Текст книги "Нежное соблазнение по-провански"

На следующий день в одиннадцать часов утра меня разбудила юная Бабетта, крестница госпожи Мелло, которая пришла сказать, что хозяйка ожидает меня на завтрак с шоколадом, и что я обязан явиться к ней без всяких отговорок, в каком бы состоянии не пребывал. Так как у меня появился повод и возможность поговорить о Бабетте, пока она была в моей комнате, я быстренько набросаю вам её портрет. Ей было едва восемнадцать лет, а выглядела она и того моложе, её лицо и фигура, высокая и воздушная, могли бы послужить моделью для Франческо Альбани, вернее, для его самой юной из его Граций: твёрдая и маленькая грудь девушки уже начинала округляться, как роза, вокруг двух ярко-алых сосков, свежих и аппетитных, как две клубнички, покрасневшие под яркими лучами солнца, а её лицо сияло печатью невинности, хотя в глазах, вернее в их уголках, уже проскальзывали искорки желания познать ещё неведомое ей наслаждение, и наивная радость жизни выскальзывала сквозь её слегка приоткрытые коралловые губки, собирая на её щёчках две прелестные ямочки.

До сих пор я не обращал внимания на Бабетту и не замечал этих очаровательных деталей в ней, но в этот день, даже несмотря на усталость после бурной ночи, демон сладострастия, ещё не покинувший меня, не позволил мне пройти мимо прекрасной девушки, не обратив внимание на её привлекательность.

– 

Неужели это вы, прелестная Бабетта, собственной персоной, и в такую рань– спросил я девушку, откидывая моё одеяло, чтобы подняться с кровати и отправиться к хозяйке дома,– Так это значит вы готовите этот превосходный шоколад?

– 

Да, месье, это-я.

– 

Как бы мне хотелось оказаться на месте этого шоколадного порошка, как бы я пенился в ваших умелых ручках.

– 

Аббат в пене… это было бы забавно.

– 

И очень естественно.

– 

Вы насмехаетесь надо мной? Каким образом это возможно?

– 

Сейчас ты увидишь, – воскликнул я, привлекая девушку на мою постель и направляя её руку к моему скипетру, – предположи, что это–ручка венчика для сбивания шоколада.

– 

Ах! Так вот как это делается… ну нет, я хочу уйти,– воскликнула Бабетта, притворяясь, что хочет выйти, но я заметил, между тем, что она задержала свой взгляд между моих ног, чтобы получше рассмотреть этот новый для неё предмет.

– 

Не оставляй меня в таком положении,– вскричал я и схватил Бабетту с такой силой, что она потеряла равновесие и упала рядом со мной на мою постель, и… что бы хоть как-то подняться с моего ложа, она невольно схватила меня за эту самую торчащую ручку моего венчика.

Воспользовавшись этим невольно представившимся мне шансом, я подхватил Бабетту за талию и прижал к себе.

– 

Ах! Мой Бог, какая твёрдая эта штуковина! – произнесла девушка, учась его рассматривать и трогать с заметной любезностью, без всякой боязни, но с пробуждающимся трепетом сладострастия.– И для чего она может послужить?

– 

Для того, чтобы сделать тебя и меня счастливыми.

– 

Это мне кажется мне странным… но объясните, и каким это образом?

– 

Если поместить его в отверстие, которое есть у моей очаровательной шоколадницы.

– 

Шоколадница сейчас у мадам, в углу, возле зажжённого камина, и раз вы так желаете, я вам сейчас её поищу.

– 

Не утруждай себя так, ведь у тебя с собой всегда есть такая же… именно та, что мне нужна сейчас… да и тебе она пригодится.

И я заставил Бабетту почувствовать прикосновение моего пальца, ласкавшего её подрагивающую плоть в том самом месте, которое мне было так нужно в этот напряжённый момент.

– 

Как приятно вы сейчас делаете мне вашей рукой!

– 

Как? Что? Понимаешь ли ты, что эти наши места… они сделаны один для другого, и именно от их союза рождается самое большое из всех возможных удовольствий в мире.

