Текст книги "Обычные командировки. Повести об уголовном розыске"

Луну полой не закроешь

На аэродроме во Фрунзе, где была пересадка, Дорохов слушал радио. Диктор «Маяка» говорил о приближающемся Международном женском дне, сообщил о событиях в мире, а в конце передал сводку погоды: в Москве шесть градусов мороза, во Фрунзе пять тепла, а на юге Киргизии, в городе Ош, куда он направлялся, четырнадцать. «Совсем весна», – подумал Дорохов. В ошском аэропорту его встретил старый знакомый – Касым Мамбетов. Они давно не виделись – больше шестнадцати лет, и в первый момент немного растерялись, а потом оба, не скрывая любопытства, с пристрастием стали рассматривать друг друга. Касым изменился мало. Подтянутый, молодцеватый, лицо без единой морщинки. В отлично сшитой полковничьей милицейской форме. Они обнялись, по русскому обычаю трижды расцеловались. А потом уже в шутку перешли к киргизскому ритуальному приветствию.

Пряча в глазах улыбку, Касым начал:

– Ассалям алейхем, аксакал Александр Дмитриевич!

– Алейхем салам, Касым Мамбетович!

– Как долетел?

– Рахмат!

– Как жена? Здоровы ли дети? Все ли в порядке дома?

Дорохов подхватил старинное приветствие:

– А как твой скот? Лошади не устали? Сыты ли верблюды? Как перезимовали бараны?

Не выдержав, оба расхохотались, так как не было у них ни лошадей, ни верблюдов, ни баранов.

ГАЗ-69, ожидавший у летного поля, повез их в город.

– Значит, помочь решили? Прислали тебя ревизию произвести, в наших ошибках разобраться? Ну что ж, наши старики в таких случаях говорят: «Нет языка, который не заплетается, нет копыта, что не спотыкается…» Конечно, у вас в центре забеспокоились. Третью неделю деньги ищем. Вот и направили ревизора…

– Какой из меня ревизор? – усмехнулся Дорохов. – Как был сыщиком, так и остался.

– Ну ладно, о делах потом. Посмотри лучше, какая у нас красота. Начало марта, а уже на пороге весна.

Дорохов взглянул в окно. Асфальтовую магистраль окружали деревья с толстыми стволами и причудливо подстриженной маленькой кроной, напоминающей то шары, то какие-то замысловатые геометрические фигуры. Деревья росли не только вдоль дороги. Прижавшись к арыкам, ровными полосами разделяли поля.

– Тутовник, его всюду разводят, – сказал Мамбетов, поймав удивленный взгляд приезжего. – Листья с этих деревьев – кушанье для шелкопряда: шелкопрядильный комбинат у нас огромный.

Дорохов украдкой поглядывал на приятеля и удивлялся, как быстро пролетело время. Познакомились они с Мамбетовым еще в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году, целый год сидели вместе за одной партой на курсах по переподготовке руководящих работников уголовного розыска. Их собрали в Москву со всей страны. Невысокий подвижный черноглазый Касым ему сразу понравился. Он с таким упоением рассказывал о своей далекой родине, так горячо и откровенно приглашал в гости в аил Ак-Таш – Белый Камень по-русски, что всем захотелось побывать в этом селенье. Дорохов знал, что Касым пришел в милицию в канун окончания Великой Отечественной войны. Во Фрунзе закончил специальную школу. Тогда на курсах Мамбетов был старшим лейтенантом. А сейчас вот уже догнал его, Дорохова, и щеголяет в полковничьих погонах. Шутка ли, возглавляет уголовный розыск целой области.

Проскочив десяток километров, машина нырнула в узкие улицы пригорода с низкими домами, крытыми плоскими глинобитными крышами.

– Остатки старого Оша, – объяснил Мамбетов. – Сейчас новый увидишь, совсем европейский. Что же о делах не спрашиваешь? Ох и замучили нас. Каждый день доложи, что сделал, что нового. Из Фрунзе звонят, из Москвы тоже. В обком партии вызвали, спрашивают: «Чем помочь?» А чем поможешь? Все с ног сбились, сам бегал по городу, а толку чуть. Перепроверили уйму версий, и все бесполезно, на преступников никак не выйдем. Надежды не теряем. У нас говорят: «Луну полой не закроешь».

