Текст книги "Переписка художников с журналом «А-Я». 1982-2001. Том 2"

Сидоров – Шелковскому 28.03.82

Дорогой И.! Я только что вернулся в Москву из двухнедельной поездки и сразу же за письменный стол: на все письма у меня всего один час. Прежде всего о 24 и 25. Я пока даже не знаю, получил ли ты их, но уверен, что скоро получишь. Очень важен материал «Письма Клюева к Бунину». Это копия с чудом сохранившихся гранок. Пусть этот материал полежит до 1983 года. <…>

Интенсивно работаю над недостающими материалами к № 4. Но многое упёрлось в неудачное стечение обстоятельств. Изобразительные материалы к статье о Лебедеве будут в самое ближайшее время, потерпи ещё чуть-чуть. О материале к № 5 не беспокойся, всё будет точно в срок, т. е. раньше июля месяца (много уже готово, большая часть в работе).

Напиши, пожалуйста, как ты отнесёшься к обзорной статье по Ленинграду. Дело в том, что там ничего интересного нет (кроме Дышленко, Гаврильчика – [примитивизм], Журкова [недавно начавший работать художник], и, может быть, ещё одного-двух художников). Всё остальное очень низкого уровня, и посвящать другим художникам отдельные статьи не имело бы смысла. С другой стороны – обзорная статья по 20–25 наиболее известным художникам Ленинграда помогла бы воссоздать объективную ситуацию, без попытки симулировать то, чего там нет. Беда в том, что такая статья потребует не менее 30–40 иллюстраций, включая одну-две цветные полосы, а материал-то в общем не очень интересный сам по себе. Именно поэтому я и нуждаюсь в твоём мнении. Также статьи можно было бы сделать по другим городам (Одесса, Киев, Харьков, Львов, Рига, Тбилиси, Ереван, Свердловск, Новосибирск и, может быть, Вильнюс).

Ещё раз хочу уточнить у тебя о слайдах Пивоварова. В начале этого года ты должен был получить от Ильи [Кабакова] большую посылку, где должны были быть слайды его работ, Пивоварова, рукопись, статьи Булатова и, кажется, ещё что-то. Ты написал, что «слайдов Пивоварова не получил», но, может быть, они пришли к тебе уже после этого письма – напиши! Очень странно, что у тебя нет материалов о хеппенинге Толи Жигалова, который посылал он сам (дважды) и я (дважды), 7 и 12, они были бы очень кстати в рубрику «Галерея». Попытаюсь достать их ещё раз. Очень странно, что у тебя нет слайдов Юликова, так как я отправил их с Олей [Махровой], 14. А она всё остальное (и более ценное) пересылала очень аккуратно. Эту потерю восстановить очень трудно, т. к. слайды были очень дорогие (13 × 18) и брал я их во второй раз. В первый раз они пропали у меня на обыске (это была практически единственная «не фиктивная» моя потеря).

Нужно внести небольшие исправления в статью О. Васильева «Осенний портрет», страница 1, 12 строка сверху: в слове «как-то» убрать дефис (следует читать: «не в глубину времени, как то полагается…»), и в статью Пивоварова, § 10: 3 строка сверху, вместо слова «достаточно того», следует читать: «важно, что картина сделана»…

Напиши мне обязательно, какое оптимальное количество экземпляров машинописи тебе необходимо иметь для работы, чтобы избавить тебя от необходимости распечатывать на машинке каждую полученную статью (я думаю, что 3 экземпляра было бы достаточно: один для переводчика, один для набора и один должен храниться у тебя – напиши!) <…>

Худяков – Шелковскому 30.03.82

Дорогой Шелковский!

Посылаю обещанный материал для книжки. Что можно сказать в сопровождение: что почти все стихи не имеют названия, поэтому, по первой строчке (для оглавления). Насчёт 1-го: можно озаглавить «Пра-словом горби Мировой», и в скобках: (Боре с Мариной), чтобы было ясно, какое стихотворение явило прототип названия книжки. Если стихов количество будет сокращаться, то, по-видимому, за счёт следующих: на стр. 12: Век модернятины (хорошо бы оставить хокку «столбиком», и для порядка хокку обычное, «Брюнетка в жёлтом» т. е.). А также можно пожертвовать страницей 13 и отделом переводов. Если переводы все – остаются, то в 1-ю очередь можно убрать: «Божественный титул». «Столбики», видимо, придётся давать факсимильно? (Так легче?) Ибо будут многочисленные ошибки, если набирать (опыт с Кузьминским и Шемякиным показал). Если будет возможность, хорошо бы гранки просмотреть (мне). Если будут вопросы по части компоновки материала (или вообще), напиши, я быстро отвечу. Да, думаешь ли ты включить какие-нибудь визуальные материалы (ну, например, фото чёрно-белые мной посланные, пиджаков, т. е. или другой графики?) Или достаточно картинки на обложке (чтобы не отбирать страницы от текстового материала!?).