– 

Ах! Наверное, вы правы… Как нежен ваш палец … со мной происходит что-то непонятное… ах! Как это странно! И вы хотите сказать, что то, что я держу сейчас в своей руке, может дать мне больше, чем ваш пальчик?

– 

Я тебе отвечаю, что это будет для тебя совершенно другое ощущение… и в миллион раз приятней.

– 

Мне что, нужно для этого его поцеловать, чтобы он до этого снизошёл?– воскликнула бедная инженю, и сразу же, не дожидаясь моего ответа, принялась покрывать мой скипетр поцелуями, в то время, как мой палец, продолжающий свой предварительный поход в основание её пещерки, довёл Бабетту до последней стадии сладострастия.

– 

Ах! Ах! Какое упоение,– Воскликнула она, закатывая глаза и волнообразно сокращая свои бедра.– Я больше не могу этого выдержать… я умираю… Ах! Ах!… Я вся мокрая… я теку, как родник возле моей родной деревушки.

Я же, в это время, с наслаждением созерцал воздействие сладострастного наслаждения на её невинное и неискушённое лицо, собираясь попробовать немедленно доставить ей более солидные наслаждения, когда шум, послышавшийся в коридоре, заставил меня отступить от осуществления этого намерения и отложить на другое время новый урок сладострастия для этой прелестной школьницы.

– 

Увидимся вечером,– сказал я Бабетте,– когда все в доме заснут, я продолжу курс твоего обучения. Надеюсь, что ты этого хочешь?

– 

Хочу ли я? Да я вас об этом просто умоляю.

– 

Не говори никому о том, что мы с тобой сейчас делали, и оставь вечером дверь в свою комнату незапертой.

– 

Я вас не подведу… и не забуду, обещаю.

Как только она вышла, в мою комнату вошёл месье Мелло.

– 

Как, ты ещё в кровати, лентяй! Вот что это такое… посылать за вами столь юных вестниц… месье больше думает о посланнице, чем о послании, которое она принесла.

– 

Я спал глубоким сном, и Бабетта с трудом меня пробудила.

– 

Она вас, однако, ухватила за чувствительное место.

– 

О чём вы говорите?

– 

О том, что вы, однако, неблагодарный юноша.

– 

Что! О чём вы могли подумать?

– 

Я всё видел, плутишка, но ушёл, стараясь не быть занудой и не портить ваш праздник, после чего специально произвёл достаточно шума, чтобы вы не были неприятно удивлены моим неожиданным появлением. Малышка Бабетта прелестна, и я страстно влюблён в неё со времени моего возвращения из Италии… и знайте, что я вам не позволю спокойно затолкать ваше острие, ваш наконечник в её лоно… единственно… при условии, что когда она с вашей помощью станет женщиной, вы присоедините её к нашим развлечениям.

– 

Тогда, – ответил я, – дайте мне одну неделю, чтобы я смог проделать с ней этот трюк и привести её к вам и вашей жене, и обещаю, что она будет чрезвычайно любезна и отзывчива на ваши ласки и нежна в вашем обществе.

– 

Неделя…? Ах! Господин аббат, для обучения, которым вы намереваетесь заняться с этой девушкой, такой срок слишком долог, так что извольте сделать так, чтобы после завершения будущей ночи, то, что нравится всем нам, стало общим между нами.

Мне пришлось согласиться. Во время этого разговора я спустился с кровати, одел брюки и халат, и мы вместе с месье Мелло пошли в салон, где нашли его супругу и приготовленный для нас руками Бабетты шоколад, которая, не знаю почему, бурно краснела, наполняя мою чашку. Месье Мелло, глядя на девушку, отослал её под каким-то надуманным предлогом на четверть часа, и пользуясь её отсутствием, рассказал своей жене, что он слышал относительно договорённостей между мной и её крестницей.

– 

Какой распутник, – воскликнула она,– Не успело всё начаться, и уже измена! Но я не буду столь любезна, как мой муж… и или я разрушу ваши проекты, или мои глаза будут наслаждаться вашими успехами.

– 

Как вы себе представляете, чтобы в первый раз во время соития с мужчиной юная дева согласилась на это?

