Текст книги "Обычные командировки. Повести об уголовном розыске"

– Две, товарищ полковник! – ответил аккуратный, подтянутый майор лет тридцати восьми – сорока.

– Вот и расскажите, пожалуйста, подробнее все обстоятельства.

– Первая кража из магазина «Обувь» была в июле прошлого года. Преступники взломали замки и вывезли на машине обувь. Одиннадцать дней назад около полуночи совершена кража из магазина «Ткани». Перед кражей воры угнали частный автомобиль «москвич». Мы его объявили в розыск. Постовой милиционер, зная номер украденной машины, заметил ее возле магазина, пытался задержать, но преступники сбили его с ног, повредили ему бедро и бросили машину на окраине города. В ней мы нашли бирку от шерстяного материала – целого рулона. Постовой заметил в машине двух мужчин, оба взрослые, в чем-то темном, без головных уборов. Магазин мы тщательно осмотрели, но никаких улик. Преступники сорвали пломбы, открыли три замка, причем без единой царапины. Перед уходом воры наружный замок снова закрыли, кое-как подвесили пломбы. Украли несколько рулонов дорогих материалов. По этому делу тоже пока ничего нет.

– Милиционер может их опознать?

– Нет, товарищ полковник. К сожалению, не сможет. Он успел рассмотреть лишь в общих чертах: мужчины, двое, и все. Кстати, машиной они пользовались около двух часов и, судя по спидометру, проехали всего семь километров. Случайно хозяин точно запомнил показание спидометра. Мы проверили все возможные версии, сигналы, всех подозрительных, но, – майор развел руками, – и преступники, и похищенное точно в воду канули.

– Спасибо. Садитесь, пожалуйста. Послушаем начальника уголовного розыска Степного района, – предложил Дорохов.

Поднялся поджарый капитан. На медном от загара лице выделялись темно-карие серьезные глаза, под носом топорщились усики, выгоревший на солнце чуб свисал на лоб. «Из казаков», – решил Дорохов и сразу припомнил дядьку, торговавшего вчера арбузами.

– У нас кража была двадцать седьмого апреля, тоже с субботы на воскресенье. Магазин стоит посредине станицы. Новый, недавно построили. Преступники по переулку подъехали ночью на машине к задней стене, взобрались на крышу, проникли на чердак. Прорезали потолочное перекрытие и спустились в магазин. Из кабинета директора унесли маленький железный ящик. В нем были документы и денег тысяча девятьсот рублей. Из товаров мало что взяли. У нас магазин смешанный. В одной стороне промтовары, а в другой – продукты. В гастрономическом отделе воры взяли головку сыра, несколько банок шпротов и полтора десятка бутылок марочного коньяка. Судя по всему, орудовали двое. Но, кроме следов протектора от машины, мы никаких вещественных доказательств не нашли.

– А отпечатки пальцев где-либо отыскали?

– Ни одного. У нас в Степном нашли шесть окурков от сигарет «Опал». Есть анализ слюны.

– У вас в Железнодорожном есть отпечатки пальцев?

– Тоже нет, товарищ полковник.

– А в автомашине, которую угнали преступники?

– В «москвиче» мы каждый следочек обработали, но, кроме отпечатков пальцев владельца и его жены, не оказалось ни одного мазка. Окурки были от «Беломорканала» и три обертки от конфет.

– От каких конфет? – заерзал на стуле капитан Киселев.

– Конфеты московские, фабрики имени Бабаева, «Снежок». Хозяин и его жена к конфетам отношения не имеют.

– Интересно, очень интересно, – оживился Дорохов.

В кабинет вошел старший лейтенант милиции. Он лихо щелкнул каблуками, кинул руку к козырьку и доложил:

– Товарищ полковник! Вас к телефону, в дежурную часть.

– Из Москвы?

– Нет, по местному. Говорят, срочно.

– Извините, товарищи. Пока посоветуйтесь сами. – Полковник вышел в дежурную комнату, взял трубку и назвал свою фамилию.