В Управлении внутренних дел в просторном кабинете начальника уголовного розыска шел допрос. Показания давал мужчина лет сорока. От него веяло здоровьем, силой. Лицо с мягкими, несколько расплывчатыми русскими чертами. Ни в позе, ни в облике не чувствовалось ни малейшего напряжения. Говорил он с полуулыбкой, глаза смотрели прямо и бесхитростно. Словом, симпатичнейшая личность. «Свидетель», – едва взглянув, решил Дорохов.

За письменным столом майор, морщась, словно от зубной боли, записывал показания. «Что-то, видимо, не в цвет», – резюмировал про себя Александр Дмитриевич. При появлении начальства все встали. «Свидетель» с любопытством взглянул на незнакомого человека и дружелюбно улыбнулся.

– Не будем мешать, – извинился Дорохов. И они вышли с Мамбетовым в коридор.

Касым открыл небольшой кабинет. Едва гость уселся за письменный стол, положил перед ним папку.

– Вот, читай! Изучай! Но сначала я введу тебя в курс дела. Послезавтра, восьмого марта, будет ровно три недели, как это случилось. Воры ночью пробрались в административное здание мясокомбината, открыли дверь в кассу, взломали железный ящик и похитили сорок три тысячи рублей. Кассир деньги получила в банке в конце дня, часть успела выдать рабочим, а остальные закрыла в металлический сундук, который заменяет ей сейф. Утром пришла – денег нет.

– Следы отыскали?

– Да! – кивнул Мамбетов. – Знаешь, как говорят наши старики: «Где валялась лошадь, там остается шерсть».

– Отличная пословица, – улыбнулся Дорохов, – прямо для криминалистов. Ну и что же вы нашли?

– Наберись терпения. Пока охранник обходил здание с одной стороны, преступники, видно, проникли в помещение с другой – через форточку. Подобрали ключи к комнате, где касса, взломали замок, благо там замок, что его только поддень. Скрылись тем же путем. Следы присыпали махоркой. Но наш Акбар взял след, привел к арыку. Там мы нашли инструменты: ломик, монтировочную лопатку от автомашины, зубило и молоток. Ну а дальше, увы, след затерялся. Да, чуть не забыл, в кассе они сняли со стола скатерть, в нее и завернули инструменты. Так вот, недалеко от этого свертка оказалась еще пара мужских туфлей сорок второго размера, светло-коричневые, почти новые. И все. Позор на нашу голову! Прямо из-под носа у охраны украли. Начали мы работать по двум версиям. Во-первых, предполагали, что кражу совершили преступники-рецидивисты. Поручил майору Абитову проверить эту версию. Он в уголовном розыске лет двадцать и в городе всех чуть ли не в лицо знает. Во-вторых, считали, что кражу мог совершить кто-нибудь из своих, комбинатских. Проверили, между прочим, и кассиршу. Уж больно подозрительным показалось, что она такую крупную сумму на ночь оставила, и тут как раз на третий день получил я письмо. Вот послушай.

Мамбетов перевернул несколько страниц и стал читать вслух:

«Нечего вам искать каких-то воров, проверьте кассира. Она давно готовила эту кражу, чтобы покрыть недостачу. На казенные денежки выстроила себе дом, купила обстановку, холодильник, телевизор, и все ей мало. Говорит соседям, что скоро с мужем купят автомашину».

– Кто же это написал? – поинтересовался Дорохов.

– Автор решил остаться неизвестным.

– Ох, знаю я этих анонимов, – сказал Дорохов. – Сколько крови портят они людям! Сколько времени и труда напрасно уходит на проверку их заявлений. Редко анонимные сведения оказываются верными…

– Да, ты прав, конечно… Вот посмотри, – Мамбетов показал Дорохову целую пачку разных справок и характеристик, подшитых в дело. – Кассир – женщина честная, на комбинате работает давно, пользуется уважением, ее все знают только с хорошей стороны. Короче, никакого отношения к преступлению не имеет. А вот на этого джигита взгляни внимательно. – Мамбетов протянул Дорохову снимок крупного мужчины в дорогом костюме, небрежно развалившегося в кресле.

– Так это я его только что видел? – удивился Дорохов. – Мне показалось, что он свидетель.

