Текст книги "Долг русского историка. Жизненный путь и труды В. С. Брачева"

Как известно, Д.С. Лихачёв отнёсся крайне скептически к самой идее публикации сфальсифицированных чекистами следственных материалов по «Академическому делу». Признаюсь, мне его страхи казались тогда преувеличенными. К тому же в обстановке даже сегодняшней гласности ничего не засекретить и всегда может найтись желающий воспользоваться любым фальсификатом органов, чтобы сказать: вот видите, партия была права, стрелять гадов надо было. Сегодня я вижу, что у Дмитрия Сергеевича есть немалые основания для опасений и что необходимо срочно разрабатывать научные методы извлечения реальных фактов из столь мутного источника.

У меня не возникает сомнений в отношении того, что «Академическое дело» было «операцией, проведённой по нормам классовой морали» партии, против чего возражает В.С. Брачев (Автореферат, с. 8). Приятно, что диссертант особо подчёркивает «продуманную линию поведения, незаурядное хладнокровие и выдержку» С.Ф. Платонова на следствии (с. 36). Но оценка всей этой позиции знаменитого историка становится совершенно непонятной, если дело сводить к продолжению споров с коллегой-учёным, а не к гораздо более серьёзному противостоянию.

Диссертант, конечно, признаёт «заинтересованную позицию ОГПУ» в «Академическом деле» (с. 37) – не признавать её абсурдно, всё дело состряпано органами. Но было бы крайней наивностью уверять, что ОГПУ в 1929–1931 гг. могло действовать здесь автономно, независимо от партии и правительства раскручивать столь громкое и масштабное дело. Диссертанта в наивности не заподозрить».

Такой вот текст. Что же касается его содержания, то вряд ли оно нуждается в подробном комментарии. Категорический отрицательный вывод почтенного академика, да ещё, как говорится, при должности о диссертации B.C., основная историографическая концепция, которого, по его словам, не соответствует действительности, не говоря уже о таком «пустяке», как обвинение B.C. в обелении им репрессивной политики Кремля по отношению как, собственно, к историкам, так и российской интеллигенции в целом, должно было поставить жирный крест на диссертации B.C. и навсегда закрыть ему дорогу в большую науку.

Несмотря на то, что письмо академика Н.Н. Покровского формально пришло из далёкого Новосибирска, корни этой интриги были сугубо ленинградские, и истинными её творцами были недоброжелатели B.C. из Петербургского института истории РАН (Панеях и К°), ловко воспользовавшиеся громким именем и антисоветским настроем сибирского академика, пострадавшего в своё время за диссидентство, ибо как иначе объяснить появление на защите B.C. В.М. Панеяха со своими учениками из Европейского университета в Санкт-Петербурге? Зная о письме Н.Н. Покровского, В.М. Панеях наверняка рассчитывал, что после того, как письмо это будет оглашено, на неизбежный провал диссертации B.C., и задачу свою видел лишь в том, чтобы, по мере возможности, своим выступлением поспособствовать ему.

Каково же было его удивление, когда после обычной в таких случаях процедуры открытия защиты, председательствующий И.Я. Фроянов, сообщив о самом факте получения письма академика Н.Н. Покровского, и пояснив, что пришло оно в Диссертационный совет слишком поздно, зачитывать его не стал, а предоставил вместо этого слово первому официальному оппоненту проф. Д.Н. Альшицу.

«Исследование B.C. Брачева, – заявил он[111]111
  Тексты выступления Д.Н. Альшица, а также двух других официальных оппонентов – В.С. Волкова и А.Ю. Дворниченко, приводятся по ксерокопиям из личного архива В.С. Брачева.


