Текст книги "Свидание на Аламуте"

Тексты
Лаборатория, Полковник и другие

Полковник пил перно, стягивающее горло легкой анисовой судорогой; Шкипер – тягучий, почти черный ром. Медный выпил уже четвертую рюмку коньяка – какого-то дорогого, кажется, «Курвуазье». Лунь Ву взяла «водку рюс» с закуской, представляющей собой лимон, посыпанный растворимым кофе, и пила ее мелкими глотками. Не пил только издатель, потому что уже напился допьяна и почти лежал на стойке бистро, смежив веки, и не пила Лис, которая после увиденного погрузилась в шок и сейчас, в бистро, ограничилась свежевыжатым апельсиновым соком.

– …конечно, я пытался, – глухо говорил полковник, зачем-то осторожно ощупывая и поглаживая тонкую ножку бокала, – на уровне их МВД, через кое-каких своих знакомых. Сами понимаете, все, что удалось, – это получить статус наблюдателей. А тогда… там, под насыпью… я все время думал, что же ОНИ изобретут на этот раз. В первый раз была вода, они затопили нашу базу в Сибири; второй раз, под Евсино, – воздух, птицы… Что будет в третий раз?! Только догадался – огонь, как у них все и завертелось.

– На месте сейчас работают криминалисты из прокуратуры, – заметила Лунь Ву нехотя, по-французски. – Говорят, ни одного следа какого-либо взрывного устройства. И следов электропроводки на заборе не обнаружили. Неро в бешенстве.

Полковник мрачно кивнул. Еще бы, им, сгрудившимся плечом к плечу в тесной землянке под линией подземки, было видно, как ЭТО началось. Из фонтана, из его бронзовой чаши вылетел сияющий сгусток, нечто вроде большой и косматой шаровой молнии, и, повисев пару секунд, он распался на десятки мелких комочков. Один воровато отлетел к ограде и растворился в ее стальных пиках – как раз тогда, когда спецназ начал швырять дымовые шашки, закрывая все серой пеленой; а другие комочки рванулись к машинам, окружившим плотной стеной виллу, ныряя под их днища, и автомобили вспыхивали, взрывались, их объятые пламенем остовы подбрасывало. Но зловещим шарам этого было мало: они метались по парку перед виллой, настигая мечущиеся фигурки успевших прорваться и жаля их, превращая в живые дергающиеся факелы. Над перекрестьем улиц раздавались крики и запах горелого человеческого мяса, которые ветром доносило туда, в эту земляную нору. А они стояли, сжимая кулаки, и не могли даже малейшим образом вмешаться. Заратустров глухо матерился сквозь зубы, а Лис всхлипывала.

Они так стояли, пока в их убежище не ворвалась растрепанная, растерзанная и красная от злости китаянка.

Она была во всем черном – в джинсах и облегающем свитерке, делавшем ее похожей на гибкую кошку, – и почему-то в резиновых перчатках ядовито-красного цвета. В этих перчатках она стискивала карту Парижа и затрепанный томик «Центурий» Нострадамуса.

– Черт! Merde!!! Oui, я есть их нашел! – взорвалась она, размахивая томиком. – Надо чтить! Nous devons trouver des correspondances dans ce livre![16]16
  Мы должны найти сообщения в этой книге! (фр.).


[Закрыть]

Они ничего не смогли бы ТАМ остановить. Лучше всех это понимал полковник – он и сориентировался быстрее, несколькими точными, снайперскими вопросами вытащив из взволнованной Лунь Ву суть происходящего. Той, несмотря на запреты, все-таки удалось осмотреть искалеченный труп молодой женщины, гражданки Франции и Саудовской Аравии, Сурии Хан, и труп ее водителя, погибших якобы в автокатастрофе под Парижем. Тела были сильно обожжены, но огонь по странному совпадению не тронул руки погибших. Под ногтями этих двоих обнаружилась земля. Обыкновенный парижский суглинок. Не оставалось сомнений: все это время, пока зарождалась идея спецоперации, обитатели виллы рыли подземный ход!

А в кармане залитых кровью брюк водителя обнаружилась записка, которую тоже пощадил огонь. Записка с цифрами. Всего лишь несколькими закорючками:

IX91

IV45

IX50

AX18

I I I 2

AA + 2

Заратустров тогда кинул еще один взгляд на черно-серую шапку пожара, объявшую треугольный остров виллы, и, скрипнув зубами, рыкнул:

– Пошли отсюда. Все. Быстро!