Вот, кажется, и всё. Сейчас заканчиваю возню с фотографом по части слайдов с работ всех своих заново. И вышлю тебе набор их слайдов для твоей слайдотеки. Желаю всех благ!

Генрих Худяков. <…>

Гройс – Шелковскому 01.04.82

Дорогой Игорь!

Посылаю Вам некоторые материалы, которые пришли ко мне из Москвы и предназначены для Вас. Дошла ли до Вас моя статья о Москве и совр. сов. художниках? Сейчас вместе с «предпоследней акцией Мухоморов» посылаю Вам мой краткий комментарий к ней. Мне кажется, стоило бы напечатать одну статью целиком. Напишите, как у Вас вообще дела? Возможно, я смогу что-то сообщить в Москву.

Хочу выбраться в Париж, но возможности для этого пока нет. Как Вам понравилась реакция редакции «P. M.» [ «Русской мысли»] на моё интервью? Может быть, Вам вступить в обещанную дискуссию и сказать, что неофициальная культура всё-таки есть и это не то же самое, что, скажем, Союз художников, хотя бы и освободившийся «не сегодня и не вчера» (видно позавчера) от материалистического соблазна – интересно, что это такое?

Очень был бы рад, если бы Вы смогли приехать в Мюнхен. Мне кажется, что здесь можно было бы устроить выставку, сделать каталог, рекламу и т. д. Вообще как-то распространиться на Германию, потому что интерес здесь к России у широкой публики большой. И пока я здесь, можно что-то сделать вместе. И Игорь Захаров [Захаров-Росс] поможет. Так что ждём.

Борис

Сидоров – Шелковскому 10.04.82

Дорогой Игорь! Получил твои письма от 20.03.82 и 28.03.82, шесть экземпляров Л. Бехтеревой, обложку «Типажей». Письмо от 22.02.82 получил давно. Как всегда, сначала отвечу на вопросы по двум последним письмам. Прежде всего, о слайдах Лебедева. Как это часто бывает, срывы в налаженной работе случаются в самые неподходящие моменты. До сих пор у меня не было задержек по вине фотографа, однако именно сейчас случилось так <…>

Практика показывает, что посылать слайды и негативы вместе с подписями к ним и фамилиями авторов – неосторожно и приводит иногда к пропаже этих материалов. Лучше всего слайды и сопроводительные описания отправлять раздельными каналами. А чтобы в будущем не было путаницы, предлагаю начать нумерацию слайдов и негативов с номера 1001. Т. е. в следующей посылке ты получишь слайды и негативы с 1001 и далее. А в письме, посланном либо в другое время, либо с другим отправителем, будет список отправлений с соответствующей нумерацией, а если это будет необходимым, то и с биографической справкой и другими примечаниями. <…>

У меня «Типажей» 50–60 гг. почти нет. Выбрать же у Ел. Изм. будет очень трудно, так как работать с ней невыносимо тяжело (можешь себе представить, сколько у неё советчиков и это при её страхах и конформизме?). Не знаю, попробую.

На мой взгляд, илл. в «Вариантах отражений» подобраны неплохо, но неудачен цвет, особенно пострадал Булатов, так как это работа глубокого чёрного цвета, кот. имеет смысловую нагрузку. Для таких целей, пожалуй, лучше «глубокую сепию» или «умбру» – там меньше яда. <…>