– Ха-ха-ха! Не торопись, да-ра-гой, – с нарочитым акцентом произнес Касым.

Александр Дмитриевич взглянул на оборотную сторону фотоснимка и прочитал: «Преступник-рецидивист Нечаев, он же Зуев, он же Крылов, он же Второв Владимир Иванович, сорока двух лет, судим неоднократно», и уже с большим интересом стал рассматривать снимок. Мягкая улыбка, веселые глаза, открытый лоб невольно вызывали симпатию.

– Хорош? – вздохнул Мамбетов. – Вот на нем мы и застряли. Ну, кажется, сейчас дело сдвинулось. – Касым вынул еще неподшитые листки, вырванные из ученической тетради в клеточку, исписанные корявым почерком, и положил их сверху.

– Его показания. Вчера написал. Ты пока познакомься, а я скоро вернусь.

Вначале документ назывался «Исповедь сломанного человека», потом это название было зачеркнуто и ниже крупно выведено: «ЯВКА С ПОВИННОЙ». Дорохов стал читать:

«Я, Нечаев Владимир Иванович, родился в Севастополе в 1929 году. Отец и мать погибли в Отечественную войну, а моя жизнь побежала по кривой дорожке. Из детского дома сбежал. Стал воровать. Поймали, осудили и отправили в колонию. Убежал и снова воровал. Поймали второй раз, опять суд и уже колония построже. Освободили по амнистии, устроили в Алма-Ате на механический завод, дали общежитие, записали в вечернюю школу. Все как у людей, и я стал работать и учиться. Но, как говорится, кому что на роду написано. Однажды встретил дружка. За встречу выпили. Он смотрит на меня и говорит: “Что-то ты одет как бродяга. Снимай свои вещички, я тебе сменку дам, есть тряпки, как на тебя шиты. Правда, они «темные», но это ничего, из другого города”. Зашли мы с ним на одну квартиру, где он остановился, сбросил я свою честную рабочую одежонку, надел все новое – чужое. Снова потянуло на старую дорожку. Рестораны, девочки, а через несколько дней поиздержались, пришлось пойти на дело. Идем с вещами, а навстречу милиция. Такая у меня планида. Осудили уж как взрослого, учли мои первые судимости и дали на полную катушку. От звонка до звонка пять лет просидел. Потом еще два раза попадался. Последний раз освободился, решил приехать в Ош. Мне об этом городе рассказывали. Тепло, фрукты какие хочешь… Устроился на хлебозавод. Дали койку в общежитии. Все бы хорошо, да, видно, на беду, разыскал в городе кореша – Вальку Лобанова, мы с ним на Колыме пять лет вместе баланду кушали. Оба без денег. Он мне и говорит: “Давай возьмем какое-нибудь стоящее дельце, а потом куда-нибудь на природу”. Я говорю, что хотя и завязал, но по старой дружбе разок рискнуть согласен. Имейте в виду, граждане начальники, пишу здесь все правильно, честно, так как надоели мне по-страшному тюрьмы, наверное, это будет последний мой срок…»

Дорохов еще раз взглянул на фотографию. Не исключено, что человек этот действительно устал от беспутной жизни, встречал он и таких.

«…Месяца два мы с Валькой присматривались что к чему, решили пошуровать на мясокомбинате. Я ходил туда, смотрел, проверял. Узнал, что зарплату у них выдают семнадцатого числа, и вот семнадцатого февраля торчу у проходной, жду кассиршу. Приехала она поздно, ну, думаю, сегодня выдавать не будет, не успеет. Побежал к Валентину, говорю, ночью самый раз кассу брать, а сам решил подготовить себе алиби. В магазине купил водки, пива и – к своему приятелю Тигрову, с которым вместе работал на хлебозаводе.

