Текст книги "Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2"

Шелковский – Сидорову 26.04.82

Маленькая вставка о текущих делах. Сегодня понедельник, утро туманно-солнечное, через полтора часа должен отвезти это письмо. Сейчас написал список цифр и отметил то, что получил. Картина теперь намного яснее со слайдами. Всю прошлую неделю пытался дозвониться по поводу П. 19, сейчас дозвонился. Оказывается, обладательница и понятия не имела, куда что посылать, говорит, что что-то такое получила и пошлёт, если не то, то я должен буду вернуть обратно. Продиктовал ей свой адрес, у неё не было.

Всё с пометкой «Вена» отослал, предварительно позвонил этому человеку, проверил адрес.

Возможно, другие твои посылки где-то лежат в Америке или Европе, и никто не знает, куда их посылать. Я тебе писал уже, что и у меня лежат такие же бесхозные. Надо бы разыскать заинтересованных людей через русские газеты, да всё времени нет этим заняться. Из Москвы посылают как на деревню дедушке, как будто все знают, где эта деревня и кто этот дедушка. Лишь бы пересекло границу, а там всё образуется. Каким образом, как?

У людей, перемещающихся на такие большие расстояния, голова забита обычно множеством всяких поручений и просьб, которые для них чаще всего дело десятое, всё забывают, путают, не успевают сделать, время проходит – всё совсем уже выпадает из памяти. Надо долбить каждому, что, куда и как передать, да и то уверенности не будет. Очень важно, чтоб я со своей стороны мог попытаться что-то вытянуть.

Вчера полдня провёл у Ирины Баскиной, у неё огромнейшее собрание документации по Ленинграду. Пересмотрел, наверное, тысячи две фотографий и слайдов. Это ужас, это пытка, это бред сивой кобылы, что они такое делают. Это мрачно, это предельно слабо, не интересно ни с какой стороны, потому что ложно. Такая же ложь, как официальн. живопись. И такие же дремучие люди её делают. Может, это и не их вина (конечно, это их беда), но дела это не меняет. Это болото разлито повсюду. Я получил большой пакет от Серова (копируется с твоих отправлений – так же всё разложено в конверты, надписано) – живопись «двадцатки» и все их физиономии – кошмар. Эта живопись – паноптикум. Он же прислал большую подборку «Художники Одессы». Если можно сделать статью на эту тему, то только негативного плана, и такая статья с анализом причин этой беспросветности нужна была бы, но только кто смог бы сделать это? Труд большой и неблагодарный.

Из ленинградцев неожиданно открыл для себя Васми и его круг. Хоть какой-то кусочек живой жизни среди претензий и стилизации. Он талантлив и с чувством цвета, колорита.

Ещё про эмиграцию. Нежелание встречаться и видеться происходит ещё от стремления отмежеваться от своего прошлого. Зашли недавно с Гройсом к Лимонову – он собирается перейти на английский язык, как Набоков, всё русское ему опротивело. Кстати, этот представитель богемы в своём скромном быту хорошо организован и работоспособен. Надеется выпускать по роману в год, чтобы жить лишь на литературный заработок. Выпивка и травка – поза для мифа, дома же пишущая машинка, мыло и чистое (!) полотенце в ванной комнате. В своих политич. установках не уверен настолько, что не подпускает к разговорам о них – и довольно агрессивно – ещё на дальних дистанциях.

Обнимаю тебя. Игорь

Сидоров – Шелковскому 24.04.82

Дорогой Игорь! Посылаю тебе дополнительные материалы к ст. Пацюкова о Лебедеве. К сожалению, эта «вставка» написана только что, а у тебя, наверное, весь материал уже в работе, но, может быть, ты найдёшь возможность сделать соответствующие изменения и дать этот материал. Я расцениваю его как очень важный, т. к. Слава последний год именно этим занят (я имею в виду «карточные колоды»).

Кроме того, эту идею имело бы смысл застолбить, т. к. в рамках этой структуры таятся неисчерпаемые возможности, да кроме всего прочего, здесь этим больше никто не занимается. «Вставка» начинается с «красной строки» после предложения: «Это очень интересно – дерево и куб, небо и автомобиль, лозунг и человек». После «вставки» вновь с красной строки продолжение «Художник специально разъясняет, что мир становится «наличествующим»… Кроме этой большой вставки нужно сделать маленькую в предложении: «Интуиция ставит нас, прежде всего, перед наличием вещи, но таким фактом для нас сегодня является не только вещь, но и сознание, впервые пластически опознанное И. Кабаковым. Более того…» дальше без изменения.

