Текст книги "Долг русского историка. Жизненный путь и труды В. С. Брачева"

Особое внимание А.Ю. Дворниченко привлекла та часть диссертации B.C., которая посвящена «делу» С.Ф. Платонова, так как здесь ему удалось сделать твёрдый вывод об ошибочности укоренившихся в последние годы представлений о С.Ф. Платонове и его учениках и коллегах как жертвах некоего заговора кремлёвского руководства против Академии наук и шире – едва ли не против всей старой интеллигенции.

Ценность проделанной B.C. Брачевым работы, по его мнению, состоит в том, что в отличие от своих петербургских коллег, издателей «Академического дела», он не ограничился рассмотрением общеполитической стороны событий, а обратился к историографическим корням этой истории в свете противоборства (прекрасный пример которого даёт, по его мнению, в своей статье СО. Шмидт) «школы» М.Н. Покровского и сплотившейся в 1920-е гг. вокруг С.Ф. Платонова старой профессуры. В результате он сумел показать, что в разгроме буржуазной историографии был заинтересован не столько Кремль и лично И.В. Сталин, сколько историки-марксисты во главе с М.Н. Покровским. Проправительственная позиция, занятая С.Ф. Платоновым в ходе выборов первых академиков-коммунистов и избрание его в марте 1929 г. академиком-секретарём Отделения гуманитарных наук АН СССР свидетельствует как справедливо, по его мнению, отмечает диссертант, о незапланированном характере его отставки. Учитывая хронологию арестов учёных и коллег С.Ф. Платонова с выводом этим, подчеркнул А.Ю. Дворниченко, трудно не согласиться. Поддержал Андрей Юрьевич и вывод диссертанта об ошибочности версии об обнаружении 21 октября 1929 г. комиссией по проверке Академии наук незаконно хранящихся у неё архивных документов, как «провокации ОГПУ».

Особенно важное значение имела для B.C. недвусмысленная поддержка А.Ю. Дворниченко, его принципиального вывода о слабости версии его недоброжелателей из С.-Петербургского института истории относительно партийных истоков «Академического дела». И «хотя до окончательных выводов ещё далеко, уже сейчас ясно, – заявил рецензент, – что говорить о «деле историков», не учитывая его историографических предпосылок и заинтересованной позиции ОГПУ, после монографии B.C., едва ли возможно».

К сожалению, отметил он далее, диссертанту не удалось избежать некоторой односторонности в оценке С.Ф. Платонова, представленного им «в образе безупречного историка-объективиста, которому были чужды политические интересы и идеологические пристрастия. Полагаем, что акценты здесь всё же должны быть расставлены по иному: и сам С.Ф. Платонов имел политические убеждения, да и его историографические противники (в том числе и В.О. Ключевский) не «зацикливались» на политике, были прекрасными источниковедами и хорошо понимали значение реального, свободного от политической и иной предвзятости научного знания».

Положительным оказался и отзыв ведущей организации – Новгородский государственный университет им. Ярослава Мудрого, подготовленный заведующим кафедрой истории и археологии НГУ В.Ф. Андреевым.

После традиционного оглашения отзывов официальных оппонентов, первым слово попросил коллега B.C. по кафедре русской истории РГПУ им А.И. Герцена А.В. Смолин. Поскольку это был товарищ и единомышленник B.C., то, как он полагал, речь его должна была задать своеобразный камертон обсуждению и, в известной мере, нейтрализовать возможные сомнения относительно научных достоинств диссертации, которые вполне могло вызвать у членов Совета выступление В.М. Панеяха (а в том, что оно состоится, сомнений не было). Однако вместо того, чтобы сказать о достоинствах диссертации и твёрдо заявить о своей поддержке её основных положений, Анатолий Васильевич совершенно неожиданно для B.C. пустился в пространные рассуждения о положении исторической науки в 1920-е гг. и стал излагать своё видение «Академического дела», которое едва ли, впрочем, в создавшейся ситуации кого-либо интересовало. Себя Анатолий Васильевич, таким образом показал, но своего определённого отношения к диссертации в своём крайне неудачном выступлении так и не высказал. Это был плохой знак. B.C. этого явно не ожидал и был обескуражен. Тем более, что попросивший слова вслед за А.В. Смолиным, В.М. Панеях произнёс одну из лучших своих речей. Ни одного доброго слова в адрес диссертации B.C., он, понятное дело, не сказал, но зато при перечислении её недостатков, был весьма красноречив. После его эмоционального выступления в аудитории повисла напряжённая тишина.

