Текст книги "Долг русского историка. Жизненный путь и труды В. С. Брачева"

В ходе следствия его коллеги единодушно показывали на него как на сторонника конституционной монархии в России. Однако сам С.Ф. Платонов не был согласен с этим и справедливо подчеркивал, что монархизм его, который он не отрицал, закончился с революцией 1917 года и расстрелом Николая II. С этого времени иллюзий в отношении возможности восстановления династии он не питал. Октябрьскую революцию С.Ф. Платонов считал случайным явлением, вызванным войной и разного рода кризисами.

Не верил он и в возможность построения социализма в нашей стране, твёрдо рассчитывая на её эволюцию в сторону буржуазно – демократического строя. Наиболее вероятным выходом из большевистской диктатуры ему казалась конституционно-демократиче ская республика с «автономией составных племенных её частей». Не предрешая особенностей общественного строя постсоветской России, непременным условием её возрождения С.Ф. Платонов считал «свободу почина, свободу личности». Важно подчеркнуть, пишет В.С., что и патриотизм и убеждённость в необходимости сохранения в стране твёрдой государственной власти, просвещения и реформ «сверху» были достаточно типичными для подавляющего большинства дореволюционной университетской профессуры[87]87
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 226.


[Закрыть].

Настораживают, правда, его промонархические симпатии, возможности выхода на «высшие сферы», демонстративный аполитизм, но – не более того. Во всяком случае, ничего «реакционного» в общественно-политических взглядах С.Ф. Платонова В.С. Брачев не обнаружил. Однако в исторической литературе он неизменно фигурирует (исключением здесь можно назвать только П.Н. Милюкова) как если уж не «реакционер», то, во всяком случае, безусловно, человек правых, консервативных убеждений.

Истоки этих представлений, как показало исследование В.С., двоякого рода. С одной стороны, это близость во многом, впрочем, мнимая, С.Ф. Платонова к «верхам» (по дружбе с великим князем Константином Константиновичем и директорству в Женском педагогическом институте)[88]88
  Там же. С. 214, 215.


[Закрыть]. С другой – принципиальная академическая позиция, занятая им в 1905–07 гг. по вопросу об участии студенчества в освободительном движении[89]89
  Там же. С. 220.


[Закрыть]. Не лучшим образом складывалась в 1900-е годы и историографическая судьба главного труда С.Ф. Платонова – его «Очерков по истории Смуты».

Русское общество начала века быстро политизировалось, а вместе с ним политизировалась и историческая наука. Этим и объясняется то обстоятельство, что, несмотря на высокие научные достоинства работы С.Ф. Платонова, она не на шутку встревожила его коллег из либерального лагеря: ведь критика русского самодержавия как порождения вотчинной власти московских государей и «полицейского государства» Петра I и противопоставление ему конституционной монархии и т. н. «правового», буржуазного строя становится в эти годы общим местом трудов т. н. «прогрессивных» учёных.

Объективистские «Очерки» С.Ф. Платонова были расценены в этих условиях как серьёзный подкоп под один из краеугольных камней либеральной концепции русской истории, основополагающим тезисом которой было утверждение о том, что наши далёкие предки «также стремились к свободе, к жизни, регулируемой законом, опирающейся на право, и также боролись за осуществление своих политических идеалов, родственных с нашими» (В.П. Алексеев).

«Уже в первых откликах на книгу С.Ф. Платонова прозвучали сомнения в безупречности его выводов и упрёки в том, что он оставил в стороне вопрос о переменах в постановке государственной власти под влиянием Смуты»[90]90
  Там же. С. 204.


[Закрыть]. Не возражая, за редким исключением, (Е.Д. Сташевский) против самого вывода С.Ф. Платонова о победе «общественной середины» в Смуте, его оппоненты не хотели замечать среди победителей тяглого посадского человека, ограничиваясь констатацией выдвижения в эти годы на первый план одного только дворянского сословия[91]91
  Там же. С. 186–187.


[Закрыть].

