Текст книги "Записки репортера"

Русское брендирование

Первый серьезный бренд встретился мне в жизни при советской власти в шахтерском поселке шахты им. Бажанова, на окраине городка Макеевка. Это было много-много лет назад…

Не знаю уж, как попала в руки моему папаше бутылка виски White Horse. Вот откуда? Пытаюсь восстановить нить событий. Значит, папаша в те годы своей молодости был вполне эстет. И пижон. Он чуть не единственный на шахте пил коньяк, и на него смотрели косо. Типа, все – водку, а ты, значит, коньяк? Переплачивая вдвое? Но уж так. Пил он по-советски, то есть с ломтиками лимона, присыпанными сахаром. Мы, кстати, до сих пор так иногда пьем – это тень советскости, которая все еще лежит на окружающих предметах густым таким невидимым брендом…

Время от времени – я продолжаю реконструкцию событий – кто-то из знакомых или родни ехал в Москву толкаться там (то есть, пардон, тут) в магазинах. Я прекрасно помню те привезенные по заказу подарки. Это были конфеты «Грильяж», цветные карандаши, книги про Изумрудный город – здоровенные, яркие, отпечатанные на толстой богатой бумаге, с удивительным сладким и свежим аппетитным запахом, который вынюхивался, если вставить нос в книжный разлом. Ну и еще, конечно, привозили разную ерунду типа блузок, чулок и проч. Так вот я себе замечательно представляю, как папаша дает такому ходоку, курьеру, коммивояжеру полтинник и говорит: «Привези мне бутылку чего-то такого, чего я не пил, мощный какой-нибудь напиток привези, только крепкий, знаменитый. Ну там я не знаю… Ром, кальвадос, виски наконец…»

Вот оно, шестидесятничество. Вот вам тут и Ремарк, и Хем, и Фиц, и ваще все.

И, значит, привозят ему эту бутылку. Как сейчас ее помню… Не буду описывать, все видели.

Она долго стояла в секретере книжного шкафа, на почетном месте, где было собрано самое дорогое и экзотическое на тот момент в доме из мужских роскошных игрушек: книжки, авторучка с голой бабой, на которую, если перевернуть, наползал черный чернильный купальник, выкидной самодельный ножичек с эбонитовыми щеками, деревянная коробка из-под кубинских сигар и прочее в таком духе. Мы с папашей вместе и порознь рассматривали эту бутылку. Виски не шутки! Я пытался пронюхать эту амброзию сквозь стекло и винт, но, понятно, зря. Я пытался представить себе вкус божественного напитка. Конечно, это никак не должно было соприкасаться с плодово-ягодным, с красным портвейном, с самогонкой, подкрашенной чаем… Последняя мысль была страшно кощунственной.

Никто не собирался так просто пить то виски. Ждали даты. Серьезной, достойной. И вот подступил День шахтера – круче ничего не бывает в жизни. В нашем доме собрались гости. Они были шумные, возбужденные, с цветами и при галстуках, с надушенными жеманными провинциальными дамами, которые делают историю из любой ерунды. Схвати такую за жопу разок, и вот тебе love story до самой пенсии, с письмами и рыданиями, при отсутствии хоть какой-то сексуальной техники. Папаша встречал всех в белой крахмальной рубашке, со значительным лицом: на столе стояла та самая бутылка. Ну, прочие тоже стояли, но не так торжественно; эта же делала настоящий праздник.

Наконец расселись… Взялись за рюмки, водочные разумеется, какие ж еще, и в них полился тонкой желтоватой, как ссаки, струей волшебный, а какой же еще, напиток.

Все застыли, замолчали. Молча отхлебнули…

– Коля! Ты чё, охерел? Ты сам выжрал все виски, тайком от жены, от жадности, а нам налил крашеной самогонки? От которой нас давно тошнит? Ничего себе – «Белая лошадь»! Да это же вкус, знакомый с детства!