Тигров – работящий мужик, пьет нешибко. Был дома вдвоем со своим пацаном Санькой. Увидел меня, обрадовался, сели мы ужинать и выпивать. Однако сам я украдкой раза два выплеснул водку под стол, а хозяину подливал. Его сынишка в другой комнате смотрел телевизор. Притворившись пьяным, я улегся на диван, подождал, пока хозяева заснули. Около двенадцати ночи встал, взял у Тигрова мешочек махорки, надел его резиновые сапоги, брезентовый плащ, в сарае прихватил кирзовую сумку и ушел. Как договорились, стал дожидаться Вальку на трубах теплоцентрали. Потом мы пошли к мясокомбинату. Время было около двух часов ночи. В заборе я заранее оторвал доску, мы пролезли. Валентин сразу направился к двухэтажному дому. Решил, что вначале попробует вскрыть сейф сам. Если у него не получится, позовет меня. Валька ушел, а я подобрался к сторожке, заглянул в окно, вижу, охранники сидят, пьют чай».

Дорохов еще раз перечитал последние строки и невольно пожал плечами. Уж больно берег себя этот Нечаев. Не пошел сам в кассу…

Далее шли подробности.

«…После того как Валентин ушел, прошло минут тридцать, потом час, я уже начал психовать. Вдруг вижу – идет, в руках два узла и инструменты. У арыка Валька остановился, потерял в грязи туфлю. После этого снял вторую и куда-то забросил. Я взял у него сверток с инструментами и кинул в воду.

Возле чайханы на повороте к хлопчатобумажному комбинату Валька предложил ехать к знакомым девочкам, я отказался и строго-настрого наказал ему не напиваться, забрал у него деньги, вынул из узла пачку десятирублевок, отдал ему. Остановил попутную автомашину и доехал до Сулейман-горы. Поднялся на самый верх, нашел подходящее место и закопал деньги. Потом вернулся к Тигрову, в арыке вымыл его сапоги, поставил на место, повесил плащ и положил в сарай кирзовую сумку. На столе от ужина оставалась недопитая бутылка водки, я налил себе целый стакан, запил пивом и лег спать. При моем возвращении ни Тигров, ни его сын не проснулись».

Дорохов прочел «исповедь» и задумался. Похоже, он прилетел к финалу, здесь и без него обойдутся. Поедут на указанное Нечаевым место, найдут деньги, а соучастника разыскать не так уж и трудно. Ну что же, это даже хорошо, что Мамбетов со своими сыщиками справился без него.

Александр Дмитриевич снова перелистал тетрадные страницы – захотелось узнать, как же нашли этого рецидивиста. «Не пришел же он в самом деле сам с покаянием». В папке оказался протокол задержания.

«Любопытно!» Ознакомившись с коротеньким документом, полковник нахмурился. Он взвесил на руке толстый том, где были подшиты справки, реабилитирующие кассиршу, и гармошкой склеенные фотографии с места происшествия: длинный унылый забор, за которым располагались цеха мясокомбината, арык, где были обнаружены инструменты грабителей и туфли. Затем шли снимки вещественных доказательств. Дорохов долго рассматривал изображение большого железного ящика, служившего кассиру сейфом. «Да, – подумал Александр Дмитриевич, – одному здесь не справиться. Наверняка орудовали двое. К тому же следует точно знать, что, где и как расположено. Без предварительной разведки не обойтись. А не могло их быть трое?»

В кабинет вошел Мамбетов:

– Удивляешься? Вот-вот. Есть чему.

– А тут ничего не перепутано? – с сомнением спросил Александр Дмитриевич.

– Нет, все ясно, как летний день на Джай-лоо. Действительно, задержали этого Нечаева при попытке забраться в кассу гостиницы «Советская», а потом он решил нам повиниться и в мясокомбинатской краже.

– Зачем же он полез в гостиницу после кражи сорока трех тысяч? Сколько же денег там могло быть?

– В обычный день рублей пятьсот. Иногда меньше, иногда больше.

– Так что же, он полез туда ради острых ощущений?

– Факт есть факт. – Мамбетов развел руками. – Узнали мы, что он сорил деньгами после кражи на мясокомбинате. Да и рабочие его опознали. Говорят, видели у проходной частенько, кого-то дожидался. А на вопрос, зачем в гостиницу полез, ответил: «Спьяну». Так что суди сам. В таких случаях у нас говорят: «Если рядом нет советчика, посоветуйся со своим ребром», пораскинь мозгами то есть.

– А ты, Касым, чем не ребро?

– Сам думай, тебя из центра прислали. Чужие ошибки всегда лучше заметишь. В общем, своими ребрами обходись. А я что, человек я маленький, – Касым притворно опустил вниз хитрые, узкие глаза. – Начальник управления вызвал и приказал: «Немедленно разыщи деньги». Я ему говорю, на Сулейманке сейчас полно народу, нужно утром, пораньше, пока никого нет.