К счастью для B.C., не будучи специалистом в области историографии, а тем более по С.Ф. Платонову, Виктор Моисеевич вынужден был сосредоточить своё внимание не на основном тексте диссертационного исследования, а на пусть и важном, но всё же частном вопросе о допустимости или недопустимости использования В.С. материалов «Академического дела» для изучения общеисторических и общественно-политических взглядов С.Ф. Платонова, солидаризировавшись в этом плане с уже известным нам письмом в Диссертационный совет академика Н.Н. Покровского. Это, разумеется, серьёзно облегчало положение В.С., тем не менее, надо признать, что оно было весьма сложным. Спас положение неожиданно попросивший слово один из наиболее старых и уважаемых в научном сообществе историков Санкт-Петербурга, член Диссертационного совета проф. Ю.Г. Алексеев.

В отличие от А.В. Смолина, он не стал мямлить и не только открыто и определённо поддержал основные положения диссертации В.С, но и в своём, блестяще произнесённом буквально на одном дыхании, глубоко аргументированном, выступлении, показал доброкачественность проделанной В.С. работы и несомненно огромное научное достоинство представленной им диссертации, расценив её появление как крупнейшее научное достижение в области русской историографии последних лет.

Выступление Ю.Г. Алексеева задело присутствующих, как говорится, за живое и, без того напряжённая дискуссия, ещё более оживилась. Однако тональность её, вопреки надеждам В.М. Панеяха и его сторонников, оказалось совсем не той, на которую они рассчитывали. Один за другим поднимались присутствующие и отмечали научные достоинства представленного В.С. сочинения. Почувствовав, что он проигрывает, В.М. Панеях повёл себя в этих условиях, по обыкновению, не вполне адекватно, три раза выступал он в прениях и намеревался выступить и в четвёртый, но был остановлен председательствующим.

Сообразив, что пространное выступление его только повредит делу, в своём заключительном слове В.С. постарался быть кратким. Всё что можно было сказать «за» и «против» его диссертации, в принципе уже сказано, заявил он, и мне остаётся только поблагодарить Ю.Г. Алексеева и других участников дискуссии за их твёрдую и решительную поддержку её основных положений.

Итог голосования членов Совета по диссертации В.С. был таков: 15 человек «за», 2 бюллетеня были признаны недействительными. Это был победа. Цель к достижению которой долгие годы так настойчиво стремился В.С. была, наконец, достигнута.

Первым, кому позвонил В.С. возвратившись домой, был В.И. Старцев, который, оказывается, уже кое-что знал о случившемся. «Петербургский университет – единственное место, где ваша диссертация имела шанс на успех, – заявил он. – Поздравляю Вас».

Каких-либо последствий для В.С. горячий, с оттенком скандала, характер его защиты на утверждение её ВАК, вопреки его ожиданиям, не имел, если не считать такой мелочи, как получение вскоре Советом письма из ВАКа с требованием разъяснения, почему историографическая по сути диссертация была защищена по специальности «Отечественная история». Соответствующее разъяснение было дано и диссертация В.С. благополучно прошла.

На письмо-донос в ВАК недруги В.С., таким образом, не решились. Но это ещё совсем не значит, что они забыли о нём. Скорее наоборот. Речь идёт о резко отрицательных рецензиях на монографию В.С. В.М. Панеяха и Н.Н. Покровского, отправленных ими в журнал «Отечественная история».

В основе рецензии В.М. Панеяха – его выступление на защите В.С., Н.Н. Покровского – его, уже известное нам, письмо в Диссертационный совет.

К счастью, один из официальных оппонентов В.С. проф. А.Ю. Дворничеко, как будто предчувствуя беду, тоже оформил свой отзыв в виде рецензии на монографию В.С. и также отослал её в журнал «Отечественная история». В третьем (мартовском) номере этого журнала за 1998 год все три рецензии увидели свет[112]112
  Дворниченко А.Ю., Панеях В.М., Н.Н. Покровский. Споры вокруг судьбы академика С.Ф. Платонова (о книге В.С. Брачева «Русский историк С.Ф. Платонов». Ч. 1–2. СПб., 1995) // Отечественная история, 1998, № 3. С. 134–144.


[Закрыть].

Первой среди них идёт рецензия А.Ю. Дворниченко[113]113
  Там же. С. 134–136.