Для Лунь Ву даже не потребовалось перевода – она все поняла и так.

Скользя по покрытой ночной росой траве, компания покинула свой «наблюдательный пункт» и скатилась по противоположной стороне насыпи. Здесь, на бульваре Камелина, оцепление уже было снято (китаянка прорвалась последней, устроив перебранку с патрулем), и только редкие автомобили проезжали мимо, а их водители таращились на клубы дыма, ползущие над насыпью. У тротуара стоял синий фургончик «ситроен», в котором и прикатил полковник, – с эмблемой французской телекомпании на боку. Шкипер, Лис, Медный, Майбах, китаянка и сам Заратустров забрались в машину, с грохотом задвинули дверцу и очутились в тишине, противно пахнущей какой-то химией продезинфицированного салона. На столик шлепнулись книга и карта Парижа.

– Шифр! – выдохнул Заратустров, судорожно доставая из нагрудного кармана кожаной куртки сигариллу с мундштуком, в целлофане. – Надо его раскрыть, ребята… Лунь Ву, как догадались, что это катрены?!

Китаянка только пожала плечами. Полковник обратился к ней на русском, но она поняла смысл вопроса.

– Это номера катренов, точно! – воскликнула Лис, и глаза ее заблестели.

А Шкипер уже молча шуршал бумагой. Лунь Ву сбивчиво объясняла, что она только по наитию остановила свою машину возле букинистического киоска на набережной и схватила эту книжку – как выяснилось, русское эмигрантское издание катренов в переводе Мережковского и Гиппиус, тысяча девятьсот двадцатого года. Слеповатый шрифт, неровные строчки…

Шкипер нашел катрен IX-91 и с выражением прочитал:

 
Ужасная чума в Перинфе и Никополе.
Она ударит по Полуострову и Македонии.
Она опустошит Фессалию и Амфиополь.
Неизвестное зло и отказ Антуана.
 

В небольшом фургончике-коробке воцарилась тишина. Полковник, яростно жуя сигару, скомандовал:

– Ребятушки, напряглись! Мозговой штурм! Что такое эти Перинф, Никополь, Амфиополь?

– Древнегреческие топонимы, – первым подал голос Медный. – Это… это нынешние Греция и Турция. Восток.

– Отлично! Кто такой Антуан?!

Китаянка, услышав только одно знакомое слово, разразилась тирадой по-французски, и полковник кивнул.

– Антуан Бурбон, отец Генриха Наваррского, скорее всего… Что было в ту эпоху, шестнадцатый век? Крестоносцы…

– Бурбоны были главнокомандующими войск крестоносцев, – тихо отозвалась Лис. – Черт… точно!

– Отлично. Значит, некий Антуан вторгся в Восточную область, пораженную чумой… и явно оказался не на высоте. Лунь Ву, – полковник перевел для нее, – что скажете?

Китаянка-комиссар бесцеремонно закурила, достав из кармана пачку крепких американских сигарет, несмотря на тесноту и духоту фургончика, стряхивая пепел себе на босые ноги. Она выпустила клуб дыма в сторону работающего кондиционера и сказала:

– Крестоносцы – это полиция. На эмблеме спецподразделений Иль-де-Франс – крест! Антуан – это Неро. Все ясно. Я умоляла его отказаться от штурма. Он его начал…

– Тэк-с! Хорошо. Чума – это то, что мы видели…

– На средневековых гравюрах чума изображалась в виде адского огня, идущего из земли, – тихо подсказал Шкипер. – Андрей Юрьич, читай дальше. Глава четвертая, стих сорок пять…

 
Никого не останется, чтобы требовать.
Великий Мендозус получит свою империю.
Он заставит переменить приказ.
Пьемонт, Пикардия, Париж, Тоскана – наихудшие.
 

При последних словах Лунь Ву хрипло вскрикнула. И тонкой рукой обхватила макушку бритой головы.

Полковник наблюдал за ней прищуренным, колючим взглядом.

– Savez-vous quelque chose, madame?[17]17
  Вы что-то знаете, мадам? (фр.).


[Закрыть]

– Oui… oui, c’est ca! O, merde![18]18
  Да… да, это так! О, дерьмо! (фр.).


[Закрыть]

Она объяснила: спецподразделения МВД имеют позывные по именам европейских городов и провинций. Отряд, затребованный Неро, носил позывной «Пьемонт» и был усилен спецотрядом «Париж-12».

