Текст книги "Три лика света"

Три лика света
Однажды в афганских горах…
Игорь Стенин

Тому, кто помнит доблесть дедов,

Болезни века не страшны.

Не отсидеться нам в окопах.

Надежда Родины – вклад до востребования мы.

© Игорь Стенин, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тень накрывала землю. Рёв самолётных двигателей нёсся по окрестности. Летящая над степью птица теряла высоту.

Человеческий фактор, объясняя причину, скажут потом спецы. Уходя от встречного атмосферного фронта, на пике противостояния с небом экипаж достиг точки мёртвого вдоха – дефицита кислорода в крови.

Слепой, глухой и немой оказался предан воле нисходящего воздушного потока.

И в этих условиях, без управления, один, «двенадцатый»11
  «Двенадцатый» – самолёт транспортной авиации АН-12.


[Закрыть] продолжал оставаться собой, машиной без страха и упрёка, плодом торжества таланта, вдохновения и точного расчёта советского конструктора. Крылатый, он мог бы лететь, лететь и лететь. Жила бы своей жизнью инерция, да боролись пилоты… На скорости нескольких сотен километров в час горы стали на пути. Время, окаменевшее тысячелетия назад.

В отсутствие возможности манёвра выбор был невелик. Пики, гребни, хребты. Не разминуться.

Удар пришёлся вскользь. Скальная порода вспорола обшивку. Самолёт сошёл с прямой.

Как по команде исчезли неистовствующие помехи. Смолк эфир. Мёртвая тишина вскричала эхом прерванного полёта.

Шансов не было. Величественные и грозные, полные собственного превосходства, горы стояли насмерть, отрицая саму возможность сговора с собой.

А между тем жизнь продолжалась своим чередом. Реальность требовала своё. Частью целого, родня Большой земли, самолёт был дороже и чинов, и имён.

Спустя несколько часов после катастрофы поднятые в воздух вертолёты рассекли винтами небо.

Пришла в движение наземная рать.

Началась поисковая операция.

Чужое солнце, слепя и обжигая, разгоралось навстречу – в отсутствие иных единственным источником света на пути…

Кишлак был пуст. Ни души. Отсутствие дверей, оконных рам и прочих частей из дефицитного дерева свидетельствовало о добровольном уходе людей. Заунывная песня ветра неслась над землёй. Звуки шагов будоражили тишину. Прошлое перекликалось с настоящим. По следу английских солдат, воевавших в здешних краях более сотни лет назад, шли советские мотострелки. Те же воины. Преисполненные решимости войти в историю хозяевами своей судьбы, собирая, а не разбрасывая камни.

Дикий сад, открываясь за последними постройками, встречал своим великолепием. Щедрым солнцем и талыми горными потоками были упоены свисающие в изобилии с ветвей деревьев плоды. Сладость неземного урожая ощущалась на губах… С трудом отводя глаза в сторону и преодолевая соблазн, солдаты шли мимо. Не до пира.

Минуя последние метры открытого пространства, на границе царства камня, пыли и тени один из уходящих оглянулся.

Полёт воздушной фантазии, яркие краски, аромат. Красота, торжествуя, побеждала. Нетронутому урожаю предстояло пасть на землю, дать всходы и стать маяком – цвета, аромата и вкуса будущих плодов.

Объятый невольным трепетом, продолжая движение, солдат вернулся в поток.

Война. Ожесточающее сердца противостояние. Каждая минута могла стать последней. Но в союзе с природой, частью райского сада, вне страха, боли и ненависти жизнь не кончалась. Смерть на поле боя была её венцом.

– Ерёма, – подал голос товарищ. – Слышал про поход англичан?

– Слышал, – отозвался солдат. – Говорили между собой командиры.

– Назад не вернулся никто. Пропали без вести все. Целый полк.

– Хуже не бывает. Мало нам своих забот.

– Предчувствуешь беду?

– Чем выше горы, тем меньше кислорода. И больше призраков.

Смуглое лицо товарища расплылось в широкой улыбке.

– Я не верю в призраков.

– Услышишь их голоса – поверишь. Ты какой язык изучал в школе?

– Русский. Я же советский узбек.

– Научат своей тарабарщине. Станешь учёным. Последним из династии хлопкоробов.

