Текст книги "Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй"

«Ясно, – сказал шейх Мубарак, что все это – неправда. Я рад видеть у себя русское военное судно. Сожалею только, что мало простоит оно в Кувейте; но надеюсь, что в другой раз пробудит подольше».

Во время беседы с шейхом Мубараком, А. Круглов прямо заявил ему, что «в данный момент интересы России в Кувейте заключаются лишь в покровительстве тех немногочисленных русскоподданных, которые закупают здесь товары для вывоза в Россию» (55).

По окончании встречи шейх предложил А. Круглову и Г. Овсеенко «осмотреть Кувейт и его базары». Отдал распоряжение своему секретарю, «взять двух гвардейцев» и сопроводить гостей по городу. Что привлекло наше внимание на базаре, отмечает А. Круглов, так это «дульные ружья выпуска 1857 г.», продававшиеся там, почему-то, «под названием “Москови”, хотя марка фабрики – иностранная». Ружья эти, рассказывает консул, «пришли в Кувейт первыми, и до сих пор еще покупаются арабами»; тем более, если продаются под ходкой среди арабов русской маркой (56).

5 марта шейх Кувейта устроил в честь российских дипломатов «большой обед, на котором присутствовало до 20 человек» из числа глав именитых семейно-родовых кланов, знатных горожан и вождей племен. По завершении обеда лично проводил их «за ворота дворца, дал лошадей, шатер и провизию в дорогу; и распростился».

В Басру А. Круглов и Г. Овсеенко прибыли 9 марта, «в сопровождении пяти арабских воинов, после тяжелого трехдневного путешествия по безводной пустыне. 13 марта сели на турецкий пароход “Фрат”, и ночью 22 марта возвратились в Багдад» (57).

Англичане, говорится в отчете А. Круглова, «особенно консул Вратислав, не ожидали того радушного приема, который Мубарак оказал русским» (58).

«Посещение Кувейта “Гиляком”, – докладывал А. Круглов послу в Константинополе, – прошло вполне удачно. Шейх принял … нас весьма радушно, и нашим визитом доволен. Генерал-губернатор Бассоры, Мохсин-паша, несмотря на интриги англичан, исполнил все наши желания, и оказал максимум содействия как в Бассоре, так и в Кувейте».

Считаю уместным «просить Ваше Превосходительство ходатайствовать перед Императорским Правительством о пожаловании ему ордена Святой Анны 1-ой степени, дабы высокая награда эта еще более расположила его к нам. Прошу телеграфировать, могу ли я теперь же, лично, сообщить ему, что он будет представлен к ордену» (59).

На подлиннике этого донесения «собственноручно Его Величества Государя рукою», как явствует из документов АВПРИ, начертано: «Может. Санкт-Петербург, 10 марта 1903 г.».

«Вследствие скрытности шейха Мубарак, – писал в отчете о командировке на встречу “Гиляка” А. Круглов (17.04.1900), – выяснить вопрос о наличии у него каких-либо конкретных договоренностей с англичанами насчет обеспечения безопасности Кувейта не удалось». Хотя в Басре многие утверждают, что «между полковником Мидом и шейхом Мубараком заключен … договор» на случай, если эмиру Кувейта «понадобилось бы искать спасения» у англичан. Намекал на его наличие и шейх Хаз’ал. Если такое соглашение и существует, делится своими соображениями русский консул, то, вероятно, «оно очень секретно; и не будет обнаружено, пока не придет время для его выполнения» (60).

Нелицеприятные по адресу англичан высказывания шейха Мубарака, его слова насчет того, что если он и подпадет под протекторат кого-либо, то «скорей могущественной России, а не Англии», которой он «верить не может», – все это, как считал А. Круглов, «всего лишь политическая игра, и ничего более». «Старания шейха Мубарака выставить себя перед нами врагом англичан, – делится своими соображениями А. Круглов, – мне кажутся простой игрой», рассчитанной на возможность с нашей помощью «успокоить турок», организовав через нас «утечку такой информации» (61).