Был, короче, скандал. Кто орал на папашу, кто подозрительно посматривал на меня, пытливого пионера, победителя олимпиад по разным предметам… Типа ты и выжрал! Самое вкусное! А над лейблом цинично надругался, подсунул старшим товарищам жалкую подделку…

У всех остался неприятный осадок. Я и то не знал, за какую версию ухватиться. Я не исключал даже своего участия в афере. К примеру, я в порыве лунатизма ночью мастерски откупорил божественный напиток и, например, выжрал его – или перелил и перепрятал? А потом лег спать; проснувшись же, не вспомнил про содеянное и про тайник… Могло такое теоретически быть?

Прошли годы. Я вырос, возмужал, стал гнать самогонку в суровые горбачевские времена. Гнал я не просто так, не по бабушкиным рецептам – но как образованный химик, блестящий в прошлом отличник. Я уже напробовался к тому времени водок и виски, но ни на что такое не повелся и гнал для себя лучшее, что мог. Вкус, как говорится, знакомый с детства…

От самогонки можно очень гладко перейти к этой новой моде на отрывание лейблов – за ней скрываются глубокие вещи. Бренд – это сугубо местная, локальная, не глобальная ни в коем случае вещь! Привязываясь к брендам и таская их за собой, человек рискует оказаться в удивительно неуютной ситуации. Особенно если он душевно нечуткий. Он будет страдать и даже не поймет отчего. Это самое страшное, это достойно Хичкока… Вот пример, который мне в разговоре когда-то привел Тонино Гуэрра, великий киносценарист. Он рассказал, что в старые времена, приезжая в СССР, тащил с собой ящиками вино. Тут его было не достать, вообще никакого, а там он пил привычные навороченные бренды и не хотел менять привычек. Но ему было тут очень неуютно. И он, как человек тонкий, все распознал! И понял! Мучения его были оттого, что он пил вино. В России. Под русскую закуску. Стоило ему перейти с сухого на водку, все стало на свои места. Вернулась радость жизни и интерес к ней! После, вернувшись домой в Италию, он в ресторане в первый же вечер заказал водки… И она не пошла. Он выпил хорошего вина, и стало ему счастье. Вернулся, значит, к вину. Потом он снова поехал в Москву со своим вином и снова мучился, давился им – пока не выпил водки. Тогда-то он понял, что бренд, подобно табу, – явление сугубо местное, локальное. Надо это понимать…

Еще про виски. Уже мы много знаем про молты. И про то, в каких бочках, из-под чего, выдерживать благородные напитки.

И вот! В дорогом американском! Винном магазине! Я вижу на полке литровые банки с прозрачной жидкостью. И вручную написанной этикеткой. Типа, это самогон, только что выгнанный, выдержка – ноль лет, ноль месяцев. Как тонко! Это антииспользование антибренда… Самогонка, кстати, неплохая была.

А вот вам бренд самый высокий, самый виртуальный, самый духовный (в том смысле, что латинское и английское spirit и немецкое Geist – это не только дух, но и, как известно, спирт). Как вы все прекрасно знаете, во Франции и франкофонной Швейцарии положено пить ни в коем случае не фабричные, для лохов, дижестивы, но деревенские, семидесятиградусные самогонные. Их присылают серьезным людям родственники из сельской местности. Ну или друзья. И это считается шиком. А кто покупает в магазине… Горе тому! Это все равно что все в Levi’s, а вы в болгарских техасах… Нехорошо.

В общем, все очень просто: чтоб развести публику на бренд, надо людей долго готовить, надо разогревать их и лелеять, втирать им и втюхивать с детства.

Иначе может выйти скандал, каких не увидишь даже в шахтерском поселке на День шахтера же.

Старинные часы еще…

В Рождество, как нам стало известно на старости лет, должны случаться чудеса; в старые времена мы думали, что бывает только Новый год с салатом, и все.

Чудеса бывают разные, из всяких областей жизни.

Вот хоть так.

Мы сидели за обедом с солидным чиновником, который так давно поступил в некое ведомство, что над ним тогда смеялись: эх ты, канцелярская крыса! Однако ж настало время, когда такие, как он, стали самыми завидными женихами. И вот этот седой жених снимает с руки часы и протягивает мне; часы – вещь очень важная в мужской жизни, это нечто типа ярких павлиньих хвостов или же футляров, в которых иные дикари носят свои пиписки. Хорош ли павлин в койке, длинен ли на самом деле прибор у дикаря – не суть важно. Все решают перья, размер (футляра) и марка часов.