– Ну и как, согласился он на утро?

– Нет, – вздохнул Мамбетов.

– Ладно, я зайду к нему, представлюсь и договорюсь, чтобы выехать туда на рассвете.

– Тогда подожду, пока от начальства вернешься, и поедем ко мне. С Алтынай познакомлю. Детей покажу. Сыновей, правда, дома нет. Один в Ташкенте, в аспирантуре. Второй в Ленинграде, в этом году диплом защищает. Третий в солдатах служит. Дома только дочки.

Дорохов помнил, как в Москве на курсах Касым рассказывал о том, что у жены, в которую он был влюблен, как юнец, волосы с медным отливом. Не случайно ее зовут Алтынай – «золотая», и красива-то она на загляденье. А поет так, что из соседних аулов слушать приезжают. Александр Дмитриевич улыбнулся, вспомнив, с каким удовольствием тогда говорил Касым: «Первое богатство – здоровье, второе – белый платок – жена, значит». Повторив вслух эту пословицу, Дорохов спросил:

– Не переврал? А?

– Нет, друг Искандер, все правильно. Послал мне аллах напоследок двух дочерей – обе в мать. Буду под старость богатый – калым хороший принесут! Возьму баранами. Целая отара будет. Уйду на пенсию, заберусь в горы, поставлю юрту и поживу, как человек. Пенсию буду копить, барашков продавать, машину куплю, – балагурил Мамбетов.

– А сейчас что же не купишь?

– Сейчас? – Мамбетов усмехнулся. – Киргизы говорят: «Дом с детьми – цветник». Так вот вся моя зарплата идет на этот цветник. Даже старшие, и те не забывают: «Ата, помоги, ата, пришли…»

– Давай, Касым, завтра твой цветник посмотрю. А сейчас схожу к начальству – и в гостиницу. Надо выспаться. А то спозаранку на Сулейман-гору ехать. Договорились? Ну и отлично.

…Александр Дмитриевич проснулся от сильного стука в дверь. Взглянул на часы – всего четыре часа утра. Удивился, что его разбудили в такую рань. Поднявшись с постели, открыл дверь. Мамбетов вошел бодрый, отдохнувший. Штатский светло-коричневый костюм придавал ему праздничный вид. Дорохов чертыхнулся и снова улегся в постель.

– Вставай, Искандер, тебя ждут великие дела. – Мамбетов стянул с него одеяло.

– Отстань ты, полуночник!

– Смотри, солнце давно на дворе. Восьмой час. Ты забыл переставить часы на местное время.

На улице Дорохов даже зажмурился от яркого, совсем невесеннего солнца. Мамбетов открыл дверцу машины и объяснил:

– Шофер работал ночью, я его отпустил. Садись на заднее сиденье, открывай сумку, там тебе Алтынай завтрак собрала.

Улицы были чистыми, словно их специально вымыли к женскому празднику. Вдоль тротуаров росли высокие деревья, набухшие почки готовы были вот-вот лопнуть, журчали широкие полноводные арыки. Следя за дорогой, Касым в зеркало наблюдал, с каким интересом гость рассматривает улицы, низкие дома старинной застройки.

– Что, нравится? Ош – город древний, очень древний. Говорят, основан за несколько веков до нашей эры. Жили здесь какие-то племена земледельцев и скотоводов. Один из родов назывался Уш. Вот отсюда, наверное, и название города.

Машина подъехала к высокой горе, город прижался к ее отвесному склону. Укрылся от южных суховеев и в это раннее утро казался спокойно спящим под ее сенью. Оставив машину у подножия, медленно пошли на гору.

– Сейчас увидишь нашу Сулейманку, ее, брат, всем туристам показывают. Нечаева привезут через час, у нас время еще есть.

Вначале дорога шла через обширное кладбище, раскинувшееся по склону. Медленно поднимаясь к вершине, Мамбетов рассказывал:

– Сулейман-гора священная. Сам пророк спускался сюда на летающем коне. Вот так, ни больше и ни меньше. Среди правоверных мусульман еще в древности ходили слухи, что побывавшие на горе излечиваются от многих болезней, а после смерти попадают прямо в рай. Паломники стекались к Сулейман-горе со всей Ферганской долины, с Алайских хребтов и Памира. И конечно, не с пустыми руками.

