Текст книги "Адажио. Реквием в 2 актах"

Игорь Родин
«Адажио», реквием в 2 актах

© – Родин И. О., 2019

Действующие лица

Ганс Йохан Хофер

Анна Шульц

Фрау Шульц – мать Анны

Фриц Вернер – молодой человек, сын хозяина мясной лавки

Герман Рихтер – преподаватель университета, доктор философии

Пастор Шеффер – священник церкви Трех Волхвов в Дрездене

Бывший солдат Вермахта, раненый в голову, сумасшедший

Действие происходит в Дрездене, начиная Рождеством 1944 года и заканчивая 14 февраля 1945 года.

Акт 1

Картина 1

Дрезден, конец 1944 года, канун Рождества. Квартира фрау Шульц. Хозяйка наряжает елку. Звонит телефон. Фрау Шульц снимает трубку.

Фрау Шульц: — Алло! Да, вас слушают. Кто? Кто? Да, соединяйте… Да! Да! Здравствуйте, тетушка Бриджит!.. Сколько вас не было слышно! Да, и нас тоже. Что вы говорите? У вас восстановили телефонную связь после бомбежки? Ну, слава богу! Хоть у вас жизнь налаживается. Да, и не говорите. Сколько мы с вами не общались? Почти год, с прошлого Рождества… Столько событий, столько событий… Что говорите, город почти весь разрушен бомбежками? Да, действительно, Штутгарт – не самое безопасное место в наше время. Заводы бомбят, заводы… Что? Разбомбили почти все? И автомобильный тоже? Какое варварство! Слава богу, что вы живы и здоровы. Ну, почти здоровы. Бог и армия Рейха покарают проклятых англичан и янки за их преступления. Попомните мое слово. И по радио говорят, что скоро наши войска перейдут в стремительное контрнаступление. Министр пропаганды так и сказал: никогда вражеский сапог не ступит в пределы Германии! Мы были под Москвой и снова там будем… Ах, да, и вас с Рождеством. Что? Никуда теперь не выходите?.. Только в соседнюю лавку за продуктами? Опять ноги болят? Ну, в вашем возрасте это еще не самая тяжелая болезнь, все могло быть гораздо хуже, учитывая бомбежки. У нас? У нас в Дрездене более или менее нормально. Бомбежек нет. Анна?.. Анна уехала с мужем почти полгода назад… В Аргентину. Да, он торгует шерстью. Да, там спокойно… Спасибо, тетушка Бриджит. И вас с Рождеством. До свиданья. Храни вас бог.

(Кладет трубку, подходит к приемнику, включает, снова принимается наряжать елку. Из приемника раздается: «…Ожесточенные бои идут в Венгрии в районе Будапешта, а также в Чехии и Моравии. Наши войска, проявляя чудеса героизма, отбивают все атаки русских и вместе с тем наносят ощутимый урон врагу в живой силе и технике. Доблестные летчики «Люфтваффе» совершили более тысячи вылетов в данный район только за последние два дня. Сбито 26 самолетов, уничтожено более 100 единиц танков и другой техники. Совершив стратегический маневр, войска Вермахта перешли в контрнаступление и буквально через несколько дней смогут снова взять Будапешт…

В дверь звонят. Фрау Шульц выключает радио и прислушивается. В дверь звонят еще раз. Фрау Шульц идет в прихожую и открывает дверь. За дверями мужчина в надвинутой на глаза шляпе и с тростью.)

Незнакомец: — Фрау Шульц?

Фрау Шульц: — Да, это я.

Незнакомец: — Вам телеграмма. Распишитесь.

Фрау Шульц берет протянутый ей карандаш и расписывается. Распечатывает телеграмму, незнакомец идет к двери, но не уходит, а останавливается.

Фрау Шульц: — Гм! Какая красивая открытка. От кого бы это? (Разворачивает телеграмму, читает)

 
«Над Германией радуга блещет,
Маршируют солдаты вдали.
И влюбленные вместе навеки
Возле самого края земли.
 

Гретель, поздравляю с Рождеством!

Твой Гензель».