– Александр Дмитриевич! Здравствуйте, это Зина Мальцева. Олег говорит правду, нож был. Мы с Зотовым нашли свидетелей. Они видели нож. Приезжайте скорее! – голос девушки дрожал, прерывался.

– Где вы находитесь? – обдумывая, как поступить, спросил Дорохов. – В том доме, где все случилось? Корпус «А», квартира пятьдесят восемь? А говорите откуда? Из автомата? Подождите минутку. – У вас есть машина? – обратился он к дежурному.

– Есть, товарищ полковник.

– Зина! Вы слышите меня? Ждите во дворе, сейчас приеду… Старший лейтенант, передайте капитану Киселеву, что я на некоторое время отлучусь и приношу мои извинения. Пусть перерыв сделают…

Зина Мальцева не могла стоять на месте и в нетерпении ходила взад-вперед возле подъезда. Заметив милицейскую «Волгу», бросилась навстречу.

– Александр Дмитриевич! Мы еще в первый день с Зотовым подумали, что она врет и мужу не разрешает сказать правду. Пришли второй раз – она просто не дала ему говорить… Сегодня мы сели в беседке и стали следить. Как только она ушла – сразу к нему, и Георгий Михайлович все рассказал. Идемте скорее…

Ничего толком не поняв, Дорохов поспешил за Зиной. Дверь им открыл Зотов. Видно, он уже освоился в чужой квартире.

– Здравствуйте, товарищ полковник, – обрадовался он Дорохову. – Идемте, Георгий Михайлович вам заявление пишет.

За столом сидел хозяин квартиры, какой-то взъерошенный, растерянный. Увидев Дорохова, покорно встал, и дружинники, перебивая друг друга, рассказали, что Георгий Михайлович Кривоконь вместе со своей женой первыми подошли к убитому и увидели нож.

– Да, я видел нож. Большой, блестящий, с белой ручкой. Потом подошел молодой человек, взял этот нож, подержал его у меня перед носом и спрятал в карман. А мне сказал, чтобы мы с женой помалкивали. Он ушел, а мы молчали. Но вот эти дети, – он указал на дружинников, – мне, старому человеку, начали объяснять, что такое правда, и мне стало стыдно за себя и за жену. И я подумал, что не имею права молчать. Пусть теперь меня судят, так мне и надо, старому дураку, но я расскажу все, как было. Когда мы гуляли, к нам подбежал высокий юноша в очках и сказал, что человеку плохо, и стал просить, чтобы мы к нему подошли. Под аркой я увидел парикмахера. Он лежал на боку и даже не стонал. Недалеко от него, по правую руку, валялся большой нож с белой ручкой. Жена нагнулась к парикмахеру, а к нам подошел еще этот молодой человек, пощупал у парикмахера пульс, потом сказал, что дело плохо, и взял нож. Потом замахнулся на нас этим ножом и говорит, чтобы мы не боялись, что он шутит, но если мы расскажем, что видели его и этот нож, то он нас найдет даже на том свете. Когда мы шли в милицию, жена мне говорит: «Георгий, зачем нам тот свет? Давай будем тихо жить на этом. Если нужно милиции, пусть сами ищут нож». И мы не сказали…

– Вот что, Зина! Мы втроем поедем в отдел, а вы подождите во дворе Александру Семеновну и вместе с ней приходите, – решил Дорохов. – Я бы оставил Зотова, но он мне понадобится.

Вернувшись в кабинет, полковник объявил собравшимся, что в связи с обстоятельствами, не терпящими отлагательства, ему придется прервать совещание.

– У вас возле железнодорожной станции есть буфет? – спросил он у майора.

– Есть, новый, красивый, недавно построили.

– Тогда свяжитесь, пожалуйста, со своими ребятами по телефону. Пусть они выяснят у работников буфета, не заметили ли они перед кражей каких-либо подозрительных среди посетителей. Если заметили, хорошо бы узнать их приметы. – Порывшись в документах, он отыскал записку, что нашел в кармане халата парикмахера, и передал ее майору. – Идите к Киселеву, он все вам расскажет. – А сам приказал по телефону дежурному немедленно доставить к нему арестованного Лаврова.