– Э, брат, нет. Я лучше забуду родной язык, чем предам своего отца. Гасановы на мне не переведутся.

– Лейтенант машет… Чует моё сердце опять нас с тобой вперёд пошлют. Гасан, сколько нам ещё быть живым щитом?

– А ты способен на большее?

– Меня учили защищать Родину.

– Ты на своём месте. За тобою рота.

Откликаясь на зов, они сошлись с лейтенантом у точки массового камнепада. Место было не из приятных. Лежащие в беспорядке валуны придавали ему вид одного из начал апокалипсиса. Переглянувшись с гвардией, лейтенант поднял глаза вверх. Гнёт окружающего ландшафта рассеивали белые вершины ледников.

– Тихо тут, – сказал он, светлея лицом. – Недостатка в часовых нет. Великаны на страже.

Круг из трёх армейских панам сомкнулся. Под ярким огнём рубиновых звёзд на головных убора завязался разговор. Общение вне пресловутой дистанции устава, на равных, в условиях предельного раскрепощения душ, когда собеседник в одночасье становится дороже фигуры речи. Братом.

В противоположность двум другим взводным – Сахно и Толмачёву, лейтенант Серёгин был выпускником военной кафедры гражданского Вуза. Без пяти минут готовый офицер запаса. Если бы не железный стержень внутри. Сопротивление излому достигало должного уровня. Из таких, как он, работая без скидок и льгот, школа командира роты ковала кадры себе под стать.

Сходя на нет, эмоции стихли. Ориентация в пространстве была завершена. Старший принял озабоченный вид. Данные аэрофотосъёмки ждали считывания на местности. Первыми, проекцией духа и плоти, как всегда, шли они. Головной дозор.

Любая высота покоряется восхождением. Не счесть троп в горах. Но в условиях открытой охоты на людей путь становится опасен и непредсказуем – мина может таиться где угодно. Даже там, где до тебя прошли не один раз.

Казалось бы, отрада наших глаз – трава и кусты. Солнце прячет в них свои лучи, а вражьи руки – растяжку. Шаг – и ты в зоне поражения. Осколки гранаты здесь меньшее зло. Вступит в дело безоткатное орудие или миномёт из засады, начнётся обстрел – массовые потери неизбежны.

Чем выше и выше, тем враждебнее среда. Тесно сердцу в груди. Бьётся загнанной птицей. А вокруг тишина. Жар, исходящий от раскалённых камней. Эхо скитающегося в поисках вдоха выдоха…

На пике напряжения, когда одышка рвёт горло на части, а тело начинает утрачивать контроль над собой, среди тьмы слепящего света слух различает долгожданный голос. Команда приходит вовремя. Внимая ей, дозор делает последний шаг, останавливается и валится с ног.

Позади тяжкий труд. Сотни метров подъёма. Жадно глотают открытыми ртами воздух сапёры, Ерёменко, Гасанов, снайпер Готлиб, взводный…

И лишь одному всё было нипочём. Вооружённый пулемётом супертяжеловес демонстрировал полное превосходство над человеческой природой. Абсолютный покой исходил от него. Казалось, он не покорял горы, встречал гостей на привале, живя и царствуя здесь.

– Вайнтриб, – обратился к нему Ерёменко, с трудом переводя дыхание. – Два года тебя знаю… Ты не меняешься. Самое последнее, что мне хотелось бы в этой жизни – это оказаться в числе твоих врагов.

– Это не человек, – заявил Гасанов. – Хужайин тогларни. Хозяин гор по-нашему.

– Да. Большой.

Слово. В иных случаях, лаская слух и усыпляя бдительность, оно способно тронуть устои и самого могучего героя. Вайнтриб бросил взгляд в сторону друзей. Поднял указательный палец. Прицелился. Жестом, имитирующим стрельбу, отсалютовал обоим.

– Ловок ты для своей комплекции, Миша, – подхватывая эстафету, вступил в разговор взводный.

– Спасибо, товарищ старший лейтенант.

– Это нечто сверхъестественное, – продолжал Серёгин. – Такому не научишься. Это врождённое. Кажется, мир вращается вокруг тебя.

Вайнтриб пожал плечами.

– У меня сердце большое. Ему чужого не надо. Работает на том, что внутри.