Развитию и защите выдвинутых в «Очерках по истории Смуты» положений посвящены, как показал B.C., две больших работы С.Ф. Платонова 1905–06 гг.: «К истории московских земских соборов» и «Московское правительство при первых Романовых». В 1913 году он был вынужден вновь вернуться к разногласиям со своими коллегами в статье «Вопрос об избрании М.Ф. Романова в русской исторической литературе». Делу это, однако, помогло мало. Среди оппонентов С.Ф. Платонова этого времени (В.О. Ключевский проигнорировал его выводы): П.Н. Милюков, М.А. Дьяконов, В.П. Алексеев, М.Н. Покровский, Н.А. Рожков, Е.Д. Сташевский, Н.Н. Фирсов и другие учёные. Принципиальный отказ С.Ф. Платонова поддержать выдвинутое В.О. Ключевским положение о конституционных устремлениях русского общества начала XVII в., его недвусмысленный вывод о победе «общественной середины» в Смуте и сформировавшемся на завершающем её этапе союзе двух близких общественных классов – дворянства и «тяглых посадских мужиков» – вот что, делает принципиальный вывод B.C., не устраивало критиков С.Ф. Платонова. Особенно возмутительным с точки зрения историков-либералов был его отказ признать факт ограничения власти Михаила Фёдоровича, что считалось в начале века за аксиому.

Да и от его вывода о тесной «дружбе» верховной власти с посадскими и служилыми людьми совсем недалеко и до заключения о глубокой нравственной связи самодержавия первых Романовых с народом. И такой вывод С.Ф.Платоновым, отмечает В.С., был действительно сделан в подготовленном им совместно со своими учениками П.Г. Васенко и Е.Ф. Тураевой-Церетели юбилейном издании «Начало династии Романовых»[92]92
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 212.


[Закрыть]. Не приходится после этого удивляться прохладным отношениям С.Ф. Платонова с историками либерального круга, что и было зафиксировано в 1909 году в посвящённой ему статье в «Энциклопедическом словаре» братьев Гранат (автор М.Н. Покровский).

В 1912 году исполнилось 30 лет научно-педагогической деятельности С.Ф. Платонова. Почувствовав себя достаточно старым человеком, он пишет духовное завещание, вносит деньги за место на Миусском кладбище, и в январе 1913 года выходит на пенсию. Это, впрочем, не поколебало его положения на факультете: перейдя на ставку сверштатного профессора, С.Ф.Платонов по-прежнему продолжал читать общий курс русской истории и оказывал в силу нравственного и научного авторитета решающее влияние на принятие решений.

16 июня 1916 года, уставший от начавших тяготить его административных обязанностей, учёный был вынужден оставить директорство и в Женском педагогическом институте. Жизнь С.Ф. Платонова подошла, в сущности, к своему логическому концу: главные труды были уже написаны, основные ступени преподавательской и административной деятельности пройдены. Рассчитывать на большее в царской России, подчёркивает В.С, он не мог[93]93
  Там же. С. 222.


[Закрыть]. Новый взлёт научной и административной карьеры С.Ф. Платонова всецело связан с Октябрьской революцией.

2 апреля 1918 года был образован Центральный комитет по управлению архивами, преобразованный 1 июня 1918 года в Главное управление архивным делом (ГУАД) во главе с представителем Наркомпроса РСФСР Д.Б. Рязановым. Правой рукой Д.Б. Рязанова – его заместителем и стал С.Ф. Платонов, возглавивший организованное 1 июня 1918 года Петроградское отделение Главархива. В этом же году он становится директором Археологического института (1918–1923), а 31 декабря 1918 года коллеги избирают С.Ф. Платонова председателем Археографической комиссии. Политиканству и интеллигентскому нытью из-за своего внутреннего несогласия с большевиками С.Ф. Платонов явно предпочёл позитивную работу во имя спасения русской науки и культуры. Кратковременный арест в 1919 году не отразился на его научно-административной карьере.