Что за ерунда? Какой еще Гензель? Какой еще край земли? Наверное, вы ошиблись, уважаемый почтальон. У нас нет никого, кому бы это могло адресоваться. Может, вам нужна другая квартира? Ну-ка… Нет, квартира написана наша. А обратный адрес?…

Незнакомец: — Скажите, а кроме вас в квартире никого нет? Может, телеграмма для молодой фройляйн? Это им обычно такие письма кавалеры пишут.

Фрау Шульц: — У нас нет никаких молодых фройляйн. По крайней мере, последние полгода.

Незнакомец: — А куда же она делась?

Фрау Шульц: — Уехала. Да какое вам дело, в конце концов?

Незнакомец: — Есть дело, Фрау Шульц, есть. Так куда, вы говорите, Анна уехала?

Фрау Шульц: – Я вам не говорила, куда моя дочь уехала. И имени ее не говорила. Вы кто такой? Что вам надо?

Незнакомец: — Мне ничего не надо. Только телеграмму вручить. Так куда, вы говорите, уехала ваша дочь?

Фрау Шульц: — Какое вам дело до моей дочери? Я сейчас полицию вызову!

Незнакомец (тоненьким голосом): — Полиция! Караул! И что вы им скажете? Что какой-то непонятный человек вам принес подарки на Рождество?

Фрау Шульц: — Какие еще подарки? Вы кто такой?

(Незнакомец смеется. Фрау Шульц поворачивается, бежит к столику, выдвигает ящик, достает пистолет. Однако Незнакомец успевает подбежать и выхватить у нее оружие.)

Незнакомец: — Вы что, с ума сошли, фрау Шульц? (снимает шляпу, опускает воротник) Хотя вы всегда были несколько… э-э-э… резковаты.

Фрау Шульц: — Господи! Ганс! Это вы? Что это за выходки? Вы меня чуть до смерти не перепугали!

Ганс Хофер: — Да вот, оказался в городе. Решил сюрприз на Рождество сделать.

Фрау Шульц: — Да уж, сюрприз удался! На славу. Но… какими судьбами? Откуда вы здесь?

Ганс Хофер: — По делам службы. Отбываю к месту нового назначения. Вот, по дороге заехал домой. Рождество, глупые мечты, воспоминания о прошлом…

Фрау Шульц: — А что же вы не в форме?

Ганс Хофер: — Переоделся. Ах, тетушка Ингрид! Если бы вы только знали, как за все это время мне надоела военная форма! Хочется просто ощутить на себе обычную гражданскую одежду, посидеть в кабачке, выпить пенного…

Фрау Шульц: — Входите же, дорогой Ганс. Прошу… Впрочем, вы уже вошли. Присаживайтесь.

Ганс Хофер (проходит по комнате, осматриваясь по сторонам): — Боже мой. Все та же чистота. Все тот же идеальный порядок. Все тот же немецкий «ордунг». Тетушка Ингрид, как вам это удается? Ведь прислуга, судя по всему, разбежалась?

Фрау Шульц: — К сожалению. Да у меня теперь и нет средств, чтобы их всех содержать. Приходит только Фриц два раза в неделю, чтобы приготовить еду.

Ганс Хофер: — Да, повар – это святое дело. А пирог с малиной он все такой же вкусный печет?

Фрау Шульц: — Как-то умудряется. Только теперь намного реже. Сами понимаете, с продуктами теперь тяжело. Но ведь это не надолго? По радио так и говорят: скоро наши войска перейдут в решительное наступление и все снова будет хорошо.

Ганс Хофер: – И вы в это верите, тетушка?

Фрау Шульц: — Конечно! Как можно не верить фюреру и министру пропаганды?

Ганс Хофер: — Помнится, были времена, когда вы придерживались совершенно иного мнения. Как там? «Жалкий унтер-офицер с комичными усами и дурным воспитанием»?

Фрау Шульц: — Во-первых, это было давно, а во-вторых, всем людям свойственно заблуждаться. Но теперь я как никогда верю фюреру и нашему руководству..

Ганс Хофер: — Ах, тетушка, вы просто удивительный человек! Так всегда искренни в своих суждениях! Да, что это я? Совсем забыл про подарки!

Ганс встает, идет в прихожую, приносит вещмешок.

Ганс Хофер: — Вот, тетушка Ингрид, это вам. (Выгружает из сумки консервы, ветчину, завернутую в промасленную бумагу).