Донесение командира «Сфинкса», капитана 3-го ранга Филлипса, высшему военно-морскому офицеру Англии в Персидском заливе о визите первого русского военного корабля в Кувейт было сухим и предельно кратким, что наводит на мысль о том, что никаких подробностей об этом визите он от шейха Мубарака не получил. Шейх Мубарак постарался по максимуму использовать визит «Гиляка» в своих интересах, сыграв на повышенной обеспокоенности англичан в связи с «усилившимся вниманием русских к Кувейту».

Канонерская лодка «Гиляк», докладывал капитан Филлипс, пробыв один день в Кувейте, ушла в Бушир. Русский консул в Багдаде сошел с «Гиляка» и остался в Кувейте; «намеревается проследовать в Бассору по суше» (62).

В АВПРИ хранятся очень интересные материалы, дающие ясное представление о результатах первой акции военной дипломатии Российской империи в Персидском заливе.

В Бушире, сообщал русский консул в Исфахане (10.03.1900), «упорно держится слух о предстоящем в скором времени приходе в Персидский залив двух других русских военных судов». Слух этот «возбуждает страшные опасения у британского генерального консульства, и без того уже не на шутку встревоженного появлением нашей канонерки в водах Персидского залива», особенно ее заходом в Кувейт, где англичане «стараются утвердиться и подчинить эту область своему влиянию» (63).

«Так как англичане уже с давних пор завладели торговлей в Персидском заливе, – указывал в рапорте о походе “Гиляка” капитан 2-го ранга барон И. Б. Индрениус, – то они стараются, чтобы залив этот и впредь оставался как бы внутренним английским морем и в исключительном их пользовании». «Единственные два шейха Арабского берега, которые еще настолько сильны, что не подпали вполне под английское влияние – это катарский и кувейтский …» (64).

«Только стало известно, что мы идем в Кувейт, так туда сразу же направился “Сфинкс”, и покинул Кувейт день спустя после нашего ухода». Во время пребывания «Гиляка» в Кувейте «шейх Мубарак, специально приехавший накануне из своей резиденции в пустыне, чтобы нас встретить, говорил, что командир “Сфинкса” и секретарь английского консула долго убеждали его ничего не устраивать по случаю нашего прихода, и самому оставаться в пустыне» (65).

«Беру на себя смелость доложить Вашему Высочеству, – писал И.Б. Индрениус в донесении генерал-адмиралу, Великому князю Алексею Александровичу, – что если ослабление влияния Англии в Персидском заливе входит в интересы нашего правительства», то поход «Гиляка» тому способствовал. И «назначение двух консулов, в Бассору и Бушир», будет в этом деле «весьма полезным и желательным», равно как и «посылка в Персидский залив, ежегодно, нашего военного судна» (66).

«Я вынес твердое убеждение в том, – отмечал барон И.Б. Индрениус, – что появление русского военного судна в портах Персидского залива не вызвало ни в ком, кроме англичан, подозрений в каких-либо агрессивных замыслах России». Демонстрация флага Военно-морского флота России в водах Персидского залива, заключает барон И. Б. Индрениус, «является желательной и в будущем» (67).

Прием первого русского военного судна в портах Персидского залива «прошел удачно», информировал посла в Константинополе российский генеральный консул в Багдаде А. Круглов. На местное население наш корабль произвел должное впечатление. «Внушительный боевой вид судна и оригинальная постройка обратили на него всеобщее внимание, а гостеприимство и … любезность … моряков быстро приобрели им симпатии здешнего общества» (68).

«Российский военный флаг, – говорится в отчете А. Круглова (17.04.1900), – впервые показался в Персидском заливе, где не видят почти никаких военных судов, кроме кораблей англичан, претендующих на какое-то особое право наблюдать за водами этого залива, которые они, досконально изучив, стали считать как бы своими» (69). С появлением в Персидском заливе «Гиляка» население Прибрежной Аравии, Кувейта и других шейхств, воочию узрело, что Россию, в противоположность тому, что утверждают здесь англичане, нисколько не страшат угрозы «владычицы морей» (70).