[Закрыть], – посвящённое выдающемуся русскому историку С.Ф.Платонову, представляется мне исключительно актуальным и полезным именно для нашего времени, для сегодняшнего дня исторической науки и исторического просвещения. Потребительское отношение к истории, извращение правды в тех или иных конъюнктурных, политических целях имели место всегда. Однако никогда ещё искажение действительной картины исторического прошлого, прежде всего, прошлого собственной страны, не принимало таких угрожающих масштабов, как в наши дни, поскольку фальсификаторы прежних времён не располагали теми средствами массовой информация, которыми вооружены нынешние.

Кроме того, если в прошлом, в частности, в советское время, «дирижирование» освещением исторического прошлого определялось в основном из одного центра, сегодня, наряду с официозными, ангажированными политиками, на историческое прошлое, подобно тучам саранчи, налетают стаи всевозможных «разоблачителей», агрессивных дилетантов и знахарей, а то и профессионалы-историки, вставшие на путь обслуживания тех или иных конъюнктурных интересов. И, словно из рога изобилия, на головы миллионов людей с помощью средств массовой информации ежедневно и ежечасно обрушиваются то весьма сомнительные построения, то откровенно бредовые «гипотезы», а то и весьма тонко сработанные измышления о прошлом, основанные на публикациях исторических документов, выдранных порой с мясом из контекста своего времени.

Вполне очевидно, что внедрение в массовое сознание искажённого представления о прошлом представляет собой серьёзную общественную опасность. Оно ослабляет, а порой и засоряет зрение тех, кто обязан принимать оптимально взвешенные политические решения, определять пути дальнейшего развития общества и государства, и наносит особо ощутимый, долговременный урон просвещению, образованию, и воспитанию достойных и сознательных граждан. Именно поэтому обращение к наследию выдающегося учёного-историка, принципиального и непреклонного поборника объективности исторического исследования и честности в деле исторического просвещения народа – Сергея Фёдоровича Платонова является сегодня, по моему глубокому убеждению, как никогда важным и своевременным. Именно поэтому я считаю книгу B.C. Брачева, посвящённую С.Ф. Платонову, серьёзным и своевременным вкладом в изучение научной и просветительской деятельности этого выдающегося историка России».

Прежде всего Д.Н. Альшиц отметил капитальный характер работы B.C. Им изучен огромный материал. В его монографии находим более 1300 ссылок на статьи, книги и архивные фонды, касающиеся биографии, научной и педагогической деятельности С.Ф. Платонова.

В задачу диссертанта входило: изучить и оценить не только научные исследования самого С.Ф.Платонова, но также и два его учебных курса – для высшей и для средней школы, охватывающие, по существу, всю русскую историю с древнейших времён. Соответственно, работа В.С. Брачева, помимо своего исследовательского, концептуального содержания, обладает значительной библиографической ценностью и, надо полагать, станет полезным библиографическим подспорьем для историков при подготовке ими общих и специальных курсов по русской истории. В этом оппонент усмотрел один из серьёзных моментов непосредственной практической ценности диссертации.

«Мне представляется, что В.С. Брачев имеет достаточные основания для утверждения, что его «диссертация является первым в отечественной историографии обобщающим исследовательским трудом» о научной, просветительской и общественной деятельности С.Ф. Платонова», – заявил он. Отметив далее, что в данном отзыве у него нет ни возможности, ни необходимости касаться всех многочисленных проблем и вопросов, рассмотренных в диссертации и что поэтому о I-й и II-й главах монографии, посвящённых знаменитым исследованиям С.Ф. Платонова – «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени ХVII века как исторический источник» и «Очерки по история Смуты в Московском государстве…» – он будет говорить лишь в той связи, в какой они отражают те важнейшие, на его взгляд, вопросы, которые подняты и исследованы самим диссертантом, Д.Н. ограничился здесь констатацией того факта, что диссертант исключительно подробно и в целом вполне правильно разобрал и оценил эти замечательные работы, а также отклики на эти труды, появившиеся в исторической литературе.

Самым существенным в монографии В.С. Брачева, главным её достоинством Д.Н. Альшиц нашёл постановку и исследование вопроса об общеисторических взглядах С.Ф. Платонова и о его месте в русской историографии – тема, которая красной нитью проходит через всю диссертацию.