– А Мендозус?

– По-латински – извращенный, порочный… – пробормотала Лис. – Похоже, это…

– C’est Aristide Nereaut. Il est gay[19]19
  Это Аристид Неро. Он гей. (фр.).


[Закрыть], – отрывисто бросила китаянка, отреагировав на латинское слово.

Ее последнее слово тоже поняли. Майбах, до того угрюмо молчавший, крякнул:

– Ага. В общем, свою империю он получил! Вилла захвачена… А он давал приказ о прекращении операции?

Лунь Ву кивнула. Это был странный диалог – из всех присутствующих иностранцев только полковник, Майбах и Лис понимали по-французски. Но значение сказанного удивительным образом, минуя лингвистические перегородки, проникало в каждую голову.

– Когда люди уже начали гореть, он дал приказал отходить. Я слышала его на полицейской волне. Следующее читайте!

Теперь прочел Майбах, придвинувший книгу к себе:

 
Мендозус достигнет скоро своего высокого царства,
Оставив немного позади Норларис.
Бледный, красный, мужчина в междуцарствии,
Пугливый юноша и варварский (берберский) террор.
 

Окончив чтение, он воскликнул:

– О, черт возьми! Берберский террор – это мусульманская угроза! Тогда их называли берберами…

– Ладно! – перебил его Заратустров, уже изжевавший зубами пластиковый мундштук. – Это понятно. Меня интересует Норларис… и тот факт, что его оставили позади! Немного позади… Ну-ка, давайте карту!

Зашелестела расстеленная на столике карта города. Кончиком незажженной сигариллы Заратустров начал водить по ней – от района Малакоф, уже очерченного жирной линией красного маркера.

Тем временем всезнающая Лис подсказала:

– Норларис – анаграмма слова Лотарингия. Где тут Лотарингия? Надо ее искать.

Все сразу посмотрели на китаянку, вытянувшуюся, как истукан, на краешке сидения, сплетя голые гибкие ступни замысловатым узлом. Та поняла, наморщила белый лоб и что-то произнесла, а издатель с нехорошей ухмылкой перевел:

– Наша милая Лунь Ву говорит, что областью, принадлежащей нынче тринадцатому и четырнадцатому округу… это справа от кладбища Монпарнас… вот, на карте… владели в шестнадцатом веке Гизы, выходцы из Лотарингии. Эта земля принадлежала им.

– Где?!

– Вот тут. Если следовать от Малакоф вверх, в сторону Ванва… Это шестой округ. Сад Люксембург.

– А почему именно туда? – вдруг спросила Лис.

– Merde! В самом деле… Если правее – то это к Итальянской площади, если левее… – пробормотал Заратустров, рассыпая по карте сигарные крошки и сердито стряхивая их. – Давайте следующий катрен! Что там – АХ18. Странный номер…

– «А» – это буква замены! – резко возразил издатель. – У нас в издательстве мы так обложки обозначаем… Черт, ерунду какую несу! Но подумайте, может, это так?

Тем временем Шкипер уже нашел восемнадцатый стих десятой главы и прочел:

 
Лотарингский дом уступит Вандомскому.
Высокого поставят вниз, а низкого – наверх.
Сын мамоны будет избран в Риме,
И двое великих потерпят поражение.
 

Снова тишина сковала фургончик; в этой тишине Лис шепотом переводила китаянке. Та согласно кивала, а потом торопливо забормотала. Все в ожидании посмотрели на Лис.

– Она говорит, – медленно произнесла девушка, – что вряд ли все это относится к месту… Высокий – это Неро. А низкий – это его командир спецназа Калабри. Он… он, как она говорит, назначен сейчас руководителем операции. Вместо Неро.

Она подождала, пока Лунь Ву закончит, и с печальным торжеством произнесла:

– А Калабри может проводить облавы только… в прилегающих кварталах. Но они уже покинули эти места. Вопрос в одном – куда может выводить подземный ход? Эта шифровка предназначалась тем, кто должен был подобрать группу обитателей виллы и переправить дальше.

– Что ж, – вздохнул Майбах, – осталось два последних катрена – I I I 2 и AA + 2. Начнем со второго стиха третьей главы.

 
Воины сражаются в небе долгое время.
В середине города упало дерево.
Священная ветвь обрублена, меч, пылающая головня в лицо.
Тогда падет монарх Адрии.
 