[Закрыть], в основе которой, как уже отмечалось, текст его выступления на защите В.С. – второй и самой объёмной – В.М. Панеяха, представляющая, по сути дела, краткий конспект книги В.С., «украшенный» язвительными замечаниями рецензента[114]114
  Там же. С. 136–141.


[Закрыть].

Красной нитью через весь текст В.М. Панеяха проходит обвинение В.С. в консерватизме и охранительном характере его общественно-политических взглядов, что якобы наложило тяжёлый отпечаток на всю его книгу. Второе важное обвинение, выдвинутое здесь В.М. Панеяхом против В.С. – некритическое якобы использование показаний С.Ф. Платонова из его следственного дела для воссоздания исторических и общественно-политических взглядов учёного без предварительной разработки специальной методики изучения архивно-следственных дел ОГПУ-НКВД СССР[115]115
  Дворниченко А.Ю., Панеях В.М., Н.Н. Покровский. Споры вокруг судьбы академика С.Ф. Платонова… С. 137.


[Закрыть].

Характерен и общий вывод рецензента. «Итак, – подводит он итог своим наблюдениям, – приходится констатировать, что В.С. Брачев не имеет никакого представления о критике источников как основе исторического и историографического построения, а С.Ф. Платонов у него в книге, вразрез с подлинными фактами, выступает в роли беспринципного эклектика, не имеющего собственной стройной концепции истории России и поэтому вынужденного заимствовать едва ли не все мысли у своих предшественников и современников <…> Это свидетельствует лишь о том, что автор не справился со своей задачей»[116]116
  Там же. С. 141.


[Закрыть].

Что касается рецензии Н.Н. Покровского[117]117
  Там же. С. 142–145.


[Закрыть], то на наш взгляд, с учётом двух предыдущих рецензий, т. е. А.Ю. Дворниченко и В.М. Панеяха, можно сказать, что автор её, в известной мере, претендует на то, чтобы выступить в роли некоего третейского судьи между ними. «Три проблемы, на наш взгляд, – начинает он свой текст, – являются основными в споре двух рецензентов. Это оценка «Академического дела» 1929–1931 гг., общественно-идеологическая характеристика трудов С.Ф. Платонова и методика использования историками чекистских фальшивок».

Относительно решения первой проблемы Н.Н. Покровский вполне однозначен: дело это, сфабриковано. Прямое руководство этим делом со стороны Политбюро ЦК ВКП(б) и Совета Министров СССР вполне, по его мнению, уже доказано, причём ни кем иным, а публикаторами «Академического дела»[118]118
  Там же. С. 142.


[Закрыть], т. е. Панеях и К°.

Более осторожен он в оценках общественно-политической характеристики трудов С.Ф. Платонова. Не соглашаясь здесь с В.С., он, тем не менее, вынужден констатировать, что и В.М. Панеях чёткого и непротиворечивого определения этой самой общественно-политической позиции С.Ф. Платонова, не даёт.

Не поддержал Н.Н. Покровский В.М. Панеяха и в его требований к В.С. о необходимости предварительной разработки им методики изучения фальшивок ОГПУ, поскольку источниковедам хорошо известно что «в глубоко недостоверном источнике наиболее достоверны сведения противоречащие основной тенденции этого документа, а наименее достоверны – совпадающие с ней. Здесь подчас помогает, – отмечает он, – и обычный метод сопоставления судебно-следственных документов с другими типами источников»[119]119
  Там же. С. 145.


[Закрыть]. В этом-то всё и дело, отметим мы от себя.

Несмотря на уничижительный характер рецензии В.М. Панеяха и Н.Н. Покровского на монографию В.С., цели они своей не достигли, так как негативные в своей основе оценки ими его труда были нейтрализованы, в известной степени, взвешенным, спокойным и рассудительном отзывом о ней А.Ю. Дворниченко.

Очевидно, таким образом, что разгрома монографии В.С., на что, скорее всего, и рассчитывал В.М. Панеях, посылая свою рецензию в ведущий печатный орган российских историков, не получилось. Тем не менее, появление этих рецензий задело В.С., как говорится, за живое.

К счастью, благодаря поддержке доцента (ныне профессор) истфака СПбГУ Ю.В. Кривошеева, В.С. получил возможность продолжения полемики со своими титулованными оппонентами, выступив на страницах выходившего тогда альманаха «Петербургские чтения 1998» с развёрнутой статьей[120]120
  Брачев В.С. Архивно-следственные материалы ОГПУ как источник по истории ленинградской интеллигенции 1920-х гг. // Петербург и Россия. Петербургские чтения-97. СПб., 1997. С. 494–504.