– Все, Олег, – сказал он Лаврову, как только тот переступил порог кабинета. – Кончились твои неприятности. Невеста твоя – заметь, именно она – отыскала свидетелей, видевших нож. Посиди пока у меня здесь, я должен тут кое-что выяснить.

Зина Мальцева дожидалась прихода жены Георгия Михайловича. От радостного возбуждения она не могла найти себе места. Ей вдруг представилось, что сейчас, сию минуту освободят Олега и, когда он придет домой, с его родителями от неожиданности что-то случится. «Ведь и от радости бывает инфаркт, – с тревогой подумала она. – Пойду-ка я позвоню им, подготовлю». Зина опрометью бросилась к телефону, что был за углом дома.

Из автомата девушка вышла успокоенная и медленно побрела на свой «наблюдательный пост». Возле подъезда она остановилась и снова забеспокоилась. Ей подумалось, что ждет напрасно, что, пока она звонила, Александра Семеновна уже вернулась и сидит дома, а она тут стоит зря и, может быть, оттягивает освобождение Олега. Девушка бросилась в подъезд, торопливо подбежала к квартире и нажала на кнопку звонка. Но дверь ей никто не открыл. Она постояла на лестничной площадке и так, на всякий случай, позвонила в дверь напротив. Открыл высокий, плотный мужчина. Он был в расстегнутой серой рубашке, синих джинсах, босиком. Увидев девушку, быстро, так что она не успела рассмотреть, что-то спрятал за спину и довольно грубо спросил:

– Что надо?

– Вы уже вернулись? А где Олечка? – От неожиданной встречи Зина растерялась и говорила явно невпопад.

Ручкин буркнул, что это не ее дело, и резко закрыл дверь. Девушка снова позвонила. Не дожидаясь, пока откроется дверь, она закричала:

– Откройте, Степан! Меня посылал к вам Олег. Я приходила несколько раз, но вас все не было.

Ручкин открыл дверь и сердито спросил:

– Что же Олег сам не пришел?

– Как же он может прийти! – Зина прижала к груди руки и подалась вперед. – Он ведь в тюрьме.

– В тюрьме? Ну что ты городишь! Разыграть решила? – Ручкин рассердился и опустил руки. Зина увидела мокрую половую тряпку, с которой тоненькой струйкой стекала вода. Степан отбросил ее в сторону. – Ну, заходи, да расскажи все толком. А я вот, – он пнул босой ногой тряпку и криво усмехнулся, – занимаюсь уборкой. Идем на кухню, там уже прибрал.

На кухне действительно было чисто и даже кафель над газовой плитой сиял белизной.

– Что же случилось с Олегом? Ты толково, по-человечески можешь рассказать? – Степан критически оглядел Зину с ног до головы.

– Седьмого августа, когда Олег вышел от вас, на него напал Славин, хотел убить, замахнулся ножом.

– Подожди, – перебил ее Ручкин. – Это какой же Славин?

– Парикмахер.

– Серега? Странно!

– Ну вот, Олег оборонялся и применил самбо, выбил нож, а парикмахера отбросил. Славин упал, ударился головой об асфальт и умер. Олега арестовали, потому что нож исчез и ему не верят, что Славин напал первый.

– Вот так дела… Я же ничего не знал. Где это случилось?

– С той стороны двора, под аркой.

Ручкин вскочил, зачем-то посмотрел в окно, снова повернулся к девушке:

– Какой был нож?

– Олег говорил, большой, с белой ручкой, а на ней насечка.

– Куда же он делся?

– До сегодняшнего дня никто не знал. А сегодня ваш сосед Кривоконь Георгий Михайлович рассказал, что видел нож, но его забрал какой-то тип и припугнул их с женой: если, мол, скажут, то он этим же ножом их зарежет.