Диссертант, отметил Д.Н., подверг обстоятельной и убедительной критике ряд устоявшихся в историографии несправедливых оценок научной деятельности С.Ф.Платонова, принижающих значение его вклада в историческую науку, а также искажающих подлинный облик выдающегося учёного. И речь идёт отнюдь не об одних только «историографах в штатском», сфабриковавших в 1929–1930 гг. так называемое «дело» о контрреволюционном заговоре С.Ф.Платонова. Куда важнее то (и диссертант это обстоятельно показывает), что С.Ф. Платонов с самого начала своей деятельности и в дальнейшем был «пасынком» в российской историографии. Историки самых различных направлений, как в дореволюционные годы, так и после революции приписывали ему всевозможные, при этом подчас взаимоисключающие, «грехи».

В дореволюционные времена, продолжил Д.Н. Альшиц, историки либерального направления объявляли его «консерватором», и даже зачисляли в разряд монархистов «охранительного» толка. С другой стороны, подлинные «охранители» ни в какой степени не признавали его за своего и объявляли «либералом». Сам царь Николай II «весьма раздражённо и абсолютно несправедливо» отозвался о С.Ф.Платонове, что «изучение его произведений не может вызвать ни чувства любви к отечеству, ни народной гордости». Побывав, таким образом, и «консерватором – охранителем», и представителем «дворянско-либерального направления» в историографии, С.Ф.Платонов был при Советской власти «повышен в чине» и возведён в ранг буржуазного историка, со всеми вытекающими из этого последствиями.

Наряду с претензиями такого, явно концептуального характера, при оценке научных трудов и учебных курсов С.Ф.Платонова, ему постоянно высказывали упрёки то в несамостоятельности суждений, то в отсутствия собственных концептуальных взглядов. Он, будто бы, лишь повторял выводы своих учителей – К.Н. Бестужева-Рюмина и В.Г. Васильевского и дополнял по ряду вопросов фактическим материалом интересные наблюдения и выводы своего выдающегося старшего современника В.О.Ключевского.

В основе большинства этих разноречивых критических суждений, а иногда и прямых нападок на С.Ф.Платонова, лежала, согласился Д.Н. с диссертантом, одна – постоянная и главная к нему претензия. И «либералы», и «консерваторы», и историки-марксисты школы М.Н.Покровского, и некоторые современные историки, на удивление единодушно ставили ему в вину «объективизм», «академизм» и т. п. нехорошие, на их взгляд, качества. «Суть этих претензии заключается в том, что С.Ф.Платонов всегда ставил источник и факт во главу угла каждого своего исследования, каждого своего вывода и умозаключения, впереди любых гипотез и концепций. (Дисс. с. 122–125). Иначе говоря, С.Ф.Платонову упорно вменяли в вину именно то, что подлинная наука не имеет права отвергать ни в какой дозе, что делает историческую науку (да и любую другую) наукой, то самое главное, что определяет достоверность любых суждений, выводов и концепций. В конце концов, то единственное, что делает выводы, суждения и концепции полезными для научного, или, как говорил С.Ф. Платонов, – “реального знания”».

«Упрёки такого рода в адрес С.Ф.Платонова означали, заявил Д.Н. Альшиц, – что его критики, в отличие от него, ещё не до конца преодолели в себе наследие той стадии развития исторической науки, на которой всё ещё допускалась давняя привычка – «запрягать телегу впереди лошади»: идти от концепции к нужному факту, а в поисках нужного факта к нужному источнику.

С.Ф. Платонов был ярким представителем другого, более высокого уровня развития исторической науки – движения в историческом исследовании в таком порядке: источник, факт, концепция». Именно эта принципиальная разница в методологии исторического исследования и была, на его взгляд, подоплёкой постоянного противостояния С.Ф. Платонова и сторонников не столь жёсткого, а порой и вообще иного подхода к задачам, правам и обязанностям учёного – историка. С другой стороны, именно поэтому опыт и наследие С.Ф. Платонова, так остро необходимы и так актуальны в наши дни.