Поход «Гиляка» в Персидский залив «стал новым направлением нашей политики» в этом районе мира. Полагаю, что «нам нужно продолжать посылку сюда военных судов». Более того, предусмотреть «более продолжительное» их здесь пребывание, чтобы они имели возможность «посетить не отдельные порты, а решительно все пункты обоих побережий, не минуя таких мест, как Эль-Катар, Катиф, Ормуз, весь “Пиратский берег”, Бахрейн и др.» (71).

Визит «Гиляка» показал, подчеркивал А. Круглов, что «необходимость назначения наших политических агентов в порты Персидского залива выступает уже с очевидной ясностью». Речь в первую очередь идет об «учреждении вице-консульства в Бассоре» (72). Назначение политических агентов в главные порты Персидского залива, считал А. Круглов, не следовало бы откладывать. Ибо это дало бы Санкт-Петербургу возможность «быть хорошо осведомленным со всеми подробностями политической жизни района», где, судя по возросшему к нему вниманию со стороны крупных европейских держав, «рано или поздно, могут произойти события, о которых мы узнаем лишь post factum».

Население обоих побережий Персидского залива, сообщал в донесениях в Париж французский консул в Маскате г-н Оттави, встречало русский корабль тепло и радушно (73). В информации по данному вопросу другого французского дипломата, г-на Руве, консула в Багдаде, акцент ставится на удачном, по его выражению, «дипломатическом ходе русских», а именно: на совмещении по времени демонстрации в водах Персидского залива русского военного флага с предоставлением Санкт-Петербургом Тегерану кредита в размере 22,5 млн. рублей. (74).

«Впечатление, произведенное на местное население появлением в Персидском заливе канонерской лодки “Гиляк”, – докладывал А. Круглов (Багдад, 11.10.1900), – побудило и французов направить из Тулона в Персидский залив и Аравийское море в июле с. г. небольшой транспорт “La Drome”». Выгрузив в Маскате, на отведенном французам месте, 250 тонн угля и реализовав, таким образом, «предоставленное им султаном право основать угольную станцию, “La Drome” посетил также Линге, Бушир, Бассору и Кувейт» (75).

Миссия военной дипломатии «Гиляка», информировал посла в Константинополе А. Круглов, подстегнула деятельность в бассейне Персидского залива англичан. На Бахрейн был назначен английский вице-консул, г-н Гаскин, «уроженец Багдада, со знанием арабского языка». Заметно активизировалась работа бриттов с правителем Кувейта, шейхом Мубараком, дабы еще больше «не подпал он под обаяние России» (76).

Примечания

Мореходная канонерская лодка «Гиляк» — боевой корабль Российского императорского флота; спущен на воду 22 сентября 1897 г.; введен в эксплуатацию 10 октября 1898 г.

В 1890 г. «Гиляк» под командованием капитана 2-го ранга, барона Ивана Бернгардовича Индрениуса посетил порты Персидского залива с миссией военной дипломатии.

4 июня 1900 г. «Гиляк» принял активное участие в бою с фортами в Таку. Получил сильные повреждения. Потери «Гиляка» составили 59 убитых и раненых. За доблесть, проявленную в этом бою, «Гиляк» был отмечен Георгиевским серебряным рожком, а капитан В. Ф. Сарычев и лейтенант Титов удостоены ордена Святого Георгия 4-ой степени. 27 сентября 1900 г. за отличие в бою при взятии фортов в Таку «орденами были высочайше пожалованы» еще семь офицеров «Гиляка».

Во время Русско-японской войны «Гиляк» участвовал в охране внешнего рейда Порт-Артура, в обстреле позиций противника и отражении атак брандеров. При обороне Порт-Артура получил тяжелые повреждения, и при сдаче города был взорван.

