий, вода чистая.

– Ну, это просто широкий ручей, – разочарованно бормочет Валентин.

Виктор, согласно кивнув, говорит:

– Странно, я, конечно, знаю далеко не все реки, но такой вроде не было в нашем районе. Может, Березовка, – предполагает он, – но она значительно севернее, километров на двести. Нет, этого не может быть. Ладно, ночуем здесь.

Виктор показывает на поросший травой берег.

– Мы с Валентином ставим палатку, а ты, Михаил, собираешь дрова и разводишь костер. Давайте шустро, пока еще светло.

Когда стемнело, всё было готово. Палатка стояла, весело трещал костер, рядом с которым лежала охапка хвороста, в котелке закипала вода. Когда Виктор протягивает мне открытую банку каши с мясом, Валентин негромко произносит недовольным голосом:

– Наши запасы пищи рассчитаны на двоих.

Виктор спокойно смотрит на него и отвечает на незаданный вопрос:

– Мы сейчас в тайге. Здесь другие законы выживания. Совсем не такие, как в городе.

– И что мы будем делать, когда еда закончится?

– Ловить рыбу, собирать грибы, – пожимает плечами Виктор, – но, думаю, до этого дело не дойдет. Скорее всего, завтра или послезавтра мы выйдем к людям. Когда вернемся ко мне на хутор, я верну тебе деньги.

– Хочешь сказать, что мы не идем на Ветлан?

– Нет.

– Почему?

– Потому что, – коротко отвечает Виктор.

Я смотрю на недовольное лицо Валентина. Отблески пламени на нем создают странную картину, словно он с трудом сдерживает рвущегося изнутри дьявола. Это впечатление длится не больше секунды, потом Валентин берет свою банку и начинает кушать.

Я думаю о своих спутниках. И если Виктор вызывает у меня уважение, то от Валентина исходит опасность. Пока не знаю какая, но мне бы не хотелось узнать об этом, когда будет поздно.

– Налей мне, пожалуйста, чай, – протягивает мне кружку Виктор.

Я, наклонив котелок, наливаю напиток в кружку. Затем говорю:

– Валентин, давай свою кружку, я сразу и тебе чай налью.

Он, глядя на меня исподлобья, передает мне кружку. Я обхватываю сосуд пальцами, как бы невзначай сжимая его пальцы. Всего лишь на короткое мгновение, которого мне вполне достаточно. Валентин отдергивает руку, словно он обжегся, прикоснувшись ко мне. Но ничего не говорит. Опустив глаза, он продолжает работать ложкой, а я спокойно наливаю чай в кружку.

Мне хватило, чтобы увидеть главное.

Опасность от Валентина исходит вполне реальная, и очень даже смертельная. Я не в первый раз сталкиваюсь с бездной в сознании, поэтому на моем лице не дрогнул ни один мускул. Думаю, я даже не мигнул, когда за доли секунды увидел картины из жизни моего временного спутника.

– На, Валентин, возьми чай, – говорю я ему и протягиваю кружку.

Теперь он берет её осторожно, стараясь не прикасаться ко мне. Не думаю, что он что-то заподозрил. Просто он знает, что я сильнее.

Мы пьем горячий чай в молчании. Виктор отрешенно смотрит на огонь. Скорее всего, он думает о том, куда завтра идти. До вчерашнего дня он был уверен, что легко ориентируется в лесу, и всегда найдет дорогу к людям.

Валентин, повернувшись к нам боком, смотрит на речную воду.

Я снова и снова прокручиваю в памяти то, что увидел, когда прикоснулся к руке Валентина. Вполне обычные для мира теней чувства, мысли и образы – обида, ненависть, зависть и ярость. Есть еще – голод и наслаждение вкусом. Страх, паника и трусость. Амбиции и чувство превосходства. Осознание своей значимости и пренебрежение.

Это всё есть почти у каждого из мира теней. Но большинство из них редко выпускает дьявола на свободу, если выпускает вообще. Валентин открыл клетку и освободил своё сознание. И сделал он это не по своей воле.

13.

Мария Давидовна пришла к фонтану на площади перед Драматическим театром на пять минут раньше. Посмотрев по сторонам, она не нашла следователя и села на лавку. На пустом пространстве по ровному асфальту катались на роликах молодые люди. Девушка счастливо рассмеялась, когда парень догнал её и, обхватив за талию, приподнял. На соседней скамье сидела женщина, которая одной рукой держала книгу, а другой качала коляску с маленьким ребенком. Группа парней, сидевших на дальнем краю фонтана, пили пиво и громко говорили, перемежая свою речь нецензурными выражениями. Порыв ветра принес острый запах мочи. Мария Давидовна непроизвольно повернула голову и увидела грязного с отекшим лицом бомжа, который нетвердой походкой проходил мимо.

– Здравствуйте, Мария Давидовна, – услышала она голос Ильюшенкова, и от неожиданности, вздрогнула.

– Здравствуйте. Вы меня напугали, – сказала она.

Капитан улыбнулся:

– Извините, не хотел. Так о чем мы с вами будем говорить?

Ильюшенков сел на скамью и с интересом стал смотреть на собеседницу.

– Я не верю, что Ахтин мертв. Расскажите мне, пожалуйста, что вы видели, когда он утонул в болоте.

Мария Давидовна произнесла заранее заготовленную фразу уверенным голосом.

Ильюшенков прищурил глаза и подозрительно спросил:

– Откуда такая уверенность? Он уже к вам приходил? Когда вы встречались с ним?

– Нет, – отмахнулась от подозрений Мария Давидовна, – в последний раз я его видела в июле. Давайте, вы расскажете о том, что случилось на болоте, а потом я выскажу свои предположения.

– Ладно, давайте, – хмыкнул капитан, откинулся на спинку скамьи и начал рассказывать, – нас было четверо, если не считать собаку. Лейтенант, сержант-кинолог, рядовой и я. Мы почти догнали его. Если бы не болото, то он от нас не ушел бы. Когда я его увидел, он шел через трясину и был достаточно далеко. Мои спутники отказались продолжать погоню, и мы решили вызвать по рации вертолет. Болото было огромное, он бы не смог преодолеть его. Мы бы его легко взяли сверху. Но, – Ильюшенков поднял указательный палец, – неожиданно Ахтин исчез. Вот я вижу, как он передвигается по пояс в трясине, – капитан показал открытую ладонь и затем резко повернул её тыльной стороной, – а вот его нет. Просто исчез, и всё. Затем через час прилетел вертолет, и мы еще около часа кружили над болотом, но – ни Ахтина, ни каких-либо его следов не нашли.