Заратустров зашевелился обеспокоенно. Выкинул в угол фургончика, мимо урны, искромсанную сигариллу. Что-то его мучало, какая-то догадка. Он забормотал:

– Дерево… в центре города? Воины в небе… Лунь Ву, ваш выход, черт подери. Ни черта не понятно.

Китаянка вскочила, опершись худющими руками о скрипнувший столик, потом длинным тонким пальцем начала водить по карте, что-то поясняя по-французски.

– Дерево, – сонно переводила Лис, – это метро. Они называют его линии «деревьями»… наверно, как у нас говорят, «ветка метро»… Речь, видимо, идет о какой-то старой заброшенной линии, ведущей в центр города. Подземный ход уходит в нее от виллы. Они не смогли бы прокопать слишком далеко. Да, но куда все-таки эта линия ведет?

Внезапно ее перебил издатель. Он молча кусал ногти, обнажив золотые запонки в манжетах. Стуча ногтем в зеленое пятно на карте, он горячо возразил:

– Ребята, главное, главное! Монарх Адрии – это же римский император Адриан, с которым сравнивали Генриха Четвертого… Генриха Четвертого! Король Наваррский… удар мечом Равальяка на улице Медников четырнадцатого мая тысяча шестьсот десятого года… Тогда все понятно с последней строчкой: плюс два – это тысяча шестьсот двенадцатый год.

Все замолчали. Мимо фургончика, завывая сиренами, пронеслись два реанимобиля. Над поредевшей дымной шапкой, грохоча, кружились полицейские вертолеты…

– В тысяча шестьсот двенадцатом году Мария Медичи, не желая жить после смерти мужа в Лувре, приобрела особняк герцога Люксембурского, на месте которого Соломон де Брос выстроил для нее дворец. Это же прямой намек на Люксембургский сад!

Полковник поднялся первым. Выпрыгивая из машины, он потянул за руку китаянку:

– Мадам Ву, давайте за руль! Срочно туда…

И, пока женщина перебиралась за руль «ситроена», Заратустров хмуро прибавил:

– Остается понять, что такое «головня в лицо». Хотя я, кажется, уже догадываюсь.

С грохотом закрылась дверь. Фургон рванул вперед, и Лис повалилась на колени Майбаха.

Через десять минут гонки через кричащие сигналами перекрестки автомобиль ворвался на дорожки Люксембургского сада – с рю д’Ассе. Деревья застучали по крыше фургончика. А через несколько секунд он вылетел на зеленый газон. Это было одно из глухих мест, расположенное далеко от флигелей дворца. Тут не оккупировали траву парочки, тут было сыро и тихо. На полянке темнела черная лысина – раскрошенная земля, выжженная трава, небольшой провал. И сидел около нее странный человек, молодой, почти голый, в свисающих и обожженных лохмотьях; сидел, укрыв коротко стриженную голову в ладони.

Полковник выскочил первым, бросился к нему; следом высыпали из фургона остальные. Заратустров, стоя на коленях около этого человека, уже отлеплял его ладони от лица и бормотал растерянно:

– Андрюша, Андрюшка… Как? Ты отбил, отбил, да?

Медный поскользнулся на мокрой траве – он вдруг узнал это лицо, искромсанное зловещими шрамами сгоревшей кожи, багрово-красное, словно сваренное в кипятке, на котором среди отвратительных бугров пересаженной и плохо прижившейся кожи выделялись только жгучие глаза. Узнал не сразу, но подсказала интуиция – это тот самый парень, который метался рядом с упавшей на траву девчонкой в сквере у Оперного театра; это тот самый спутник Невесты Старца и одновременно – загадочный мотоциклист; это тот, кто горел в перевернутом «уазике»…

Парня подняли и увели в микроавтобус. Полковник, забрав у француженки мобильный телефон, разговаривал с каким-то врачом, часто повторяя: «Глаза… Все очень серьезно, поймите!» Лунь Ву, склонившись над ямой, исследовала ее; белые узкие ступни стали черными от пепла сгоревшей травы. Медный тупо смотрел на все это и соображал, какая же шаровая молния разорвалась здесь, уничтожив каждую травинку под кончик, оставив только маслянистый прах. В небе над тихим Парижем плыли облака…

Рядом оказался Зарастустров – он уже пыхтел сигарой. Так же, как и китаянка, поворошив ногой сгоревшую траву, которая жестяно хрустела, он пояснил:

– Они ушли с виллы через подземный ход. Потом по старой ветке метро, строительство которой было прервано в семидесятые… после алжирских терактов – вот вам обрубленная ветвь! – пробрались сюда. Андрей наш, видимо, выследил их на ментальном уровне – ОНА его звала, звала… А они по нему шарахнули своей «молнией». Сгустком энергии. Хорошо, парень уже научился отбивать эти атаки… Вот вам и головни в лицо! Только все равно я боюсь, что у него начнется отслоение сетчатки, – даром такие вещи не проходят… Ладно, Андрей Юрьевич, пойдемте. Нам тут делать нечего. С минуту на минуту приедет полиция, а у нас всего лишь частная миссия.

Доставив Андрея в небольшую, но очень современную частную клинику в районе Вожирар, они отправились пить. Банально и вполне по-русски. Их гидом по многочисленным кабакам выступал Майбах, выучивший гастрономический и винный Париж, как «Отче наш», назубок. Он и сошел с дистанции раньше всех. А в бистро «У Ришара», на старой улице Тампль, тридцать семь, они уединились на третьем этаже, где стойка покоилась на простых тесаных камнях, а стулья перед ней представляли собой вентиляционные трубы с дощатым верхом. Тут и провели вечер, к концу его переместившись в угол зала, на жесткие стулья из вагонов парижского метро. Разудалые официантки носили кальвадос, кофе и коньяк. Майбах, проснувшись, заигрывал с ними, а потом начал открыто флиртовать с Лунь Ву. Потом они вдвоем исполнили на потеху посетителям знаменитый твист из «Криминального чтива», и длинные босые ступни Лунь Ву не уступали ногам знаменитой Умы Турман. Потом снова пили. Медный, раздобыв где-то гитару, исполнил несколько своих песен; Майбах спел французскую застольную… Танцевали на столах, втащив туда официанток. Медный пил анжуйское с ноги Лунь Ву, пародируя другой фильм Тарантино, а полковник мастерски играл на губной гармошке.

Это им было необходимо, для выхода эмоций…

Медный проснулся утром. Ощущение дежа вю пришло к нему сразу, как только он уперся открытыми глазами в беленый потолок. Потом он перевел взгляд на окно – те же плотные, мохнатые шторы, что и у него в квартире. Посмотрел прямо – тут ощущения сбились, растерялись, ибо глаза наткнулись на художественно нарисованную на стене вагину; красно-розовые и малиновые оттенки выглядели очень естественно. И, только приглядевшись, он понял, что это рекламный мегапостер работы Энди Уорхолла к одноименному спектаклю. А когда Медный совсем скосил глаза, не в силах пошевельнуть телом, в котором свинцом залегла неподвижная, неподъемная тяжесть, то увидел белое, очень грациозное обнаженное тело, лежавшее к нему спиной. Видны были только узкие, худые плечи, трогательный позвонковый пересчет на спине между худыми лопатками; широкие, с крутым изгибом кости таза, подогнутые под себя ноги с красноватой пяткой и татуировка под левым ухом – черная змейка, кусающая свой хвост. Кто это?

Женщина повернулась, сладко застонав во сне. Медный шарахнулся. Конечно! Как он сразу не догадался? Его взгляд сам собой нашел три родинки, сложившиеся в правильный треугольник чуть выше бесстыдно оголенного, едва прикрытого рыжеватым пухом лона.

Медный зажмурился и оцепенел. Интересно, как они вчера общались, если он по-французски ни бельмеса? А когда он открыл глаза, рядом уже никого не было. Только за стеной шумел кран – казалось, сама вода резвилась и отфыркивалась. Потом и этот звук затих.

Медный лежал под одеялом, боясь пошевелиться. Он только сейчас сообразил, что на нем тоже ни лоскутка одежды. Вот стеклопластиковые нити в проеме разошлись, впустив Лунь Ву. На китаянке было только полотенце с красно-золотыми драконами, обвивавшее бедра. Медный, как будто впервые, уставился на ее выпуклую острую грудь с большими малиновыми сосками. Китаянка улыбнулась ему, последовав к той самой скабрезной картинке. Только тут он сообразил, что это не стена, а стойка, отделявшая крохотную кухню от комнаты. Лунь Ву отвернулась от него, показывая худую спину, чем-то звякнула и спросила:

– Est-ce que tu a dormi bon? Veux-tu un café?[20]20
  Ты хорошо спал? Хочешь кофе? (фр.).