Фрау Шульц: — О, Боже! Какая роскошь! По нынешним временам почти неприличная. По всей видимости, вы в больших чинах, Ганс.

Ганс Хофер: — Ну, не столь больших, как хотелось. Всего лишь оберфюрер СС.

Фрау Шульц: — Не «всего лишь», а целый оберфюрер! Вы же знаете, Ганс, как вы мне были всегда симпатичны.

Ганс Хофер: — Еще бы не знать! Хотел бы забыть, да не получается.

Фрау Шульц: — Ах, Ганс, вы все о тех временах, когда были совсем юношей! Кто же знал, что вы станете таким влиятельным человеком! Но, согласитесь, я была права. Во что бы превратился наш мир, если бы все женились или выходили замуж за кого придется! Есть же определенные социальные рамки! Каждый должен рубить сук по своим силам.

Ганс Хофер: (смеется) – Или повеситься на этом суку. А если духу не хватит, то повесить того, кто указывает тебе на эти социальные рамки.

Фрау Шульц: — Что вы говорите, Ганс! Господь с вами…

Ганс Хофер: — Шучу я, тетушка Ингрид, шучу. Вы же знаете, юмор всегда у меня был своеобразный.

Фрау Шульц: — Это точно. Ну, что же, располагайтесь, любезный гость, а я быстро накрою на стол.

(Уходит на кухню, забирая с собой припасы, в продолжение последующих нескольких минут ее реплики доносятся оттуда. Ганс садится на диван, откидывается на спинку, закрывает глаза. Через минуту открывает их и осматривается).

Ганс Хофер: — Надо же, и елка стоит наряженная. Как раньше. Даже игрушки те же…

Фрау Шульц: — Что вы говорите, Ганс?

Ганс Хофер: — Говорю, елка у вас, как в прежние времена. Только чуть меньше.

Фрау Шульц: — Что вы! Большую елку где ж теперь найдешь? К тому же зачем мне она одной?

Ганс Хофер: — А эта зачем?

Фрау Шульц: (появляясь с двумя тарелками и ставя их на стол) – Как зачем? Рождество есть Рождество. А на Рождество всегда должна быть елка. По крайней мере, в этом доме так заведено.

Ганс Хофер: — Да уж, заведено…

Фрау Шульц: — Мы, немцы, знаем в этом толк.

Ганс Хофер: — Это точно, (задумчиво) Все должно быть на своем месте. И вещи, и люди.

Фрау Шульц: — Естественно. Иначе полный хаос. Коммунизм и господство евреев-ростовщиков… Вы, Ганс, дома уже были?

Ганс Хофер: — Нет, еще не успел. До вас было ближе.

Фрау Шульц: — Сколько вы дома не были?

Ганс Хофер: — Почти два года.

Фрау Шульц: — Да, это срок.

(Фрау Шульц снова уходит на кухню).

Ганс Хофер: — Тетушка Ингрид, захватите рюмки! А помните, как вы меня в детстве гоняли? Один раз даже шваброй по спине огрели. Швабра-то не сохранилась?

(Фрау Шульц возвращается с очередной порцией тарелок).

Фрау Шульц: — Ах, Ганс! Что теперь об этом вспоминать? Кажется, это было сто лет назад. Как и вся довоенная жизнь… Теперь все поменялось. Абсолютно все. Да, кофе у меня не слишком вкусный. Суррогат.

(Хофер обводит взглядом царящее запустение с рождественской елкой посередине, достает из вещмешка банку и ставит на стол.)

Фрау Шульц: — Боже мой! Что это? Настоящий бразильский кофе? Не может быть! Это просто волшебство.

Ганс Хофер: — Как-никак Рождество.

Фрау Шульц: — Ах, Ганс! Вы, видимо, действительно стали очень большим человеком.

Ганс Хофер: — Да уж, стал…

Фрау Шульц: — Ну, давайте угощаться! А потом я сварю кофе, и мы его будем пить. Как в прежние времена!

(Начинают есть)

Фрау Шульц: — Сказка «Тысячи и одной ночи»! Чувствую себя в пещере Алладина. Давно забытый вкус… Да, знаете, Ганс, а до нас дошли слухи, будто вы погибли на восточном фронте.