– 

Позвольте мне самой разрешить этот вопрос,– ответила она,– моя крестница вполне невинна, полностью доверяет мне, и если подвиги этой ночью не вывели из строя нашего аббата…

– 

Вывели меня из строя…?– возмутился я со смехом, прерывая мою госпожу, и приподняв рубашку, продемонстрировал ей моего героя во всей его славе.

– 

Ах! Клянусь богом… наш аббат настоящий герой. Итак, я только что услышала, что девственности Бабетты осталось прожить не более одного часа… и, как я понимаю, мы будем присутствовали на её похоронах… по крайней мере, за мной дело не станет.

– 

Что ты имеешь ввиду?

– 

Не смущайтесь, позвольте мне самой всё организовать, и я отвечаю перед вами за успех.

Несколькими мгновениями спустя вернулась Бабетта.

– 

Присядьте, Бабетта,– приказала ей госпожа Мелло.

      Невинное дитя колебалось, ведь ранее она никогда не удостаивалась чести сидеть в присутствии своих хозяев.

– 

Повинуйтесь, мне нужно сообщить вам некоторые серьёзные вещи– приказала Бабетте госпожа Мелло серьёзным, но не грубым тоном, и девушка присела на банкетку.– Я-ваша крестная мать, и чрезвычайно сведуща в нашей религии… и поэтому не могу игнорировать того обстоятельства, что держа вас над купелью, я взяла на себе обязательство всячески вас просвещать, защищать и заботиться о вас до тех пор, пока смогу быть полезной для вас.

– 

Вы всегда это делали, мадам, и в благодарность…

– 

Я хочу продолжить… и хочу сказать, что я поняла, что с возрастом возникают новые проблемы, в разрешении которых я обязана вам помочь… С недавнего времени, я думаю, вы заметили, что ваша грудь округляется.

– 

Мадам, я в этом не виновата.

– 

А я вас в этом не упрекаю, но необходимо, чтобы я увидела, в каком она состоянии пребывает сейчас.

      Бедняжка Бабетта покраснела после этих слов.

– 

Аббат,– продолжила госпожа Мелло,– расшнуруйте корсет мадемуазель Бабетты. Поскольку вы будете её духовником, было бы хорошо, если бы вы сами оказали ей помощь, в которой она может нуждаться.

Я счёл своим долгом повиноваться, а малышка Бабетта пребывала в затруднении и смущении, не зная, то ли ей нужно уступить, то ли сопротивляться.

– 

Вы больше не ребёнок, – продолжила её крестная мать, – и я с вами собираюсь отныне говорить, как со взрослой девушкой… но и вы должны вести себя соответственно… вы себе не представляете, я полагаю, что я хочу сделать… и что я хочу заставить сделать вас… и это может показаться вам не совсем приемлемым. Кроме того, присутствие моего мужа должно вас успокоить… но, чтобы разрушить вашу застенчивость, я хочу вам показать пример.

Сказав это, мадам Мелло сняла свою юбку и обнажила своё ущелье, которое мы вместе с её супругом успешно и неоднократно покоряли прошедшей ночью. Увидев это, обескураженная Бабетта не оказала мне абсолютно никакого сопротивления и позволила вытянуть из своего корсета два маленьких, едва зарождающихся, белых и твёрдых, как алебастр, шара… глобуса… и я был ослеплён их великолепием.

– 

Они прекрасны,– произнесла мадам Мелло, нежно и легко дотрагиваясь до них,– и чрезвычайно волнительны, а кроме того убедительно свидетельствуют о том, что всю прелесть твоего тела должны подтвердить и все остальные его части, в чём все мы должны убедиться. У вас ведь ещё совсем недавно, буквально пару лет тому назад, не было ни одного волосика нигде… ни одной шелковистой прядки… там… ниже вашего бюста… не могли бы вы показать, а как там сейчас?

– 

Мадам…?

– 

Итак?

– 

Не ругайте меня, эти мои слова вылетели из моего рта лишь потому, что я не осмеливаюсь сделать это.

– 

Говорите… говорите, не опасайтесь ничего.