[Закрыть]

– М-м-дааа… – промямлил Медный.

Отлично. Значит, он переспал с этой китайской француженкой. Хорошее продолжение их «движняка» на Мадлен! Самым поганым было то, что он не мог припомнить ни единой детали – ни ее прикосновений, ни слов, если они были, ни движений тела, вне сомнений, изумительно гибкого. От досады Медный чуть не застонал в голос: черт, провести ночь с такой шикарной азиаткой и совершенно ни черта, ни малейшей секунды не помнить! Вполне по-русски.

Тем временем Лунь Ву уже приготовила кофе. Аромат его моментально заполнил всю комнатку, как чашку, до краев. Очевидно, вся нехитрая аппаратура для еды, потребная для европейца: тостер, кофеварка и микроволновка, – скрывалась за этой стойкой. Через минуту китаянка появилась оттуда, вновь показав свое символическое красно-золотое одеяние, и, приблизившись, легко присела на постель, при этом полотенце соскользнуло, и на глаза Медному вновь попались все те же три родинки пониже пупка.

Так могла сесть только женщина, не стеснявшаяся уже ничего и связанная со своим любовником долгими узами. Медный снова содрогнулся, подумав, что же было между ними этой ночью.

Он судорожно сглотнул. Взял чашку.

– Qu’est-ce que c’est? Tu es triste?![21]21
  Что это? Ты грустишь? (фр.).


[Закрыть] – обеспокоенно спросила Лунь Ву.

Медный с трудом подобрал слова.

– Non… tu es bonne… tu es tres jolie…[22]22
  Нет… ты хорошая… ты очень красивая… (фр.)


[Закрыть] – растерянно выдавил он.

Лунь Ву рассмеялась. Она забралась на кровать с ногами, и теперь ее узкие голые ступни с длинными, приплюснутыми на кончиках пальцами и по-азиатски широким промежутком между большим и указательным, находились в тридцати сантиметрах от лица полулежащего Медного. Он торопливо прижал к губам чашечку с кофе.

– Tu a été tres furieux… je pensai, que tu avais été un tigre![23]23
  Ты был в ярости… Я думаю, ты был как тигр! (фр.).


[Закрыть] – хрипловатым голосом произнесла она, блестя своими черными, подобно маслинам, глазами.

– Oui… je ne comprend pas français…[24]24
  Да… но я не понимаю по-французски… (фр.).


[Закрыть]

– Oh! Tu m’a pris comme un animal… c’est formidable… quand tu m’a pris au cheveux et donne ton coup au planchet, au-derriere… – промурлыкала француженка – O! C’est comme in tour gigantesque, qui ma ecrase…[25]25
  О! Ты взял меня как зверь… это великолепно… Когда ты схватил меня за волосы и прижал к полу, сзади…..О! Это была такая башня, которая меня пробила… (фр.).


[Закрыть]

– Oui… pardone-moi… que j’ai vous derange…[26]26
  Да… извини меня… что я доставил тебе неудобства… (фр.).


[Закрыть] – сконфуженно пробормотал вконец растерявшийся Медный, припомнив фразу из наспех прочитанного русско-французского разговорника.

Лунь Ву снова рассмеялась и расплескала кофе на свои голые коленки, на ноги. Она обтерла их пальчиком, а Медному захотелось слизнуть эту коричневатую влагу.

– O-la-la! Que’est-ce que nous ferons aujourd’hui? – поинтересовалась она и, сообразив, что ее спутник ничего не понял, наморщила лобик, с трудом подобрав слова. – Что ест делить сичас? Pochmelié? C’est mon ami Maybach, qui m’a apprend de ce non – «pochmelie»… Un-deux trink?

Из всего сказанного Медный уловил только два слова – «похмелье» и «дринк». Энергично закивал головой. Лунь Ву допила кофе одним глотком, встала и, обойдя кровать, принялась одеваться у шкафчика. Медный следил, как одежда скрывала ее обнаженное тело. Сверху сел тонкий красный джемпер, на голое тело. Бедра украсили трусики черного цвета, а затем скрылись под черными бесформенными брюками. Смотрясь в зеркало, висевшее на дверце шкафа, Лунь Ву достала из тряпок какой-то тяжелый на вид, длинноствольный пистолет и легко спрятала его сзади, между ремешком брюк и черной полоской трусиков.

– Bon… Ah, mon cheri! Habille-tu…[27]27
  Прекрасно… Одевайся… (фр.).