Они шли по дорожке, петлявшей среди камней. Чуть в стороне Дорохов заметил прямую тропинку, спускавшуюся с вершины к самому подножию. Она напоминала неглубокий, хорошо отполированный желоб.

– Здесь бесплодные женщины съезжают на животе вниз, чтобы аллах послал им детей, – пояснил Мамбетов. – А вот взгляни! – Дорохов увидел почти отвесную скалу. – Туда наверх мусульмане доставляли своих жен, заподозренных в измене. Шейхи придумали для них целый ритуал проверок, и, если несчастная, часто почти девочка, испугавшись, не могла выдержать испытание, ее сбрасывали со скалы. Погибшую за плату, полученную с мужа, служители Магомета хоронили на этом кладбище…

По крутой тропинке, вытоптанной паломниками за многие века, они поднялись к вершине Сулейман-горы, на полтораста метров возвышавшейся над городом. Весь Ош, раскинувшийся по берегу реки, был виден как на ладони. Из центра в разные стороны разбегались автомобильные дороги. Одна уходила к горным вершинам Памира, другая связывала районы Ошской области, третья соединяла Ош со столицей республики – Фрунзе.

– Ну вот и конец нашей экскурсии, – вздохнул Мамбетов. – Надеюсь, и развязка близка. – Он указал на большую милицейскую машину, появившуюся на одной из улиц. Они стали спускаться вниз. Из подъехавшей машины вышел следователь Беляков, с которым Дорохов успел вчера познакомиться, двое понятых, эксперт-криминалист с фотоаппаратом и кинокамерой. Последним, не спеша, зажмурившись от яркого солнца, выбрался Нечаев. Он несколько раз взмахнул руками и, потянувшись, объявил:

– Затекли. Хорошо-то как на волюшке, – и довольно улыбнулся.

– А кто тебя неволил? Кто в тюрьму толкал? – недовольно пробурчал Беляков.

Этот весенний день, такой яркий, чистый, сияющий, совсем не располагал к тому прозаическому занятию, которое им предстояло. Нечаев попросил сигарету, затянулся и заговорил как бы сам с собой.

– Сейчас найдем… Сейчас отыщем денежки. Покажу. Засчитают добровольное признание? А грошей много! Ух, много! Надолго бы хватило. Жаль, попался.

Беляков рассказал понятым, что они участвуют в следственном выезде к месту, которое укажет арестованный, и должны наблюдать за его поведением и действиями работников милиции. Мамбетов достал из своей машины поблескивающие на солнце наручники, подошел к Нечаеву, застегнул один браслет на его правой, а второй защелкнул на своей левой руке.

– На всякий случай. Чтобы ты не потерялся.

Дорохов стоял в стороне и наблюдал за приготовлениями. Несколько раз он ловил на себе взгляд Нечаева. Сквозь напускную веселость в его глазах проглядывала настороженность. Казалось, он исподволь изучал Дорохова, словно оценивая нового противника.

– Пошли, полковник! – Мамбетов и вся оперативная группа направились к вершине горы. Но Дорохов отрицательно покачал головой:

– Идите без меня. Я здесь посижу.

– Как знаешь, – согласился Мамбетов. Примерно через час группа вернулась в напряженном молчании.

– Не нашли? – спокойно спросил Александр Дмитриевич.

– Нет.

Дорохов с Мамбетовым поехали следом за машиной с арестованным. Касым рассказывал:

– Влезли на самый верх, с той стороны, возле Чертова моста, есть пещера. Нечаев говорит, деньги там. Все углы осмотрели, все камни перевернули – хоть шаром покати. А Нечаев заявляет, что деньги забрал его партнер или еще кто-нибудь из тех, кто на Сулейманке околачивается.

– У тебя нет на этот случай пословицы? – не выдержав, съязвил Дорохов.

– Есть, – с готовностью, но без энтузиазма ответил Касым, – только русская: «Век живи, век учись»…

В управлении майор Беляков доложил, что Нечаев потребовал, чтобы допросили его сожительницу Лидию Морозову. Он, дескать, ей отдал на хранение часть украденных денег.