Обязательно сразу, как только получишь слайды Пивоварова, дай знать.

К книге «Типажи» я сделал 16 цветных слайдов и 16 ч/б негативов, сейчас работаю над «фильмами». Много побочных проблем, но думаю, что к концу мая все проблемы будут решены.

Я взял у Елиз. Изм. собрание афоризмов Фёд. Вас. [Семёнова-Амурского] – сплошное разочарование. Пока ни одного годного для публикации найти не могу. Правда, все эти афоризмы отобраны самой Елиз. Изм. и перепечатаны из рукописных тетрадей. Возможно, что в самих тетрадях что-то и есть, но у неё их пообещал купить какой-то музей, и теперь она их даже не показывает никому. Продолжу в письме 71. Целую А.

Никитина – Шелковскому 27.04.82

Дорогой Игорь!

На днях случайно встретила девушку, которая не так давно была в Москве (точно не знаю, чуть ли не две недели назад) и видела Алика Сидорова. Раньше она с ним не была знакома. С её слов, у него всё в порядке, она в восторге от того приема, который он ей оказал. Алик с Лидой спрашивали её о нас, но так как она, во-первых, знает меня как Никитину, а во-вторых, уезжая в Москву, даже не сообразила мне об этом сказать, то, естественно, сообщила ему, что никаких Гройсов в Мюнхене не знает. Обидно. Кстати, она сама художница, точнее, пока что только учится. 6 мая открытие её выставки. Пойду, посмотрю.

Странно, что ты ничего не знаешь про Гликмана. «Русская мысль» писала о его довольно шумной выставке, как-то связанной с Ростроповичем. Подробностей я сама не знаю. Он был официальным советским скульптором. Сейчас живет в Вене. Когда мы там были, он, как и Космачёв, отсутствовал, иначе мы обязательно посмотрели бы его работы. Думаю, что они помогут журналу (они – жена Гликмана, весьма энергичная дама – искусствовед). Может быть, она – потенциальный автор? Скажем, могла бы написать о скульптуре? Какую-нибудь обзорную статью для следующих номеров, вроде: «Советская скульптура в изгнании». А?

Получил ли ты деньги <…>? Если да, то, пожалуйста, возьми оттуда для журнала 300 франков, так как я продала за наличные один комплект из тех, что ты дал, и за одну подписку мне дали деньги мюнхенские пианисты – подписались пополам. Пожалуйста, срочно вышли им журналы (адрес я тебе посылаю). У нас очень мало осталось журналов: Боря [Гройс] повёз в Англию, послали Бурихину, Гмуржинской и т. д. Поэтому я им не могла дать журналы.

Я тебе также посылаю адрес нашего друга в Лондоне на случай, если он согласится переводить. Сейчас он не в Лондоне – будет только в пятницу. После разговора с ним, в случае согласия, Боря тебе позвонит, и ты сразу вышлешь тексты. Если он не согласится, то Боря попробует вариант со студентами. <…>

Наташа

Боулт – Шелковскому 05.05.82

Дорогой Игорь!

Спасибо за письма от 23-го и 20-го апреля 1982 г.

При сём прилагаю твоё печатное письмо Чекрыгина. Я вписал те слова, которые не были разборчивы.

Ты спрашиваешь: кто бы мог сделать комментарии? Конечно, я бы мог, но только в июле, не раньше. Дело в том, что 19-го мая я еду в Нью-Йорк, а 3-го лечу в Австралию и Новую Зеландию до середины июля. Сейчас просто нет времени. Ты мог бы подождать? Я с удовольствием бы сделал комментарии и написал предисловие.

При сём – английский перевод Лисицкого. Мне кажется, что было бы дипломатично обратиться к Antonina Gmurzinska с просьбой – дать разрешение на перепечатывание моего перевода. Я уверен, что она даст.

Я боюсь сказать, что я смогу сделать комментарии к Лисицкому, хотя, как ты видишь, мой перевод уже носит несколько примечаний. Этого достаточно?

Пересниму фотографии из чекрыгинского каталога.

Твой John

Шелковский – Чуйкову 08.05.82

Дорогой Иван!