[Закрыть]

Преодолевая внутреннее смущение, обнаженный Медный вынырнул из-под одеяла и торопливо оделся. При этом он вспомнил, как приходилось переодеваться в машине, между Лис и Шкипером. Что ж, в какие только ситуации он уже не попадал…

Через пять минут они неслись в «рено» Лунь Ву по Парижу. Судя по всему, женщина снимала квартиру не в самом престижном районе, где-то в районе Ле-Бурже – это он понял по щитам, извещающим о близости аэропорта, и по реву громадных аэробусов, несколько раз придавливающих их машину к автотрассе надсадным гулом. Похмелья как такового не было – просто тяжесть в голове.

Они ехали куда-то в центр. К саду Тюильри. Протиснувшись через рю де Риволи, они свернули на рю де Ришелье, потом на Пти-Шам и на рю Вивьен. Здание Национальной библиотеки возвышалось над ними. Тут Лунь Ву остановила машину, заглушила мотор и показала глазами на вывеску: «CAFÉ AU LAIT».

– Voila une place, ou ylia des docteurs, pour лечить похмелье… Fumons?[28]28
  Вот место, где есть доктор, который побеждает похмелье… Закурим? (фр.).


[Закрыть]

– Oui…[29]29
  Да… (фр.).


[Закрыть] – буркнул Медный.

Она достала сигареты, все те же американские «Мальборо» без фильтра. Он вытащил одну сигаретку и закурил, ощущая, как горло обжег дым. Медный избегал смотреть на острые коленки женщины, прорисовывающиеся под черными брюками, на ее бритый череп и темные очки, скрывавшие пол-лица. Он смотрел в окно.

Улица Вивьен, тихая и спокойная, как захолустный совковый двор, текла мимо. Несколько мамаш прошло с колясками, направляясь в сквер; проехал на мотоцикле задумчивый полицейский и вслед за ним пара-тройка машин; проплыл «красный автобус», совершающий свои чартерные рейсы по всему Парижу.

И вдруг в этом покое Медный заметил знакомую фигуру. В сером пыльнике-реглане она двигалась по тротуару, безмятежно помахивая зажатым в руке букетиком фиалок и блестя седым ежиком в лучах парижского солнца.

Извинившись по-французски, Медный выскочил из машины. Оглядываясь, он перебежал улицу – было неудобно тут нарушать правила – и оказался лицом к лицу с полковником.

Тот выглядел усталым. Неизменный серый костюм, но воротник расстегнут, и галстука нет.

– Вы… откуда… Александр Григорьич? – прохрипел Медный, понимая, что последний раз видел его только вчера в кафе.

Заратустров безмятежно улыбнулся. Зачем-то понюхал фиалки, поднеся их к лицу.

– Что, Андрей Юрьевич, можно поздравить вас со взятием Парижа? – ухмыльнулся он. – Да, хорошо, что вчера провожать барышню я отправил вас, а не господина Майбаха…

Медный покраснел, подвигал шеей.

– Ну… ну да! А вы где были?

– А я… – Заратустров как-то легко, рассеянно осмотрел улицу – всю, одним движением глаз. – Я вот тут немного в Национальной библиотеке посидел. Ну, так сказать, для общего самообразования…

– В библиотеке?! После нашей вчерашней…

– Э, Андрей Юрьевич, о чем вы? Закалка… Нуте-с, идите к своей даме и, кстати, передайте ей вот что. Это я, старый дурак, купил по случаю. Не знаю, что на меня нашло.

Медный оторопело принял фиалки в целлофане из рук полковника. Тот же церемонно кивнул и, отодвинув его плечом с дороги, пошел дальше – к пышным садам Пале Рояля. Но через два шага полковник обернулся и бросил Медному, так и застывшему на тротуаре:

– А любопытные там рукописи, друг мой! Пятнадцатого века… Одним словом, друзьям-то нашим, в кавычках, конец! Почитал я тут кое-что о делах крестоносцев в Персии – заня-атно! Ждите звонка.

– А вы… куда? – сипло воскликнул Медный, ничего не понимая.

– Я уезжаю. Частная поездка закончилась. Я вам перезвоню.

И полковник исчез. Он как-то легко шагнул с тротуара, и его тут же скрыл огромный туристический автобус, разворачивавшийся с рю де Пти-Шам. Пропустив это бело-синее чудовище, Медный вернулся в машину и неловко протянул цветы китаянке:

– C’est… pour vous… – заплетающимся языком сказал он.