Лидия Морозова, средних лет женщина со скуластым лицом, жгучими черными глазами и ярко накрашенными губами, говорила громко и возмущенно, поочередно обращаясь то к Белякову, писавшему протокол, то к Мамбетову и Дорохову, устроившимся в сторонке на диване. Она была явно поражена предательством своего сожителя.

– Да где же правда в этой жизни? Он, видите ли, мне деньги давал! Дьявол окаянный! Да я все заначки повытряхивала, чтобы он одет был и сыт!

«Спасти его хотела, а он ее надул», – мелькнула мысль у Дорохова.

– Вытащила из помойной ямы, пригрела, – в голосе Морозовой послышались слезы, – думала, человеком будет. Больно уж жалостливые письма из тюрьмы писал. И невезучий он, и судьба его «сломатая», и доля сиротская. Как познакомилась? С подругой возила передачу в колонию ее брату. А Володька меня увидел, просит адрес и разрешения написать. Я сказала, пусть пишет. Так он в неделю по два письма слал. Освободился, приехал. В общежитии-то он и не жил. Все больше у меня. – Женщина вытерла слезы, высморкалась. – Ведите его сюда. Посмотрю на его рожу бесстыжую.

Привели Нечаева. Сцена разыгралась жаркая. Морозова еле сдерживалась, все пыталась дотянуться до волос своего сожителя. Нечаев проникновенно и очень спокойно ее убеждал:

– Брось, Лидуша, все напрасно. Успокойся, дорогая.

– Это я тебе «дорогая»? – женщина даже поперхнулась. – Доберусь до тебя, зенки выцарапаю…

– Ничего не поделаешь, Лидуша. Денежки-то отдать придется, – невозмутимо продолжал свое Нечаев.

– Это какие такие денежки?! – Морозова угрожающе поднялась со стула.

Дорохов опустил голову, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Ты же знаешь, Лидуша, те самые, что с мясокомбината взяли, – без тени смущения ответил Нечаев.

«Чертовщина какая-то, – думал Дорохов. – Если эта Лидуша такая актриса, она бы любой театр украсила. Да и Нечаев говорит весьма уверенно, все выглядит довольно правдиво».

– Да ты, ирод несчастный, за все время вот этот платок мне только и подарил. – Морозова сорвала с головы дешевый черный платок с аляповатыми яркими цветами и бросила его через голову следователя Нечаеву. Тот осторожно снял его со своего плеча и аккуратно положил на стол.

– Расстроилась бабочка, – обращаясь уже к окружающим, усмехнулся он. – Понятно, пяти-то тысяч ей надолго бы хватило.

Тут Морозова встала со стула и спокойно сказала:

– Правильно. Кассу он ограбил. Говорил, что влезли туда через окно, взломали ящик. Все так. Но с деньгами врет. Не давал денег.

Дорохов изучающе посмотрел на Нечаева. На этот раз он явно растерялся.

После окончания очной ставки Морозова ушла, а Беляков забрал Нечаева к себе для допроса.

Мамбетов и Дорохов остались одни.

– Не нравится мне все это, – медленно произнес Касым. – Как только Нечаев написал свои показания, я первым делом послал ребят к Тигрову. И знаешь, тот все подтвердил. Он действительно неплохой мужик. Только горе у него. Недавно умерла жена, и он остался вдвоем с сыном. Тигров рассказал, что был у него Нечаев в тот вечер и он еще удивился, откуда у того деньги.

– А много он видел?

– Целую пачку десяток. Точно сказать не может, но, по его словам, несколько сотен. Тигрову еще червонец дал.

– Интересно, – улыбнулся Дорохов. – А ты про эти деньги спрашивал у Нечаева?

– Нет, я больше про те, что с мясокомбината, – не очень уверенно ответил Мамбетов.

– Тогда давай сделаем так: я с Абитовым съезжу к этой серьезной даме и постараюсь сам кое-что выяснить, а ты поговори с Нечаевым. Кстати, поинтересуйся, откуда и сколько у него было денег в канун кражи. Добро?

– Как скажешь, аксакал. Ты теперь тут за главного. Прежде чем свернуть, верблюд слушает погонщика… Так?