Монография В.С. Брачева, – подчеркнул Д.Н. наряду с другими аспектами научной и просветительской деятельности С.Ф. Платонова, убедительно показывает и эту важнейшую сторону его вклада в историческую науку.

Перейдя затем к критическим замечаниям Д.Н. Альшиц, заявил, что В.С. Брачев лишний раз подтвердил своим исследованием правоту наблюдения о том, что недостатки, порой, бывают продолжением достоинств. Так, например, справедливо отводя от С.Ф. Платонова обвинения в «объективизме» и «излишнем академизме», он и сам порой оказывается не чужд подобного отношения к С.Ф. Платонову. «На страницах его монографии и автореферата, то тут, то там мелькают традиционные формулировки, которые относятся к тому, что я бы назвал языковой историографией: “…Основы объективистского лица… С.Ф.Платонова”. (Автореф. с. 11); “ярко выраженный объективизм” (Автореф. с.15); “объективистские очерки С.Ф.Платонова” (Автореф. с. 31); “аполитичность и объективизм” Платонова (Дисс. с.10–11) и т. п. Даже если слово «объективизм» применительно к себе употреблял сам С.Ф. Платонов, – нельзя забывать, что в те времена этот термин ещё не был столь явственно наполнен тем бранным значением, каким он наполнился позднее. Употребление его сегодня вносит путаницу, мешает правильно оценить и безусловно поддержать принципиальную объективность подхода С.Ф. Платонова и его последователей к фактам прошлого».

Недостатком диссертации, опять же продолжающим её достоинства, является, посчитал Д.Н., «полемика диссертанта с самим собой». Так, бесспорно доказав на большом фактическом материале несправедливость упрёков оппонентов С.Ф.Платонова в отсутствии у него самостоятельных концепций, В.С., отмечает он, в противоречие с этим своим выводом, словно забывшись, то и дело повторяет эту традиционную погудку. «Концептуальных построений у Платонова не было. За исключением схемы Смуты» (Не малое исключение! – Д.А.). «Увы, он был аполитичен», – заявляет диссертант. (Автореф. С.16). «Не являясь по складу своего ума историком – концептуалистом, С.Ф. Платонов не стал разрабатывать собственной периодизации истории России». (Дисс. с.118) и т. п.».

«По поводу этих утверждений, – заявил Д.Н. Альшиц, – я считаю необходимым серьёзно поспорить с В.С. Брачевым, опираясь на весьма весомые аргументы самого В.С. Брачева. Начну с того, что замечание В.С. Брачева о том, будто С.Ф.Платонов “по складу своего ума” не был историком-концептуалистом, опровергается хотя бы уже тем, что сам диссертант многократно и справедливо подчёркивает, что С.Ф.Платонов создал свою собственную концепцию такого значительного и сложного явления в русской истории, каким была Смута, раскрыв её социальные причины и движущие силы. Одного такого достижения хватило бы любому историку для того, чтобы гордиться своим “складом ума”, способным к столь масштабному концептуальному мышлению. Замечу, что ни до, ни после С.Ф.Платонова на эту тему не было и нет исследований более глубоких и значительных, чем его “Очерки Смуты…”».

Серьёзным аргументом против вывода В.С. Брачева являются, по Д.Н. Альшицу, и другие глубокие и важные для историографии русской истории собственные концептуальные идеи и положения С.Ф.Платонова, кстати, самим же В.С. Брачевым в его диссертации и выявленные: «С.Ф. Платонов внёс радикальное изменение в периодизацию русской истории, обосновав признание царствования Ивана Грозного началом нового периода истории России. (Дисс. с.119).