В 1905 г. японцы подняли «Гиляк» и сдали на слом (76*).

Барон Иван Бернгардович Индрениус (1859–1919) – капитан 1-го ранга Российского императорского флота, сын генерала от инфантерии, участника Крымской войны и губернатора Выборга Бернгарда Эммануиловича Индрениуса. Окончил морское училище (1878); участвовал в кругосветном плавании на клипере «Стрелок»; служил на Балтийском флоте и в Главном морском штабе; ходил в походы в Средиземное море и в Тихий океан. 16 декабря 1902 г. вышел в отставку. В 1904 г. поступил на службу в Лоцманское и маячное ведомство Великого княжества Финляндия. После Октябрьского переворота остался в независимой Финляндии. 10 июля 1918 г. получил звание контр-адмирала Республики Финляндия и был назначен первым командующим ее Военно-морского флота. Занимал этот пост до самой смерти (скончался в 1919 г., в Хельсинки) (76**).

Вторым кораблем Военно-морского флота Российской империи, посетившим Персидский залив с миссией военной дипломатии, стал крейсер «Варяг». Поход состоялся в ноябре-декабре 1901 г.

На донесении русского посланника в Персии, тайного советника Кимона Эммануиловича Аргиропуло, от 4 октября 1901 г. рукой Его Императорского Величества начертано: «Нахожу необходимым в настоящую минуту присутствие нашего военного судна в Персидском заливе. Крейсер “Варяг”, находящийся в Средиземном море, на пути в Тихий океан мог бы пойти туда на несколько недель и проведать, что делают англичане» (77).

В телеграмме МИД России послу в Константинополе (13.10.1901), действительному тайному советнику Ивану Алексеевичу Зиновьеву, и посланнику в Тегеране, тайному советнику К. Э. Аргиропуло, говорится: «По Высочайшему повелению в Персидский залив отправляется крейсер “Варяг”, находящийся ныне по пути в Тихий океан, – для ознакомления с положением дел в этих краях и возможного выяснения ближайших намерений англичан» (78).

В соответствии с повеление императора Николая II управляющий Морским министерством, вице-адмирал, генерал-лейтенант Павел Петрович Тыртов обратился к графу Владимиру Николаевичу Ламздорфу с просьбой «не отказать спешным уведомлением, какие указания Министерство иностранных дел полагало бы необходимым включить в инструкцию командира крейсера». Во-первых, «относительно цели предстоящего плавания» и, во-вторых, линии поведения «в сношениях с местными властями и иностранными представителями в портах Персидского залива» (79).

«Имею честь уведомить Вас, – отвечал граф В. Н. Ламздорф (20.10.1901), – что те соображения, кои легли в основу данной в 1899 г. командиру “Гиляка” инструкции, сохраняют и ныне полную силу. Не преследуя никаких агрессивных замыслов или стремлений к территориальным приобретениям, Императорское правительство и в настоящее время главным образом имеет в виду подтвердить, что оно считает воды Персидского залива вполне доступными плаванию русских судов» (80).

«Прибрежные к Персидскому заливу владения Турции приобрели в последнее время повышенный интерес … потому, – отмечал граф Владимир Николаевич Ламздорф, – что к ним со временем должна примкнуть проектируемая Германией железная дорога от Коньи (город в Турции) через Багдад. И что наиболее удобным для нее конечным пунктом представляется, по-видимому, Кувейт, обладающий к тому же вполне доступной бухтой».

Это, замечает граф В. Н. Ламздорф, не могло «не привлечь к себе усиленного внимания англичан. Они всегда готовы были считать Персидский залив входящим в сферу исключительного своего внимания, и имели, как кажется, намерение воспользоваться ныне столкновением, происшедшим между шейхами Кувейта и Неджда, дабы обеспечить свои интересы на побережье Залива …».