Напротив, с кончиной А.С. Лаппо-Данилевского и М.А. Дьяконова открылись вакансии в Академии и 2 августа 1920 года, учитывая большой вклад в развитие исторической науки, С.Ф. Платонова избирают её действительным членом. Чтение лекций в быстро советизировавшемся университете уже начинает тяготить С.Ф. Платонова: все его силы и мысли теперь были связаны с Академией наук. В 1922 году она поручила ему руководство работой Постоянной исторической комиссии Академии. 1 августа 1925 года С.Ф. Платонов становится директором Пушкинского Дома, а 22 августа этого же года, в самый напряжённый период после переезда в новое здание, его избирают директором Библиотеки Академии наук СССР.

И везде, на всех своих административных постах С.Ф. Платонов трудился с полной отдачей сил, в полной мере реализуя свои обширные знания и несомненный организаторский талант. Особенно большое внимание уделял С.Ф. Платонов в эти годы Археографической комиссии, делая всё, чтобы не дать заглохнуть её издательской деятельности и сохранить научный потенциал. С избранием его академиком и переходом Комиссии (в январе 1922 г.) под юрисдикцию Академии наук, эта задача была в основном решена[94]94
  Там же. С. 232.


[Закрыть].

Исследование B.C. показало удивительную устойчивость исторических взглядов С.Ф. Платонова. Несмотря на происшедшие после 1917 года перемены в стране и резкое расширение источниковой базы по истории Смуты, он не стал менять или уточнять своих прежних выводов[95]95
  Там же. С. 246.


[Закрыть]. Не прослеживается сколько-нибудь серьёзно в его работах 1920-х годов («Борис Годунов», «Иван Грозный», «Смутное время», «Пётр Великий», «Москва и Запад в ХVI – ХVII вв.», «Прошлое Русского Севера».) и политический подтекст.

Зато их историографическая подоплёка в свете противостояния «марксистской» школе М.Н. Покровского, направленная на защиту интересов науки и права учёного на объективное, независимое исследование, обнаруживается В.С. вполне. Новое положение С.Ф. Платонова в Академии наук позволило ему превратить Археографическую комиссию в центр притяжения всех живых, активно работающих в области русской истории научных сил. С.Ф. Платонов умел сплачивать вокруг себя людей. Ещё до революции, как показал В.С, он установил дружеские отношения с рядом умеренно-консервативных учеников В.О. Ключевского: М.К. Любавским, М.М. Богословским, А.И. Яковлевым, Ю.В. Готье. Проведя в 1921 году в Академию наук М.М. Богословского, с которым у него установились самые доверительные отношения, С.Ф. Платонов получил через него возможность проведения скоординированных действий московских и ленинградских «буржуазных» историков в их противостоянии со «школой» М.Н. Покровского[96]96
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 318.


[Закрыть]. Старые споры и счёты в новых условиях, когда практически вся старая профессура, независимо от специфики политических взглядов и историографических пристрастий, оказалась под массированным «обстрелом» историков-марксистов, уже не имели прежнего значения. В центре начавшегося в связи с этим процесса консолидации «буржуазных» историков на почве защиты интересов науки оказалась фигура С.Ф. Платонова.

Выдающиеся личные качества учёного, его научный авторитет и высокое административное положение в системе Академии наук позволяли ему не только успешно отражать все наскоки М.Н. Покровского, но и обеспечивать поддержание в её учреждениях (Археографическая комиссия, Пушкинский дом, БАН) так ненавистного «красному профессору» духа старых научных традиций[97]97
  Там же. С. 234.


[Закрыть].

