Текст книги "Мечи свою молнию даже в смерть"

Тексты
Майя и Алексей

После того случая Майя заболела. Это была не обычная простуда, просто какой-то холод в одночасье объял ее, окружил ребристым, давящим коконом. Она впервые попросила Алексея свозить ее в обувной магазин и выбрала себе закрытые черные туфли на низком каблуке. Алексей поразился, зная, как она обожает шлепать босой по летним улицам и ненавидит малейшую несвободу своих аккуратных ступней, но ничего не сказал. Майя часами сидела на кровати, закутавшись в плед и задраив форточки, хотя на улице плавился асфальт, и часто забывалась, смотря в одну точку. Алексею приходилось тормошить ее, делать массаж каждый час.

Он уже не обижался на нее за пощечину. Глупо было обижаться. Рыдая, она дома рассказала ему все. Рассказ был страшен и дик.

– …понимаешь, Алеша, – говорила она всхлипывая, – я не знаю, как это было! Не знаю! Только не обижайся… и не перебивай меня, пожалуйста, я тебя прошу! Я вот помню, как подлезла к этому окну. С зелеными шторами.

– Ну.

– Не перебивай, милый мой, родненький, ну, пожалуйста! Так вот, я подлезла… а потом мне вроде как стало жарко… пить захотелось. Ты меня поднял наверх. И там… и там… – ее плечи, накрытые пледом, затряслись, и она еще плотнее закуталась, – снял с меня купальник и на глазах у… у всех ребят… меня изнасиловал! Понимаешь, изнасиловал! И туда, и… туда!!! Как мог, везде. А я ничего не могла сделать. Мне больно было, Леша! Но вроде и нравилось, я сама все к тебе… себя подставляла… Кошмар! А они смотрели и смеялись. Как в порнотеатре…

Она зарыдала. Наплакавшись, выпила принесенный им стакан отвара шиповника, стуча зубками о край чашки, немного успокоилась.

– Я понимаю, все это совершено не так… то есть вообще не было этого. Я себя осмотрела, конечно, я все понимаю. Да и не могло быть сейчас у нас этого, ты знаешь! Но… но я же помню! Лешка, откуда все ЭТО?! Ты же мне рассказал, как на самом деле было! А я помню только эту сцену и то, как ты меня по лестнице несешь. Вот я и… я и… не выдержала!

– Успокойся, Маюша. Не было ничего. Точно.

– Тогда откуда это?!

– Ты… ты только не волнуйся. Могу тебе сказать, что я предполагаю. Не испугаешься?

– Нет! После этого… мне уже все поровну, честно.

– Помнишь, – задумчиво протянул он, перебирая ворсистый край пледа тонкими, как у музыканта, пальцами, – мы смотрели фильм «Ребенок Розмари»?

– Да… и что? Ты хочешь сказать, меня… О, Господи!

– Да, Маюшка… Тебя изнасиловали. Только не я. И не… физически. Это астральное изнасилование. Это сделало то… вернее, сделал тот, кого обычно называют чертом. Сатаной.

– Как…

– А вот так. Энергетически. На астральном уровне. Для него это пара пустяков. Поэтому ты все помнишь, как наяву. Как будто это было. Поэтому тебе и… нравилось, и ты ничего не могла сделать. Такие вот дела.

Она помолчала. Допила отвар, уже не лязгая зубами. Чуть распахнула плед, положила рукой его горячую ладонь на свои голые ступни, попросила:

– Погрей… мне теперь почему-то все время холодно. Ладно. Я понимаю… наверно, все пройдет когда-нибудь… Значит, там сатанисты жили? Помнишь, мы смотрели в окно большой комнаты? Я ведь этого еще не забыла. Этот пятиугольник, нарисованный мелом на полу. Они его вызывали.

Алексей покачал головой. Снял очки. Он не был близорук – легкая коррекция. Серые добрые глаза, оставшиеся без линз, смотрели всегда чуть грустно и совсем не блестели.

– Видишь ли… Майка, Сатана обычно не приходит к тем, кто его зовет. Неинтересны они ему. А ищет он тех, кто никогда не будет его звать. Такой вот парадокс! Вообще, это все мифы, традиционная картинка: пентаграмма, свечи. Нет. Я думаю, тут занимались передачей энергии. Направленным ударом.