С.Ф. Платонов предложил и обосновал концепцию восстания под руководством Степана Разина как крестьянского ответа на закрепостительные меры, на Уложение 1649 г. (Дисс. с. 160–161).

С.Ф. Платонов предложил свою, отличную от трактовок В.О.Ключевского, гипотезу истории новгородского вечевого строя. Причины его гибели он объяснял отсутствием в Новгороде стабилизирующего общество среднего класса. (Дисс. с.147–148). Отметим современное звучание этой его гипотезы!

С.Ф. Платонов создал и обосновал концепцию создания и развития на различных этапах Великорусского государства в качестве военно-феодальной организации, призванной обеспечить внешнюю и внутреннюю безопасность, в частности, закрепощение сословий (Дисс. с.126–127)».

Заметим в скобках, поясняет далее Д.Н. Альшиц, что идея, согласно которой интересы обороны от нашествия турок, монголов… и др. завоевателей способствовала созданию Русского централизованного государства – идея, которую, в своё время, всех, начиная от школьников, кончая академиками, заставляли заучивать в качестве великого вклада И.В.Сталина в историческую науку, едва ли не дословно была позаимствована последним у опального в то время академика Платонова,

Он же, С.Ф.Платонов, дал по Д.Н. Альшицу, исключительно глубокий, концептуального значения анализ реформ Александра II – раскрепощение России без предоставления народу политических свобод, что и привело, по мнению историка к радикализму, террору и к революциям. И, наконец, сам B.C. Брачев собрал в своей диссертаций обширный и убедительный материал, ясно указывающий на главную, можно сказать, исключительную по своему значению для исторической науки концепцию С.Ф.Платонова. Речь идёт о его концепции методологии истории как науки.

«Диссертант, – отмечает от, – приводит многочисленные высказывания С.Ф. Платонова на этот счёт и резюмирует их вполне чётко: «С.Ф. Платонов решительно осуждал попытки использования историис целью “оправдания тех или иных своих воззрений на современные общественные вопросы”, (Дисс. с.122). “Долг национальной историографии, – утверждает С.Ф. Платонов, – заключается в том, чтобы показать обществу его прошлое в истинном свете. При этом нет нужды вносить в историографию какие бы то ни было предвзятые точки зрения…» (Дисс. с.123).

И ещё: задача историка, считал С.Ф. Платонов, состоит в том, чтобы «освободиться от всякой тенденции и пристрастия, каким бы подобием истины они ни были прикрыты». (Дисс. с.123). В этих тезисах С.Ф.Платонова, я бы сказал, всем концепциям концепция! ибо любая концепция того или иного конкретного исторического процесса будет научной только в том случае, если в основе её лежит подлинно научная методология. Концепцию исторической методологии упорно, в течение всей своей научной и педагогической деятельности отстаивал С.Ф.Платонов. Именно эта концепция, – подчеркнул Д.Н. Альшиц, – делает научное и педагогическое творчество С.Ф.Платонова столь актуальным в наши дни».

Не менее актуален, по его мнению, сегодня тезис, которым В.С. Брачев справедливо, – опять же, как бы полемизируя против себя самого, – называет общеисторической, концепцией С.Ф.Платонова: «…к событиям современной ему действительности он подходил с точки зрения интересов России. А интересы эти, в соответствии со своей общеисторической концепцией, он видел в сохранении её единства, территориальной целостности и постепенной эволюции навстречу формам государственного строя Запада, при сохранении твёрдой власти».

«Таким образом, – заявил Д.Н. Альшиц, – я считаю, что сам материал диссертации В.С. Брачева убедительно опровергает его вывод об отсутствии у С.Ф.Платонова (за исключением «схемы Смуты») концептуального подхода к явлениям и фактам исторического процесса».