Степан метнулся в комнату, прямо на босу ногу надел сандалии и грубо потребовал:

– Ты иди. В милицию. Я туда сам приду и принесу нож. Я знаю этот нож и знаю, у кого он может находиться.

Дорохов решил прочитать записи Лаврова, но в кабинет точно пуля ворвалась Зина. Она бросилась к Олегу, обняла его, а потом, вдруг застеснявшись Дорохова, отпрянула в сторону, путаясь в словах, стала рассказывать, как отыскался Ручкин, как, узнав об Олеге, очень взволнованный, убежал куда-то за ножом.

Дорохов попросил Зину вспомнить и точно повторить, что сказал Ручкин.

– Он говорил, что знает, у кого нож, что возьмет его и принесет вам.

– Вот это уж совсем плохо! – Дорохов поспешно набрал номер.

Увидев входящего к нему ответственного дежурного, отодвинул телефон:

– Я как раз вам звонил.

– Вам телеграмма из Москвы.

«На ваш запрос сообщаем, – читал Дорохов, – что интересующий вас человек судим четыре раза за квалифицированные кражи из магазинов, признан судом опасным рецидивистом. Последний раз освобожден из мест заключения шесть лет назад. Один год проживал по месту рождения, а потом уехал, не указав нового местожительства. Имеет татуировки. На левом предплечье кинжал, обвитый змеей».

Дорохов попросил дежурного распорядиться, чтобы машину никуда не отправляли, а сотрудники из отдела не отлучались. Вошедший в кабинет Киселев с удивлением слушал эти распоряжения.

– Что случилось, Александр Дмитриевич?

Дорохов протянул ему телеграмму, тот прочел, хотел что-то спросить, но полковник его остановил:

– Соседи разъехались?

– Да нет, сидят у меня в кабинете.

– Тогда пусть останутся… Возможно, им тоже найдется работа. А ты, Захар Яковлевич, отыщи свободный кабинет. Пусть там Лавров пока побудет. Мне думается, что еще некоторое время ему не следует показываться в городе.

Степан Ручкин почти бежал. Он готов был к любой ссоре, к скандалу, даже к драке. Решил, что возьмет Богданова за горло и заставит отдать нож. Поэтому в квартиру буквально ворвался и с порога начал громко ругаться.

– Ты что, с ума сошел? – холодно встретил его Богданов. – Орешь на всю лестницу, дурак! Заходи, поговорим.

– О чем говорить с тобой? – продолжал орать Степан. – Отдай мой нож… Тот самый, что я тебе подарил.

– Какой нож?

– Не знаешь, гад?

– А зачем он тебе вдруг понадобился?

– В милицию отнесу, чтобы зря не путали хорошего парня.

Богданов по-прежнему был спокоен. Он прошел в кухню, принес бутылку коньяку, две рюмки, наполнил их, и Ручкин, заметив, что руки у него совсем не дрожат, и сам как-то успокоился.

– Отнесешь нож и скажешь, что взял у меня? – Богданов отлил глоток. – В легавые решил податься?

– Если даже и не скажу, тебе от этого легче не будет… Мой сосед, которого ты припугнул, уже час сидит у московского полковника и дает показания.

Богданов налил еще рюмку, встал, с сожалением посмотрел на Степана:

– Ну что ж, я предполагал и такой вариант. Идем. Нож в твоем гараже, отдам.

– За что вы хотели убить Лаврова?

– А ты что младенцем прикидываешься? Не знаешь, что ли!

Степан удивленно моргал глазами. Богданов пристально посмотрел на него, что-то обдумывая, допил свою рюмку, снова налил себе еще половину и, видно приняв решение, усмехнулся:

– Ну, если не знаешь, давай расскажу. Взяли мы с парикмахером магазин, удачно. Едем домой, а нам навстречу постовой. Я говорю: «Отверни», а Серега его сбил. Мы смылись, милиционер-то, наверно, отдал концы. Приехали домой, все хорошо, все спокойно. Стали прятать тряпки. Серега понес, а я остался у машины, товару там – как на складе. Ну, смотрю, мимо дружинник. Я поднял капот и делаю вид, что копаюсь в моторе, а он остановился, подошел ко мне и спрашивает, нет ли спички, ему, видите ли, прикурить надо. Я говорю: «Спичек нет», а он снова пристает: «Что, искра в баллон ушла? Может, помочь?» – «Да нет, – говорю, – спасибо, нашел уже эту проклятую искру». Он постоял, посмотрел, увидел тюки, спросил: «Что, в отпуск собираешься?» – «На юг, – говорю, – думаю махнуть, к морю». Ну, он и ушел. Хорошо, что Серега из гаража не вышел. А на другой день мы видели, как этот дружинник тебя, пьяного, тащил чуть ли не через весь город. Ну, думаем, этот малый не иначе Степкин дружок. Скажет тебе, что видел, как мы разгружались в твоем гараже, и вы вдвоем пойдете наводить ревизию. Заглянете, а там как на промтоварном складе. Что же мне оставалось делать? Решил убрать парнишечку, да осечка вышла, парикмахер, видно, сдрейфил, а тот его и приложил. Сам видел…

Богданов открыл гардероб, не спеша надел новый костюм, сунул в карман чистый носовой платок и предложил:

– Пошли.

Степан, так и не пригубив свою рюмку, вышел вслед за Богдановым. Они быстро пересекли несколько улиц, вышли в сквер, стороной миновали беседку, где уже сидели несколько парней, и подошли к гаражам. Крайний слева, из ребристого железа, принадлежал Ручкину. Вернее, это был гараж его отца и достался Степану по наследству. После того как отец с матерью поехали в отпуск на машине и погибли в автомобильной катастрофе, гараж долгое время пустовал. Потом Степан, поддавшись уговорам Богданова, с которым вместе работал, разрешил ему ставить в гараже «Москвич». У Степана оставался второй ключ от гаража, в котором хранились его инструменты и кое-какая утварь. Но он не бывал в нем, а иногда обходил стороной, чтобы лишний раз не переживать гибель родителей.

Ручкин и Богданов перебрались через невысокий забор, окружавший гаражи. Богданов открыл навесной замок и с трудом оттащил перекосившуюся дверь. Машины в гараже не оказалось.

– Где же твой «москвич»?

– Много будешь знать, скоро состаришься. Я предвидел, что полковнику из Москвы захочется со мной еще раз потолковать, ну и на всякий случай приготовился.

В гараже было темно, и Ручкин, нашарив выключатель, зажег свет. Богданов стоял рядом, тронул Ручкина за плечо.

– Слушай, Степа, а зачем тебе все это? Ты же сам влипнешь в нехорошую историю. Мы с Сергеем воры. Разве ты не знал? Но и ты не лучше выглядишь: кто поверит тебе, что гараж уступил мне вот просто так? Если заглянут сюда, в ремонтную яму, то увидят краденые тряпки. Думаешь, докажешь, что ты о наших делах ничего не знал? Помнишь, я твоей Ирке подарил платье? Оно ведь краденое. И свитер тебе отдал тоже краденый. А туфли коричневые? А?

– Но ведь я же тебе заплатил за барахло деньги! – возмутился Ручкин.

– Вот об этом-то никто и не знает. Будь уверен, на допросе я о твоих деньгах не вспомню. Может быть, тебе нужны гроши, Степа? У меня есть. Разойдемся по-красивому.

– Отдай нож.

– Нож? Ну что ж, бери. Вон там, за верстаком.

Степан отодвинул верстак и увидел белую ручку ножа. Он нагнулся, хотел его достать, но, услышав сзади шорох, инстинктивно обернулся. Это и спасло его. Точно рассчитанный Богдановым удар в голову пришелся вскользь. Тяжелый гаечный ключ только разорвал кожу и мускулы.

– Иди теперь, доноси! – донесся до него свистящий шепот Богданова.