Пятая глава диссертации В.С. – «Дело С.Ф. Платонова» – посвящена последнему периоду жизни учёного, связанному с его арестом, восемнадцатимесячным заключением и ссылкой. В центре внимания автора проблема т. н. «незаконного» хранения в подведомственных С.Ф. Платонову учреждениях Академии наук (БАН, Археографическая комиссия, Пушкинский Дом) актуальных с общественно-политической точки зрения архивных материалов (подлинники отречений Николая II и его брата Михаила, списки членов Союза русского народа, части архивов ЦК партии конституционных демократов, социалистов-революционеров и др.), обнаружение которых в октябре 1929 г. в БАН правительственной комиссией Ю.П. Фигатнера, собственно, и привело сначала к отставке, а затем и к аресту учёного, заподозренного в «укрывательстве». Как и следовало ожидать, обвинения эти оказались надуманными[98]98
  Там же. С. 285.


[Закрыть].

Не находит должного подтверждения в источниках, отмечает В. С., и другая версия следствия о будто бы сознательном противодействии С.Ф. Платонова правительственным мероприятиям, направленным на «советизацию» Академии наук. Напротив, имеющийся в нашем распоряжении материал неопровержимо свидетельствует о соглашательской позиции С.Ф. Платонова в этом вопросе, что и было оценено правительством, санкционировавшим его избрание в марте 1929 г. академиком – секретарём Отделения гуманитарных наук АН СССР. Зато обнаруживается другое: неприязненные личные отношения С.Ф. Платонова и М.Н. Покровского, уходящие своими корнями ещё во времена их совместной работы в 1920–23 гг. в Центрархиве РСФСР и связанная с этим глубокая ведомственная рознь между возглавляемыми ими учреждениями. «Яблоком раздора», как показал В.С., оказались хранившиеся в учреждениях Академии архивные документы, передачи в Центрархив которых настойчиво и безуспешно добивался, начиная с 1923 г., М.Н. Покровский[99]99
  Там же. С. 276.


[Закрыть]. То, что «незаконное» хранение именно этих материалов и было инкриминировано впоследствии С.Ф. Платонову в качестве его вины на первоначальном этапе «Академического дела», показательно, так как достаточно определённо указывает на того, кто был «виновником», или, во всяком случае, инициировал репрессии против «буржуазных» историков. Конечно, на какой-либо конкретный документ, неоспоримо свидетельствующий, что доносчиком был именно М.Н.Покровский, рассчитывать не приходится, – подчёркивает В.С.

Гораздо важнее, по его мнению, другое. Доносительский характер имела вся «научная» деятельность «красного профессора» 1920-х годов, львиную долю усилий которого составлял поиск и разоблачение «классового врага» среди представителей старой историографии[100]100
  Там же. С. 324.


[Закрыть]. В условиях развёрнутой в стране кампании по борьбе с «вредительством» буржуазных специалистов (Шахтинский процесс) обнаруженных комиссией Ю.П. Фигатнера, в курируемой С.Ф.Платоновым Библиотеке Академии наук, архивных материалов оказалось вполне достаточно, чтобы созданная усилиями М.Н.Покровского и его школы грозовая атмосфера вокруг «буржуазных» историков вылилась в конце концов в прямые репрессии.

Центральной фигурой готовившегося процесса стал С.Ф. Платонов, арестованный 12 января 1930 г. Самому же делу, после арестов в августе – начале сентября 1930 г. московских историков во главе с М.К. Любавским, был придан характер крупного «контрреволюционного» заговора, а платоновскому кружку – ядра антисоветской организации «Союз борьбы за возрождение свободной России»[101]101
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. I–II. СПб., 1995. С. 325.


[Закрыть].

Всего по этому делу проходило 115 человек, причём среди арестованных оказались академики М.К. Любавский, Е.В. Тарле, Н.П. Лихачёв, профессора Ю.В. Готье, В.И. Пичета, СВ. Бахрушин, А.И. Яковлев, Д.Н. Егоров, А.И. Заозерский, М.Д. Приселков, СВ. Рождественский, В.Г. Дружинин, Б.А. Романов, А.И. Андреев и ряд других видных историков. Как ни абсурдна была сама мысль о С.Ф. Платонове как организаторе и руководителе организации, ставящей целью насильственное свержение существующего строя, откровенное давление на академиков и профессоров дало свои плоды, и так необходимые следствию первые признания были получены[102]102
  Там же. С. 325.