Напиши обязательно, какого ты мнения о ст. Барабанова. Во-первых, если намерение печатать эту статью серьёзно, то я снова (уже в 3 раз!) попрошу у Юликова слайды и негативы. Во-вторых, поскольку у меня с Женей [Барабановым] хорошие отношения, можно было бы вновь привлечь его к работе. Но это возможно только в том случае, если первая статья будет напечатана. Если же сейчас обратиться к нему с подобным предложением, то ответ будет примерно таким: «Что толку писать для вас, тратить время, если вы всё равно этого не напечатаете». К тому же надо помнить, что у него при смерти отец, и он вообще всегда очень занят. Я успел забыть содержание и концепцию его статьи о Саше [Юликове], помню только, что она мне сразу понравилась (и это несмотря на то что писать-то, в общем, было не о чем). И почти не потребовалось редактировать её. Что приходится беспощадно делать с Гройсом и Пацюковым. (Ведь и того и другого ты получаешь уже в несколько упрощённом и читабельном виде, а ты не видел оригиналов до редактирования – вот где нужен переводчик на русский язык!)

Шифферса я, слава богу, никогда тебе не предлагал в качестве автора для «А – Я». Хотя по этому поводу и возник весь пресловутый конфликт со Штейнбергом, для которого Шифферс – нечто вроде божества.

Статья о примитивах будет обязательно, но никак не раньше лета (а то и осени).

Леонид Ламм некогда принадлежал к кругу Соболева, Жутовского, Неизвестного, в кот. в те же годы входили Кабаков, Соостер, Янкилевский. Позже к ним присоединился Пивоваров. Несколько лет Ламм провёл в лагере.

Книга «Варианты отражений» понравилась и вполне заслуживает публикации. Ещё никому не успел дать – интересно будет узнать реакцию. Кто может быть автором – сказать очень трудно. М. б. кто-то из профессиональных искусствоведов, пожелавших остаться неизвестным (Генисарецкий или, скорее Глазычев?). Розыски проводить считаю неэтичным. Если автор захочет – объявится сам. Скорее всего, это москвич, 45–50 лет, профессиональный искусствовед, лучше знающий художников 60‐х годов (Немухин, Штейнберг, Вейсберг), хуже – художников круга Булатова, Чуйкова и почти не знающий художников последней генерации (от Герловиных, о кот. он только упоминает, явно из «А – Я», до Абрамова, Макаревича, Дышленко, кот. он даже не упоминает). <…>

Теперь о работе Игоря М. [Макаревича]. Я долго беседовал с ним, и вот результаты наших переговоров – так как он уже получил от Ж. [Жака Мелконяна] «оплату» за «Кр. Св. Игнатия», то ему трудно принять решение, нарушающее договор с Ж. Он предлагает повторить эту работу и прислать её в разобранном виде и неокрашенную (с оказией или через меня), имея в виду, что ты легко её соберёшь и покрасишь по образцу оригинала. Так как эта работа сделана с теми же элементами, что и работа «25 воспоминаний о друге», кот. была опубликована в № 1. Возможно, я не точно передаю название. Он мог бы повторить эту работу. Мне кажется, это было бы неплохим выходом из ситуации.

О других работах, кот. можно было бы оплачивать №№ и «книжечки», – см. спец. письмо № 70, кот. я пишу параллельно этому, но оно отнимет у меня около месяца.

Фотографии Вейсберга у меня нет. Но до ближайшей оказии постараюсь добыть. Честно говоря, я выпустил это из виду.

То же самое с фотографиями Ивана [Чуйкова] и его ателье (здесь дело в том, что есть фото старой мастерской, а новой, очень красивой, в самом лучшем смысле слова, – ещё нет). Ване трудно теперь решиться дать старые фотографии, хотя всё это ерунда и никакого значения не имеет. Если успею сделать новые – вышлю их, нет – вышлю старые.

Каталог Нью-Йорка («Russian New Wave»55
  Каталог к выставке «Russian New Wave». Contemporary Russian Art Center of America, Soho International Art Center, Нью-Йорк (4 декабря – 28 февраля 1982 года).