[Закрыть] об архивно-следственных делах, как историческом источнике. Здесь он не только оспорил предъявленные ему В.М. Панеяхом и Н.Н. Покровским претензии источниковедческого плана, но и на фактах показал, как должен работать сегодня историк с такого рода сложным материалом, который представляют архивно-следственные дела ОГПУ-НКВД СССР.

Вывод к которому приходит В.С. однозначен: «Прежде всего, – отмечает он, – выясняется огромная информативная ценность архивно-следственных материалов ОГПУ. Не подтверждаются опасения (Панеях и К° – И.П.) относительно способности историков отделить в них «массу лжи» от «правды». В уточнении нуждается и распространённый тезис о фальсификаторском характере дел ОГПУ. Далеко не все «организации», обезвреживаемые ОГПУ, по крайней мере это справедливо для 1920-х гг., были фантазией чекистов. Зачастую, как это видно из рассмотренных дел, фальсификация шла по линии придания контрреволюционного характера деятельности уже реально существовавших оппозиционно настроенных интеллигентских кружков и групп»[121]121
  Брачев В.С. Архивно-следственные материалы ОГПУ как источник по истории ленинградской интеллигенции 1920-х гг. // Петербург и Россия. Петербургские чтения-97. Материалы энциклопедической библиотеки Санкт-Петербурга. СПб., 1997. С. 503.


[Закрыть].

Кроме того, возмущённый развязностью с какой В.М. Панеях и Н.Н. Покровский отрецензировали, так сказать, его монографию, В.С. опубликовал в следующем 1998 г. в петербургском журнале «Клио» свой ответ на их претензии к нему[122]122
  Брачев В.С. Возражения критикам // Клио. Журнал для ученых. СПб., 1998. № 2(5). С. 347–348.


[Закрыть].

Публикации эти, надо сказать, не остались незамеченными и возымели-таки своё действие. Но не в смысле сближения позиций автора диссертации и его оппонентов, на что В.С, видимо, рассчитывал, а совсем наоборот. Похоже, что аргументированный ответ В.С. на их претензии к его диссертации только ожесточил его критиков.

Свидетельство тому – появление в 1999 г. всё в том же журнале «Клио» новой публикации В.М. Панеяха «О полемической заметке В.С. Брачева “Возражения критикам”, в которой он уже прямым, как говорится, текстом обвинил В.С. в том, что историографическая версия “Дела историков” была якобы выдвинута им специально “с целью защиты высшей партийной власти от обвинений в инициировании и фабрикации «дела» и тем самым возложения ответственности за репрессии на самих историков»[123]123
  Панеях В.М. О полемической заметке В.С. Брачева «Возражения критикам» // Клио. Журнал для ученых. СПб., 1999. № 2. С. 362.


[Закрыть].

Обвинение это говорит само за себя и иначе как доносительское квалифицировано едва ли может быть. Именно так и расценил его В.С.[124]124
  Брачев В.С. Крестный путь русского ученого. Академик С.Ф. Платонов и его «дело». СПб., 2005. С. 16.


[Закрыть] Нападки на него, тем не менее, были продолжены, хотя каких-либо новых доводов в обоснование своей точки зрения оппоненты В.С. так и привели.

Как и раньше, основные претензии их сводились к тому, что в своей книге он широко использовал сфальсифицированные огэпэушными следователями показания С.Ф. Платонова для характеристики его исторических и общественно-политических взглядов. «Читатель, – негодовали они, – должен поверить, что не склонный афишировать свои взгляды на свободе, С.Ф. Платонов искренне изложил их в ОГПУ»[125]125
  Ананьич Б.В., Панеях В.М. «Академическое дело» как исторический источник // Исторические записки М., 1999. № 2(120). С. 347.


[Закрыть].

«Читатель, – ответил им на это В.С., – может, конечно, и не поверить, хотя многое из того, что говорил в ОГПУ С.Ф. Платонов о своих научных и общественно-политических взглядах находит подтверждение и в других, независимых от ОГПУ, источниках. На самом деле, вопрос тут совсем в другом. А вправе ли добросовестный исследователь игнорировать, не замечать этих показаний только на том основании, что им не повезло, поскольку получены они не в департаменте полиции и не в застенках Тайной канцелярии XVIII в., к которым у наших историков вроде бы нет особых претензий (источник как источник), а в камере столь ненавистного для многих ОГПУ-НКВД СССР?»