Ганс Хофер: — Правда? Не стану разубеждать. Может, так оно и есть, и перед вами сидит лишь призрак прежнего Ганса. Знаете, тетушка, у меня вообще есть теория, что люди от рождения до смерти проживают не одну жизнь, а несколько. Вот, например, у меня… В детстве была одна жизнь. Потом совсем другая. Теперь третья, а может, и четвертая.

И действительно, где теперь тот глупый наивный мальчик, по уши влюбленный в вашу дочь? Разве есть у меня, нынешнего, что-то общее с ним?

Фрау Шульц: — Не знаю. Что касается меня, то я такая же, какой была всегда. Только постарела (кокетливо поправляет прическу).

Ганс Хофер: — Что вы, фрау Шульц, вы еще хоть куда. Любой молодой сто очков вперед дадите.

Фрау Шульц: — Ах, льстец! Какой же вы стали дипломатичный, Ганс.

Ганс Хофер: — Я же говорю, четвертую жизнь живу. Чему-то научился… Знаете, тетушка, давайте лучше выпьем коньяку.

Фрау Шульц: — У вас что, и коньяк есть? Неужто настоящий коньяк? Господи, кажется, лет десять уже его не пила.

(Ганс достает фляжку, разливает коньяк по рюмкам).

Ганс Хофер: — Скажите лучше, тетушка, за что выпьем?

Фрау Шульц: — Естественно, за нашу победу. За то, чтобы наши войска наконец разгромили русских, а также перешли в наступление на западном направлении. Чтобы кончились бомбежки…

Ганс Хофер: — Нет, тетушка, за это пить глупо. Ни в какое наступление наши войска не перейдут.

И бомбежки быстро не закончатся… Хотя кто знает, сколько еще осталось.

Фрау Шульц: — Но почему, Ганс?

Ганс Хофер: — Потому что война проиграна, тетушка Ингрид. Окончательно проиграна. Уж поверьте мне… (Фрау Шульц садится и молча смотрит на него). Давайте лучше выпьем… знаете за что? За жизнь… Вы не знаете, тетушка, есть жизнь после смерти?.. Вот и никто не знает. Но все равно, хотелось бы думать, что там что-то есть. Не в церковном смысле, а так… в целом. (Хофер делает неопределенный жест рукой и выпивает. Потом садится. Некоторое время они молча едят). Я слышал, Анна вышла замуж?

Фрау Шульц: — Да, примерно полгода назад.

Ганс Хофер: — И кто он?

Фрау Шульц: — Торговец шерстью из Берлина. Отто Майер. Из хорошей семьи, вполне воспитанный самостоятельный мужчина.

Ганс Хофер: — Она его любит?

Фрау Шульц: — Ганс, вы задаете вопросы, на которые я не могу ответить. Наверное, да. Вы ушли на фронт, не было никаких известий. Потом прошел слух, что вы погибли. А ей, сами понимаете, как-то надо было строить свою жизнь…

Ганс Хофер: — Понятно. И где она сейчас?

Фрау Шульц: — Два месяца назад они уехали в Аргентину.

Ганс Хофер: — В Аргентину? Надолго?

Фрау Шульц: — Не знаю. Пока здесь все это не закончится.

Ганс Хофер: — Значит надолго. У вас есть ее адрес?

Фрау Шульц: — Адрес?

Ганс Хофер: — Да, адрес в Аргентине.

Фрау Шульц: — Адрес… Да, адрес… (смотрит перед собой, не двигаясь) Адрес… Где же адрес? Я не знаю…

Ганс Хофер: — Не знаете адреса собственной дочери?

(Фрау Шульц продолжает сидеть, глядя прямо перед собой.)

Ганс Хофер: — Тетушка Ингрид, вы меня слышите? Что с вами? Вы себя хорошо чувствуете?

Фрау Шульц: (медленно поворачиваясь к собеседнику) – Да, хорошо.

Ганс Хофер: — Ну так адрес-то есть? Они же вам его сообщили?

Фрау Шульц: — Адрес?

Ганс Хофер: — Тетушка Ингрид, вы что, издеваетесь? Адрес! Адрес! Они вам сообщили его заранее? Ну, или потом, письмом или там телеграммой…

Фрау Шульц: — Ах, да. Телеграмма… Была телеграмма… О чем она?