Малоубедительной показалась ему полемика диссертанта с авторами предисловия к книге – «Академическое дело» – Б.В.Ананьичем, В.М. Панеяхом и А.Н. Цамутали, где В.С. стремится доказать, что не Политбюро ЦК ВКПб) дирижировало ходом следствия и обвинениями С.Ф.Платонова и его «однодельцев» и что, напротив, историки, издавна выступавшие против С.Ф.Платонова (М.Н.Покровский) и следователи ОГПУ вели в этом вопросе Политбюро на поводу. Да, диссертант прав, отметил Д.Н. Альшиц, когда говорит, что данное «дело» коснулось не всей Академии наук (до генетики тогда руки ещё не дошли). Но положение в области исторической науки, «на историческом фронте», или, иначе говоря, в области идеологии – Политбюро весьма остро интересовало. В книге – «Академическое дело», да и в самой диссертации B.C. Брачева приводится материал, не позволяющий сомневаться в том, что Политбюро непосредственно руководило «делом» С.Ф. Платонова и других историков. И не оно выполняло волю обоих подручных – М.Н. Покровского и следователей ОГПУ, а они выполняли его волю, старались ему угодить.

Нельзя забывать и о том, что «дело» историков было лишь первым шагом (разгром школы самого М.Н.Покровского был вторым), своеобразной расчисткой пути к созданию И.В.Сталиным собственного варианта истории России. Впереди были «Замечания Сталина, Кирова и Жданова на конспект учебника проф. Шестакова», «Краткий курс истории ВКП(б)» и другие концептуальные труды и высказывания И.В.Сталина по вопросам истории. Впереди было постановление об открытии исторических факультетов (1934 г.), и создании, таким образом, единой системы подготовки историков в жёстких идеологических рамках, определённых сверху.

«На мой взгляд, – подытожил Д.Н. Альшиц, глава V – “Дело” С.Ф.Платонова” – вообще не очень нужна в данной диссертации. Обстоятельства этого «дела» и даже показания самого С.Ф.Платонова, полученные при особых обстоятельствах, мало что добавляют к его характеристике как историка». Полезнее было бы, на его взгляд, за счёт объёма этой главы, расширить Заключение диссертации. Из 15 страниц Заключения 13 касаются работ С.Ф.Платонова о Смуте и 2,5 – общеисторических взглядов С.Ф.Платонова, отразившихся в его лекциях и в его научно-педагогической деятельности, чему в самой диссертации, напротив, посвящены целые главы общим объёмом в 221 страницу.

«И последнее, небольшое замечание. В начале отзыва я охарактеризовал библиографическую работу диссертанта как очень солидную. К сожалению, ему осталась неизвестной книга, в которой излагается совершенно особый взгляд на оценку С.Ф.Платоновым такого важного явления истории ХVI века как опричнина. По иронии судьбы автором этой книги – “Начало самодержавия в России. Государство Ивана Грозного” (Л.: Наука, 1988) – является его официальный оппонент на данной защите – автор этих строк. Надеюсь, что В.С. Брачев обратится и к моей точке зрения на взгляды С.Ф.Платонова по вопросу, касающемуся предыстории Смуты, – темы столь важной в его творчестве.

Замечания, высказанные мною по диссертации В.С. Брачева «Русский историк Сергей Фёдорович Платонов», ни в какой степени не влияют на мою общую положительную оценку диссертации, подробно обоснованную в первой части отзыва. Тем более, что речь в них идёт лишь об уточнения некоторых формулировок на материале, имеющемся в самой диссертации.

Считаю, что исследование В.С. Брачева, представленное им в виде монографии, безусловно соответствует требованиям, предъявляемым к докторской диссертации и является достаточным основанием для присвоения В.С. Брачеву учёной степени доктора исторических наук».

Высоко оценил диссертацию В.С. и второй оппонент проф. В.С. Волков, особое внимание которого привлёк анализ диссертантом главного произведения С.Ф. Платонова – его знаменитых «Очерков по истории Смуты», позволивший ему не только выяснить, что нового внёс историк в трактовку Смутного времени, но и убедительно опровергнуть распространённое в нашей историографии представление о заимствовании С.Ф. Платоновым своей концепции Смуты у В.О. Ключевского.