– 

Вот уже шесть месяцев…

– 

После чего?

– 

Как я заметила первые волоски там.

– 

И…?

– 

Мне было стыдно показать их вам.

– 

Ничего страшного… но может быть будет вполне естественно показать их аббату, ведь он человек, близкий к господу Богу.

Бабетта, при виде движения, которое я совершил в её направлении, показалась нам чрезвычайно сконфуженной, хотя и сопротивлялась скорее машинально, чем осознанно.

– 

Боже, какое дитя,– продолжила хозяйка дома,– но, наверное, как мне кажется, необходимо, чтобы я подала вам пример, моя милая Бабетта?– И она вопросительно посмотрела на девушку,– И я согласна это сделать.

И мадам Мелло подняла свои юбки, продемонстрировав нам во всём великолепии своё золотое руно, самое прекрасное из всех, что мы видели до сих пор. Тогда, верная духу подражательства, Бабетта продемонстрировала всем свой зарождающийся пушок, затенявший притвор самого прекрасного в мире храма любви, который когда либо сотворила любовь… и госпожа Мелло тут же направила туда свой пальчик, и её ласки вызвали вскоре приятные колебания стана прекрасной девушки, наглядно свидетельствующие об охватывающем Бабетту сладострастном ознобе.

– 

Вот и настал благоприятный момент приобщения нашей милой Бабетты к сонму прекрасных женщин, и для того, чтобы позаботиться об этом дорогом для нас ребёнке я выбрал именно вас, мой дорогой аббат. Давайте, мой милый Клу Экру, приведите её на мой диванчик, и окажите ей всю возможную поддержку, которая только может зависеть от вас.

Мелло и я, мы вместе сгорали от желания при виде такой прелести. Малышка, судя по её блестящим глазам, приоткрывшимся от возбуждения, и подрагивающим пересохшим губам, также была чрезвычайно взволнована, но присутствие её крестной матери и её супруга, господина Мелло, немного смущало Бабетту. Госпожа Мелло, чтобы извлечь пользу из этого обстоятельства, постаралась перевернуть ситуацию с головы на ноги, и обняв своего мужа, произнесла:

– 

Покажем этому ребёнку, что ей следует делать.– И с этими словами моя госпожа прилегла на соседнюю кушетку с широко раздвинутыми ногами, чтобы её крестница могла беспрепятственно обозревать, как в её подрагивающую от возбуждения пещерку свободно входит копье её мужа.

– 

Ах! Мой дорогой аббат,– сказала мне Бабетта, размещаясь на кушетке в такой же самой позе, что и мадам Мелло,– Сейчас я уже готова уступить вам то, что вы столь мило ласкали и трогали своими нежными руками, и что, как говорите вы, должно доставить мне столько удовольствия и наслаждения! Теперь я понимаю, как важно иметь такую хорошую крестную мать, как мадам Мелло!

И в то самое время, когда Бабетта произносила эти приятные моему уху слова, я поудобнее пристраивался к её соблазнительному телу, и верхушка моего дротика старалась проникнуть в её до сих пор достаточно равнодушный к этой атаке редут, поскольку стыдливость запрещала её голове и чувствам доступ к точкам сладострастия. Но, слава Богу, спектакль в исполнении госпожи Мелло, которая в этот момент лишалась чувств благодаря усилиям её мужа, раздразнил желания девушки, мешая ей противиться моим, какую бы боль ни причиняли ей мои усилия. Я воспользовался этим моментом опьянения, и продев мои руки вокруг её грудей, прижался к ней столь сильно, что, преодолевая все препятствия, я установил голову моей колонны в закрытые до того времени ворота укрепления неприятеля, и они тут же уступили моим усилиям и распахнулись.

– 

Ах! Я умираю,– выдохнула Бабетта,– и это жестоко! Неужели это то самое ли удовольствие, которое вы мне обещали?

Я не уступал её мольбам о пощаде и продолжал в том же духе, продвигая мою колонну вглубь по тоннелю её пещерки.

– 

Самый тяжёлый и болезненный этап нашего путешествия уже преодолён, моя дорогая Бабетта,– ответил я ей,– ещё немного терпения, и ты увидишь, что я тебя ничуть не обманул.