Морозова жила в небольшом глинобитном домишке на берегу бурной речки, окруженном маленьким палисадником. На хорошо ухоженной земле уже проклюнулись острые ярко-зеленые побеги ирисов, первые листки гиацинтов и множество каких-то мелких ростков. Видно, здесь любили цветы.

– А у нее и дома порядок, – заметив изучающий взгляд Дорохова, пояснил Абитов.

Действительно, обе крохотные комнатушки сияли чистотой. Хозяйка встретила нежданных гостей настороженно. Она предложила Дорохову и Абитову самодельные табуретки, а сама осталась стоять, прислонившись к двери.

– Лидия Михайловна, вы знаете приятелей Владимира? – начал Дорохов.

– Ни одного-то у него путного и не было. С карзубым Валькой все крутился. А тот нашел дуру, такую же, как и я, только побогаче, обобрал до нитки и смотался. Говорили, в Ашхабад, что ли…

– Нечаев все время у вас жил?

– Поначалу да. А когда отругала я его, что он все на моей шее сидит, перебрался в общежитие, но все равно больше здесь околачивался. Раза два ездил в Андижан к узбекам, приятель там у него какой-то.

– Когда ездил? – поинтересовался Дорохов.

– Один раз осенью и недавно вот, в прошлом месяце. Спросила у него, как съездил. Плохо, говорит. Чуть не заболел. И все… Я вот что вам хочу сказать, товарищ начальник… – Морозова задумалась, подыскивая слова. – Не давал он мне денег, поверьте на слово. Брать брал. То трешку, то пятерку, а когда и десятку выманит. И все хвастал, что скоро у него мешок денег будет. Мол, они с Валькой крупное дело замышляют. По-честному сказать, я ему не верила. Но на всякий случай твердила, что лучше черный хлеб дома есть, чем в тюрьме, что его снова упрячут туда, откуда жалостные письма слал. Вот так и вышло, как я говорила. А денег я от него не видала. Зачем он врет, ума не приложу.

– Я вам верю, – серьезно ответил Дорохов. – Кстати, откуда вам известно, что он кражу на мясокомбинате совершил?

– Слышала я, – женщина замялась. – Да он, конечно, кому еще?

…Касыма Дорохов застал в отличном настроении. Тот, и не спросив о результатах разговора с Морозовой, протянул ему несколько исписанных листков.

– На, читай!

Это были новые показания Нечаева.

«Прошлый раз я кое-что от вас утаил, гражданин начальник! На кражу мы ходили втроем. С нами был еще один рецидивист, Генка, по кличке Косой. Он года на два меня моложе и тоже полжизни в тюрьмах да колониях проболтался. Валька рассказал ему про наши планы, и тот попросился, чтобы его на дело взяли. Сначала я не хотел деньги на столько частей делить, но Валентин говорит: нехорошо обижать старого друга, и я согласился. У этого Генки оказался кореш на мясокомбинате, он ему и сказал, что деньги привезли, а выдавать будут завтра. Ломали кассу Валька и Генка. Теперь хочу рассказать истинную правду про деньги. Еще до кражи мы решили, что деньги отдадут на хранение мне, как старшему, а делить их будем после того, как утихнет переполох. Я написал письмо своей тетке – Коленовой Надежде Семеновне – и попросил ее приехать. В первых числах февраля, числа восьмого или девятого, она приехала. Через знакомых устроил ее в гостиницу без прописки и просил каждый день с четырех до семи часов вечера быть на автостанции, чтобы я мог передать ей крупные ценности, которые она должна отвезти домой и спрятать до моего приезда. Тетке я доверял полностью.

Перед самой кражей я разыскал тетю Надю, попросил забрать вещи из гостиницы и побыть на автовокзале ночь, пообещав ей, что под утро обязательно приеду. Ей я отдал сверток с деньгами и договорился, что она спрячет деньги и будет ждать моего приезда. Когда я привез деньги, тетя Надя подарила мне свитер, который связала, пока здесь жила. Я надел его и с тех пор не снимаю. Когда мы уходили с мясокомбината, я взял из узла одну пачку денег в банковской упаковке, разделил на три части, две отдал Вальке и Генке, а одну оставил себе. Часть этих денег у меня забрали при задержании. Здесь я написал все честно. Одну правду».