– А свечи зачем?

– Канал связи. Принято считать, что только с Богом, так как свечки ставят в церквях… Но на самом деле это канал связи с иным, потусторонним миром. Плюс огонь… Помнишь, я говорил о том, что огонь живет смертью Земли? Это отсекает от Земли энергетику сильного источника, которая потом может передаваться на расстоянии, усиливаться. Если свечи расставлены в углах пентаграммы, то они становятся сильными передатчиками.

– А почему именно пентаграмма? Почему пятиугольник?!

– Да ерунда это все. На самом деле передавать энергетику можно и в гексаграмме – шестиугольнике, и в эннеаграмме – девятиугольнике. Все зависит от силы источника, то есть от человека, использующего этот магический контур для передачи энергии. У кого-то элементарно пороху не хватит на эннеаграмму! Она его сожжет, сама.

– А этот… был сильный?

– Эта! – поправил Алексей. – Как ни странно, пентаграмму используют чаще всего женщины, причем женщины с сильным андрогинным началом дьяволицы. Это еще Леви в «Ритуалах трансцендентальной магии» описал. Пятерка – число секса, обладающее насильственно-подавляющими свойствами. Женщине проще исторгнуть из себя энергетику именно с этим катализатором. Благовония, которые мы видели, палочки – это все «к слову», так сказать. Треножник… Там наверняка жгли ритуальное вещество. Может быть, серу – тогда речь идет просто об энергетическом ударе; может, экскременты – тогда это удар, направленный на отравление организма; может, фигурка человека, изготовленная по ритуалу. В общем, вариантов куча.

– А зачем… – Мая отвернулась и слегка покраснела, – этот… фаллоимитатор.

Стараясь взбодрить ее, Алексей рассмеялся.

– Ну… как тебе сказать?

– Как есть, так и скажи. Не надо только меня оберегать!

– Ну, если источник – женщина, она, конечно, обнажена и прислуживает ей вторая… обнаженная. Поэтому они использовали этот фалломитатор для совокупления источника с Сатаной. Помогали, так сказать. Сила женского оргазма на самом деле чудовищна, и она образует тот сгусток энергии, который вылетает из пентаграммы и передается по определенному «адресу». А направление формирует нечто, сожженное в треножнике. Вот и все.

– Да-а… абзац полный! – прошептала Майя. – И что же нам теперь делать?

Алексей помолчал. Еще раз ласково погладил оливковую кожу ее ног.

– Парить ножки твои милые… лечиться от простуды, натурально! И витамины пить. И все. Парить с боярышником, в тазу… Да, кстати, вот таз меня смутил.

– Чем?

– Не могу понять, ЗАЧЕМ он. Вещица антикварная, сейчас таких нет, все давно на цветмет снесли. Для передачи энергетики ни в одном мистическом ритуале таз не фигурирует. Тем более – медный. Медь – это Венера, в соответствии с представлениями алхимиков. Но Венера слабо связана с оккультным миром. Источник использовал Луну – это «фирменный» знак Тьмы. У меня единственное объяснение.

– Какое?

Алексей надел очки. Улыбнулся. Видимо, ничего страшного он не готовился сообщить.

– Знаешь, как писал свои знаменитые катрены Мишель де Нотр-Дам? Нострадамус? Он опускал ноги в медный таз с холодной родниковой водой, в которой растворял щепотку серебра. Вода на самом деле – уникальный проводник энергии. Она ведь присутствует везде – и в теле человека, и в самом сухом воздухе. Влага есть во всем, пусть это и доли процента. Представь, что на одном конце земного шара некто нагружает эти капельки, эти молекулы воды информацией, и они тут же взаимодействуют с воздухом, а потом с мировым океаном, а потом – с рекой, а потом – с адресатом. Представляешь? Уникальный способ беспроводной, безволновой передачи информации на огромнейшие расстояния. Венера, то есть медь, усиливает этот эффект, серебро – тоже. Мертвая вода охраняет информацию от тех, кому ее знать не положено. Ты в курсе, что немецкая оккультная организации «Аннэнербе» еще в сорок втором проводила опыты по шифрованию сообщений для подводных лодок адмирала Деница в Балтийском море? У немцев было довольно много экстрасенсов, в том числе и некая японка по имени Накиро Кухаро. Для нее изготовили нечто вроде «валенок», из чистой меди. Она надевала их на ноги, садилась на берегу фиорда, опускала ноги в воду. Ей давали бумажку с текстом, а она передавала его воде. В Атлантике лодки должны были принять ее сигнал. Так вот, из семи лодок, участвовавших в эксперименте, – там тоже были экстрасенсы из штата «Аннэнербе» – три получили почти полностью расшифрованный текст!