Бабетта плакала, стонала, а я продолжал продвигаться вперёд. Между тем, Мелло и его жена, закончив свою приятную часть задуманной нами операции по совращению девушки, пришли нам на помощь. Официальная крестная мать Бабетты, скользя своей рукой по нашему полю битвы, ласкала пальчиками растущий от её ласк отросток у входа в пещерку между ног этой юной любительницы наслаждений, которая в достаточно грубой форме стала оповещать присутствующих о покорении вершины сладострастия, а губы Мелло, влюблённо сжимающие одну из побагровевших земляник её груди, вознесли упоение Бабетты на пик наслаждения, и она окончательно утратила связь с окружающим миром и забыла о боли, которую ей совсем недавно причинял мой продвигающийся вглубь её пещерки скипетр.

– 

Ах! Боги!– воскликнула она,– Что я чувствую? Что я испытываю? Ах! Боже мой! Я умираю… держите меня, я сейчас умру… я умираю… о, Боже… ах!

С этими словами Бабетта закрыла свои глаза, тело её напряглось, она выгнулась, как лук перед тем, как из него будет выпущена стрела, и невероятно обильно эякулировалась, излившись небольшим озерцом на кушетку, что подтвердило мне наивысшую степень полученного ею наслаждения, поэтому и я не заставил её долго ждать ответного вознаграждения с моей стороны, и моя обильная инъекция в её храм любви бальзамом жизни дополнила сладострастное наслаждение Бабетты от нашего соития, заставив её вторично забиться в оргазме сладострастия, окончательно завершив восторг её первого путешествия на небеса.

– 

Ах! Мой дорогой аббат… мой божественный аббат… какое удовольствие… какой нектар!– и выдохнув эти слова Бабетта снова потеряла свой прерывистый от возбуждения голос, в то время как я, теряя мои силы, покидал её, извлекая из пещерки

девушки

свой увенчанный окровавленными миртами посох.

– 

Итак,– спросила Бабетту крестная,– как ты нашла, моя дорогая, этот способ получения наслаждения?

– 

Мне было немного больновато… но я получила удовольствие.

– 

Ничего, боль пройдёт и уйдёт навсегда, а удовольствие ты будешь получать часто, всю оставшуюся жизнь, плутовка, если не будешь, как говорится, валять дурака! Мы же видели, с каким изобилием ты проливала слезы сладострастия!

И, под предлогом исправить беспорядок её туалета, госпожа Мелло абсолютно догола раздела Бабетту и продемонстрировала нам тело, которому позавидовала бы и богиня юности Геба. По ласкам, которые госпожа Мелло расточала каждому привлекательному местечку на теле своей крестницы, естественно, по мере того, как она их обнаруживала, я сразу понял, что она могла легко стать сладострастной соперницей Сафо, наслаждаясь с прекрасной нимфой приятными ласками, которыми уроженка Лесбоса пользовалась после того, как была отвергнута Фаоном. Я увидел, как лицо мадам Мелло буквально ожило, ноздри её хищно раздувались, а глаза засверкали по мере того, как её руки пробегали по прелестным контурам грациозного тела Бабетты.

– 

Как она прекрасна… какие божественные формы, какая свежесть!– воскликнула госпожа Мелло, прижимая крестницу к своей груди,– я вся пылаю … я горю…

Ах! Моя милочка, дай мне твою руку.

И увлекая её на кровать, она зажгла свою страсть с новой силой, в то время как Бабетта одной рукой пыталась проникнуть в её рощу Венеры.

– 

Умерьте на время ваши чувства,– посоветовал я мадам Мелло,– ваша одежда-препятствие удовольствиям, которые вы ищете для своих рук и глаз… так что сорвите с себя эту изуверскую драпировку, мешающую прикосновениям наших рук и нашим взглядам.