«Турецкое правительство, в свою очередь, – писал В. Н. Ламздорф, нашло минуту благоприятной для закрепления за собой прав на территорию Кувейта. И послало с этой целью войска из Бассоры, остановленные, впрочем, вследствие возникших с Англией переговоров, завершившихся соглашением о сохранении status quo».

«В настоящее время, – подчеркивал граф В. Н. Ламздорф, – еще не получено известий о том, в какой мере последующие действия англичан согласуются с состоявшимся договором, и отозваны ли назад все их суда с войсками. Вследствие сего весьма желательно было бы проверить, какое положение занято ныне Англией на берегах Персидского залива и, в частности, в Кувейте, а также разведать, по возможности, дальнейшие их намерения» (81).

Данное письмо – это одно из документальных свидетельств настроенности России на мирное соперничество с Англией в зоне Персидского залива, причем в подчеркнуто корректной форме, и нацеленности Санкт-Петербурга исключительно на «приискание там новых рынков для русской торговли». Подтверждением тому – содержащееся в нем соответствующего характера рекомендации МИД России командиру корабля, капитану 1-го ранга Владимиру Осиповичу Бэру (геройски погиб 14 мая 1905 г. в морском сражении в Цусимском проливе, командуя броненосцем «Ослябя»). Командир крейсера «Варяг», указывал российский министр иностранных дел, «должен соблюдать особую осмотрительность, дабы его образ действий не мог подать повод заключить, что появление русского военного флага в портах Персидского залива скрывает за собой какие-либо тайные намерения Императорского правительства» (82).

14 ноября «Варяг» прибыл в Аден (83). До выхода из Адена поход крейсера в Персидский залив предписано было держать в секрете; команду на берег не пускать; разговоров о миссии военной дипломатии «Варяга» не вести, даже среди офицеров в кают-компании. Маршрут движения корабля был известен только командиру и старшему офицеру Крафту. Несмотря на меры предосторожности, утечка информации о направлении «Варяга» в Персидский залив все же произошла. Как и каким образом – неизвестно. Но англичанам о миссии военной дипломатии «Варяга» стало известно.

Накануне отхода «Варяга» из Адена на рейд там встал пароход «Корнилов». Во время встречи с командиром крейсера капитан парохода информировал В. О. Бэра о «явном противлении англичан русской торговле в этом крае». Рассказал о «проникновении англичан на все сколько-нибудь серьезные административные должности в портах Персидского залива, включая карантинные». Отметил, что «английская канонерская лодка повсюду и всегда сопровождает каждое заходящие в Залив русское торговое судно»; что традиция эта у англичан зародилась еще во время первого рейса «Корнилова» в порты Персидского залива.

27 ноября «Варяг» бросил якорь в Маскатской бухте. Визит проходил два дня (84). «27 ноября, около 10 часов вечера, – говорится в Выписке из строевого рапорта командира крейсера “Варяг”, капитана 1-го ранга Владимира Осиповича Бэра (31.12.1901), – освещая путь прожекторами, подошел к Маскату и стал на якорь».

На другой день, в 8 часов утра, «подняв на брам-стеньге [третье, верхнее колено составной мачты] красный четырехугольный флаг, отсалютовал 21 выстрелом, на что получил ответ таким же числом выстрелов с подъемом на мачте береговой батареи нашего флага, за которым рано утром приезжали на крейсер по указанию султана».

После обмена салютами крейсер посетил «первый министр правителя со свитой». В ходе беседы, сообщает В. О. Бэр, договорились, что «мой визит к султану последует в тот же день, в 15.30, а на другой день должен состояться ответный визит султана».

Вслед за представителями султана на крейсер прибыл, как следует из рапорта В. О. Бэра, местный агент РОПиТ, французский подданный, господин Гогуйер. В Маскате, с его слов, имелось в то время «два склада угля, из коих один, около 500 тонн», принадлежал «английскому правительству, и заведовал им английский консул», а другим складом с углем, «приблизительно в таком же количестве», владело французское правительство, и «находился он в распоряжении французского вице-консула» (85).