– А потом что?

– Не знаю. Архивы этой организации загребли американцы и до сих пор не рассекретили. Но эта, Кухаро, вскоре умерла. Банально – простудилась и каюк. В общем, передача информации через воду – очень древний способ. Но это также и средство перехвата сообщений. Если двое в разных концах земного шара сидят с ногами в медных тазах, то третьему, опустившему ноги в такой же таз на середине цепочки, можно, в принципе, при желании перехватить передаваемую информацию…

– Ой. А можно мне будет попробовать? Купим в антикварном старый таз…

– Не раньше, чем твои ножки станут снова горячими! – подытожил Алексей, поднимаясь. – А то заболеешь, как Накиро Кухаро. Что тебе на обед приготовить, Маюша?

Когда он уже вышел в коридор, там, на полочке под священным кактусом, требовательно задребезжал телефон. Майя замерла. Она услышала, как Алексей удивленно проговорил, обращаясь к невидимому собеседнику:

– Ага, любопытно… Чем же это мы заинтересовали прокуратуру?!

Новости

«…из Американского госпиталя в Париже выписана философ, доктор теологии, известная Марика Мерди, ставшая не так давно жертвой покушения, совершенного неизвестной организацией ультралевого или ультраправого толка… Женщина перенесла около десятка операций и до сих пор лишена возможности двигаться самостоятельно. Доктор Оноре Ребеф, лечащий врач г-жи Мерди, заявил: единственное, что удалось сделать хирургам, – это вернуть надежду г-же Мерди на то, что она когда-нибудь снова заговорит. Журналисты, комментирующие эту новость, уже гадают: какое зловещее предсказание сделает этот скандальный лектор, прозванный „кассандрой из Отей“, когда получит возможность снова взойти или въехать в инвалидном кресле на кафедру?»

Денис Штоклофф. «Мир без нас»

Der Standart, Вена, Австрия

Точка сборки-4
Новосибирск. Улица Лескова, 44
Майя, Алексей, Пилатик и другие

Пилатик уже чисто физически ощущал, как собралась и уплотнилась вокруг него атмосфера. Все краски и звуки стали гуще. Изменился даже цвет плеч Марины, оттененных белизной ночной рубашки, когда она, встав утром, заваривала ему кофе. С недавних пор жена начала провожать Пилатика на работу, странно и грустно рассматривая его своими большими, влажными черными маслинами глаз. Она что-то предчувствовала, но не говорила. Видно, и сама понять не могла.

Стал более густым шум автомобилей в окне, выходящем на Красный проспект, стали душными запахи дыма из курилки на втором этаже, у балкончика-эркера… И информация вокруг него стала вязкой – цепляла, заставляла прислушиваться к каждому звуку, оброненному слову.

Он ощущал – что-то надвигается. Как тогда, перед Башней.

…Пилатик не курил, но, проходя мимо площадки на узкой лестнице, всегда останавливался – покалякать с дежурными следователями, у которых обычно можно узнать все перипетии прошедших суток. Областная прокуратура по пустякам не работала. В этот раз у окна, расшитого еще прежней столетней рамой на восемь стеклянных квадратиков, стоял долговязый Свирко – дежурный следователь с вислыми запорожскими усами.

– Ну, чего, отпустил ты этого типа? – поинтересовался он, кивнув на окно.

Там садился в бежевую «Волгу» молодой человек с лисьими глазами, одетый в дорогой полотняный костюм, – адвокат академика Шимерзаева.

– Да, – нехотя отозвался Пилатик, стараясь не дышать носом: Свирко отличался застарелой любовью к «Беломорканалу» с его кисловатым, словно пороховым, запахом дыма. – Академик из больницы выписывается. Грозит нас тут всех передавить… как мышей. В Генпрокуратуру жалобу написал.