Выскочив из гаража, Богданов пытался закрыть дверь, но она не поддавалась, скрипела. А Степан Ручкин уже пришел в себя. Пошарив вокруг, нащупал ребристую рукоятку ножа. Шатаясь, поднялся, теплая густая кровь заливала глаза. Всем своим весом Ручкин навалился на дверь и выскочил наружу. Впереди мелькала фигура бегущего Богданова. Едва сдерживая крик от адской боли, Степан бросился следом. Он бежал тяжело, одной рукой отирая кровь с лица, в другой зажав нож.

Впереди показалась беседка. В ней уже собрались парни, и с ними Зюзя. Они столпились у стола и были заняты какими-то своими делами, и тогда Степан закричал:

– Эй, Зюзя, держи его! Смотри, что, гад, со мной сделал!

Парни растерянно смотрели на окровавленного Ручкина. Потом, словно опомнившись, бросились к Богданову. Тот кинулся в одну сторону, в другую, но к нему полукольцом подходили парни. Тогда он остановился, сунул руку в карман:

– Не подходите. Всех перестреляю.

Ребята остановились, только Зюзя сделал несколько шагов вперед. Его опередил Степан, прямо шедший на Богданова.

– Не бойтесь. Нет у него ничего в карманах. При мне одевался.

Зюзя схватил Богданова и обшарил его карманы. Ручкин ножом разрезал пояс его модных брюк.

– Теперь не уйдет!

Действительно, брюки у Богданова стали медленно сползать, и ему ничего не оставалось делать, как подхватить их обеими руками.

– За что он тебя? – спросил Зюзя, стягивая с себя рубашку. – Давай завяжу, а то смотреть страшно.

Пока Зюзя неумело обматывал Степану голову, тот объяснил:

– Вор он, да и подлец порядочный. Хотел смотаться, а меня подставить вместо себя. Я не соглашался, ну вот он и решил меня прибрать. Мало ему одного! Ну, пошли…

– Куда? – испуганно спросил какой-то паренек.

– Как куда? В милицию, там его какой-то полковник ждет не дождется.

– А, из Москвы? Он вчера у нас был. Вроде бы ничего мужик.

Вся ватага направилась в городской отдел милиции, беседка опустела. Процессия с каждым шагом обрастала. Присоединялись знакомые и просто любопытные прохожие. Когда поравнялись с Дворцом культуры, кто-то предложил:

– Может, в дружину? А то Степану, чего доброго, не дойти.

Дружинники опешили, когда в их комнату ввалилась вся компания «беседочников». Сразу стало тесно. Степан положил перед собой нож и, опустившись на стул, с усилием превозмогая боль, прошептал:

– Вызывайте милицию и скорую.

Полковник отдыхал, потягивая крепкий чай.

Кто-то постучал в дверь и спросил разрешения войти. Стук повторился, и Дорохов крикнул:

– Входите! Не заперто!

Вошел Рогов, а вместе с ним еще какой-то чернобровый парень с мужественным, симпатичным лицом. Увидев, что Дорохов стоит в одних носках, они остановились у порога.

Полковник нагнулся, полез под стол и объяснил:

– Проклятая туфля! Вон где оказалась. Да заходите, Женя. Не стесняйтесь. Садитесь.

– Александр Дмитриевич, наш секретарь городского комитета комсомола Володя Строков хочет с вами познакомиться.

– Вот и отлично. Я сам собирался в горком. Садитесь, поговорим. Как вы насчет чая? Не хотите? Тогда я с вашего разрешения себе еще налью. – Плеснув в стакан крепчайшей заварки, Дорохов продолжил: – Чем кончилась лавровская история, вы знаете. Но у меня к вам другое дело. Вы, товарищ секретарь, в беседке бывали? Ну, в той, что в сквере.

– Был раза два. Возле. И Рогов мне о ней рассказывал.