Ответ на этот вопрос, по его мнению, может быть только один: «Конечно же нет. Тем более, что в арсенале современного историка вполне достаточно приёмов и средств для того, чтобы отделить в этих показаниях факты действительно имевшие место от вымысла»[126]126
  Брачев В.С. Крестный путь русского ученого. Академик С.Ф. Платонов и его «дело». СПб., 2005. С. 13–14.


[Закрыть].

Последней по времени попыткой оппонентов В.С. оспорить выдвинутое и последовательно развитое им положение о достаточности находящихся сегодня в распоряжении историка научных приёмов и средств для широкого использования архивно-следственных дел ОГПУ-НКВД СССР в исторических исследованиях, стали статьи И.В. Павловой – «Интерпретация источников по истории России 30-х гг. (постановка проблемы)»[127]127
  Гуманитарные науки в Сибири. Новосибирск, 1999. № 2.


[Закрыть] и «Понимание сталинской эпохи и позиции историка»[128]128
  Павлова И.В. Понимание сталинской эпохи и позиция историка // Вопросы истории. М., 2002. № 10.


[Закрыть], опубликованные ею в 1999–2002 гг. Здесь она, явно с подачи Н.Н. Покровского, попыталась обосновать свой, так называемый «нравственный» подход к историческим источникам сталинского периода нашей истории. Одно дело, пишет эта исследовательница – источники, порождённые чиновничьей бюрократией так называемых свободных, демократических стран, доброкачественность которых особых сомнений у неё не вызывает. И совсем другое дело – источники, вышедшие из государственных учреждений СССР сталинского времени («фальшивки ОГПУ»). Критическое изучение их она «ничтоже сумняшеся» предлагает корректировать интуицией историка с одной стороны, и его общим знанием, пониманием и видением эпохи (в смысле осуждения советской власти и её политики) – с другой[129]129
  Там же. С. 16.


[Закрыть].

Чем такой, так сказать, «нравственный» подход нынешних историков-демократов отличается от партийного и классового подхода советской историографии периода так называемого застоя не говоря уже о проработках и фальсификациях сталинского времени. знают только И.В. Павлова и её единомышленники, резонно замечает, в связи с этим, В.С.[130]130
  Брачев В.С. Крестный путь русского учёного. Академик С.Ф. Платонов и его «дело». СПб., 2005. С. 16.


[Закрыть]

В своё время, как уже отмечалось, недруги В.С. потратили немало сил для того, чтобы уличить его в грехе «повторного суда» над подследственными и даже «пропаганде версии ОГПУ». Можно понять каких душевных переживаний стоило это В.С., ведь, понятное дело, оспорить такие оценочные утверждения практически невозможно, поскольку они – за пределами науки. К счастью, справедливость всё же восторжествовала и в тиражировании «фальшивок ОГПУ» и глумлении «над памятью историков» – своих учителей были обвинены… сами издатели «Академического дела»[131]131
  Вспомогательные исторические дисциплины. Том 39. СПб., 2005. С. 500.


[Закрыть].

Обвинение это, исходящее от О.П. Лихачёвой – внучки одного из фигурантов «Академического дела», судя по всему, так поразило «учёных мужей», что они тут же потеряли к нему всякий интерес и широко разрекламированное ими же и рассчитанное на 12 томов издание было внезапно прекращено в 1998 г. на его втором томе («Дело по обвинению академика Е.В. Тарле»)[132]132
  Академическое дело 1929–1931 гг. Вып. 2. «Дело по обвинению академика Е.В. Тарле». Ч. 1–2. СПб., 1998.


[Закрыть].

Так бесславно закончились для оппонентов и недругов В.С. их неуклюжие попытки бросить тень на научную репутацию В.С. и помешать тем самым его научной карьере и историю эту вполне можно, казалось бы, за давностью лет и преклонным возрастом критиков, да и самого В.С., с лёгкой душой «списать в архив». Однако не будем торопиться, и заглянем для начала хотя бы в первый том такого авторитетного справочного издания последнего времени как Большая Российская Энциклопедия (статья «Академическое дело»), автор которой А.Н. Цамутали[133]133
  Цамутали А.Н. «Академическое дело» // Большая Российская Энциклопедия. Т. 1. М., 2005. С. 323.


[Закрыть], рассказав о самом деле и отметив вклад в его разработку своих коллег по Институту истории, работы В.С. на эту тему упомянуть как-то позабыл, хотя первопроходцем в разработке этой темы, как мы уже знаем, был именно он. Так что списывать в архив историю этого противостояния, видимо, всё же ещё не пришло время, хотя, понятное дело накал его уже далеко не тот, что был, скажем, лет 10–15 назад.