– Да, – лицо старшего лейтенанта расплылось в невольной улыбке. – Это видно. Не каждому дано. Береги себя.

Тропа меж двух высоких скал утопала в тени. Визуальный осмотр был затруднён. Безопасности ради дополнительным инструментом, сродни путеводной звезде, была востребована молитва сапёра.

Щуп, работающий с одержимостью автомата, вторящий ему хруст гальки, шёпот. Свет блеснул впереди, открывая утопающий в зелени склон. Естественней и желаннее зрелища не было. Не вся земля горела под ногами огнём. Существовал и брод, где дух был готов побеждать плоть, бросая вызов берцам босым.

Торжеством здравого смысла первым пошёл трал. Нехитрого вида приспособление вспугнуло целину. Верёвка натянулась, заскользила в руках, утяжеленный грузом конец, приходя в движение и рассекая зелёную массу, начал торить свою колею.

Каждое мгновение могло принести неожиданность. Но на удивление работа не встречала сопротивления. Покров был чист и однороден, таинство фотосинтеза – непогрешимо.

Перед открытой плешиной трал остановился. Обстоятельства менялись. Что скрывало отсутствие кулис? Ценя и время, и силы сапёры применили гранату. Взрыв сотряс склон.

Открытый участок вывернуло наизнанку. Комья грунта, камни, песок, взмывая вверх, полетели во все стороны. Тронулся с места, осыпаясь, верхний ярус.

Эхо ушло в пустоту.

Вызов остался без ответа. Здесь не ступала нога человека. Ничто не мешало сделать первый шаг им.

По мере подъёма склон терял свой живописный вид, растения мельчали и редели, пустоши было всё больше. Вершина предстала уже совершенно голой и безжизненной, без прикрас.

Зубчатые гряды, скалы, уходящие вдаль хребты. Доминируя, высота жила своей жизнью. Солнце, ли ветер – ищите идола бесстрастнее. Безмолвная холодная отповедь всем стихиям и страстям.

Преодолевая последние метры, дозор вышел на конечную точку восхождения, за ним первый взвод, второй, третий. Все смешались. Купол неба разверзся над простыми смертными.

Расгерметизация. Между стратосферой и солдатами не было границ. Тайное становилось явным. Одна часть целого, другая, третья. Всё, что представляло посильную забаву для ветра, было рассеяно под ногами вокруг.

Командир роты машинально уставился в поднятую газету.

Армейский вестник. «Красная Звезда». Страница книги судеб?

– Товарищ капитан! – отвлёк его солдат.

Смотря в направлении поднятой руки, командир увидел дым. Оранжевый.

Идя на сигнал, они обнаружили следы падения, а затем и сам самолёт. Остов. Одна из худших реинкарнаций крылатой мечты лежала на камнях, разбитая и обездвиженная властью земного притяжения.

На фоне обретшего покой серебристого фюзеляжа кружком на корточках сидели люди. Отсутствие индивидуальных средств защиты, песочного цвета комбинезоны, кроссовки, кепки, затрудняя идентификацию, могли выдать в них кого угодно. Однако скрыть лица профессионалов было невозможно. Здесь и сейчас они были альпинистами, первыми, спустившимися с небес.

Старший направился навстречу мотострелкам. Сближаясь, выделил командира, остановился и представился:

– Лейтенант Егоров.

– Шугай, – ответил командир роты. – Капитан.

– Вы раньше, чем мы ожидали.

– Старались.

– Это хорошо. Работы много. Всего на борту было четырнадцать человек. Экипаж и офицеры штаба. Троих мы нашли. «Двухсотые».

Шугай устремил взгляд на остов самолёта.

– Он начал разрушаться в нескольких километрах отсюда, – продолжал лейтенант. – Расстояние приличное. Зона поиска соответствующая.

– Ищем тела? – спросил Шугай.

– Тела. Документы. Боезапас.

– Ясно.

Уточняя детали предстоящих действий, командиры отошли в сторону.

Дистанции между личным составом как ни бывало. Преодолевая расстояние, мотострелки обступили «альпинистов».

– Я извиняюсь, братаны, – начал Ерёменко. – Но оторопь берёт, когда вижу такое.

– Что за беда, служивый? – встретили его обезоруживающие улыбки.

– Полна курилка народу, а согласия в чувствах нет!