[Закрыть] – удачное название), Artforum и три номера «А – Я» получил давно. Спасибо. <…>

Я никогда не предполагал отдельного Ленинградского номера, а только большую обзорную статью по Ленинграду. <…>

И наконец, последнее. О «Cловаре неофициальных художников». Cтранно, я вроде бы тебе об этом не писал, а Д., мне кажется, поняла не очень хорошо, всю затею в целом считаю пока преждевременной, но готов поделиться (пока лишь в порядке дискуссии) своей концепцией. Работу над этим словарём я начал ещё год назад. Но, кроме словника (кот. закончил), продвинулся очень мало, так как ещё не отработалась главная концепция: что определить в качестве «неофициального ис-ва». Где есть границы и где границы словника? Дело в том, что это непростой вопрос, если принять во внимание, что только в Одессе более полусотни «неофициальных» художников. А как быть с художниками, давно умершими? <…>

Даже вопрос о художниках эмиграции очень сложен и требует правильной концептуальной постановки, а именно, поразмышляй над вот таким рядом имён и определи, кто из этих художников должен войти в «Словарь» (под словом «художник» я, конечно же, имею в виду и всех остальных, кто не является художником ни в прямом, ни в косвенном смысле, напр. Нахамкин, Глезер, Кира Сапгир и т. п.). <…>

Кроме того, напрашивается вопрос о коллекционерах. А здесь тоже нет чётких границ. Так как, если Лёня Талочкин и Костаки не вызывают недоуменных вопросов, то какой-нибудь Кассио Хорта из Рио-де-Жанейро или Вера Джигирь из Москвы – кандидатуры для словаря весьма условные. Ещё труднее с арт-критиками и искусствоведами. <…>

Я сейчас искусственно затрудняю этот список, но ведь эту работу предстоит проделать. В том словнике, кот. я составил, – примерно 2,5 тыс. имен. С другой стороны, художников, коллекционеров, арт-критиков и искусствоведов, связанных с «кругом А – Я», всего имен 200–300. <…> Одним словом, работа по Словарю ещё предстоит гигантская (напр., важно сейчас решить вопрос об илл. материале или о перечне выставок – давать или не давать). Будет время, изложи свою концепцию. На этом закончу! <…>

Шелковский – Паперному 04.82

Дорогой Владимир!

Вашу книгу прочитал с большим интересом. Действительно, многие прежние замечания отпали. Те, что возникли по ходу чтения, носят частный характер и дело не в них. Есть некоторые соображения более общего плана.

Если «культура 2» Вами обрисована ярко и выпукло, что, собственно и должно быть, т. к. ей посвящена книга, то представление о том, что Вы называете «культурой 1», остаётся расплывчатым и неопределённым. Больше того, по некоторым намёкам и ироническим замечаниям можно понять авторское отношение, что это как бы два сапога пара. А с этим трудно согласиться.

Для меня, ещё частично заставшего сталинскую эпоху («те времена былинные» – по Высоцкому), всё то, что происходило тогда (и теперь тоже), – это дикость. То есть именно то, что противоположно понятию культура.

Все проявления этой эпохи – от обожествления одного человека и уничтожения миллионов, от провозглашения одной идеи и запрета на все другие (сокрытие знаний, уничтожение книг) до её триумфальных достижений в виде шедевров соцреализма и эпохальных сооружений (на манер станции метро «Комсомольская – кольцевая», которой больше под стать вынос на блюдах жареных лебедей, чем толпа людей, спешащих на работу) – всё это проявления дикости, варварства, злого невежества. Иначе это не назовёшь.

И, на мой взгляд, назвать вещи своими именами нисколько не мешает и не умаляет научности подхода к теме. С наступлением в человеческом организме определённых изменений (например, при температуре выше 37°) учёный говорит – это болезнь. Он не называет это состояние – здоровье 2. (Как у Булгакова – «осетрина второй свежести».)

С прочтением всей книги ещё больше не понимаю Вашего предисловия к ней. Вы как бы рассуждаете, что было вначале – яйцо или курица, сталинизм породил соцреализм или соцреализм сталинизм. Откуда это недоумение по отношению к причинам? Для провокации читателя? В Вашей книге Вы с тщательностью детектива (подобно Авторханову в «Технологии власти») прослеживаете, как государство, партия, Сталин прибирают культуру к рукам, чего же тут удивляться?

Объяснения поражают своей аморфностью и беспомощностью: циклические изменения. Все вдруг сами так захотели. Можно вообразить, что Троцкий вдруг захотел быть высланным за пределы страны, кулак возжаждал вдруг самоуничтожиться как класс, (чтобы через 50 лет мстить неурожаем), а художники устремились в одну конюшню, полные желания творить в стиле социалистического реализма. (Продолжая аналогию на наши времена: мы с Вами, наше поколение, просто жаждали постоянного закручивания гаек, дефицита товаров, пропаганды лжи и внешней экспансии.)