Что касается издательской судьбы самой монографии В.С. о С.Ф. Платонове, то она сложилась на редкость удачно. Прислушавшись к мнению Д.Н. Альшица, что работа его ничего бы не потеряла и без последней главы, посвящённой «Академическому делу» В.С. опубликовал в 1997 г. её второе издание[134]134
  Брачев В.С. Русский историк С.Ф. Платонов. Учёный, педагог, человек. СПб., 1997.


[Закрыть], где эта глава действительно отсутствует, а материал её, правда с существенными дополнениями, под названием «Дело историков» 1929–1931 гг. он напечатал в том же году в виде отдельной книги[135]135
  Брачев В.С. «Дело историков 1929–1931». СПб., 1997.


[Закрыть].

В следующем 1998 г. вышло второе, уже дополненное издание «Дела историков». В книге 4 главы: «Архивная история» (глава 1), «У нас даже история России уничтожена» (глава 2), «Дело историков 1929–1931 гг.» (глава 3) и «Знать и любить историю своей Родины» (глава 4). В качестве приложения в книге помещён составленный В.С. «Сводный список обвиняемых по делу».

Быстрота, с какой она разошлась и новые материалы о С.Ф. Платонове, появившиеся после 1995 г., побудили В.С. в начале 2000-х годов вновь вернуться к своему детищу, причём на этот раз уже с включением в него материалов об «Академическом деле» и роли С.Ф. Платонова в нём. Под названием «Крестный путь русского историка. Академик С.Ф. Платонов и его «дело» (1929–1931), это новая по сути дела книга была опубликована в 2005 г.[136]136
  Крестный путь русского историка. Академик С.Ф. Платонов и его «дело». СПб., 2005.


[Закрыть] Четвёртое и самое полное издание монографии В.С. о С.Ф. Платонове вышло в свет в 2010 г., как составная часть его книги «Служители исторической науки»[137]137
  Брачев В.С. Академик С.Ф. Платонов и его «дело» // Брачев В.С. Служители исторической науки. Академик С.Ф. Платонов. Проф. И.Я. Фроянов. СПб., 2010.


[Закрыть].

Но вернёмся к педагогической деятельности В.С. в стенах РГПУ им. А.И. Герцена последних лет его работы в нём.

Внешне, по крайней мере на первый взгляд, она выглядела вполне благополучной. Не успел В.С. получить докторские корочки из ВАКа, как тут же, буквально через несколько месяцев с 1 сентября 1997 г. он уже получает профессуру, в то время как в «Большом» университете на это ушло бы, по крайней мере, несколько лет. Тем не менее, на душе у В.С. было неспокойно и чувствовал себя он здесь не так хорошо, как бы ему хотелось.

Дело в том, что бурно развивавшаяся научно-публикаторская деятельность В.С. не только не встречала какого-либо сочувствия у его коллег, но, как это часто бывает, выходила ему, как говорится, боком. Речь идёт об острых конфликтах разыгравшихся на этой почве между В.С. сначала с проф. М.Б. Свердловым, а затем и самим В.И. Старцевым.

Причиной первого из них послужила не понравившаяся М.Б. рецензия В.С. на подготовленную им публикацию «Княжого права в Древней Руси» и «Лекций по русской истории» А.Е. Преснякова[138]138
  Пресняков А.Е. Княжое право в Древней Руси. Лекции по русской истории. Киевская Русь. М., 1993.


[Закрыть]. Своеобразной местью М.Б. Свердлова за эту рецензию, напечатанную в журнале «Отечественная история»[139]139
  Отечественная история. 1995. № 1. С. 198–200.


[Закрыть] стала сорокаминутная лекция, прочитанная им Виктору Степановичу с подачи В.И. Старцева, на заседании кафедры, при гробовом молчании её членов, в виде доклада с возражениями на эту рецензию. Не ограничившись этим М.Б. Свердлов публикует в том же 1995 г. свой доклад уже в виде брошюры[140]140
  Свердлов М.Б. О «петербургской школе историков», корректности историографического анализа и рецензии В.С. Брачева. СПб., 1995.