Ну вот. Смотрю я на часы. Такой себе простенький Patek Philip.

– Зачем показываешь?

– А затем… Что я купил его лет 10 назад в Китае за 20 долларов. Вот – жду, когда ж он остановится. Но хоть бы что!

– Гм… А с виду как настоящий.

– Еще бы! Я его пропустил даже через Вову Жечкова. Он купился! Он не распознал подделку!

– Потрясающе… Ну если уж сам Вова Жечков…

Кто не в курсе, Вова, он же певец по кличке Белый Орел, – это красавец и самый задушевный собутыльник Москвы и Московской области, коллекционер дорогих часов и ярких впечатлений, азартный игрок что твой Денис Давыдов. Он ходит в перламутровых концертных пиджаках (5 тысяч долларов), в пальто из викуньи (15 тысяч евро) и туфлях по 2500, дороже просто не нашлось, которые кажутся ему унизительно дешевыми, так что он всем говорит, что купил за четыре. В часах он разбирается досконально. Он так за ними следит, что, едучи в казино, не забывает снять дорогой турбийон и спрятать его в сейф и надеть какую-нибудь дешевку тыщ за 20 – как бы пьян ни был.

– Ладно, – говорю, – я готов выкупить у тебя этот котел за 50 долларов. Ты получишь бешеную прибыль! Сто пятьдесят процентов.

– Не смеши меня. Видишь, тут чудо, дешевой игрушке поклоняются как Джоконде.

Чиновник пришел в философское расположение духа, мы же начали уже вторую бутылку. Ему нравилось быть тонким и чувствительным, это ж не Кремль, где надо быть хитрым, и опасным, и безжалостным. Он даже принялся разыгрывать тему восхваления русских природных богатств:

– Так и с девушками… Они могут быть неприступными и дорогими, не поднимешь. А бывают же такие с виду вроде простые, без лейблов и этикеток, – а в душе невероятно внутренне богатые! И надежные. И крепкие. И верные. – Он с любовью смотрел на свой левый паленый котел, который прекрасно нес свою службу и исправно тикал. Чиновник, выходя с работы, кидал взгляд вверх и сверял свой китайский механизм с державными стрелками на Спасской башне, и они его так ни разу и не подвели.

Это ли не чудо?

– А мы все гоняемся за ерундой; так и думаем, как бы распустить перья друг перед другом. Эх!

Кремлевским, стало быть, ничего человеческое не чуждо.

Мы выпили еще по одной, закусили солеными опятами и задумались каждый о своем…

Друзья! Посмотрите свежим глазом на свои загулы, особенно праздничные. Стоит ли кидаться денежными пачками, когда вокруг стоят девчонки в сторонке, платочки в руках теребят. Вперед, к красоте и правде жизни! Долой коммерцию и понты из высоких человеческих отношений! Конечно, можно полететь на Лазурку с модной телеведущей и там устроить полный экстрим. Вам долго придется доказывать себе и другим, что часы за 20 тысяч долларов идут в тыщу раз точнее, чем те, что за 20 долларов. Кто-то этому даже поверит.

Кроме нас, мудрых ребят.

La plus belle fille ne peut donner plus qu’elle a. Циничные бывалые французы (а вслед за ними и испанцы, у которых своя версия поговорки «Даже самая красивая девушка Андалусии не может дать больше, чем она имеет») пытаются объяснить это нам, простодушным и наивным скифам, молодому этносу, который фактически подросток. Он, скиф, верит еще в красивые истории, в мишуру, в блестки, в розовые слюни, в ценники и обещание роскошных скидок… В то, что яркая упаковочная фольга может сделать человека счастливым. Так маленькие девочки искренне верят, что красивыми их делает новое платье. Да и большие, кстати, тоже верят.

Но жизнь куда проще…

Часть 3. ПУТЕШЕСТВИЯ

Байкал – Russian океан

Люди делятся на две неравные части: одни были на Байкале, а другие – почему-то нет.