Некоторая моя обида за «культуру 1», возможно, объясняется тем, что мы подразумеваем разные вещи под этим обозначением. Для меня это не только всё то, что происходило в 20‐е гг. Я люблю тот дух свободы, который зародился в Европейской культуре в начале века и, может (условно), ярче всего выразился в 20‐е гг. И Россия 10–20‐х гг. внесла сюда свою лепту. В Европе этот дух не умирал с тех пор (хотя в 30‐е гг., по замечанию Б. Гройса, фашистский стиль прошёлся по всем странам от Болгарии до США). В России этот дух свободы был умерщвлён насильственно при Сталине (так же как в Германии в эпоху Гитлера). Ну а что происходит теперь, мы уже знаем не из книг.

Может быть, и можно что-то в истории объяснить цикличностью событий, но далеко не всё и не всегда. (По этой теории Германия должна была бы начать третью мировую войну, но этого не случилось.) А главное, эта теория роковой предопределённости единственно, что оставляет нам, – это развести руками: виноватых нет, все лишь выполняли приказы её величества истории, которая развивается по своим, ни от кого не зависящим, циклам. Стоит ли тогда изучать историю, если ход событий предопределён и от нас не зависит?

Моя точка зрения – в обратном: каждый несёт ответственность за всё. Происходящее в мире зависит от каждого из участвующих (активно или пассивно). При такой точке зрения изучение истории, особенно недавно прошедшей, становится существенно необходимым.

Поэтому в целом я очень рад, что такая книга, со множеством важнейших деталей и фактов из недавнего, но ещё не исследованного прошлого, написана.

Шелковский – Паперному 15.04.82

Дорогой Владимир!

Послал Вам короткое письмо со всякими пожеланиями относительно текста, но переписка может растянуться надолго, а времени мало, надо торопиться.

Итак, я думаю на сегодняшний день, что в № 4 «А – Я» может пойти 2 глава «Движение – неподвижность» с небольшими сокращениями за счёт углубления в историю дореволюционного времени. Две необходимейшие вещи: первое – иллюстрации, которых желательно как можно больше (об этом уже писал), и второе – английский перевод, который лучше бы сделать под Вашим наблюдением и в возможно кратчайший срок. Перевод может быть частично оплачен – об этом надо по телефону договориться с Сашей Косолаповым <…> Но если б кто-то смог сделать его бесплатно, то было бы ещё лучше, т. к. журнал нищенствует. Но, повторяю, главное – время, при наших расстояниях всё растягивается на месяцы. Чем больше перечитываю Ваш текст, тем больше он мне нравится. Прочёл ещё раз более внимательно тот отрывок, напечатанный в «37». Читал с неослабевающим интересом, как детективный роман, хотя Ваша основная предпосылка мне кажется абсурдной.

Вот мои замечания. В отличие от Вас, я совершенно согласен с теми западными искусствоведами, которые утверждают, что ход развития искусства 20‐х гг. был изменён политической силой (и что «за принципами соцреализма лежат вкусы самого Сталина»). На мой взгляд, это самоочевидно. И для нас, то есть людей не посторонних, в доказательствах не нуждается. Дальше можно объяснить, почему сами события, от которых зависела эстетика и культура, развернулись так, а не иначе, но это уже проблемы не эстетические, хотя и не менее увлекательные. Смену эстетических взглядов и стилей на публике 20–30‐х гг. никак нельзя назвать естественной. Идеи 20 гг. не исчерпали себя, чтобы умереть естественной смертью, как не умер естественной смертью театр Мейерхольда, да и он сам. (Клод Моне дожил до 26 г., пережив не только импрессионизм, но и постимпрессионизм, кубизм, фовизм, начало дада и пр., пережив несколько естественно сменивших друг друга течений. Можно ли так сказать о Малевиче?)

Политическое и административное влияние явно имело место, причём в самой грубой и жуткой форме, вплоть до уничтожения произведений. Был смыт фильм Эйзенштейна «Бежин луг», были сбиты фрески Фаворского, рассыпались набранные книги, запрещались спектакли. Для поворота событий достаточно было и морального убийства художника: облаивание в газетах, лишение профессионального заработка, добавление к имени суффикса «щина» – не надо забывать, что дело происходит в тоталитарном государстве, набравшем силу к 30 гг., в государстве, против которого у художника не было ни малейшего шанса, никакого средства защиты. Но деятели искусства убивались и физически. (Единственная аналогия этому – Германия конца 30 гг., гитлеровские директивы по всем немецким музеям об уничтожении произведений так называемого «дегенеративного искусства» и с запретом художникам работать.)