Ганс Хофер: — Тетушка, уж кто-кто, а я никак не могу знать, о чем телеграмма. Где она, куда вы ее дели?

Фрау Шульц: — Телеграмма… Куда я ее положила? На шкаф?

(Хофер встает и шарит на шкафу. Ничего не находит.)

Фрау Шульц: — Или в ящике стола, где счета…

(Хофер открывает ящик, выбрасывает из него счета, достает телеграмму. Читает.)

Ганс Хофер: — «Сообщаем, что паром «Герхардт фон Рютте», следовавший из Гамбурга в Буэнос-Айрес, сразу после выхода из дельты Эльбы, в районе острова Нойверк, был подвергнут бомбардировке англо-американской авиацией. В результате прямых бомбовых попаданий и полученных повреждений паром полностью затонул менее чем за 20 минут. Никому из пассажиров и членов команды спастись не удалось. Выражаем соболезнования по поводу гибели членов вашей семьи… Связаться с нами можно…»

(Хофер роняет телеграмму и медленно садится на диван. Фрау Шульц внезапно приходит в себя.)

Фрау Шульц: — Что я хотела? Ах, да! Надо приготовить кофе. (Встает и отправляется на кухню.) Так на сколько вы говорите, у вас отпуск? Скоро снова на фронт?

Ганс Хофер: — Скоро… Скоро.

(Встает и выходит из квартиры.)

Картина 2

(Маленькая двухкомнатная квартира во втором этаже старого дома недалеко от дома Фрау Шульц. Ганс Хофер сидит в полупустой комнате. В комнате стол, пара стульев, диван и старый рояль. На всем лежит слой пыли. Окна занавешены шторами, поэтому в комнате полумрак. Некоторое время Хофер стоит посередине, затем подходит к окну, отодвигает занавеску. В комнату проникает луч света. Хофер снова задвигает штору. Раздается телефонный звонок.)

Ганс Хофер: – Алло! Кто говорит? Портовая служба Гамбурга?.. Да, оберфюрер СС Ганс Хофер слушает… Вы проверили сведения о пароме «Герхардт фон Рютте»?.. Да. Что? Все подтвердилось? Это точно?.. Меня в первую очередь интересует, были ли выжившие… Что, со всего парома ни единого человека? Понятно… Ясно… Несколько прямых попаданий… Спасибо… Хайль.

(Хофер садится на диван, некоторое время сидит молча.)

Ганс Хофер: — Ну, вот и все… Оркестр выходит на коду…

(Достает из кармана пистолет, смотрит на него. Затем зажигает свет. Подходит к роялю. Открывает крышку, в задумчивости берет несколько нот. Внезапно раздается звонок в дверь. Ганс закрывает крышку и прислушивается. В дверь снова звонят. Хофер опять достает из кармана пистолет и подходит к двери. Открывает дверь и тут же инстинктивно уворачивается от удара ножом. Нападающий по инерции пролетает вперед. Хофер ударом в челюсть отправляет его на пол, затем обезоруживает. Закрывает дверь, бесчувственное тело привязывает к стулу. Набирает в стакан воды, выплескивает в лицо связанному. Тот приходит в себя. Это молодой человек лет 16–17.)

Ганс Хофер: — Ты кто? (Молодой человек молчит, с ненавистью глядя на него.) Чего молчишь? Зачем меня убить хотел? Мы встречались и я сделал тебе что-то плохое? (Вглядывается в парня). Нет, не помню. В первый раз вижу эту физиономию. Может, тебе заплатили, чтобы меня убить? (Молодой человек смеется, потом сплевывает кровь на пол.) Хотя какой из тебя убийца? Червяк дохлый…

Молодой человек: — Сам ты червяк! Тварь!

Ганс Хофер: — Ого. По крайней мере, становится ясно, что это что-то личное. Так мы уже встречались?

Молодой человек: – Да, встречались, сволочь! Никогда бы тебя не видеть!

Ганс Хофер: — Интересно… Когда же я успел тебе так насолить?

Молодой человек: — Не мне! Отцу!

Ганс Хофер: — Еще интересней. А кто у нас отец?

Молодой человек: — Вернер!

Ганс Хофер: — Кто это?

Молодой человек: — Герхардт Вернер! Владелец мясной лавки в соседнем доме!