[Закрыть] и рассылает его заинтересованным лицам и учреждениям. Чувство неловкости, которое испытал резко побледневший вследствие этого В.С., на этом заседании, никак не ожидавший столь неадекватной реакции на его безобидную в сущности рецензию, понятны и едва ли нуждаются в комментариях. Подготовленный тогда же (1996 г.) В.С. «Ответ М.Б. Свердлову» был опубликован однако только в 2002 г.[141]141
  Брачев В.С. А.Е. Пресняков, С.Ф. Платонов и петербургская историческая школа (1996) // Брачев В.С. Русский историк А.Е. Пресняков (1870–1929). СПб., 2002. С. 72–83.


[Закрыть]

Причиной второго конфликта, также очень неприятного для В.С., стала публикация им, без какого-либо согласования с В.И. Старцевым, в патриотическом журнале «Молодая гвардия» за 1996 г. большой статьи по истории политического масонства в России начала ХХ в.[142]142
  Брачев В.С. Русское политическое масонство этого столетия // Молодая гвардия. М., 1996. № 5. С. 144–161.


[Закрыть] – тему, которую В.И. считал своей вотчиной и всякое посягательство на неё воспринимал крайне болезненно. В результате на кафедре разразился настоящий скандал.

11 июня 1996 г. В.И. Старцев, на правах её заведующего, взял да и огласил своё «Заявление» с энергичным протестом как против самой публикации В.С. своей статьи именно в этом журнале, так и ссылок в ней на его, В.И. Старцева, труды.

«В.С. Брачев знает, – заявил здесь В.И. Старцев, – что с 1977 г. я публикую работы по истории русского политического масонства начала ХХ в. Тем не менее, ещё в 1990 г. он напечатал в журнале «Ленинградская панорама», по его словам, «статью о масонах дореволюционного времени». Статья имела много преувеличений и заведомых искажений и ошибок. Я её расценил как курьёз и оставил без внимания. Зная его знакомство с темой, а также то, что он успешно разработал историю лжемасонства 1920–1924 гг. (доктора Астромова) я просил его несколько раз заменять меня на время для чтения курса по истории русского политического масонства. Разумеется, никто не может запретить обращение к любой исторической теме, в том числе и к той, которой занимается твой ближайший сослуживец или начальник. <…> В случае со статьёй В.С. Брачева мы имеем другую картину.

Во-первых, автор избрал для публикации своей статьи журнал определённой политической ориентации. Это его право. Но подобное выступление делает человека политически ангажированным. Статья В.С. Брачева вполне вписывается в националистический и антисемитский курс журнала «Молодая гвардия», что говорит о том, что избрал этот орган печати он вполне сознательно.

Это бросает тень не столько на кафедру (может быть кому-либо эти взгляды покажутся симпатичными), сколько на меня, как заведующего кафедрой, при котором сторонник подобных взглядов может чувствовать себя так вольготно. Я решительно заявляю, что не разделяю политических симпатий Виктора Степановича Брачева и не несу никакой моральной ответственности за его действия и подобные выступления.

А подобное предположение могло бы возникнуть: некоторые могут подумать, что В.С. Брачев советовался со мной и что я давал ему какие-либо факты, поскольку В.С. Брачев неоднократно использует в этой статье без ссылок мои материалы, а один раз и прямо ссылается на меня. Подобное предположение ошибочно».

Указав далее на ошибки и неточности, имеющиеся в работе B.C. (следует иметь ввиду, что изучение проблемы только начиналось и как оно было на самом деле не знал не только B.C., но и В.И. Старцев), Виталий Иванович решил полностью, как говорится, «раскрыть карты».

«Взявшись за мою тему, – заявил он, – В.С. Брачев решает её по-своему. Он берёт из опубликованных (в том числе и мною) источников и научных работ, то, что даёт ему возможность выстроить некую концепцию, соединяя добытые трудами других научные факты с вымыслами и фантазиями современных врагов русской интеллигенции и демократии. В его труде рядом уживаются факты из книги либеральной журналистки Берберовой и вымыслы из газеты арабских террористов «Аль кодс», аргументация польского историка Людвика Хасса и бредни Олега Платонова из «Литературной России», предположения Вернадского и Готье с «трудами» харбинского фашиста Иванова и недобросовестного путаника Башилова»[143]143
  Личный архив В.С. Брачева.


[Закрыть].