Она… покраснела. Да, именно так. Тонкими пальцами схватила цветы и уткнула в них лицо. И, глядя на это ее личико, утонувшее в голубых с зеленым фиалках, Медный все вспомнил.

Ее ласковые и гибкие руки. Ее непревзойденное тело, обволакивавшее его, как патока. Ее хриплые стоны, ее страсть, зубки, покусывающие его ухо в самый острый момент; бессвязный горячечный шепот, ее и свой; эти свои «coup au planchet»… Медному на миг стало стыдно. Потом волна опьяняющего наслаждения снова накатила на него, и он внезапно, в тишине салона машины, в размытом пейзаже за окном, будто нарисованном импрессионистом, услышал:

– C’est mystique, Andre… je t’aime, Andre… je suis folle mais je t’aime…[30]30
  Это мистика, Андрей… я люблю тебя, Андрей… я сумашедшая, но люблю тебя… (фр.).


[Закрыть]

Над садом Тюильри поднялось солнце, повесив золотой планшет над кронами деревьев – как занавес.

Дом под номером тридцать шесть на набережной Орфевр известен почти каждому туристу, не говоря уж о тех, кто так или иначе сталкивался с полицейской машиной. Это резиденция Департамента уголовной полиции Иль-де-Франс. Но, завернув за угол, окруженный массивной оградой высотой в два человеческих роста, зевака попадет на треугольную площадь Дофина, разбитую тут во времена Генриха Четвертого. Когда-то она была застроена зданиями с одинаковыми фасадами, но всю ее восточную часть снесли, видимо, для того, чтобы туристы могли любоваться панорамой Лувра. А вот дом номер четырнадцать, старый, с потемневшим кирпичом на выпирающих ребрах межэтажных перекрытий, не знает почти никто. И зря. В этом доме расположена одна из самых зловещих организаций полицейского мира Парижа – Комиссия внутренних расследований Прокуратуры Иль-де-Франс.

Сейчас Неро сидит на жестком стульчике в центре помещения, прямо перед приподнятым столом – американская манера, переняли, стервецы! Мало света, какие-то скрытые светильники, только мрачно поблескивают очертания герба за спинами членов комиссии да виден триколор, перечеркивающий наискось дубовые панели. В комнате открытых показаний находятся только Неро, два стенографиста, явно скучающих, – команды начать работу они не получили – и еще четыре человека: два жирных борова из окружной прокуратуры, какой-то молодой сморчок из МВД и костянолиций, похожий на раннего Робеспьера, председатель комиссии Лео Барош-Танвилль – человек с пронзительными злыми глазами, без конца листающий бумаги лежащих перед ним папок. Пахнет потом, сургучом и новыми кожаными креслами. Неро сидит, сцепив на коленях худые руки с безупречным маникюром. На прокурорских старается не смотреть, выбрав себе точку, в которую и уставился неподвижным взглядом, – оконечность герба, на котором светильник высветил часть надписи «LIBERTE, EGALITE, FRATERNITE»[31]31
  Свобода, равенство, братство. (фр.).


[Закрыть].

– Мсье Неро, вы подтверждаете, что в ходе проведенной и инициированной вами спецоперации не удалось захватить ни живым, ни мертвым ни одного из списка особо опасных лиц, перечисленных вами в представлении на проведение спецоперации? – голосом, скрипящим от вынужденной вежливости, спрашивает Барош-Танвилль.

– Да, – бесстрастно отвечает Неро.

– Вы подтверждаете, что единственным позитивным результатом проведенной вами спецоперации явился захват пятнадцати вооруженных рядовых членов террористической группировки мертвыми и двух – живыми?

– Да.

– Таким образом, проведенная вами операция фактически не выполнила задачу пресечения деятельности организованной террористической группы на территории Республики?

– Да.

Этим признанием Неро повесил себе на шею камень, который потянет его вниз.

Но Барош-Танвиллю этого мало. Сытые прокурорские только переглядываются заплывшими глазками, а молодой что-то записывает.

– Скажите, мсье Неро, когда вы получили информацию о наличии подземного хода, изготовленного обитателями виллы и выводящего за квадрат оцепления?

– Только после итогового осмотра виллы.

Барош-Танвилль окидывает торжествующим взглядом коллег и открывает рот. Видно, что зубы у него мелкие и на них надет металлический брекет.