– По поводу того психа? Который в СИЗО помер?

– Ну да…

Пилатик зацепился за слово «помер» и подумал про себя, что это не совсем точное определение.

– Да-а-а, – рассеянно протянул Свирко, гася толстый окурок, – одним психом меньше. А он правда, что ли, рубленую рану головы получил?

– Кто?!

– АкадЭмик. В газетах писали.

– Да ну его! Тот даже топором не успел замахнуться. Убежал Шимерзаев через окно.

– А-а… Тут вон, на Лескова, водителю «Скорой» полноса отрубили. И знаешь, чем? Детской лопаткой, для песочницы. Бригада на вызов к девушке поехала, а там псих какой-то оказался… с лопаткой…

«На Лескова», – увязло в мозгу следователя; он уже занес ногу в дырчатом штиблете на ступеньку лестницы, но внезапно замер:

– На Лескова?

– Ну. Сорок четвертый дом… Это недалеко от Шевченковского жилмассива.

Где же он мог слышать название этой улицы? Пилатик думал недолго: ответ тут же всплыл в памяти. После роковых событий лета прошлого года, когда полковник Заратустров проводил реабилитацию всех участников ТОЙ САМОЙ операции, он и ему с Мариной предложил уютную «трешку» из фондов Спецуправления на улице Лескова, в новом литом доме. Чтобы сменить место жительства, развеяться… Но Марина напрочь отказалась уезжать из района «Золотой Рощи». Заратустров тогда сказал, что поселил там, в Шевченковском, ту девчонку, у которой была ассасинская татуировка, и которая столько пережила – не меньше, чем сам Пилатик. Точно!

– А ну-ка, родной, – Пилатик взял следователя за острый локоть, – пойдем-ка ко мне в кабинет. Покурим!

– Ты же не куришь! – поразился тот.

– Пойдем, пойдем. Попробую… Вдруг понравится!

…Все остальное было уже делом техники. Об инциденте на улице Лескова Пилатику было рассказано во всех подробностях – сначала бедолагой-водителем машины «Скорой помощи», которому в больнице кончик носа пришили, но веру в его мужскую неотразимость поколебали; потом усталой женщиной-врачом, которой тогда очень повезло: она отделалась лишь легкой травмой живота; а затем и бабушками из двора, наблюдавшими весь спектакль с начала альпинистского шоу до самой развязки. Оставалось снять трубку и позвонить молодому человеку по имени Алексей, которого Пилатик знал как жениха веселой девушки Майи-Волшебницы, очаровавшей их всех тогда, на семинаре.

И вот он в квартире номер девяносто семь, в доме сорок четыре по улице Лескова, на грязном линолеуме, усеянном окурками сигарет, битым стеклом и обрывками газет. А под их туфлями и ботинками распластались на полу очертания двоих человек – нарисованные мелом фигуры.

Пилатик был в этой квартире сутками раньше. Почти сразу после разговора со Свирко. Само собой получилось: поднял сводку, а там – труп на Лескова. Вовремя успел Пилатик – застал момент увоза тел, помещенных в черные мешки. В квартире остались только двое криминалистов: опер и два следователя – из городской прокуратуры и из райотдела; второй заполнял бумаги, присев у края большого, загаженного остатками еды и рыбьими костями стола. Следователь из облпрокуратуры, румяный здоровяк Ревзин, уже отписался и теперь просто расхаживал по квартире, грохоча крепкими ботинками.

Пилатику он не мешал, а даже охотно описал всю картину происшествия.

– Хата эта некоего Саватеева Клавдия Палыча… Да вот, такое имечко смешное у него. Пенсионер. Живет на том берегу. Там уже опер из райотдела побывал. По слухам, сначала сдавал ее каким-то девкам верующим, потом, недавно, – молодым студентам. Но, видно, замордовал. Съехали они. А эти сюда вселились дня два назад, если не три… Чуешь, вонь какая?!

– Чую, – согласился Пилатик. – А как попали-то?