– Тебя угостить?

– А что у вас?

– «Охотничьи».

– Тьфу.

– Чем богаты.

– Ага. По ходу мы с вами одна дичь.

– Гитара есть. Отдушиной была у лётчиков. Видала виды, но струны целы.

– Покажите! – попросил, оживляясь, Вайнтриб.

Гитара тотчас появилась перед ним.

– Умеешь? – с недоверием спросили его.

Игнорируя праздное любопытство, Вайнтриб взял в руки инструмент.

Сосредотачиваясь, вошёл в образ музыканта. И прикоснулся к струнам.

Всё стихло.

В мире чувств, где главным было сердце, гитара звучала убедительнее любого звука.

Отыграв этюд, Вайнтриб остановился. Довольный собой, поднял голову.

– Как рассказать слепому о красках? – спросил он, смотря в горящие глаза.

– Как?

– Музыкой! Играя на внутренних струнах, она разбудит его цветным сном. Просыпаемся, товарищи. Прозреваем. На благо партии, народу и родной стране.

Улей загудел вокруг.

– Кончай болтать. Не томи. Играй.

Нет праздника ярче, чем через силу. Чёрным по белому. Белым по чёрному. Три аккорда веры сотрясали скалы. И, казалось, сердца бились не о камни. Кипящая лава, отвечая, трепетала в такт им.

Противоречивые чувства сопровождали поиски. С одной стороны каждая находка служила желанным вознаграждением. С другой, она же добавляла скорби, окрашивая общую картину происшествия ещё одним чёрным штрихом. Нелёгкий труд выпал им, тем, кто пусть и с благой целью, статистами, был вынужден ставить кресты на судьбах людей. Пожиная урожай смерти, тремя клиньями рота двигалась по горному плато. Труднодоступные места, включая глубокие впадины и расщелины, куда было не попасть без соответствующего умения и сноровки, исследовали «альпинисты».

Одного дня было мало. После ночи беспокойного сна работа возобновилась.

Уходя в сторону, противоположную солнцу, взвод старшего лейтенанта Сахно достиг края плато. Внизу бежала тропа. На ней, под сенью противоположной скалы сидел, сливаясь с фоном, человек. Безрукавка, шаровары, круглая шапка – паколь. Оснований снять оружие с предохранителя было более чем достаточно. Узрев опасность, исходящую от вооружённых людей, человек вскочил. В смятенных чувствах заметался и бросился прочь, пытаясь скрыться из виду. Случайный встречный или соглядатай? В поисках ответа, предпочитая огню на поражение разговор, взводный послал двух солдат вдогонку.

Пятый, шестой, десятый… Всех найденных павших клали в ряд. Санинструктор, сухой и жилистый ефрейтор по фамилии Кривда, беглым осмотром удостоверяя характер и тяжесть ран, закрывал лица. Смотреть в них, кроме неба, было не под силу никому.

Работа подходила к концу. Всё было как-будто под контролем. Командир роты ждал доклада младших командиров. Никто не мог предположить, что на фоне столь масштабного события возможны и иные злоключения. Вспугнутый неожиданной встречей незнакомец исчез. А с ним и двое солдат.

Лицо старшего лейтенанта Сахно было красным. Стоящий торчком чуб прилип ко лбу. Губы трепетали.

– Не истери, взводный, – остановил его сбивчивый рассказ Шугай. – Что значит пропали? Они солдаты. По любому должны дать знать о себе. Ждём.

Время шло своим ходом. Постепенно все, кто находился на борту самолёта, и экипаж, и офицеры, были найдены. Из тёмной бездонной глубины поднят на свет мешок с документами. Обезврежен лётный боезапас. Вызванный по радиостанции транспортный вертолёт завис над плато.

Ушедшие солдаты молчали.

В разгар эвакуации капитан Шугай запросил поддержки двух сопровождающих вертолётов. Машины устремились в полёт. Несколько минут томительного ожидания результата.

– Пусто, как в осеннем саду, – донёсся по радиообмену голос пилота сверху.

Гром среди ясного неба. Картина бытия в отсутствие главных действующих лиц. Сигнал серьёзнее некуда. Капитан подошёл к краю плато. Замер. Ускользая змеёй, тропа исчезала за ближним поворотом. Без личного контакта было не обойтись. Следовало принять вызов, довериться чутью и пойти по следу, благо тот был ещё свеж.