Вы условно называете культуру 20‐х гг. «культурой 1» и культуру 30–50‐х гг. «культурой 2». Если Вам так удобно – почему нет? Подход учёного, т. е. предельно объективный, Вы не морализируете, Вы изучаете. Например, для Германии это выглядело бы так: была в 20 гг. некая «культура 1», потом в 30 гг. «в результате глубокого циклического процесса» пришел фашизм – «культура 2». Постепенно «культура 2» стала теснить «культуру 1» и в соседних странах. «Культура 2» характеризуется… и т. д.

Затем с «культурой 1» Вы связываете такие, на мой взгляд, второстепенные признаки: растекание, децентрализация, периферийность. С «культурой 2», напротив, – перемещение ценностей в центр, застывание. Вы нигде не оговариваете, что эти условные обозначения касаются только России, в то время как, например, во Франции этого же времени не было ни растекания, ни централизации, хотя балансирование разного типа культур и было, оно есть и сейчас (Помпиду организовывает музей современного искусства, Жискар д’ Эстен – музей 19 века [музей д’Орсе (фр. Musée d’Orsay)].

У «культуры 1» (20 гг.) и «культуры 2» (30–50 гг.) есть более существенные признаки. Первая характеризуется экспериментом, новаторством, авангардностью; вторая – шаблоном, консервативностью, серостью. Разумеется, если проследить историю, то те и другие периоды время от времени чередовались – но что из этого? (Далёкое прошлое вообще лучше не трогать без особой нужды, историей можно доказать всё, что угодно.)

Я думаю, что и то и другое существует в природе человека. Все мы выброшены, находимся в настоящем, т. е. в чём-то неопределённом между прошлым и будущим. Одних больше тянет в прошлое с его определённостью, обоснованностью, традицией, авторитетом предков. Других – в будущее, с его неизвестностью, зато полной свободой, с необходимостью заполнения вакуума, преодоления и покорения пространств и природных сил. Кроме того, ведь не надо забывать, что «будущее всегда светло и прекрасно». Очевидно, и те и другие устремления свойственны каждому человеку и в зависимости от обстоятельств или воленаправленности проявляются то одни то другие. (Иногда, возможно, это связано с возрастом: молодой Бурлюк сбрасывал Пушкина с «парохода современности», он же на склоне лет переводил на английский язык «Кавказского пленника».)

В пределах каждой культуры (вообще) эти тенденции или то, что Вы называете «культурой 1» и «культурой 2», находятся во взаимодействии и противоборстве, обогащают жизнь. Остаётся только ответить на вопрос, почему иногда побеждает то одна, то другая сторона и почему иногда эта победа бывает тотальной?

Если Вы удалитесь на некоторое расстояние и окинете взглядом европейский материк к концу 30 гг. нашего века, то Вы явно заметите некоторое сходство между такими странами, как Германия, Италия и СССР: и в части политических структур, жизни масс, воодушевления, энтузиазма, и в области эстетических теорий, литературной, художественной и, в частности, архитектурной практики.

Ваш довод о том, что Германия была «отрицательным образцом» и отсюда «высокая степень зависимости», очень смел, но критики не выдерживает. Во-первых, почему тогда не копировались другие отрицательные образцы? Во-вторых, была ли Германия «отрицательным образцом»? Когда, в какие годы? (Ещё до заключения пакта Молотов – Риббентроп, где-то в середине 30‐х гг. Сталин дал интервью двум западным корреспондентам. Среди вопросов был такой: «Вот официально Вы выступаете против Америки как оплота капиталистической системы, в то же время, поездив по стране, мы заметили скорее симпатии к американцам, к американским методам работы». «Нет – ответил Сталин, – это не так. Если уж говорить о симпатиях, то у нас в народе больше симпатизируют немцам». Ему надо было наладить контакты с Гитлером, его как-то уластить, но он явно не рассчитывал на следующий естественно рождающийся вопрос. Корреспонденты: «Почему?» «Ну, хотя бы потому, что Маркс и Энгельс были немцы».) Германия была в то время важным торговым партнером, сотрудником в военной области (обмен военнослужащими на обучении), а какой-то период и союзником.