– Нет, это не то. А вы знаете, что дружинники были не прочь разогнать ребят из беседки, а саму беседку сломать. Думается, это неправильно. Там обязательно нужен комсомольский вожак, умный, интересный – спортсмен, турист, музыкант или кто-нибудь в этом роде. Чтобы не речи толкал, не нотации читал, а сумел бы их заинтересовать каким-либо увлекательным делом и постепенно перевел бы их во Дворец культуры. Там же, в этой беседке, готовый музыкальный ансамбль, и свои чтецы-декламаторы. Репертуар, конечно, не тот, – улыбнулся Дорохов. – Но это дело поправимое. А будет гораздо хуже, если дирижировать в беседках начнут славины или богдановы, а они уже, имейте в виду, прицеливались. Кстати, из-за какого-то деятеля Геннадию Житкову пришлось уйти из Дворца культуры. Об этом не знаете? А жаль. Надо бы поинтересоваться.

Беседа затянулась. Полковник рассказал о том, что он видел в других городах. Говорил об успешной организации группового шефства, об объединении ребят по интересам.

Провожая молодых людей, Дорохов чувствовал удовлетворение – был уверен, что посетителями беседки займутся комсомольцы.

Наутро Дорохов собрал всех местных и приехавших работников. Киселев подвел итоги операции:

– В квартире Богданова мы ничего не нашли. Ни одной подозрительной вещи, разве что около килограмма конфет «Снежок». Попалось, правда, несколько писем. Думаю, они могут навести на тех, кому сбывались краденые товары. В гараже Ручкина нашли тридцать две пары туфлей, много шерстяных платьев и кофт и всю ткань, украденную в последний раз. Самое интересное оказалось в его автомашине «москвич», которая стояла во дворе у Бориса Воронина. У них частный дом с садом, вот туда и спрятал Богданов свой автомобиль. Посмотрели – как будто ничего нет. Стали обыскивать, ощупывать и под приборной доской, возле руля, в специальных зажимах нашли пистолет, исправный, заряженный. В спинке заднего сиденья оказался тайник, в нем деньги, около трех тысяч рублей, и документы с фотографией Богданова, но на другую фамилию. Видно, ворюга почувствовал, что вот-вот его раскусят, и приготовился бежать. В квартире покойного парикмахера, – Киселев взглянул на Дорохова, – нашли краденые шерстяные вещи, семь пар новых туфлей, а в тайнике, в полу, облигации трехпроцентного займа на четыре тысячи триста рублей. – Киселев помолчал и неожиданно попросил: – Александр Дмитриевич, расскажите, пожалуйста, как вы напали на след?

– Ну что ж, тайны из этого делать не собираюсь. Начну с убийства Славина. Когда мне рассказали, что за парень этот Лавров, я ему поверил. Поверил не только потому, что он мне понравился. Просто его честность всеми подтверждалась. Сразу возник вопрос: почему Славин, абсолютно трезвый, решил расправиться с дружинником? Не мог же он вот просто так, ни с того ни с сего, взять нож и следить за ним. Ходить по пятам, выжидать, когда будет подходящий момент и удобное место. Редко, очень редко бывают безмотивные убийства. Вот я и стал искать мотив. Кроме того, мне казалось, что если убийство Лаврова подготавливалось заранее, то, естественно, убийца должен был наблюдать за жертвой. Проверяя это предположение, я разыскал обертки конфет. Сначала подумал, что их оставил Славин. Но потом сообразил, что это не так. Подумал, что любитель конфет и взял нож. Он ведь был заинтересован в том, чтобы скрыть покушение на дружинника. Нет ножа, и все выглядит иначе. Значит, Славин был не один. А кто же второй? Так мог поступить только расчетливый, хладнокровный, закоренелый преступник, наблюдавший за происшествием. Возникла идея, что Лавров каким-то образом помешал группе преступников. Оказался свидетелем или осведомленным в их делах. И преступники испугались Лаврова настолько, что решили его убрать. Вот тут-то возникла необходимость изучить оперативную обстановку в городе и прилегающих районах. Все кражи объединяла автомашина, которой пользовались преступники, да и их квалифицированные методы действия. Меня насторожило то, что ни на одном месте преступления не оказалось следов. Ни обуви, ни пальцев. Сначала это показалось странным, а потом я решил: странного здесь ничего нет, просто характерный почерк опытных преступников, не оставляющих за собой следов. Дальше сам собой напрашивался вывод, что эти воры живут здесь, в самом городе. Тут они обворовали один магазин, а потом переметнулись к соседям. Дома-то ведь проще засыпаться. Тем более что парикмахера очень многие знали.