«Кроме того, – отметил В.С. Волков – диссертант доказал, что Платонов предложил не только новаторскую точку зрения на предпосылки, сущность и исход Смуты, но и ближе своих предшественников подошёл к её объективному освещению, идя не от политических убеждений, а от исторических фактов. На примере анализа диссертантом магистерской и докторской диссертаций С.Ф. Платонова видно, что в целом оправдал себя метод, использованный В.С. Брачевым – сопоставление работ Платонова с трудами его предшественников и (отчасти) с современными точками зрения на проблематику Смутного времени.

В.С. Брачев выбрал удачный приём для освещения взглядов Платонова на историю России. Он проанализировал их на материалах “Лекций по русской истории”, дал им оценку. В книге В.С. Брачева показана тесная связь концепции С.Ф. Платонова с лучшими традициями российской исторической науки конца XIX – начала ХХ века, обоснован тезис о том, что Платонов без предвзятости подходил к работам своих предшественников и коллег, заимствуя у них для популярного курса всё, что не расходилось с его научными убеждениями. В.С. Брачев перечислил важнейшие принципы, которыми руководствовался Платонов, избегая, правда, в некоторых случаях их оценки.

Диссертант продолжил попытки своих предшественников определить политические взгляды С.Ф. Платонова, склоняясь к тому, что более точно их можно оценить как “либеральный консерватизм”. Известная расплывчатость данного понятия (особенно если учесть мнение Платонова о советской действительности) соответствует довольно противоречивому мировоззрению С.Ф. Платонова. Для характеристики политических взглядов учёного B.C. Брачев использует его труды, письма, отдельные высказывания, а также показания во время следствия».

На многих страницах книги В.С. Брачева, отмечает далее В.С. Волков, освещена научная и организаторская деятельность Платонова в 20-х годах, при Советской власти. Интересны суждения диссертанта о жизненном пути С.Ф. Платонова как одного из представителей той части русской интеллигенции, которая, не разделяя доктрины большевиков, сочла возможным активно сотрудничать с Советской властью во имя родины и науки. Приведённые В.С. Брачевым данные позволяют отнести С.Ф. Платонова к тем учёным и специалистам, которые стали сотрудничать с новой властью для того, чтобы предупредить или нейтрализовать действия некомпетентных, но чрезвычайно инициативных её функционеров. Именно в 20-х годах раскрылся потенциал Платонова-администратора, организатора науки.

Особое место в диссертации, подчеркнул В.С. Волков, занимает «Академическое дело», в котором Платонову пришлось быть одной из главных жертв. Большой научный и политический интерес представляет и реконструкция В.С. фактической стороны этого дела, характеристика открытых действий лиц, причастных к нему, подводных течений и тайных интриг. Предложенная В.С. Брачевым трактовка «Академического дела» показалась ему в целом убедительной и соответствующей истинной сути следствия и неправого суда. Особенно это касается анализа связи обвинений Платонова в антисоветской деятельности с борьбой на историческом фронте, с противостоянием С.Ф. Платонова и М.Н. Покровского.

Таким образом, по мнению В.С. Волкова, «работа В.С. Брачева не только полно и во многом по-новому осветила жизнь и творчество, но и создала предпосылки для более широкого использования трудов С.Ф. Платонова в историографической практике и преподавании отечественной истории. К этому следует добавить, что разделы диссертации, посвящённые состоянию исторической науки в 20-е годы, “Академическому делу” дали возможность В.С. Брачеву выйти на общие проблемы истории советского общества, что усиливает научную значимость диссертации. Соотнося научные идеи С.Ф. Платонова со взглядами других историков (особенно В.О. Ключевского, СМ. Соловьёва), диссертант высказал ряд интересных суждений и о них. Многие из них имеют принципиальный характер и проливают дополнительный свет на историю исторической науки и на роль в ней отдельных учёных».