[Закрыть].

Что касается С.Ф.Платонова, то продуманная линия поведения, незаурядное хладнокровие и выдержка, демонстрируемые им в ходе допросов, позволили ему, подчёркивает В.С. Брачев, в течение длительного времени успешно парировать выдвинутые против него обвинения[103]103
  Там же. С. 328–329.


[Закрыть]. Но и даже тогда, когда бессмысленность сопротивления стала очевидной, он делал всё для того, чтобы его показания не могли повредить другим обвиняемым[104]104
  Там же. С. 330.


[Закрыть].

Изучение как фактической стороны «дела» С.Ф.Платонова, так и его историографических предпосылок (на что до сих пор не обращалось внимания) в свете противостояния сгруппировавшихся в 1920-е годы вокруг него представителей «буржуазной» исторической науки и идущей им на смену «марксистской» школы М.Н. Покровского позволило B.C. сделать вывод о несостоятельности чрезмерного акцента на репрессивном характере и расширительном истолковании действий власти, как якобы специально направленных против «старой» интеллигенции и Академии наук, чем так грешила наша постперестроечная литература.

Истоки таких представлений, как сумел показать B.C.[105]105
  Там же. С. 334.


[Закрыть], в некритическом восприятии исследователями старой эмигрантской версии этих событий, согласно которой инициатива «разгрома» Академии исходила будто бы от Политбюро, которое решило таким образом «припугнуть» Академию, «показать академикам, что диктатура их переделает» (слова, приписываемые М.И. Калинину). Тесная связь «дела» С.Ф. Платонова с процессом «советизации» Академии наук и борьбой с «вредительством» старых специалистов, действительно не вызывает сомнений. Но это, очевидно, всего лишь видимая, далеко не главная его сторона.

Во всяком случае, никакого «кремлёвского заговора» ни против «старой» интеллигенции, ни тем более против Академии наук B.C. в источниках не обнаружил. Да его и не могло быть, уверен он[106]106
  Там же. С. 335.


[Закрыть], ибо застрельщиками репрессий были сами же историки в лице М.Н. Покровского и его учеников, немало потрудившиеся в 1920-е годы над дискредитацией и нагнетанием атмосферы нетерпимости и подозрительности по отношению к представителям «буржуазной» историографии. Это обстоятельство, а также заинтересованная позиция ОГПУ как раз и сыграли решающую роль в инициировании, а затем и раскручивании всего этого «дела»[107]107
  Там же. С. 311.


[Закрыть], – считает В.С

Заключение[108]108
  Там же. С. 339–354.


[Закрыть] содержит основные выводы проведённого B.C. исследования. Суммируя их, он констатирует поразительную устойчивость исторических представлений С.Ф.Платонова. И дело тут не в том, что он не любил менять своих взглядов (хотя и это факт), а в лежащей в их основе государственно-патриотической позиции учёного. Именно здесь видит B.C. истоки своеобразных отношений С.Ф. Платонова с «прогрессивной» общественностью и либеральной историографией в дореволюционные годы. Аполитизм и строго выдержанная академическая линия поведения в период 1905–1907 гг. привели к тому, что, несмотря на демократизм и гуманистическую сущность мировоззрения С.Ф. Платонова, своим в либеральном кругу он так и не стал.

Непростым было положение С.Ф. Платонова и среди деятелей самой исторической науки. Научно-объективистские выводы его «Очерков по истории Смуты» резко контрастировали с тем, что прокламировала в то время либеральная историография. Выдающиеся личные достижения и связанные с этим недоразумения с либеральной историографией – с таким научным багажом, делает вывод В.С, встретил С.Ф. Платонов 1917 год. В послереволюционное время его деятельность была направлена на спасение культурных ценностей и защиту интересов науки в свете противостояния «марксистской» школе М.Н. Покровского. Это обстоятельство, а также определённость взглядов и твёрдость характера, проявленные С.Ф. Платоновым в ходе т. н. «Академического дела», позволили В.С. охарактеризовать его не только как выдающегося учёного, педагога и администратора, но и крупную, незаурядную личность, сильного, мужественного человека[109]109
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Фёдорович Платонов. Ч. II. СПб., 1995. С. 339.