«Для пополнения запасов топлива, – докладывал В. О. Бэр, – он обратился к французскому консулу». Попросил его «уступить для крейсера некоторое количество угля». В ответ на его просьбу «на крейсер немедленно прибыл сам консул, г-н Larance, и заявил, что ввиду ожидаемого со дня на день посещения персидских портов французской эскадрой во главе с адмиралом, он не решается лично разрешить отпуск угля без согласия на то французского правительства. Но готов запросить телеграммой об этом Париж» (86).

Узнав во время посещения крейсера, что после обеда состоится визит офицеров «Варяга» к султану, замечает В. О. Бэр, г-н Larance «изъявил готовность выступить переводчиком, как это было уже во время визита к султану капитана “Корнилова”». Предложение французского дипломата командир «Варяга» принял (87).

Для представления султану В. О. Бэр «в 3.30, вместе с офицерами крейсера, в вицмундирах, съехал на берег, где их уже ожидал французский вице-консул в парадной форме»; и вместе с ним, в сопровождении кавасов, они проследовали во дворец.

Султан Файсал ибн Турки вместе с братом своим встретил русских офицеров «внизу лестницы, снаружи своего дворца, и пригласил подняться в приемный зал», где В. О. Бэр и представил ему сопровождавших его офицеров.

После взаимных приветствий В. О. Бэр информировал султана, что, по поручению правительства, прибыл в Маскат «с визитом вежливости, дабы поддержать установившиеся отношения».

В ответ на это султан сказал, что ему «приятно видеть у себя в гостях русское военное судно»; и что он рад, что русские «застали его дома», так как он вернулся в Маскат из поездки в Сур буквально накануне прихода «Варяга».

Во время встречи, пишет В. О. Бэр, нам предложили кофе и шербет. «После чего мы простились с султаном, его братом и свитой, которые проводили нас до выхода из дворца».

Затем, «тем же порядком», мы нанесли ответный визит французскому консулу, и возвратились на крейсер (88).

На другой день (29 ноября), в 8 часов утра, в сопровождении французского консула, состоялся визит султана на русский крейсер. Командир «Варяга» послал к берегу паровой катер с офицером. «Взяв султанский гребной катер под двумя красными флагами на буксир», катер доставил султана и его свиту на крейсер. Взойдя на борт корабля, султан был встречен громким приветствием; «команда и офицеры стояли во фронте».

«После предложенного гостям, по восточному обычаю, угощения, вареньями, сладкими фруктами и кофе, султану и сопровождавшей его свите, в числе коих находились один из его сыновей и брат, показали “Варяг”».

По окончании осмотра, прощаясь, султан, будучи, по словам В. О. Бэра, «весьма тронут оказанным ему радушным приемом и присылкой в Маскат такого большого судна, какого ему не приходилось еще видеть, просил передать свою искреннюю благодарность Его Императорскому Величеству Государю Императору и Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику».

Покидая крейсер, султан обратился к В. О. Бэру с просьбой, «приказать музыкантам сыграть русский гимн. … Во время исполнения гимна прикладывал одну руку к голове, как бы отдавая честь, а другую – к левой стороне груди. После чего, простившись с офицерами, он и сопровождавшая его свита тем же порядком отправились на берег. При съезде султана с корабля был произведен салют в 21 выстрел» (89).

«Перед самой съемкой с якоря на крейсер, – согласно рапорту В. О. Бэра, – присланы были от султана в виде подарков 4 небольших коровы и около 20 пудов зелени: лука, тыкв, лимонов, гранат и баклажан» (90). Причем коров доставили на борт живыми, чтобы гости, как, улыбаясь, объявил командиру «Варяга» посланник султана, «не сомневались в свежести подарка-угощения».