Не писал я тебе целую вечность. Сейчас делал разбор бумаг, перечитал все твои письма – последнее тоже было года два назад. И какие-то письма не дошли, так же как и мои к тебе. Это тоже не вселяет энтузиазма – писать для кого-то постороннего. А они ведь только этого и хотят – поменьше контактов. Но много знаю о тебе по рассказам тех, кто был в Москве. Насколько ближе от меня сейчас до Саши Косолапова – сел в самолёт, позавтракал, посмотрел два фильма, и вот уже Нью-Йорк, метро, Саша встречает у выхода из сабвея. Вчера он мне звонил, сообщал всякие приятные новости: через 2 года у них будет свой loft – этаж в 100 м² в хорошей части города. Зовёт проводить больше времени в N. Y. Они там организовали ассоциацию Амер. друзей совр. Русск. Иск., зарегистрировали её в правительстве как нонпрофитную организацию, теперь можно просить денег у различных фондов – они (фонды) с этого списывают налоги. В Америке так только и делают, искусство живёт за счёт фондов и частных лиц, правительство им не занимается. Но отыскивание нужного фонда – это тоже целая работа, их там тысячи, нужно кому-то сидеть и заниматься этим (перепиской) из месяца в месяц. Саша сделать этого не в состоянии, а найти нужного человека, который мог бы эти дела проворачивать за небольшую плату, пока не удалось.

Так вот и идёт топтание на месте. Журнал пока что идёт за счёт выклянчивания денег (два раза на №№ 2 и 3 дала очень крупные суммы Дина Верни – добрая женщина), да за счёт всяких трюков – я цементирую подвал – мне набирают текст, натуральный обмен. Многие технические вещи научился и делаю сам. В Москве художники, небось, думают, что если там тратятся миллиарды на пропаганду, то и с другой стороны должно быть то же самое. Да ещё в конторе внушают: а вы знаете, на чьи деньги издаётся этот журнал. А здесь абсолютно всем наплевать на пропаганду, на идеологию, здесь просто не знают, что это такое. Информация – да, но пропаганда? Здесь это слово оскорбительное, с отрицательным значением. (По радио иногда поймаю: «весь советский народ с огромным воодушевлением воспринял доклад» и пр. – дикость и только. Уже всё забыл и теперь думаешь, да как же это возможно, да как же я жил во всём этом, как же они ещё там живут?

У большинства эмигрантов отношение к своему прошлому резко брезгливое: какого чёрта меня до сорока лет водили за нос и считали за идиота? А ведь это люди, которые слушали передачи и считали себя информированными.) Словом, все эмигрантские объединения и издания аргентинские, польские или русские держатся исключительно на энтузиазме участников и перебиваются с хлеба на воду. А про русских я уже писал – хоть волком вой, до чего дурная нация. Зависть, грызня, полная неспособность к чему-либо позитивному, просто лень, болтовня вместо дела, завышенное самомнение, дикая консервативность. Журналы возникают как грибы, но и дохнут как мухи – нет денег, покупателей мало, меценатов ещё меньше. Есть организация, закупающая их для раздачи советским морякам, но это такой мизер, что дела не решает. (Кстати, на деньги ЦРУ, т. е. американских налогоплательщиков. «Вот, вот, видите – воскликнул бы какой-нибудь кэгэбэшник, – а они наши враги!» Ваши – возможно.)

Конечно, я чертовски доволен, что я уехал, и считаю, что всем надо это сделать. Хоть здесь в какой-то степени и нелегко сначала, но всё это будет проходить по мере укоренения в здешней жизни. С каждым годом жить здесь становится легче и привычнее. Хотя вспоминаются годы жизни там, особенно последние, с мастерской и налаженной работой. Я думаю, что и там я был счастлив в какой-то мере. Очевидно, это не столько зависит от окружающей обстановки, сколько от сознания, что тебе удаётся делать максимум возможного в настоящих условиях. Но всё-таки там это больше походило на проращивание ногтя через ладонь, а здесь удаётся делать какие-то реальные дела.