– Да они наверняка с ним бухали. Тут как раз два дня назад этот старик в горячку впал, на врачей «Скорой» с лопаткой кидался. В общем, старика в дурку забрали, на Владимировской лежит, а эти сначала смылись, потом вернулись… допивать. Принесли с собой стеклоочиститель, начали с него. Потом нашли какую-то дрянь у деда в кладовке. Ну и того… как обычно – ссора. Она, – следователь кивнул на меловой силуэт, изображавший женщину, судя по небрежно начертанной, похожей на раздавленного таракана, букве «Ж» рядом, – бутылку в «розочку» разбила, и ему по горлу. А он, видать, мужик здоровый был, успел нож схватить и – бац! – прямо ей в сердце. А сам попытался до двери добраться, но уже все. Кровью истек. Вот они и лежали, пока соседка на запах не пожаловалась. Так что все элементарно, Ватсон.

Пилатик не разделил радостного возбуждения следователя. Походил по квартире, косясь на опера. Посмотрел на половичок, лежавший сбоку. Половичок этот, как он успел заметить, находился аккурат под головой неопрятного седого бомжа: момент водворения его трупа в черный пластик Пилатик еще застал. Эраст Георгиевич натянул приготовленные хозяйственные перчатки дурацкого розового цвета, перебрал на столе пузырьки, воняющие стеклоочистителем, заглянул на кухню, в умывальник…

* * *

…Сейчас они стояли уже в более-менее прибранной квартире: распахнутые окна выпустили вонь начавших разлагаться трупов, остатки пищи дворник свалил в огромный мешок и унес. Остались только силуэты на полу, окурки и мусор. Задумчиво шевеля носком своего штиблета прилипший кусок газеты, Пилатик негромко говорил:

– …Все это, конечно, ерунда. Мужчина-бомж лежал на половичке. Если бы он лежал на нем двое суток, тряпка пропиталась бы кровью и пропустила большое пятно на пол. А там только слегка напачкано. На емкостях из-под стеклоочистителя торговые марки фирменного магазина хозтоваров «Блеск» – это супермаркет на площади Калинина. Ни один бомж не сунется туда покупать это дерьмо, его просто охрана не пустит. Окурки совершенно разнокалиберные: по крайней мере, четыре наименования не совпадают с марками пустых пачек на столе и в мусорном ведре. Я был в морге. Женщина убита ударом ножа под правую грудь, а порез на ее платье – слева. Остатки стекла бутылки из-под портвейна сконцентрированы в правом углу комнаты, у батареи, в том время как ссора началась, скорее всего, у стола.

– То есть? – так же тихо пробормотал стоящий рядом Алексей. Майя, крепко державшая его за руку, молчала.

– То есть, – вздохнул Пилатик, – примерно через три-четыре часа после того, как вы отсюда ушли, а психбригада увезла Саватеева, сюда принесли тела двоих бомжей, убитых где-нибудь на пустыре. Мужчине горло перерезали, женщину – ножом в сердце… Чтобы не пачкаться в крови, их предварительно напоили до беспамятства, раздели, одежду принесли тоже отдельно, в мешках, тут наскоро натянули, разбросали окурки, бутылки, пузырьки. Маленько побили-покрушили все вокруг, портвейном на стены поплескали. Бутылку разбили о батарею – это удобнее, чем об стол. Вот и все. Поэтому столько нестыковок.

– Господи! – в первый раз за всю их встречу прошептала Майя. – Да что же здесь такое произошло… до этого? Что, старик с ума сошел?

Она стояла, упакованная наглухо: в темных демисезонных ботиночках, джинсах и серебристо-черной ветровке.

– Не знаю, молодые люди, не знаю… вам видней. То есть вам было видней. Вы на самом деле осмотрите комнаты! Кухню. Ничего не пропало из того, что вы в окна наблюдали?

Майя передернула плечами:

– Эраст Георгиевич, а можно я внизу подожду, в машине? Мне тут… тяжеловато.

– Конечно… Алеша, проводи!

Алексей довел девушку до лифта, подождал, пока тот доставит ее вниз. Из окна лестничной площадки он наблюдал, как она села в свою машинку-двухдверку. Только после этого парень вернулся в квартиру, пробежал по ней, вернулся к Пилатику и доложил:

– Эраст Георгиевич! Этого нет… медицинского колпака, белого. Фаллоимитатор тут был. Да, не удивляйтесь. Из секс-шопа. И таза нет на кухне, медного! Это интересно.