Во время пребывания в Маскате, докладывал В. О. Бэр, ему удалось собрать о нем следующие сведения. «Нынешний султан маскатский Файсал ибн Турки есть внук бывшего имама, владевшего, совершенно самостоятельно, не будучи вассалом ни Персии, ни Турции, и Оманом, и Занзибаром. …По смерти имама владения его были разделены между сыновьями. Одному достался Занзибар, а другому – Оман. Получивший Оман, счел себя обиженным. И вскоре между братьями вспыхнула война. Но уже в самом ее начале, в 1854 г., в дело это вмешался вице-король Индии, и предложил им свое посредничество. Было решено, что Занзибар будет уплачивать Оману ежегодно 30 000 талеров Марии Терезии. Затем, ввиду особых услуг, оказанных Занзибаром британскому правительству, последнее взялось платить эти деньги оманскому шейху». Пишу шейху, отмечает командир крейсера, потому что, «по моему мнению, титул шейха правителю Омана подходит больше, чем титул султана, с которым, по установившемуся у нас понятию, связаны величие, богатство, роскошь и власть. Здесь же кругом – кричащая бедность …» (91).

«Добившись расположения обоих правителей, Омана и Занзибара, – продолжает В. О. Бэр, – британское правительство приобрело решающее мнение во всех вопросах жизни … этих стран». Угрожает им, дабы держать их в руках, «одним и тем же оружием». Стращая одного из них «отказом платить за него 30 000 талеров», показывает другому, что может «лишить его этих денег, важных для него при той бедности, что довелось видеть в Маскате».

Англичане, имея в Маскате консула, г-на Кокса, в распоряжении которого находится стационер, внимательно следят за всем происходящим вокруг, а главное – за самим Маскатом, «этим важным пунктом» на морских коммуникациях, идущих в Индию и в Персидский залив (92).

Судя по Маскату, заключает В. О. Бэр, «Оман производит впечатление крайне бедной страны». Представляется, что «широкая обменная торговля между Россией и Маскатом едва ли возможна, так как для вывоза, кроме фиников и кож, других товаров там, как говорят, не имеется» (93).

По воспоминаниям французского консула, «встреча, оказанная в Маскате “Варягу”, была подчеркнуто приветственной и теплой». На следующий день по прибытии в Маскат «командир русского корабля с 12 офицерами, при полном параде, – информировал Париж французский дипломат, – сошли с судна на берег и к назначенному часу были во дворце султана» (94). Ответный визит на «Варяг» нанес и правитель Маската. «Его Величество внимательно осмотрел судно. По обыкновению своему заявил, что еще никогда не видел такого прекрасного военного корабля. Однако на сей раз, слова его были сущей правдой. Потому что чудесный крейсер этот, … с 42 орудиями и экипажем в 550 человек, был самым большим военным судном, когда-либо появлявшимся в Маскате» (95). Неизгладимое впечатление произвели на жителей Маската «мощные прожектора русского корабля», установленные на нем орудия и «оркестр духовой музыки».

29 ноября, в 11 часов утра, «Варяг» снялся с якоря и покинул Маскат; «2 декабря, в воскресенье, около 12 часов пополудни пришел в Бушир». На рейде, телеграфировал В. О. Бэр, «застал английскую канонерку «Lapwing», которую сменил “Sphinx”» (96).

Вскоре крейсер посетил управляющий генеральным консульством в Бушире титулярный советник Гавриил Владимирович Овсеенко. Подъем его на борт «Варяга» проходил «под звуки музыки духового оркестра», а «при отбытии с корабля был произведен салют».

Крейсер «Варяг», пришедший из Маската, сообщал Г. В. Овсеенко (11.01. 1902), «бросил якорь на внешнем рейде, на расстоянии 6 миль от города; подойти ближе мешала большая осадка судна». В день постановки на рейд, «после полудня, с крейсера был произведен салют персидской нации в 21 пушечный выстрел». Персы ответили «равным количеством выстрелов из батарейных орудий с противоположной от моря стороны города, размещенных возле главной резиденции персидских властей» (97).