Среди отличительных признаков «культуры 1» и «культуры 2» явно бросается в глаза следующий. «Культура 1» космополитична, она живёт будущим, когда не будет границ между нациями. Эта культура открыта всему новому, независимо, откуда это новое приходит: идеи парижской школы живописи дают буйную поросль на русской почве; западные мастера культуры приезжают в страну для работы: Айседора Дункан открывает балетную школу в Москве, Мэри Пикфорд снимается в Москве в одном фильме с Игорем Ильинским, Мейерхольд приглашает Пикассо для оформления «Гамлета», свой самый большой проект того времени Ле Корбюзье реализует в Москве. Новые книги тут же переводятся и издаются, идеи легко пересекают границы, на лету схватываются и усваиваются. Планета дышит одним дыханием, всё устремлено к будущему, где не будет «ни Россий, ни Латвий» (действительно не стало, только в другом смысле).

(Очень давно мне случайно попался на глаза клочок газеты начала или середины 20‐х гг., в заметке сообщалось, что создан буквенный алфавит для азербайджанской республики и выпущены первые учебники. Дальше говорилось, что «алфавит составлен на основе латинского, т. к. в будущем мировым языком будет английский язык». Сейчас азербайджанцы пишут свои азербайджанские слова русскими буквами. Интересно было бы установить, когда произошёл этот переход, в каком году. Штрих маленький, но уж очень характерный.) «Культура 2», напротив, замыкается в национальных или государственных границах и своим основным пафосом делает обращение к прошлому. Вспоминаются славные предки, ставятся памятники им («Юрий Долгорукий»), вспоминаются и ставятся в центр культурной жизни классика, фольклор (вместо «Теа-джаза» Утесова звучит хор Пятницкого и Свешникова66
  Государственный академический русский народный хор имени М. Е. Пятницкого и Государственный академический русский хор имени А. В. Свешникова – российские музыкальные коллективы, исполняющие народную музыку.


[Закрыть]). Интернациональные элементы изгоняются или уничтожаются (Германия, СССР). Страна строго изолируется от внешнего влияния. Железный занавес, существовавший с начала 30‐х до 50‐х гг. (а в какой-то степени и сейчас), был призван, прежде всего, преградить проникновение идей и влияний. Слово «космополит» становится синонимом слова «изменник родины». Почти любой контакт с иностранцем становится уголовно наказуемым. (Эстетика соцреализма, вызревшая к началу 50‐х гг., эстетика высотных домов, метро и написанных бригадным методом полотен – уникальное явление в искусстве последнего столетия. Так же как и в своё время русская икона или японская гравюра, этот стиль складывался в полной культурной изоляции, на этот раз изоляции искусственной. Если б этот эксперимент длился ещё лет 50?)

Ну а теперь о самом существенном во всей этой ситуации. «Культура 1» – культура свободного индивида (государство для человека), «культура 2» – культура государства-тирана (человек для государства). Какие бы декларации ни делали представители «культуры 1» (Маяковский, Мейерхольд, Малевич и многие другие), вся эта культура проникнута духом свободы, индивидуализма, дерзаний творчества, самоутверждение личности, капризности и прихотливости, которые всегда входят в живую ткань искусства. «Культура 2» нашпигована мертвечиной догм, создаётся она не столько индивидуально, сколько коллективно, колоссальное развитие получает художественная самодеятельность, которой в будущем предполагается заменить профессиональные театры и оперы.

Шедевры бюрократически планируются и вознаграждаются потом государственными премиями (архитектурные и мемориальные комплексы).

Перебрав многие российские десятилетия, мы обнаружим, что среди тех беспросветных, когда государство свинцовой тяжестью давило на индивида, было два более светлых, условно их можно датировать с 1910 по 1930 гг. Именно в эту эпоху зародилось и развивалось то, что теперь называют русским авангардом. Начало этого периода обусловлено произошедшими в России демократическими преобразованиями, ослабившими государственную узду. Период примерно десятилетний после 17 года можно объяснить тем, что молодое советское государство было настолько слабым, что ему было не до искусства (к тому же преданно именовавшего себя революционным). Как только государство окрепло – лапа была наложена.