– Более чем. Наблюдательный молодой человек! – произнес кто-то над его ухом скрипучим голосом, выдающим в его обладателе старика.

Алексей повернул голову. В комнате совершенно неожиданным образом возник еще один человек: невысокого роста, волосы коротким ежиком, с сединой. Лицо доброе, крестьянское и какое-то абсолютно не запоминающееся, с носом-картошкой и голубоватыми глазами. Одет он был, несмотря на теплынь, в офицерский коричневый пыльник, под которым виднелась обычная рубашка хаки с серой селедкой галстука. Руки этот тип держал в карманах пыльника.

Голубоватые глазенки бесцеремонно ощупывали Алексея, как ощупывают на рынке понравившийся кусок свинины.

– А это… – поспешил представить его ничуть не удивившийся Пилатик, – Это…

– Иванов, – опередил его человек в пыльнике. – Иван Петрович. Служба пожарной охраны.

Он произнес это таким тоном, будто бы на самом деле говорил: чушь собачья, не верьте ни единому слову. И даже руку не протянул.

– Ему можно все рассказать. Он в курсе, – доверительно заметил Пилатик.

А человек сверлил Алексея глазами.

– Нуте-с, что вы еще заметили, кроме таза, молодой человек?

Косясь на Пилатика, Алексей рассказал. «Иванов» слушал, флегматично поковыривая какие-то лоскуты на полу своим ботинком – обыкновенным офицерским штиблетом из «Военторга». Один раз он четко и быстро, как бритвой полоснув, спросил:

– Пачка сигарет… МАРКА?!

Алексей назвал. Потом еще описал ощущения Майи. Пилатик вздыхал, «Иванов» хмурился. Под конец рассказа Алексей спохватился.

– А, вот еще. Я, когда ванную комнату начал осматривать – таз искал, – под ванной вот что нашел…

И он подал «Иванову» вышитый платочек. Обыкновенный девичий носовой платок, по краям обметанный красненькой ниткой, с вышитыми по углам цифрами: 6-31-36-1. Человек в пыльнике повертел платок в руках, приложил его к носу и хмыкнул:

– Ну что ж, неплохо для начала. Вас как зовут, молодой человек?

– Алексей…

– Хороший класс показываете, Алеша. Телесными практиками не занимались?

– Я… в ашраме жил. Давно, – слегка покраснел тот.

– Молодца-а! Далеко пойдете! А платочек себе оставьте. На память. Эраст Георгиевич, ну, я пойду? В принципе, с точки зрения Госпожнадзора меня тут уже мало что интересует.

Человек в пыльнике исчез, оставив в памяти Алексея даже не свои бледно-голубоватые стариковские глаза и не очертания лица, а только разбегающуюся сеть мельчайших морщинок.

Они с Пилатиком вышли. Тот возился, запирая дверь, а Алексей полетел вниз, прыгая через ступеньки, торопясь к Майе.

Девушка сидела в машине, положив голову на руль. Алексей первым делом погладил ее по нагревшемуся плечу:

– Майка! Ты как?

– Средне… Слушай, я тут нашла…

– Бомбу? Это прекрасно!

– Ну тебя… пойдем, покажу.

Они вышли из машины. Майя потащила молодого человека за дом. Таким путем они отступали, когда началась вся эта катавасия. Дорога тут была усыпана битым кирпичом. И вот в одной из ям среди строительного безобразия Алексей увидел несгоревшую пачку газет. Дождь ли, сырость помешали огню ее уничтожить, только лишь перегорел шпагатик, связывающий газеты, и сейчас легкий ветерок играл обугленными краями бумаг, рекламных буклетов и приглашений на презентации. Вверху белела бумажка с гербом СССР и обрывком текста: «…аемый Клавдий Павлович!…лашаем на торжество, посвященное годовщине со дня рождения тов. Маркса Карла…положника марксизма-ленинизма». Алексей сопоставил написанные на краях газет номера и ахнул:

– Лескова, сорок четыре, квартира девяносто семь! Это же та квартира, в которой я только что… А ты что тут делала?