Писать об искусстве как-то особенно трудно. Сначала у меня было впечатление, что там мы знали гораздо больше об искусстве, чем здесь, что здесь как бы за деревьями не видишь леса. Художников всякого сорта и искусства здесь столько, что становится не по себе. Начинаешь вспоминать Сезанна, который говорил, что нужно ежегодно устраивать отстрел художников. Если в Москве 2–3 художника работают в этом направлении, 2–3 в этом – то здесь их целые улицы, сотни, тысячи. Сезанн прав, в основном это псевдоискусство. Хорошая мысль промелькнула в статье Герловиных о Джин Браун – не должно быть соревновательности, что такое настоящее искусство? То, что раскупается за бешеные деньги? Чёрта с два. Ведь покупают богатые люди, а это, как правило, идиоты, не имеющие ни собственного вкуса, ни мнения, или же хитрецы, вкладывающие капитал и подлаживающиеся под рынок. Или хорошее искусство то, о чём пишут в журналах? (Знаем, сами писали.) Как правило, в одном и том же номере и статья о художнике и реклама галереи, которая его продаёт, – значит, галерея заплатила за статью. (На «А – Я» косятся – кто торгует этими картинами? Как может журнал писать о картинах, которыми никто не торгует?) Я верю в то, что настоящее искусство распознаётся через десятилетия, а то, что в данный момент звенит и громыхает, отодвигается на второй план (как в 19 в. «салонное искусство». А что, сейчас, что ли, нет этого «салонного»?).

Ещё один аспект искусства, который здесь для меня особенно выявился, – это мода. Мода сильна тем, что против неё не попрёшь. Но она всегда зависит от того, что справа, что слева и что было вчера, т. е. обусловлена контекстом. Помню, на нашу выставку у Лёни С. [Сокова], пришла одна француженка в платье как бы из половой тряпки, подкрашенной зелёным. Она бы имела куда больше успеха в джинсах и свитере, но, приехав потом в Париж, я увидел, что здесь это самый последний крик моды, здесь мода в то время выкинула такое коленце. Поэтому, конечно, прав какой-нибудь юноша в Вышнем Волочке, который до сих пор подшивает молнии к расклешённым брюкам, чтобы покорить сердца местных девочек. В Москве особенно болезненно переживают возможную отсталость и немодность. Помню, как один художник лет 20 назад изумлённо восклицал: «как, ты всё ещё пишешь кисточкой? На Западе никто уже этого не делает, только разбрызгивают краску». Вспомни нетерпимость Герловиных. Всем хочется забежать вперёд и «бежать впереди прогресса». Наверное, искусство есть то, что остаётся после художника, когда мода на данное явление проходит. Впрочем, искусство такая вещь, что лучше не определять, что это такое.

Во всех письмах ты жалуешься, что я мало пишу о себе. А что писать? Особых внешних изменений в моей жизни не произошло. Сижу в своём огромном ателье, смотрю на пруд с утками. Парадоксальным образом с появлением этого ателье я стал меньше работать как скульптор. Конечно, это в первую очередь из‐за того, что не остаётся совсем времени для такой работы. Но есть и ещё один момент – как-то не хочется превращать искусство в средство зарабатывания денег. Большинство из приезжающих и не ставят никаких других целей. И, как правило, добиваются успеха, но я им не завидую. Мне всегда жалко расставаться с собственными работами, а так как значительная часть всё-таки распродана, то мастерская стоит почти пустая. Я предпочёл бы подрабатывать чем-то не связанным с искусством: уроками, покраской комнат. Впрочем, так и делаю. Это даёт мне чувство внутренней свободы. Уже несколько лет отказываюсь от всяких выставок, чтобы не терять на это времени.

В искусстве сейчас что-то переходное. Явная мода, по крайней мере здесь, в Париже, на псевдоакадемический рисунок, на реализм-натурализм (практически всё делается с проекции), ещё год-два продержится, как всякая мода.

Очень меня порадовали ребята в N. Y. Лёня Соков, наконец, счастлив до предела: вся семья с ним, есть возможность работать, сын растёт, жена скоро будет на хорошей работе. Сам весь так и сияет, хоть и устал от всех хлопот. Герловины сняли помещение в центре Сохо. Бывший гараж, переделанный в студию. Высокое помещение с верхним светом, к потолку подвешен агрегат для нагревания воздуха, спят на антресолях. Римма теперь снимается тут же на фоне Дали и Поллока. Громадные холсты, у них находятся на реставрации – этим подрабатывают.