К счастью, вспыхнувший было конфликт, неприятные последствия которого даже трудно себе представить, благодаря личному объяснению между В.С. и В.И. Старцевым быстро погас. Тем не менее, было очевидно, что при всём добром отношении В.С. к В.И. как человеку и учёному, его откровенно космополитические, оголтело-либеральные взгляды (сказалась, видимо, выучка, пройденная им в своё время в стенах Ленинградского отделения института истории), неприемлемы для него, можно сказать, в принципе, как впрочем, неприемлемы и его претензии на правах зав. кафедрой, определять, чем и как он должен заниматься и в каких органах печати публиковать свои труды.

Да и в целом, вспоминает В.С, атмосфера на кафедре в то время была такова, что он со своими научными интересами и монографиями, которые вдруг посыпались у него как из рога изобилия, выглядел в глазах сотрудников кафедры, не говоря уже о факультетском начальстве своеобразной «белой вороной».

Очень своевременным, если не сказать больше – спасительным для В.С., следует признать поэтому неожиданное появление в январе 1998 г. в стенах истфака РГПУ проф. Санкт-Петербургского университета М.Ф. Флоринского, передавшего ему просьбу декана истфака СПбГУ, зайти на факультет для важного разговора. На следующий день В.С. был уже в так памятном для него здании на Менделеевской линии, д. 5, в приёмной И.Я. Фроянова.

В свойственной для него манере, И. Я. Фроянов, сразу же взял «быка за рога» и тут же предложил В.С. перейти на работу в университет, предупредив, что другой такой возможности может и не представиться. Дело в том, что как раз именно в это время по инициативе И.Я. Фроянова две родственные кафедры истфака – Истории России с древнейших времён и Новейшей истории России были объединены в одну общую кафедру Русской истории. Для «усиления» её и был, очевидно, приглашён В.С., причём следует отметить, что инициатором приглашения был, скорее всего, сам И.Я. Фроянов, так как особо близких к нему людей, которые так уж были бы озабочены его судьбой, у В.С., по его словам, в университете не было.

Непростые отношения с В.И. Старцевым, о чём только что шла речь, да и в целом обстановка на факультете социальных наук РГПУ им. А.И. Герцена были таковы, что рассчитывать здесь на благоприятный климат в смысле дальнейшего продолжения избранного им направления своей научной деятельности, В.С. едва ли мог. Стоит ли после этого удивляться, что долго раздумывать над предложением И.Я. Фроянова он не стал и тут же его принял.

Не возражал против перехода В.С. в большой университет и ректорат РГПУ.

Однако когда В.С. показал своё заявление об уходе В.И. Старцеву, тот остался этим очень недоволен и подписывать его категорически отказался, мотивируя свою позицию, помимо обычных в таких случаях упрёков, ещё и обвинениями чисто идеологического порядка, заявив, что стремление его перейти на работу в «черносотенный» или «красный» факультет СПбГУ далеко не случайность, что это с его стороны вызов и пр.

Согласившись, в конце-концов, отпустить В.С. «вчистую», В.И. Старцев однако неожиданно воспротивился его желанию сохранить за собой, хотя бы на первых порах, 0,5 ставки в РГПУ им. А.И. Герцена. «Скрепя сердце» В.С. пришлось уступить, хотя уходить «вчистую» из учебного заведения, в котором он проработал более 10 лет, ему, понятное дело, не хотелось. Но продолжать спор с В.И. Старцевым на эту тему, он не стал. На этом всё, наверное, бы и закончилось, если бы в дело об увольнении В.С. совершенно неожиданно не вмешалась тогдашний декан факультета социальных наук Валентина Юрьевна Сморгунова. Случайно увидев В.С., сидящего со своим заявлением об уходе в предбаннике кабинета проректора РГПУ, она подошла к нему и поинтересовалась его делами. В.С. рассказал, и В.Ю. Сморгунова, проявив к нему участие, обещала помочь и всё уладить. Тут же, не откладывая дело в долгий ящик, она отправилась к ректору Г.А. Бордовскому и уже минут через 5 вернулась, предложив В.С. написать заявление о зачислении его на 0,5 ставки в должности профессора РГПУ. В.С. так и сделал, не подозревая, впрочем, о последствиях, к каким может привести этот шаг.

О том, что случилось дальше, он узнал уже от своих коллег по кафедре, с характерными в таких случаях неточностями и преувеличениями. Более предпочтителен в этом плане для нас в данном случае является не его рассказ, а версия случившегося, которую изложил через некоторое время, сам В.И. Старцев в своей беседе с корреспондентом «Вечернего Санкт-Петербурга» Андреем Смирновым. Речь идёт о его материале «Как бьют в “кузнице педагогических кадров”», опубликованном 25 марта 1998 г.