– Я прогуляться вышла, – виновато проговорила Майя. – Ну, смотрю, эта пачка. Ее пацанята, наверно, из общей кучи утащили – они же любят бумагу жечь. Остановилась, а тут… прямо к ногам ветерком из кучи вынесло.

И она протянула Алексею плотный картонный кусок. Это был белый, хорошего качества картон. Поэтому он хоть и обгорел по краям, но огню не поддался. А на белой поверхности выстроились в колонки цифры.

– Блин! Центр – Юстасу, Юстас – Центру… – заметил Алексей. – Шифровка, однако! Надо бы Пилатику показать!

Но, едва он произнес эти слова, мимо них проехала, покидая двор, черная прокурорская «Волга» Эраста Георгиевича, и им оставалось только помахать ей вслед рукой.

Над «нехорошим», стоящим на неустроенной улочке домом с литыми стенами, возносящимися в небеса, злорадной пуговицей поблескивало солнце.

* * *

А Пилатик между тем держал путь совсем не в здание облпрокуратуры, где ему выделили кабинет. «Волга» с площади Автовокзала скользнула на улицу Фабричную, за которой высились высокие стрелы кранов – тут начинался речной порт, – а потом и того дальше, на улицу Владимировскую. Здесь на углу, под железной дорогой, рядом с самым первым городским тоннельчиком, пробитым в тысяча девятьсот тринадцатом году, о чем и извещали каменные цифры на его окаеме, располагались древнейшие, в несколько обхватов, тополя, а за ними – корпуса из красного кирпича, уродливые бастионы. Кладка была даже не красной, а бурой, и во многих местах откровенно поросла прохладным шелковистым мхом. Когда-то выстроенные для размещения маршевых рот пехотных батальонов, отправляемых Сибирью в мясорубку первой мировой, они в семнадцатом году стали прибежищем бунтующих рабочих – бунтующих отнюдь не за идеи призрачного марксизма, а просто оттого, что в городе не стало сахара и хлеба, а спекулянты вздули цены – эти корпуса громили пушками, и до сих пор проплешины от попавших снарядов остались на кирпичной кладке. Потом здесь разместили эскадроны ЧОНа, залившего пол-Сибири кровью не согласных с продразверсткой крестьян. Затем корпуса передали легендарному в городе заведению – Областному психоневрологическому диспансеру. «Дурке», проще говоря. И, хотя это учреждение ничем от городского психдиспансера, на улице 1905 года, не отличалось, тут тоже был корпус неврозов – для «легких». Правда, о нем ходили мрачные слухи: говорили, что с «Владимирки» не возвращаются.

Сейчас Пилатик ехал к одному из пациентов этого диспансера, доставленного туда недавно с диагнозом delirium tremens, сиречь белая горячка. Но, по здравому размышлению, медики диагноз изменили.

Беседе с больным предшествовала встреча с главврачом. Больше всего Пилатик боялся услышать что-нибудь вроде того, что сообщил ему судмедэкперт: мол, у пациента Саватеева открылся третий глаз или обнаружился раздвоенный язык. Но врач, сравнительно молодой человек с физиономией рыночного рэкетира и в модных очках без оправы, ничего страшного не сказал.

– Ну, что мы имеем, – говорил он разочарованно, раскладывая перед следователем какие-то бумаги с разноцветными кругами, квадратами и невнятными рисунками. – Первоначально диагностировали стопроцентный делирий, сейчас можно с уверенностью говорить об обострении долговременного шизофренического синдрома, осложненного опухолью мозга. Вот рентген.

– А мозг-то сам… есть? – с опаской осведомился Пилатик.

Врач удивленно посмотрел на него.

– Странный вопрос… Как бы он тогда жил?!

– Да вот. Живут некоторые.

Психиатр деликатно усмехнулся плоской, по его мнению, шутке и продолжил:

– Рентген мы сделали сразу. Обнаружили образование в левом полушарии мозга и, возможно, инородный предмет. Надо делать трепанацию черепа. Судя по всему, он не воевал, ранений не имел… Это не осколок Великой Отечественной. А прибор, к сожалению, не показывает подробно. Инородное тело слишком уж внедрилось в мозговую ткань, да в придачу оказалось зажато между пластинами черепа. Что-то вроде звезды.