[Закрыть].

Глава 4. Защита докторской диссертации (1996 г.) «“Тяжёлая артиллерия” оппонентов». Демарши М.Б. Свердлова и В.И. Старцева

С выходом в свет монографии В. С. вопрос о защите им докторской диссертации стал обретать вполне реальные, зримые очертания.

13 мая 1996 г. состоялось обсуждение монографии В.С. на кафедре на предмет возможности рекомендации её для защиты в качестве докторской диссертации. Присутствовали: доктор исторических наук А.В. Смолин и кандидаты исторических наук доценты: Г.А. Агафонова, П.А. Кротов, А.Б. Николаев, А.П. Шапкина, Т.Г. Фруменкова, В.С. Брачев, ассистент Д.А. Коцюбинский и уже в качестве приглашённого внешнего рецензента научный сотрудник Отдела Рукописей и Редкой Книги библиотеки Академии наук доктор исторических наук Николай Юрьевич Бубнов.

Открыл заседание кафедры проф. В.И. Старцев, объявивший повестку заседания.

После того, как В.С. коротко охарактеризовал цели и задачи исследования, его источниковую базу и основные выводы, к которым он пришёл, слово было предоставлено доктору исторических наук Н.Ю. Бубнову.

Прежде всего он отметил неординарный характер работы В.С. Брачева, удачно сочетающей изучение перипетий жизненного пути, научно-организационной деятельности и общественно-политических взглядов С.Ф.Платонова с «борьбой» направлений в русской историографии конца XIX – первой трети XX века. Работа В.С. Брачева, заявил он, основана на огромном фактическом, в том числе и архивном, материале. Глубина и тщательность проработки источников позволила В.С. Брачеву внести свой вклад в науку, придти к новым обоснованным выводам.

Глубоко проанализировав магистерскую и докторскую диссертации С.Ф. Платонова, общее состояние разработки истории Смуты в русской историографии XIX века, В.С. Брачев сумел определить степень оригинальности С.Ф. Платонова как исследователя этой проблемы и степень его зависимости от своих предшественников. Вывод СВ. Брачева о разработке С.Ф.Платоновым в его докторской диссертации собственной концепции Смуты, свободной от идеологических наслоений либерального толка, представляется ему бесспорным. Заслугой автора является и его тщательный анализ исторических и общественно-политических взглядов С.Ф.Платонова. После проделанной B.C. Брачевым работы старые представления о С.Ф.Платонове как монархисте и «реакционере», историке, представлявшем официальное, охранительное направление в дореволюционной историографии, должно быть оставлено. В заключение своего выступления рецензент рекомендовал работу к защите.

Другой рецензент, доктор исторических наук, доцент А.В. Смолин, обратил внимание присутствующих на вопросы, связанные с противостоянием историков на «фронте» исторической науки 1920-х годов и т. н. «Академическим делом». Им было подчёркнуто, что опираясь на совокупность относящихся к этой проблеме источников, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, B.C. Брачев сумел показать лидирующее положение С.Ф. Платонова среди старой университетской профессуры. Это позволило ему по-новому, нежели это делали предшественники, подойти к подоплёке «Академического дела» и вписать его в историографические реалии 1920-х годов в свете противостояния «школы» М.Н. Покровского и сплотившейся вокруг С.Ф. Платонова старой университетской профессуры. Показ B.C. Брачевым историографических корней «дела» С.Ф. Платонова – несомненная заслуга автора. В заключение своего выступления рецензент также рекомендовал монографию B.C. Брачева к защите.