Госпожа Мелло мгновенно с этим согласилась и, с моей помощью, она буквально за две секунды оказалась Дианой, выходящей из купальни, и вновь устремившись к своей юной добыче, она просунула одну свою ногу между её ногами таким образом, чтобы храмы обоих древнегреческих атлеток сладострастно переплелись друг с другом, а их груди при этом соприкасалась, между тем, как губы впились друг в друга и слегка приоткрывались, чтобы оставить проход для органа речи, который в этот момент становился органом сладострастия, издававшим призывные стоны любви… и их бедра волновались, а волосы перемешались на их телах, и вскоре послышались пламенные вздохи, напоминающие те, что раздавались из уст Венеры, успокаивающейся в руках Евфросинии в отсутствие Марса, развлекающегося в это время с весталкой Илией. Внезапно они застыли, и пять или шесть конвульсивных, судорожных движений их прекрасных бёдер сообщили нам о том, что они достигли цели, и вскоре мы увидели, как жемчужины удовольствия растеклись на поле их битвы.

– 

Ах! Моя дорогая крестная… ах, мой дорогой аббат, какое счастье, что я больше не ребёнок, а взрослая женщина!

После этого восклицания и нескольких непринуждённых ласок, которые усталость сделала более сдержанными, наши прелестницы собрались вновь одеться, и тут месье Мелло, которого эта сцена сделала более обаятельным, чем когда-либо, произнёс:

– 

Что? Это невозможно! Я до сих пор остаюсь единственным человеком, который не доставил никакого удовольствия этому прелестному ребёнку… нет, пожалуйста… не одевайтесь…

      И он, сжав Бабетту в своих объятиях, снова опрокинул её на ложе любви, которое одновременно играло роль сцены в театре, на которой он собирался разыграть очередную сладострастную постановку, режиссёром которой он собирался стать сам.

– 

Я не могу порицать своего супруга за это, – воскликнула мадам Мелло,– ведь никогда ещё предмет его желаний не был столь соблазнительнее, чем сейчас… но мы… разве мы сможем оставаться всего лишь праздными зрителями?

– 

Нет, моя королева, нет… и вначале позвольте моему рту собрать весь тот нектар, который вы пролили только что и который продолжает изливаться из вашей пещерки, чтобы он уступил место тому, который я хочу пролить в неё.

Моя госпожа тут же согласилась со мной, и мой влюблённый в её тайные и укромные местечки язык начал тщательно обследовать закоулки паперти её храма любви, смакуя тот божественный ликёр, который истекал с его амвона, и снова зажёг её и мои желания… и тогда я немедленно направил мой скипетр в её пещерку, одновременно лаская своим ещё влажным от бурных излияний в соседнем убежище пальцем холмик возле её пещерки, удваивая таким образом её сладострастные ощущения, и мы вместе, одновременно прибыли к желанной цели и, что поразительно, почти одновременно с Мелло, который терял свои силы рядом с нами на груди юной Бабетты. Наши вздохи смешались, и мы остались недвижимыми в течении нескольких мгновений, после чего ещё некоторое время наслаждались видом и красотой композиции наших тел… наконец, мадам Мелло нарушила молчание, сменив наслаждение молчанием такими словами:

– 

Ах! Мой милый Мелло, как прекрасен брак, который можно приправить такими деликатесами, что довелось нам испробовать сейчас.

– 

О! Моя дорогая,– ответил он, обнимая при этом Бабетту,– а мне, следовательно, не остаётся ничего другого, как поблагодарить нашего аббата за то, что он обманул меня и сделал рогоносцем.

Мы помогли нашим прекрасным дамам одеться, и этот процесс туалета был скорее весёлым и эротичным, чем приличным, после чего разошлись, рекомендовав Бабетте сохранить в глубокой тайне всё то, что произошло только что между нами. Бедная малышка получила столько удовольствия в этот день, что и без этой рекомендации была неспособна общаться с кем-либо в последующие несколько часов, но затем перед нами маячила вполне очевидная угроза, ведь Бабетта могла поделиться подробностями своей радости с подругами, так что страх лишения её этих утех и доходного места в приличном доме должен был укоротить язык девушки. Предосторожности никогда не бывают излишними. Итак, после этого я провел урок с моим учеником и отправился на ужин с его родителями. На нём присутствовало несколько иностранцев, которые, казалось, были удивлены моей молодостью, и спрашивали супругов Мелло, почему именно меня выбрали в качестве учителя для их сына.