В тот же день В. О. Бэр с несколькими офицерами посетил российское генеральное консульство». Для встречи командира «Варяга», «прибывшего на паровом катере с тремя офицерами, в полной парадной форме, – говорится в донесении Г. Овсеенко, – мной были высланы к пристани две коляски с эскортом конных гулямов, сопровождавших гостей до самого консульства». У подъезда российской миссии «поставлен был, в два ряда, почетный караул из трех взводов персидских сербазов, встретивших русских моряков барабанным боем и взятием оружия на плечо». Почетный караул персидской армии (сербазы), замечает В. О. Бэр, нанимался в подобных случаях консулами «за плату» (98). Офицерам предложили «завтрак и загородную прогулку в экипажах».

4 декабря Г. В. Овсеенко представил командира «Варяга» с шестью офицерами городским властям. На дворе резиденции, где проходила встреча, «были расставлены почетные караулы от пехоты и артиллерии, с барабанщиками и музыкантами во главе. В предшествии 10 скороходов с серебряными булавами», на глазах у многочисленной толпы, русских моряков препроводили в приемный зал резиденции, «где их ожидали специально для этого собравшиеся персидские власти Бушира».

Во время встречи с главой Бушира, Мирзой Хамиль-ханом, «береговая артиллерия произвела салют в три выстрела» (99).

На следующий день, 5 декабря, крейсер «Варяг» посетил «управляющий буширским губернаторством (муиззуль-мемалик). Его сопровождал командующий местными военными силами (фатехус-салтане), исполнявший также должность местного каргузара [чиновника по иностранным делам]». Встречали генерал-губернатора по прибытии на корабль «музыкой и караулом», а провожали – салютом. Особый интерес у персов вызвали «разные военные приспособления». После осмотра крейсера гостям продемонстрировали учебную стрельбу из орудий палубной артиллерии.

В тот же день «Варяг» посетили французский и турецкий вице-консулы и голландский консул (100).

Визиты в Бушире, указывал в рапорте В. О. Бэр, он наносил «в коляске нашего консульства. При всех поездках коляску эту сопровождала, согласно местному обычаю, конная стража из 4 человек, находившаяся на службе у управляющего консульством» (101).

6 декабря, «в высокоторжественный день тезоименитства Государя Императора», докладывал Г. Овсеенко, «на убранном флагами крейсере “Варяг”, который специально остался в Бушире для участия в праздновании», совершены были в присутствии русского консула «обедница и молебствие, а в полдень произведен салют в 31 выстрел».

Вечером того же дня в российском генеральном консульстве «состоялся большой обед», на котором присутствовали персидские чиновники, русские моряки, «некоторые из иностранных консулов» и представители «зарождавшейся русской колонии в Бушире». Во время обеда на веранде консульства играл оркестр духовой музыки. Иллюминация здания консульства, оркестр и «ночное освещение города, устроенное прожекторами крейсера», собрали толпы народа (102).

«Влияние англичан в Бушире, – отмечал в рапорте В. О. Бэр, – весьма значительное, как вследствие давнишнего их здесь пребывания, так и распространенной системы подкупов, на что, видимо, денег ими не жалеется» (103).

Глубокая осадка крейсера, информировал Азиатский департамент МИД консул Г. Овсеенко, «не позволяла “Варягу” пройти Фаоский бар и посетить Мохаммеру и Бассору». И посему «решено было удовольствоваться» Кувейтом, Линге и Бендер-Аббасом (104).

Покинув Бушир, в ночь на 8 декабря (с пятницы на субботу), крейсер «Варяг» с Г. В. Овсеенко на борту «после 16-часового тихого хода» прибыл в Кувейтскую бухту. «Бросил якорь в пять часов пополудни, на расстоянии около мили от берега», близ стоявшего там английского крейсера «Помона», с командиром которого, а также с командиром посыльного судна 3-го класса «Сфинкс», пришедшего туда на другой день, В. О. Бэр «обменялся установленными визитами».