Место тайника находилось на середине пути, у обочины. Сокрытая от посторонних глаз щель в скале.

От вида страшного зрелища сопровождающие – лейтенанты Сахно и Серёгин, невольно застыли на месте.

Капитан опустился на корточки.

Добыча неизвестного хищника была спрятана здесь. Жестокость содеянного леденила кровь. С трудом в лежащих телах угадывались знакомые черты.

Придя в себя, младшие командиры ринулись вперёд, к солдатам.

– Отставить! – остановил их Шугай.

Скользнув строгим взглядом по недоумевающим лицам, поднялся.

– Они заминированы.

Под тяжестью личной вины лейтенант Сахно опустил голову.

– Наглядный урок, лейтенант? – спросил Шугай, обращаясь к нему. – Чужих жальче своих? Смотри и запоминай, чья жизнь дороже.

Ловушка срабатывала на прикосновение. Любое изменение положения тел было чревато угрозой фатального исхода. Минимизируя ущерб, сапёры обезвредили гранату. Неизвлекаемый заряд, предположительно противопехотную мину, предпочли взорвать на расстоянии, страхуясь «кошкой».

Тела загружали в вертолёт на глазах всей роты. Потери сопровождали финальную стадию задания. Среди павших не обошлось без своих.

Лейтенант Егоров стоял рядом с командиром роты. Деля общее настроение, он думал о своём.

– Не хотел бы я вернуться в таком виде домой. Мороз по коже от того, что ждёт матерей.

– Матери встретят их слепыми, – сказал Шугай тихим голосом. – Горю всё равно, что под цинком.

– Кто виноват? – спросил лейтенант.

Капитан заскрипел зубами.

– Спроси у ангелов, лейтенант. Они сейчас смотрят на нас. Им виднее…

Обратный путь развязал языки. Только и было разговоров, что о происшествии. Среди потоков речей общее мнение выразил один из солдат.

– Это обыкновенная месть. Мы добрались до лётчиков первыми. Не успели духи превратить их в товар.

– Да-а! Это правда. Лётчики, и живые, и мёртвые, у них в цене.

– Жаль пацанов. Нелепая смерть. Погибли ни за что, по-глупому.

Горы довлели над пространством. Условия радиосвязи оставляли желать лучшего. В поисках окна для передачи и приёма сигнала капитан и радист отстали от роты.

Одышка. Шум в ушах. Свинцовая тяжесть шага. Типичные признаки жизни среди пекла. Одни ли? Где-то рядом, омывая камни, бежал ручей. В споре между водой и огнём седые ледники вечным истоком противостояли солнцу.

Кипели страсти. Звук нарастал по мере движения. Картина, открывшаяся перед глазами, превосходила все ожидания. Неудержимый поток лавиной нёсся мимо. Всё было в нём. И глубина, и сила, и жребий, готовый стать судьбой.

Кто-то шёл впереди. Примером бескомпромиссного братания со стихией. Ловец удачи. Свой.

– Емец! – воскликнул капитан, опознавая знакомую фигуру.

Спустя несколько минут все трое, мокрые с головы до ног, в изнеможении уселись на камни.

– Старшина, – начал капитан, с трудом переводя дух. – С возвращением на землю. Конец твоей легенде.

Утираясь рукавом, старшина Емец улыбнулся. Сказать в оправдание было нечего. Работающий на марше в паре с потусторонней силой – штатным призраком, сейчас он был далёк от своего привычного образа. Живая вода уравнивала всех. Будь ты хоть трижды избранным, шансов утаить настоящее лицо не было.

– Будешь третьим, – продолжал капитан. – Нам не до подвигов. Всего делов-то – поймать радиоволну!

Старшина пожал плечами.

– Чем смогу.

Течение бежало вниз. Люди поднимались вверх. В противостоянии с безмолвием позывной работал тремя голосами, без устали, как одержимый.

Столб песка и пыли, затмевая дневной свет, поднялся на пути.

Мираж исчез.

Приходя в себя, лежащий на камнях капитан открыл глаза. Взглядом стороннего наблюдателя увидел мир заново. Разбитая радиостанция. Изуродованный до пояса радист. Исчезнувший Емец.