– 

Он получил совершенное воспитание,– отвечал им месье Мелло,– превосходно образован и у него отличные рекомендации, так что мы, я и мадам, без всяких сомнений доверили ему нашего сына, несмотря на его очевидную молодость.

Этот ответ прекратил всякие замечания в мой адрес, а я получил возможность немного блеснуть в этом разношёрстном обществе своей эрудицией и познаниями в литературе… настоль обширными, что в конце ужина гости, очарованные моим вкусом, скромностью и ноткой мужественности, которая царила во всех моих речах, стали настоль же моими усердные сторонниками и поклонниками, на сколь они вначале были настроены против меня.

Когда все гости разошлись, мы отправились на короткую прогулку, а затем перекусили, и после того, как наш ученик заснул, мы вошли в спальню к госпоже Мелло вместе с юной Бабеттой, которая, после утренней сцены, должна была по нашему немому уговору и впредь участвовать во всех наших сладострастных развлечениях. Ночные и утренние забавы сделали нас немного умереннее в наших желаниях, и месье Мелло спросил меня, раз я, несмотря на мою молодость, столь сведущ в различных интимных вопросах, не мог ли я углубить его познания относительно некоторых средств достижения вершин сладострастия. В ответ я ему рассказал о том, что произошло когда-то, au temps jadis, между отцом Натофилем и мной.

– 

Как,– одновременно воскликнули все три моих слушателя, выслушав эту историю7 Неужели удары розгами разожгли ваши первые желания?

– 

Да, безусловно, и до такой степени, что я не мог больше сопротивляться их живости… и с тех пор влюблён в такое развлечение.

– 

Это просто феноменальное явление.

– 

Феномен, который никогда не преминет произойти, если только не довести себя до такого состояния… а в том, в котором мы все в настоящее время пребываем, конечно, явно недостаёт этого результата.

– 

Вы шутите, аббат?

– 

Нет, мадам. Вы видите моё смирение.

– 

Фи… мой дорогой Филип, Вы могли бы скрыть от нас эти терзания.

– 

Конечно, мадам, но зачем…? Уверяю Вас, что помощь берёзового прута менее чем за две минуты вернула бы моему посоху всё его былое величие и славу.

– 

Вы думаете, что это произведёт такое же впечатление и на моего мужа?

– 

Я уверен в этом.

– 

А если мы устроим испытание вашему странному методу?

– 

Охотно,– воскликнули мы одновременно, месье Мелло и я.

И мы тут же отправили Бабетту на поиски берёзовых прутьев, и вскоре она возвратилась с пучком свежесрезанных отменных гибких розог. Я их разделил на несколько пучков… и тем, который выглядел наиболее угрожающе, я вложил в руку госпожи Мелло, после чего, обнажив мою задницу, произнёс:

– 

Я отдаюсь в ваши руки, вооружённые этими сладострастными прутьями. Начните в пол-силы… а потом бейте настоль сильно, как вам заблагорассудится, и вы увидите результат.

Она тут же принялась за дело, но страх поранить мою нежную кожу заставлял её ослаблять силу ударов и, к сожалению, до такой степени, что я едва их чувствовал.

– 

Сильнее,– воскликнул я, но мадам Мелло не осмеливалась подчиниться мне.

Шаловливая и дерзкая Бабетта выхватила из её рук пучок гибких прутьев и рассмеялась:

– 

Позвольте это сделать мне,– воскликнула девушка,– и вы сразу поймёте, что я смогу доставить вам и всем остальным достаточное удовольствие от порки этими прекрасными розгами.