Первые понимают, что идут по жизни более или менее осмысленно, вторые мучаются от проклятого вопроса: почему мы живем так глупо, отчего не делаем то, что надо, чего хочется? Почему не едем в прекрасные края, а все топчемся в двадцатый раз по туристским коммерческим пятачкам парижей и нью-йорков? Зачем палим жизнь, пуская кому-то пыль в глаза? Лично я после Байкала заметно успокоился. Поскольку понял, что зарулил наконец, в кои-то веки, в правильную сторону. Я там как будто прошел какой-то обряд, я как бы допущен теперь к каким-то важным смыслам России, я теперь, не побоюсь этого слова, посвященный. Трудно точнее передать словами эти полувытащенные из подсознания файлы без названия, можно только косноязычно пытаться описать чувство облегчения: вот камень свалился, и стало легче. Я бы даже совсем жестко сформулировал: «Не был на Байкале? А что ж ты врешь тогда, что русский? Инострань ты и больше никто! Черт нерусский!»

Я был там… И это теперь одно из самых мощных впечатлений, которые насобирались за жизнь: лето, высокое синее небо с редкими облачками, тепло, штиль, ни ветерка, я плыву по озерной воде, один, и прихлебываю прямо из Байкала прозрачную чистейшую воду, удивительно вкусную, куда там тому эвиану…

Введение в красоты

Я много раз пролетал где-то над Байкалом; я начал лет 30 назад путешествовать на восток: БАМ, Сахалин, Владивосток, Магадан, Сеул, Токио, Гонконг какой-нибудь… И каждый раз на полпути, в середине полета, меня начинала тихо грызть какая-то мутноватая вина и тоска: отчего ж я не делаю остановку, отчего я так легкомысленно и равнодушно пролетаю над Байкалом? Не было ответа. И вот наконец летом 2005 года мы с товарищами прилетели в Иркутск самолетом, добрались до озерного берега и там сели на кораблик «Николай Ярошенко», старый, но вполне бодрый и весьма удобный, – лучший на тот момент был только у губернатора, он на нем катал Ельцина. Я смотрел на водную гладь нервно, я пытался не пропустить важных каких-то чувств, я искал оправдания своему былому преступному равнодушию к Байкалу, – и вдруг вся картина возвышенных переживаний смазалась: я увидел в стороне веселую компанию с рюкзаками, это были молодые ребята с девчонками, они что-то кричали, глядя на озеро, молодцы, вот счастье! Понятно, что они вот с этими рюкзаками ехали в общем вагоне от Москвы, теперь вот будут идти пешком по берегу, жечь костры, возьмут лодку, наловят рыбы, выпьют и начнут красиво приставать к своим чудесным подругам… Я прислушался к крикам повнимательней – и понял, что орут ребята на польском. М-да… Это, конечно, резануло. Я потом встречал там похожие команды немцев, чехов, еще кого-то. А мы-то, мы-то! Что ж мы-то? Ладно, спокойно, тут все свои… Хотите обижайтесь, хотите нет, но я вот вам еще что скажу про восточных европейцев. Некто Януш Бохенк, почему-то поляк, а не, к примеру, великорусский шовинист, обошел весь Байкал пешком по периметру. За 63 дня, с 3 февраля по 6 апреля 2000 года, он проделал путь длиной 1651 километр. А другие иностранцы, бывшие соседи по лагерю, чехи Новак и Векуловски, установили свой рекорд: переплыли Байкал. За 7 часов 27 минут. За это время они преодолели расстояние в 21 километр – от мыса Столбы до мыса Телеграфный, в самом узком месте, но это уже не важно. За время их заплыва температура воды болталась в неуютном промежутке от 9 до 12 градусов. Рекорд этот был поставлен 15 августа 1990 года. Кстати уж приведу попутную статистику: при температуре воды плюс 9 смерть у обычных людей, погруженных в эту воду, наступает не раньше чем через 5 минут – но не позже, чем через 40 после погружения в нее.