Противопехотная мина. Калеча и убивая одного, она обрекала на неминуемое заклание другого.

Эхом взрыва, оживая и выходя изо всех щелей, духи гор заполоняли пространство.

Охотники и палачи средневековья – пещерная орда во плоти.

Ничто не могло остановить их.

Превосходство было абсолютным.

В условиях отсутствия выбора, перед лицом надвигающейся опасности, когда сама судьба была против тебя, единственным спасением казался самострел.

Прощаясь с матерью, женой, детьми, капитан потянулся к личному оружию…

Меж натянутых до предела нервов волной пробежал трепет. Звук вспугнул тишину. На пике общего напряжения, воплощая голос первобытного инстинкта, дрогнула сама собой гитарная струна.

Музыкальный инструмент грифом вниз прикрывал спину. Взгляд крадущегося фантомом солдата был устремлён вперёд. В руках – готовый ко встрече с неизвестностью пулемёт.

Крутой подъём, спуск, очередной изолированный скалами отсек. Среди множества путей верным был только один.

Выходя на открытый участок, солдат замедлил шаг и остановился.

Искомое место.

Ручей.

Один силуэт появился рядом. Другой. Третий. Следуя общим маршрутом, на шум сходились свои. Мокрые от пота, тёмные лицами, у каждого палец на спусковом крючке, оружие на боевом взводе – патрон дослан в патронник.

Отбивать было некого. Кругом – пустота. В открытом противостоянии застыли камни, гильзы, осколки мины и кровь.

Отводя ствол пулемёта в сторону, Вайнтриб встретился взглядом со взводным. Редкого единодушия был момент. Из тех, что не требуют лишних слов.

Несмотря на всю свою твердь, опора под ногами казалась обманчивой. Уходя влево, она вела прямиком в пропасть. Предосторожности ради, страхуясь от неожиданностей, Ерёменко подобрался к краю. Тело лежало внизу. Опознать приметы товарища особых трудов не стоило. Радист.

Деяние чужих рук было налицо. На парне не было живого места. В своей дикой звериной жестокости, стараясь причинить как можно больше вреда, враги не ограничились одной лишь смертью.

Отворачиваясь от страшного зрелища, Ерёменко повернулся к поисковой группе. Следовало продолжать поиски. Останавливаться было нельзя. Командир был где-то рядом. Живой или мёртвый – неразлучный со своей тенью.

Развязка близилась. Конец был неизбежен. Следы жестокого побоища открылись по ту сторону ручья. И, стоя посреди них, они услышали знакомые голоса. Двое, переступая через лежащие в беспорядке тела, вышли из укрытия навстречу.

– Подрыв, – делясь подробностями, говорил капитан обступившим его радующимся бойцам. – Хотели взять живьём. Cпасибо Емецу – выручил.

Старшина, чьей несомненной заслугой было спасение обоих, глух и нем стоял в стороне. Фанфары звучали преждевременно. Израсходовавший почти весь боезапас ратник, поедая глазами амуницию солдат, грезил продолжением сражения – патронами.

– Бежали, отстреливаясь на ходу, – продолжал капитан. – Духи преследовали лавиной. Еле отбились.

– Мы слышали и взрыв, и стрельбу, – сказал Серёгин. – Поняли, что атаковали вас. И сразу повернули назад.

– Успели к шапочному разбору, – с сожалением произнёс Ерёменко.

– Не переживай, – оживляясь, сказал старшина. – Не ты первый, не ты последний. Ещё навоюешься.

– Ага. А куда делись убитые у ручья?

– Нет никого?

– Нету.

– Они на пути в рай, – уверенно заявил старшина. – Согласно местному поверью, чтобы попасть туда, надо успеть засветло.

Ерёменко поёжился.

– Шайтаны? – спросил он.

– Да, – ответил старшина, бросая на него умудрённый житейским опытом взгляд. – Обольщаться не стоит. Мы ёщё встретимся. Где и когда – вопрос времени…

Падать ниже было некуда. Земное притяжение здесь кончалось. Стоящими над распростёртым телом радиста солдатами владело одинаковое чувство. Обходным путём, но они снова были вместе. Павший и живые.