      И своей неожиданно сильной рукой она мне нанесла несколько быстрых ударов, настоль жестоких и нежных одновременно, что мой ум тут же унёсся в дальние страны через океаны любви, а моё копьё вскоре предстал на всеобщее обозрение в самом великолепном состоянии, готовое проткнуть и доставить наслаждение даже мраморной греческой богине. Увидев такую метаморфозу, мадам Мелло тут же прыгнула на скипетр моей славы, сжав его своими нежными губами и лаская своим влюблённым в наслаждение язычком, облизывая и заглатывая его на всю его длину, и причинила мне столь живое удовольствие, что мне пришлось отслониться от моего экзаменатора, дабы не закончить нашу маленькую оргию преждевременно, вернее, практически не начавшись, и я отвёл даму на кушетку, уложил её на подушки и встал на колени над ней таким образом, чтобы её голова оказалась между моих ног, а моя голова склонилась между её ног, позволив моему рту оказаться прямо над её храмом любви… и я вылизал и выпил моим языком весь её нектар наслаждения, скопившийся в нём за это время, в то время как её рот, обхватывая мой скипетр, настойчиво молил меня излиться в него слезами сладострастия. Мы несколько минут наслаждались радостью такой позиции наших тел и отношений, предоставившей нам такую прекрасную возможность взаимно обмениваться ценным бальзамом наших возбуждённых тел, без которого Провидение давно бы потеряло возможность видеть плоды воспроизведения рода человеческого. Мы же, вместо того, что бы его смешать, выпили поток этого сладострастного напитка в чистом виде… по отдельности, опьянев от страсти, силу которой невозможно выразить словами. Возвратившись через некоторое время с небес на землю, мы увидели, что месье Мелло, на которого бичевание берёзовыми прутьями произвело, наконец-то, желанное впечатление, стоя обхватил юную Бабетту руками за бедра, а она, в свою очередь, своего молодого хозяина за шею, и скрестив свои ноги вокруг его поясницы, была буквально пронзена его мощным скипетром, который входил, выходил и вновь заходил в её пещеру, вызывая при этом каждый раз у Бабетты громкие стоны наслаждения. Месье Мелло, предчувствуя наступление момента, когда он потеряет свои силы, отнёс девушку на кровать и бросил на простыню… и почти тотчас же мы услышали их сладострастные вздохи, свидетельствующие о том, что они оба одновременно достигли райских кущ. Я через пару мгновений приблизился к лицу Бабетты и спросил у неё, как она себя ощущает, испробовав наслаждение, которое мы ей так любезно предоставили.

– 

Я до сих пор влачила лишь жалкое существование, прозябала в мелких радостях… да что там, просто существовала,– ответила она мне.– Так что, отныне, прощайте дурацкие заботы, хлопоты и мелкие радости, да здравствует чувственное наслаждение… признаюсь, что теперь я мечтаю не менее двух раз на день повторять уроки, которые вы мне только что преподали… и двигаться дальше в своём обучении.

– 

Скажи нам честно и откровенно, – спросила её крестная,– ты никогда не подозревала, что такое наслаждение возможно?

– 

Честно… Признаюсь, что уже на протяжении всего последнего года я чувствовала некоторый зуд у себя там

… между ног…

и я об этом говорила моей тёте, пытаясь узнать… если я там буду себя поглаживать, чтобы унять этот зуд, не причинит ли это ущерб моему здоровью. Она ответила мне, что я погублю свою душу, если продолжу делать это. А поскольку в это время как раз приближалось Рождество, тётушка не преминула об этом рассказать отцу Катона, который был в то время моим исповедником, так что когда я пошла к нему на исповедь, чтобы рассказать об этом грехе, как его назвала моя тётя, отец Катона мне приказал подождать, пока он исповедует последнюю в тот день прихожанку, после чего отвёл в маленькую часовенку, сразу за ризницей, ключ от которой у него всегда был при себе. Когда он привёл меня туда, церковь была уже свободна от других кающихся грешниц. Я начала исповедь с невзгод, которые терзали моё тело в последнее время, и рассказала, как я боролась с этой бедой молитвами, после чего отец Катона, видя мои колебания, спросил, известно ли мне о первой заповеди. Именно согласно этой заповеди я должна быть откровенна с ним и рассказать всё без утайки о своей болезни, и о том, как я с ней борюсь. И тогда я ему во всех подробностях рассказала о возбуждении, которое стало частенько охватывать меня в последнее время в моей пещерке между ног.