Ганс Хофер: — Ах, этот… Так ты его сын?

Молодой человек: – Да, сын! И горжусь этим! Я помню, как его арестовывали! И ты был у них главный!

Ганс Хофер: — Тебя как зовут-то?

Молодой человек: — Фриц! Фриц Вернер! Если бы я только не был связан!

Ганс Хофер: — Если бы ты не был связан, я бы проломил тебе голову, и на этом бы все закончилось. (Хофер берет второй стул, ставит его напротив, садится). Скажи, ты когда-нибудь убивал?

(Молодой человек молчит.)

Ганс Хофер: — Вижу, не убивал. А оттого не знаешь, как это трудно (берет нож). Ты знаешь, сколько сил нужно, чтобы пробить грудину? Как направить нож, чтобы он прошел между ребер? Знаешь о том, что человек умирает далеко не сразу, даже если нож вошел прямо в сердце? И по меньшей мере еще минут пять он живет, осознавая, что его только что убили? Что он смотрит на тебя взглядом, полным животного ужаса? Что потом у него начинаются судороги, переходящие в агонию? Что губы синеют и вываливается язык? А у многих отказывают кишечник и мочевой пузырь? Так что во всем этом нет ничего героического. Смерть безобразна, и она воняет, страшно воняет, мой юный друг… Значит, говоришь тебя зовут Фриц Вернер? И ты пришел отомстить за своего папашу? Да, кстати, где он теперь, твой замечательный папаша?

Фриц Вернер: — Умер в лагере два года назад.

Ганс Хофер: — Выходит, есть справедливость на свете. (Некоторое время смотрит в упор на парня).

Фриц Вернер: — Ты… Вы… убьете меня теперь? (Хофер молчит). Так знай, я не боюсь! Мне плевать!

Ганс Хофер: — Боишься. Очень боишься… Но, думаю, я не стану тебя убивать. Если, конечно, будешь вести себя прилично. Ты ведь будешь вести себя прилично?

(Фриц Вернер после некоторого колебания кивает, продолжает смотреть на Хофера.)

Ганс Хофер: — Тогда, как ни противно тебя разочаровывать, вынужден сообщить, что твой обожаемый папа был большой свиньей. Подонком, каких поискать.

Фриц Вернер: — Сам ты подонок!

Ганс Хофер: — Напоминаю, ты обещал вести себя прилично… Да, я упек твоего папашу в лагерь. И ничуть не жалею об этом. Скорее, наоборот. Впрочем, ничего я тебе объяснять не буду, а лучше расскажу сказочку. Интересная такая сказочка… Вернее, это даже не сказка, а набросок, сюжет для будущего произведения. Нечто в духе Гофмана. Этакая романтическая фантасмагория.

В общем, жила-была счастливая семья – мать, отец и сын. Сын очень любил своих родителей. Он, как и другие дети, ходил в школу, а в свободное время занимался музыкой. Ему очень нравилась музыка, и в будущем он надеялся стать большим музыкантом. Но внезапно началась война. Отца забрали на фронт, а через несколько месяцев пришло известие о том, что он погиб в бою. Горю матери не было предела. Но прошло время, и перед ней встали совсем другие проблемы. Надо было как-то жить самой, а еще кормить подрастающего сына. Мать сбивалась с ног. Работала она машинисткой, а кроме того, постоянно брала работу на дом. Стук пишущей машинки сопровождал все детство мальчика. Он играл на рояле и осваивал гаммы, а в соседней комнате мать стучала на машинке, зарабатывая им на жизнь деньги. Тем не менее, средств катастрофически не хватало. И хотя мать отказывала себе во всем, иногда у них даже не было денег, чтобы купить еды.

В доме по соседству располагалась мясная лавка. Владел ею толстый усатый мясник. И, несмотря на то, что у него была семья, мясник воспылал страстью к матери мальчика. Вначале он отпускал ей товары в долг, но в один прекрасный день потребовал все разом заплатить. Денег у женщины не было, и он поставил условие – либо деньги, либо стать его любовницей. Женщина не хотела становиться любовницей грубого и противного мясника, тогда он избил ее и взял силой. С тех пор он стал время от времени являться в дом к женщине… Удовлетворив похоть, он обычно, уже уходя, бросал на кровать сверток со свежим мясом. Бумага была влажная и в некоторых местах пропитана кровью.