– Пятиконечной…

Психиатр укоризненно посмотрел на следователя: вот солдафонщина!

– Шестиконечной! – поправил он с досадой. – Впрочем, это все. А что я вам сказать хотел, так это… м-да. Вот смотрите.

Он положил перед Пилатиком кучу трогательных рисунков: девочка с собакой, женщина с шариком, семейство в парке. Рисунки почти детские, неумелые, без перспективы и теней. Пилатик равнодушно уставился в детское творчество.

– А что это у них в головах у всех? – удивился он. – Палки какие-то… Трубы?

– Иголки, – пояснил психиатр, улыбаясь. – Это я вам показал рисунки классических шизоидов, сделанные в период обострения. Все они рисуют иголки в голове изображаемых субъектов, бессознательно, отражая таким образом ощущение собственных постоянных диких головных болей. А вот наш гражданин Саватеев ничего такого не рисует. Один раз нарисовал какого-то индуса в чалме, второй раз – голую, простите, женщину с этим, простите… ну, вы поняли!

– В третий? – с надеждой спросил следователь.

– А на третий раз отказался. Вам надо, говорит, вы и рисуйте! Вообще, должен сказать, для шизоида на редкость здоровая реакция.

– Я могу с ним поговорить?

Психиатр покачал головой.

– Боюсь вас огорчить, товарищ… Пилатик. Во-первых, у него не прошел реабилитационный курс, мы ему колем сильные нейролептики. Во-вторых, у него только сегодня утром была вспышка сумеречного состояния, а он… он – буйный. По потолку бегает, как муха.

– Правда?

– Ну, – врач сконфузился, – это санитары так шутят. Говорят, видел кто-то… Здоровых мужиков раскидывает в стороны. Ну, что я могу для вас сделать? Могу дать возможность глянуть на него в закрытой палате. Через глазок.

И Пилатик глянул. В окуляр глазка, открывающего вид на всю одиночную палату камерой-обскурой и чуть искажающего предметы, он увидел высокого костистого старика в белом, босого – неимоверных размеров ступни, желтые и измозоленные, как у Вечного Жида, постоянно приплясывали, находясь в беспорядочном движении. Приплясывали бы и руки, если бы не были стянуты за спиной белой смирительной рубашкой, в которой старик с отросшей бородой и совершенно лысым блестящим черепом походил на индийского брамина. Он что-то бормотал, кругами ходил по палате, а иногда внезапно начинал метаться и биться головой об обитые пробкой стены.

Пилатик уже был готов совсем увериться в сумасшествии одного из главных фигурантов его дела, как тут Саватеев подбежал и глянул в глазок. И Пилатик едва подавил изумленный вскрик: глаза безумца жили совершенно отдельно от его истерзанного болезнью тела. Это были глаза здорового человека! Они лениво усмехались и смотрели на Пилатика со странным, леденящим душу холодом существа, во много раз более могущественного, чем все эти санитары и доктора вместе взятые.

Новости

«…Информационная экспансия нового глобального поискового ресурса abracadabra.go, по словам европейских экспертов, просто завораживает. Одна из ведущих специалистов ресурса Google Рейчел Каховски высказалась следующим образом: „…abracadabra.go развивается так, как будто ей помогает сам Дьявол!“ Тем не менее, необходимо объективно признать, что количество статей в сетевой энциклопедии ресурса abracadabra.go на сегодняшний день фактически превысило количество материалов в известной энциклопедии Wikipedia – сейчас там 1332 тысяч статей, в то время как новый ресурс может похвастаться уже двумя миллионами материалов. Крупнейшие СМИ, такие как, например, холдинг ВВС и лондонская „Times“, уже объявили, что при работе по поиску информации они отдают предпочтение именно ресурсу abracadabra.go, дающему наиболее точный и полный результат поиска. В то же самое время госдепартамент США в очередной раз отказал ресурсу в регистрации на территории Соединенных Штатов и указал на необходимость тщательной проверки источников информации ресурса, а также стоящих за ним лиц и организаций…»

Анри Блом. «Сетевое похищение Европы»

Herald Tribune, Нейи-сюр-Сен, Франция