Доктор исторических наук, профессор В.И. Старцев, поддержав выступления своих коллег, обратил внимание присутствовавших на высокий научный уровень рассматриваемой работы, достигнутый благодаря тщательной разработке автором опубликованного и неопубликованного научного наследия С.Ф.Платонова, материалов государственных, ведомственных и личных архивов. Рецензент подчеркнул принципиальную важность вывода автора о разработке С.Ф.Платоновым собственной концепции Смуты. Это позволяет покончить с укоренившейся в нашей историографии недооценкой оригинальности С.Ф.Платонова как историка. Ценным вкладом в историографию является в то же время и разработка B.C. Брачевым вопроса о вкладе С.Ф.Платонова в борьбу за сохранение культурных и научных ценностей после 1917 года, поддержание в возглавляемых им учреждениях духа старых научных традиций.

В конце выступления В.И.Старцев отметил, что монография В.С.Брачева производит благоприятное впечатление и может быть рекомендована к защите.

Кандидат исторических наук, доцент П.А. Кротов, отметив профессионализм автора монографии, поддержал её основные положения и высказался за рекомендацию к защите.

Кандидат исторических наук А.Б. Николаев наиболее интересной частью работы посчитал её вторую часть, посвящённую «Академическому делу» и «противоборству» на историческом фронте 1920-х годов. Высокие научные достоинства работы В.С. Брачева также не вызывали у него никаких сомнений.

Итогом состоявшегося обсуждения стало единодушное решение кафедры рекомендовать монографию В.С. Брачева к защите.

После этого дело, как говорится, было за малым. Найти диссертационный совет, который бы согласился принять диссертацию В.С. к защите. Учитывая, отрицательное отношение к В.С. и его диссертации со стороны руководства ЛОИИ и его влияние среди исторической общественности города, это было не просто. Тем не менее недолго думая В.С. направил свои стопы в Университет к декану истфака И.Я. Фроянову. Принял тот его, впрочем, хорошо и без всяких проволочек после положительного отзыва проф. А.В. Гадло, диссертация была принята к защите в возглавляемым им диссертационном совете. В качестве официальных оппонентов согласились выступить известные ленинградские историки: Д.Н. Альшиц из Института культуры, В.С. Волков из РГПУ им. А.И. Герцена и А.Ю. Дворниченко из Санкт-Петербургского университета.

Процедура защиты диссертации В.С. состоялась 20 ноября 1996 г.[110]110
  Брачев В.С. Русский историк Сергей Федорович Платонов. Автореф. докт. дисс. СПб., 1996.


[Закрыть] в знаменитой в 70-й аудитории истфака – традиционном месте диссертационных защит историков.

Приподнятое настроение В.С., в котором он появился в этот день на факультете было омрачено однако, можно сказать, драматическими событиями, неожиданно разыгравшимися вокруг его диссертации.

Начало им положило его знакомство с поступившим письмом в диссертационный совет от заместителя директора Института истории Сибирского отделения Академии наук академика Н.Н. Покровского с протестом против возможного присуждения В.С. докторской степени. Письмо это вручил В.С. председатель Совета проф. И.Я. Фроянов, сообщивший между прочим, что оно поступило в Совет рано утром курьером из Ленинградского отделения института истории.

Содержание же этого весьма примечательного письма, ксерокопия которого хранится в личном архиве В.С., было следующим:

«Глубокоуважаемые коллеги!

В связи с объявлением защиты докторской диссертации В.С. Брачева о С.Ф. Платонове мне хотелось бы сделать одно, но очень существенное возражение на автореферат диссертации.

Во введении и в пятой главе работы В.С. Брачева крайне настойчиво проводится мысль о существовании двух подходов к «Академическому делу» 1929–1931 гг.: неправильного, связывающего этот масштабный процесс над знаменитыми российскими учёными-гуманитариями с политикой партии по отношению к старой интеллигенции, с кремлёвским, «партийным» следом» (с. 9) и правильного, объясняющего это дело причинами историографическими – давней враждой между двумя историками: С.Ф. Платоновым и М.Н. Покровским. «Антимарксистские» взгляды этого последнего, как широко известно, были значительно позднее, на новом крутом витке репрессий, «осуждены» партией, что дало повод к ещё одному «углублению классовой борьбы» в науке. Таким образом, единственный виновный в разгроме лучших гуманитарных школ и аресте почти всех самых славных руководителей их, был позднее осуждён самой партией – и всё в порядке.