Мальчика во время этих посещений мать запирала в другой комнате. Иногда мясник оказывался пьяным и избивал женщину. Мальчик уже все понимал и рос с мечтой когда-нибудь отомстить мерзавцу. Так и случилось. Скоро он вырос и ушел из дома, а позже поступил в университет. Однако музыка перестала увлекать его, и всего через год он примкнул к тем, кто начинал строить новую жизнь, кто верил в грядущее процветание нации. Это позволило ему осуществить месть. Но он не стал убивать изверга, годами мучившего его мать, поскольку считал, что тот должен ответить за все по законам новой жизни…

(Хофер замолкает и некоторое время молчит.)

Ганс Хофер: — Почему не в армии?

Фриц Вернер: — Мне еще нет 18.

Ганс Хофер: — Сентябрьский указ понизил возраст призыва до 16 лет. Значит, на днях призовут. В «Гитлерюгенде» состоишь?

Фриц Вернер: — У нас все состоят в «Гитлерюгенде».

Ганс Хофер: — Что же тебя толком не научили обращаться с оружием?

(Фриц Вернер молчит.)

Ганс Хофер: — Что думаешь делать? Хочешь сложить голову за фюрера и идеалы рейха? (морщится). Только не ври.

Фриц Вернер (после паузы) – Не знаю.

Ганс Хофер: — У тебя мечта есть?..

Фриц Вернер: — Есть. Только вам зачем знать?

Ганс Хофер: — Интересно.

Фриц Вернер: — Моя мечта никому не нужна. Денег она не принесет. Да и надо помогать матери в лавке…

Ганс Хофер: — Так что за мечта?

Фриц Вернер (после паузы): — Заниматься живописью. Я всегда все вывески сам рисовал. И нам, и хозяевам соседних лавок… Что об этом говорить? Глупости это все. Да и учиться нужно…

Ганс Хофер: — Да, учиться нужно… Чтобы умным быть, жить своим умом, а не тем, что тебе… Предлагаю сделку.

Фриц Вернер: — Какую?

(Хофер достает из внутреннего кармана пиджака какую-то бумажку. Потом достает блокнот и ручку, вырывает из блокнота листок, что-то пишет на нем.)

Ганс Хофер: — Вот квитанция. На железнодорожном вокзале в камере хранения по ней сможешь получить чемоданчик. В нем два паспорта, бумаги и несколько тысяч рейхсмарок. По бумагам за границей можно получить деньги с нескольких депозитов. В валюте. Они на предъявителя. Паспорта сожги, они больше не нужны. Себе паспорт закажешь здесь (кладет записку на стол). Передашь эту записку. Заплатишь, сколько скажут, не торгуйся. Денег с депозитов хватит и на жизнь, и на учебу, и на то, чтобы дом купить…

(Фриц Вернер, открыв рот, молча смотрит на Хофера.)

Фриц Вернер: — Но… Но почему? Зачем вы это делаете?

Ганс Хофер: — Считай, что это моя прихоть. К тому же не забывай – это сделка, и у меня есть условия.

Фриц Вернер: — Да, какие?

Ганс Хофер: — Их три. Первое условие. Покинуть страну в течение недели. (Снова пишет в блокноте, вырывает листок). Здесь помогут. Лавку не пытайтесь продавать. Считайте, что я ее купил. Условие второе. Осуществить свою мечту и стать художником. По рукам?

Фриц Вернер: — По рукам…

(Хофер подходит и развязывает его. Вернер встает, берет со стола бумаги, нерешительно топчется на месте. Потом идет в направлении двери, останавливается.)

Фриц Вернер: — А третье условие какое?

Ганс Хофер: — Не быть похожим на своего мерзавца отца! И запомни, если через неделю вы еще будете здесь, то я приду и отберу все обратно. Все, иди (отворачивается к окну).

(Фриц Вернер топчется на месте.)

Фриц Вернер: — Может, вам что-то надо?

Ганс Хофер: — Нет.

Фриц Вернер: — У вас какое-то горе?

Ганс Хофер: — Пошел вон! (Хофер оборачивается и, схватив с полки книгу, швыряет в Вернера, та попадает в дверь. Вернер выбегает за дверь.)