Дыхание пропасти леденило кровь. Стука сердец было почти не слышно. Останься всё на своих местах и торжеству забвения не было бы предела. Но не сейчас. Без малого целым взводом воинское братство вступалось за одного – вынося его с поля боя.

День разгорался. Зной достигал своего апогея. Сопротивление движению, крепчая с каждым шагом, утяжеляло ношу.

Выдержка – качество настоящего солдата, одно из важных достоинств в противостоянии с врагом. В иных случаях, когда война отступает на задний план, востребованными становятся простые человеческие эмоции.

Эффект был неожиданным.

Покоя как ни бывало.

Ярким выходом из строя, раскрепощаясь, солдат вступил в бой с тенью. Маневрируя, атакуя и защищаясь, он готовил неотразимый сокрушительный удар… Раскалённый воздух, опережая, нанёс свой.

Ошеломлённый буян еле удержался на ногах. Силы временно покинули его. Угасая, он опустился на корточки.

Проходящий мимо Вайнтриб с участием остановился подле.

– Темно в глазах?

– Темно, – признался Ерёменко через силу.

– Это ничего, – подбодрил Вайнтриб. – Смотри сколько солнца вокруг. Оно всё твоё.

Ерёменко замотал головой.

– Здесь моё солнце, – выдавил он, ударяя себя в грудь. – Здесь.

Вайнтриб замер.

– Вера, надежда, любовь, – крепчая, в полную силу зазвучал голос. – Три лика света среди тьмы.

Вайнтриб отступил на шаг назад.

– Товарищ старший лейтенант! – обратился он к командиру.

– Слушаю, – откликнулся тот.

– Ерёменко в беде.

– Что такое?

– Поминает белогвардейский романс. Дословно.

– А-а… Пусть поминает. Всё равно, кроме нас, никто не услышит.

Уже полностью владея собой, Ерёменко поднялся. Разница в весовых категориях с другом была очевидна – мальчишка против Геркулеса, однако для торжества последнего слова не было никаких ограничений.

– Что русскому хорошо, то немцу – смерть…

День угасал. Тени становились длиннее. В лучах заходящего солнца мир оставался один на один с подкрадывающейся со всех сторон тьмой…

Юный солдат, стоя у подножия гор, встречал возвращающихся из похода товарищей. Быть ему среди избранных, считать себя воином, если бы не вчерашнее школьное прошлое, выдающее его с головой. Бритый наголо, увешанный боекомплектом, с автоматом в руке – хотя бы малой толики самоутверждения… Взгляды идущих были холодны и пусты. Сгорели на марше. Не до прозрения.

Среди живого потока показалась плащ-палатка, удерживаемая на весу усилиями четырёх пар рук. Тело лежащего в ней было покрыто множеством ран. Голова замотана тельняшкой, как у неживого. Сердце солдата встрепенулось. Прикованный к страшному зрелищу, он замер. Война, оставляя след, метила чистую ребячью душу первым рубцом.

– Эй, бача!

C трудом отрываясь от скорбного шествия, солдат повернулся на оклик.

– Что за огни там впереди?

Вдыхая свежего воздуха, солдат набрался сил для ответа.

– БМП разулась… Правая гусеница…

– Чинят?

– Да.

– Остальная броня цела?

– Да.

– Когда в путь?

– Утром. Ночевать приказано здесь.

Как и до ухода в горы вся штатная техника роты – колёсная и гусеничная броня – была на своём месте, за пределами кишлака.

Посредством радиостанции, находящейся в головной командирской машине, Шугай связался со штабом, сообщил свои координаты, уточнил состав и время выхода колонны. После чего, обратившись уже к командирам взводов, распорядился осмотреть территорию, выставить посты и готовиться к ночлегу.

Неизвестно сколько лет было кишлаку. Пятьдесят, сто, двести… Стены жилищ и метровой толщины дувалы представляли собой средоточие глины, первобытный материал, который превращался в камень посредством давления и огня самых совершенных пресса и печи – времени и солнца. Родом из глубокой древности кишлак был сваян на века. Вкупе с масштабом построек, лабиринтами улиц, глухими переулками это рождало иллюзию безопасности, ощущение присутствия в ложной крепости, там, где в любой момент всё могло измениться и обратиться против тебя – гостя, которого здесь не ждали.