Однако не всё удовлетворило оппонента в работе В.С. «Выше уже говорилось, – отмечает он, – что диссертант для оценки вклада Платонова в науку сравнивает его идеи с идеями его предшественников. Но анализу того, какие идеи Платонова и каким образом закрепились в трудах последующих поколений историков уделено недостаточное внимание. Иногда создаётся впечатление, что все суждения Платонова о Смутном времени истинны, что он расставил все точки над “i”. Между тем историки, работавшие после С.Ф. Платонова, многие проблемы Смутного времени осветили более полно и более точно. И характеристика “школы Платонова” могла бы быть более полной, и это позволило бы ярче представить вклад в науку её главы.

Оценка результатов научной деятельности С.Ф. Платонова была более наглядной, если бы диссертант подверг контент-анализу список его трудов, сгруппировав их по жанрам, по проблематике, по времени опубликования, привёл бы сведения о тиражах изданий и т. д.»

«В.С. Брачев раскрывает, – отметил далее В.С. Волков, – важную, а подчас роковую роль М.Н. Покровского в судьбе С.Ф. Платонова, справедливо осуждает идеологические и политические крайности лидера историков марксистской ориентации. Однако представляется несколько облегчённой оценка в монографии В.С. Брачева деятельности М.Н. Покровского как руководителя государственных и научных учреждений. Имя Покровского большей частью фигурирует в таких контекстах, из которых читатель-неспециалист в области истории может составить представление о Покровском как воинствующем невежде. Между тем, Покровского и Платонова можно рассматривать как равновеликие фигуры, каждая из которых по-своему понимала задачи «исторического фронта».

Используя излюбленное словцо В.С. Брачева – «подоплёка», можно сказать, что подоплёкой для его оценок марксистского направления в исторической науке служит убеждение в его полной антинаучности. На наш взгляд, оно занимает своё место среди направлений и школ исторической науки, а у историков-марксистов (особенно подлинных, а не вульгарных марксистов) есть свои заслуги перед наукой, а критика ими ряда позиций С.Ф. Платонова (например, идеализация монархов) была обоснованной и заслуженной.

Разумеется, мы далеки от оправдания многих действий представителей официальной советской науки в 20–30-е и последующие годы. Истины ради стоит напомнить приведённые в книге В.С. Брачева материалы, показывающие, что благодаря большевикам С.Ф. Платонов в 20-х гг. смог реализовать свой талант организатора и администратора. Попутно заметим, что в академическом труде В.С. Брачева диссонансом звучат публицистические приёмы, напоминающие лексикон гонителей С.Ф. Платонова («сатанинское торжество», «цвибаки и пионтковские»). Диссертант сообщает, что они тоже были репрессированы. Некоторые из них (особенно С.А. Пионтковский) ещё ожидают своего Брачева».

Поддержал основные выводы диссертационного исследования В.С. Брачева и проф. А.Ю. Дворниченко.

Впервые в отечественной литературе, заявил он, В.С. Брачевым даётся столь подробный и тщательный анализ работ С.Ф. Платонова о Смуте. Трудно не согласиться с его выводом, что сходство схем Ключевского и Платонова, предложенных для объяснения Смуты заключается в очевидной зависимости обоих историков от идей своих предшественников, главным образом, СМ. Соловьёва. Убедительно звучит и вывод диссертанта о том, что, синтезировав всё лучшее, что могли дать его предшественники, С.Ф. Платонов создал свою концепцию Смуты. Особенно важным нашёл А.Ю. Дворниченко то, что взгляды С.Ф. Платонова рассматриваются диссертантом в движении, в развитии. Одобрил он и большое внимание, которое уделил B.C. рассмотрению общеполитической ситуации в стране конца 1920-х годов – борьба с «вредительством» старых специалистов и советизация Академии наук.