Когда я нашел у Славина в халате записку, где говорилось о буфете против железнодорожной станции, полученную накануне кражи, то почти полностью был уверен, что Славин – участник кражи. При знакомстве же с Богдановым бросилась в глаза его татуировка. Особенно якорь. Он был неуклюжий, и тушь разных оттенков. Сразу не мог додуматься, какую именно татуировку он в якорь переделал. Потом уже сообразил, что это был кинжал, обвитый змеей. Одно время у блатных модны были такие кинжалы со змеями. В общем, как ни конспирировался этот матерый жулик, подвела его излишняя осторожность. А диктовал эту осторожность животный страх, когда тень за медведя принимают. Внешне Богданов держался хорошо. Но это только внешне. Запросил я Москву. Ответ вы знаете. Кстати, еще до получения телеграммы, как только выяснилось, что конфетные обертки нашлись в «москвиче», я уже об остальном догадался. Теперь еще о страхе. Именно страх толкнул преступников на мысль убить Лаврова. Сейчас объясню. Я долго гадал, где же могли скреститься пути Лаврова, Славина и Богданова. Попросил Олега припомнить все, что с ним произошло, где он был, с кем встречался, о чем разговаривал последние дни. Лавров исписал целую тетрадь и действительно припомнил возле гаража машину с тюками. Но Лавров – человек честный, и ему в голову не пришло, что это прячется краденое. А через день после кражи Богданов увидел Лаврова вместе с Ручкиным и решил, что все кончено.

Уговорить парикмахера убрать Лаврова Богданову не стоило большого труда: ведь Славин считал, что насмерть сбил в Железнодорожном милиционера, и теперь ему уже все равно. Остальное вы знаете. Если нет вопросов, позвольте дать вам один совет: вы хоть изредка встречайтесь и обсуждайте свои дела сообща да молодежью занимайтесь поосновательнее. И не рубите сплеча. К молодежи надо относиться по-дружески, с душой. Поверьте, они это поймут и оценят.

Сотрудники разошлись, в кабинете остались Дорохов и Киселев. Полковник, задумавшись, смотрел в окно, а потом обернулся к капитану:

– Ты, Захар Яковлевич, можешь найти печать?

– Могу. У дежурного есть.

– Тогда отметь мне командировку да закажи билет на дневной рейс, я как раз успею. Устрою своим домашним праздник: они раньше чем через неделю меня не ждут, а я уж больно по дочке соскучился.

Киселев вышел из кабинета и быстро вернулся.

– Послал Рогова в аэропорт, он привезет вам билет в гостиницу. А вот печать. Давайте ваше командировочное удостоверение…

В номер к полковнику Рогов пришел вместе с Киселевым. У него в руках была большая плетеная корзина, прикрытая газетой. Он поставил ее на пол и из кармана извлек билет.

– Достал, Александр Дмитриевич, через сорок минут полетите.

Дорохов расплатился за билет, хотел взять свой чемодан, но Киселев его опередил:

– Мы с Роговым вас проводим.

Евгений, улыбаясь, пододвинул корзину к полковнику:

– А это вам. Персики.

– Да что вы, ребята! – скрывая растерянность, заторопился Дорохов. – У нас в Москве фруктов на каждом углу навалом.

– Эти персики особенные, – запротестовал Рогов и кивнул на Киселева, – их наш Захар Яковлевич сам выращивал. У него ведь сад под окном.

Дорохов приподнял газету, прикрывавшую содержимое корзины, и увидел крупные розовобокие душистые плоды. Киселев, переминаясь с ноги на ногу, взмолился:

– Возьмите, Александр Дмитриевич, от чистой души, честное слово, сам вырастил… А за сомнение, что к вам было поначалу, простите. Хороший мне урок преподали…