Сашина мастерская, как и в Москве, в подвале, а район напоминает Новопесчаные улицы. Русских в N. Y. гораздо больше, чем в Париже, в метро оглянешься – обязательно кто-нибудь читает «Новое русское слово». Город как будто очень близок и знаком – то ли по трофейным фильмам, просмотренным в детстве, то ли ещё почему. Ни один из виденных мной западных городов не напоминает так Москву, как N. Y., – отчасти своей архитектурной безалаберностью, шириной улиц, домами-коробками и архитектурными излишествами. Проспект Мира или Ленинский проспект – типичные нью-йоркские улицы. А вообще это тема для большого письма, которое я всё собираюсь написать и напишу. Пока что с письмами тришкин кафтан: написал одно, не успел написать другое. Каждый номер журнала – это сотни две или больше писем – туда-сюда, по всем вопросам и деталям. Московские письма по почте не приходят уже года два – как обрезало. Наверное, и мои даже поздравительные тоже перехватываются. А вообще, каждое московское письмо для меня праздник, я их месяцами таскаю с собой в сумке и перечитываю в электричке. Надеюсь тебя увидеть здесь по гостевому вызову. Шансы есть, т. к. у советских сейчас такое гиблое положение, что им терять нечего. А те мордовороты, которые посылались раньше, дело не улучшали, а наоборот. Теперь выгораживаются Окуджавой – раз в неск. месяцев его концерты в Париже.

Игорь

Комар-Меламид – Шелковскому 09.05.82

Дорогой Игорь.

«Человек предполагает, а…» и т. д. Как ты помнишь, мы рассчитывали показать «пост-соцреализм» (звучит как почётный пост у доски соцсоревнования) в мае и, отдыхая от кистей, во время выставки переработать черновики лекции, которую читали в каком-то страшно изысканном обществе (знакомились с конгрессменами и Бжезинским, из чего ты можешь заключить, как давно это было – при Картере аж!).

Но, увы! Статья в «Артфоруме»99
  Jamey Gambrell. Komar & Melamid – From Behind: The Ironical Curtain. Art Forum 20 (апрель, 1982).


[Закрыть] была опубликована неожиданно быстро: посуди сам, обычно даже короткие рецензии на текущие выставки появляются месяца через три, четыре после закрытия. Поэтому мы решили закончить другие, нерепродуцированные полотна, что, естественно, заставляет отложить выставку на начало – середину осени. Когда мы начинали эту «ностальгическую эпопею», казалось, все выльется в типичную для нашего метода работы серию в 5–7 объектов (в этом случае – холстов), а потом спляшем перед камерой с магнитной видеозаписью или будем мериться хуями со зрителями или т. п., как водилось. Но неожиданно тема так затянула, что уже сто сюжетов и эскизов лежат на столе, и надо их сделать видимыми, но не видно одного – конца работе.

Таким образом, мы не можем, как обещали (за что просим по-человечески понять и простить), в мае полностью отдаться статье «Образ Сталина и иконография зла в русском искусстве». Но уговор – дороже денег, совмещая обработку черновиков той лекции (они хранились разрезанными на абзацы, т. к. мы читали по очереди, короткими монологами, что чрезвычайно затрудняет задачу собрать всё в компактную и простую форму) с подготовкой очень важной для нас выставки. Вероятно, закончим русский текст к концу лета. Сколько потребуется времени переводчику – не знаем.

Сходная ситуация со статьёй Джейми. Она очень много пишет о новых веяниях в Нью-Йоркском искусстве и, чисто психологически, нуждается в тематической паузе, чтобы ещё раз, более ретроспективно, писать о нас. Материалы для репродукций зависят от её замысла и структуры статьи. Всё, что ей потребуется, дадим немедленно. (Спасибо за слайды Серова. Упоминаемой тобой публикации не получали.)

Что касается конфликта между некоторыми художниками и кураторами, то мы предпочитаем не лезть в это дело. Скажем одно: для русских выставок, выставка «Самиздата» собрала необыкновенное количество рецензий.

Скандал на страницах «Виллидж Войс» только способствовал рекламе русского нашествия на Нью-Йоркский мир искусства. Мы пытались мирить Герловиных с Тупицыными, но безрезультатно. Эта ситуация касается не менее болезненных вопросов самолюбия, чем в конфликте между Соковым и Косолаповым, когда уже все давно забыли о трёхметровой бельевой защепке Ольденбурга, сделанной им ещё тогда, когда все мы копировали гипсовые головы Венер и Сократов.

Ещё раз надеемся на великодушное твоё прощение и чисто профессиональное понимание ситуации с переносом срока выставки. Также надеемся, что несколько дней и ночей, когда мы с Катей Фитцпатрик подготавливали пресс-конференцию к твоему приезду (результатом чего явилась неплохая страница в «Арт-Ньюс»), зачтутся нам как «смягчающее вину обстоятельство». <…>

Всегда твои, К/М