«Неправильный» (по мнению В.С. Брачева) подход проявился в нашей стране несколько раньше, чем это видно по сноскам автореферата. Ещё в 1990 г. академик Д.С. Лихачёв в своём известном выступлении на заседании президиума РАН, анализируя «Академическое дело», чётко связал его именно с партийной линией того времени. С линией на разгром тех сфер гуманитарной науки, которые обеспечивали получение реального объективного знания из источника текста и мешали поэтому партийным требованиям создания идеологизированных в духе «марксизма-ленинизма» абстрактных схем. Доклад Лихачёва был одобрен тогда постановлением Президиума РАН, ибо целый ряд видных исследователей выступил на заседании в его поддержку. Среди них были не только, например, С.С. Аверинцев, но и СО. Шмидт, которого В.С. Брачев зачисляет в автореферате в число своих сторонников. Это показатель того, что основная историографическая концепция диссертанта не соответствует действительности. Конечно, были одни историки, которые изучали весь творческий путь С.Ф. Платонова и другие, которые анализировали и издавали лишь следственные материалы «Академического дела». То и другое вполне закономерно и не создаёт антагонизма концепций, усмотренного диссертантом. Антагонизм этот появляется лишь тогда, когда В.С. Брачев заменяет партийно-государственное руководство важнейшей полицейско-ид еологической акцией шалостями одного нехорошего историка.

Отделять деятельность М.Н. Покровского 1926–1931 гг. по борьбе со старой Академией Наук от «партийной линии», указаний партии и правительства того времени не представляется мне возможным. Напомню общеизвестное, что М.Н.Покровский и сам был правительством – с мая 1918 г. он был заместителем наркома просвещения и его слово в партийных кругах бывало более весомым, чем слово наркома Луначарского. А ведь именно этому наркомату долго подчинялась Академия Наук. Так что его слово во многом и было на деле партийной линией для Академии Наук. В Архиве Президента Российской Федерации мне доводилось держать в руках документы Политбюро 1920-х гг., где этот главный партийно-правительственный орган прямо указывает М.Н. Покровскому, что и как ему следует писать. В столь нелюбимых В.С. Брачевым двух первых выпусках сборников «Звенья» (вып. 1. М. 1991; вып. 2. М.; СПб., 1992) приводится немало фактов (с указанием конкретных источников), чётко свидетельствующих о поддержке правительственными органами во главе с СНК, партийной печатью той же главной линии по отношению к старой гуманитарной науке. Это конечно, лишь начло изучения темы. В посвящённой М.Н.Покровскому публикации «Звеньев» справедливо говорится о необходимости дальнейшей разработки источников, отражающих «механизм партийно-государственной экспансии в этой области (академической науки – И.П.), а также персональную роль идеологов этого процесса», в первую очередь М.Н. Покровского (вып.2, с. 58).

Судебно-следственные материалы ВЧК-ОГПУ представляют здесь особые источниковедческие трудности и проблемы; мне приходилось уже несколько раз говорить и писать о них. Ссылки на заведомо сфальсифицированные (что признаёт и сам диссертант) материалы следствия как на источник достоверных фактов – вещь недопустимая, в каждом отдельном случае необходим скрупулёзный анализ на достоверность, да и не всегда он возможен. Во всяком случае по отношению к этому источнику не может быть и речи о гиперкритицизме, о слишком осторожном к нему отношении. Пока ещё не проведена (в том числе и диссертантом) и работа по выявлению документов из фондов центральных правительственных и партийных органов (АПРФ, РЦХИДНИ, ГАРФ) об отношении к Академии Наук и «Академическому делу», которые помогли бы лучше понять судебно-следственные материалы.