Проёмы дверей и окон были черны. На дне колодцев-кяризов не было ни капли воды. В полу отдельных жилищ зияли дыры, напоминающие входы в подземные норы. Искать приюта здесь? Обходя тайные и явные вызовы стороной, солдаты ставили сигнальные средства и растяжки. Одной надежды на ночь, стирающую различия между добром и злом, было недостаточно…

Незаметно скоротали время до ужина. Умываться и приводить себя в порядок потянулись к арыку. Воды, питающей плодоносящий сад, было по колено. Несколько человек, преследуемые грозными окриками сержантов, кинулись за яблоками. Большинство, раздеваясь до пояса и занимая места вдоль русла потока, предалось обряду очищения.

Водные процедуры, гонки с препятствиями, шум длились до глубоких сумерек, пока зов кашеваров не прервал их. Массовый исход опустошил оазис. Всё вернулось на круги своя. За исключением дальнего уголка сада, где непочатый край работы ждал своих полуночных героев.

– Твоя задача нас не замечать, – инструктировал Ерёменко часового, того самого паренька, который несколько часов тому назад встречал роту. – Ходи вдоль арыка, бди в оба. Как затаримся, дадим знак. Отбой.

– Это воровство? – ёжась, осмелился спросить паренёк.

– Чудак! – улыбнулся Ерёменко. – Добро пропадает. Яблоки должны не землю удобрять, а радовать воинов вроде нас. Сделаем брагу, получишь кружку. Узнаешь каков вкус настоящей жизни.

– Кружку? – переспросил паренёк.

– Две! – заявил Вайнтриб из под сени дерева.

Глянув в его сторону, Ерёменко кивнул.

– Две.

– Ладно, – пожимая плечами, сказал паренёк.

Ночь опускалась на кишлак. Перекличка боевого охранения, сторожащего сон солдат, изредка нарушала тишину. Работая в поте лица своего, впотьмах, тайком, трое солдат сновали меж садом и двумя БТР-ами. Механики-водители, бывшие в доле, принимали груз, засыпая яблоки внутрь десантных отсеков. Ничто не предвещало угрозы общему делу, пока из темноты не послышался шум.

Тень затмила свет габаритных огней.

От неожиданности все застыли.

– Кха! – подал голос призрак.

– Товарищ старшина? – спросил Ерёменко, опознавая знакомые интонации.

– Я.

Облегчённо вздыхая, Ерёменко утёр выступивший пот.

– Вы бы становились человеком, товарищ старшина, ходя тут. Вражий тыл. Обострены чувства у многих.

Принюхиваясь, Емец оставил жалобу без внимания.

– Яблоками пахнет, – заметил он.

Походкой хозяина двинулся на запах. Прошёлся вдоль БТР-ов, заглянул внутрь, увидел воочию подтверждение своей догадки, постоял в раздумье и уставился на солдат.

– Жаждой мучаетесь, товарищ старшина?

– Угадали. Открываюсь вам навстречу всей душой. Грузите до отказа. Места много. Я потом ещё ремонтный тягач пригоню.

Вайнтриб и Ерёменко озабоченно переглянулись.

– Что не так? – спросил старшина.

– Эти яблоки…, – начал было Вайнтриб.

– Знаю, – перебил его старшина. – Не оправдывайся. Мне сойдёт и ночная падалица. Чего уж там. Я не привередливый.

– Полномочиями своими злоупотребляете! – вскипев, возмутился Ерёменко.

– Где ты тут увидел злоупотребление? – пожимая плечами, сделал недоуменный вид старшина. – Жажда. Она виной всему.

Возвращение в сад было сродни казни. О будущем празднике не могло идти и речи. Судьба урожая была предрешена.

– Зараза Емец! – сокрушался Ерёменко. – Мало того, что в сговоре с нечистой силой. Так ещё и в нахлебники записался.

– Раньше я такого за ним не замечал, – сказал Вайнтриб.

– А где ты раньше видел столько яблок? Человек и проявляется в такие моменты, когда халява горой прёт. Устоит не каждый.

– А мы причём?

– А ни причём. Сейчас зайдём в первый дом и пересидим в нём до рассвета. Пусть Емец сам каштаны из огня тягает.

C этими словами Ерёменко направился к остову ближайшего жилища. Вайнтриб и Гасанов без колебаний последовали за ним.