Помню, плывем мы, значит, на кораблике по священному морю, я уже выпил и лирически, даже сентиментально смотрю по сторонам. Все серо-голубое кругом, такое дикое серое безмолвие. Красота сочетания стихий: вода, небо, земля. И вдобавок к этому – горбатые островки, покрытые сосновыми лесками. Дымка делает пейзаж совсем дорогим – палевым, матовым, пастельным. Вода как свинцовая. Но вполне теплая! Местные распространяют слух, что у них летом в озере не бывает теплей 10 градусов. Многие верят и даже не лезут в воду. И то сказать – меньше народу, больше кислороду… Кто не верит и таки залезает в воду, а там плюс 20, тем объясняют, что такое бывает раз в 100 лет, в виде исключения, когда по какой-нибудь причине подолгу не случается штормов.

Плывем дальше… Редкие огоньки в черноте берега. Два огонька мелькнули парой – а следующие вдали только. Отчего эти красоты заброшены в такую даль от цивилизации? Байкальские высокие резные берега с соснами по красоте не хуже Эгейских островов, или Сардинии, или Капри – у кого что выскакивает из памяти. Все такое же прекрасное, только почему-то очень далеко. Может, это какой-то последний резерв, неприкосновенный запас, так вдали он только и имеет шанс уцелеть? Вон Путин отвел от Байкала нефтепровод, видите…

К счастью, однажды на Байкале я попал в грозу. Счастье – оттого что это было экзотическое непривычное зрелище! Молнии там не бледные европейские, угловатые, но густые, жирные, красные, с округлыми извилинами. Вообще тут все такое нерусское, не подмосковное, но чужое, далекое, экстремальное. Как будто это другая страна или даже другая планета. И то сказать, эти земли не так давно захвачены Россией. Они отняты у тех же бурятов, которые могли б в принципе быть великой державой, если б Россия сосредоточила усилия на своих старых землях и из десятка областей вокруг Москвы и Питера построила цветущую богатую европейскую страну. А далекие богатые земли, отделившись в свое время от России, стали б новой страной, сильной и дикой, молодой, любопытной – что называется, развивающейся. Уж мы видели на чужих примерах, что не объять необъятного – Испания с Англией нам это доказали, а еще пуще того Португалия. Они кинулись в свое время захватывать новые земли – и ослабли, метрополии угасли и утратили былое величие, вот только что дожили до старости, тихой и сытой. А новые земли ушли на волю и поднялись самостiйно и незалежно, но после, когда кончились смуты и улеглись страсти, они вспомнили про родство со старыми землями и поддерживают теперь теплые отношения. У нас же первопроходцы преодолевали не моря, но куски континента. И ситуации и чувства невозвратности по этой простой причине не возникло. Так иногда люди разводятся, но продолжают жить в одной квартире…

Ну и рыба, куда без нее. Она там везде продается, в разных видах, – омуль, хариус, сиг и прочее в таком духе. Трудно ожидать там от местных, чтоб они соблюдали правила рыболовства, в диких-то краях. Кругом браконьеры! Когда плывешь на пароходе, с берега иногда летят сигнальные ракеты: они показывают, с какой стороны нам лучше обойти сети, чтоб не порвать. Наш капитан деликатно огибал браконьерские угодья… А как-то нам сигнала не подали и мы в буквальном смысле намотали на винт браконьерскую сеть. И потом матросы ее снимали, ругаясь, с винтов. Которые тоже, кстати, используются при ловле рыбы. Пароход ставится носом к берегу, на банке, и винты крутятся в разные стороны. Со дна поднимается ил, а вместе с ним и корм, и хариус кидается на голые даже крючки. Благодать! Вот туристы разве что и ловят на удочки там… Ловили мы и сами, испытывая легкий трепет и получая гомеопатический, но все же приятный адреналин. Рыбу тут же коптили, но я как-то больше ожидал от парного такого свежайшего копчения… Другое дело рыба сырая, то, что во внешнем мире называется сашими, а у нас – сабудай или собудай, я знаю слово только на слух. Вместо васаби и соевого соуса в простом русском быту идет черный молотый перец и соль. А можно и луку порезать. На Байкале сабудай (пусть будет с «а» в начале, в этом есть какая-то дикая беспорядочность, а то «о» – как-то слишком по-школьному, по-правильному) приготавливается, если так можно сказать, из мелко порубленной рыбы, как рубится фарш для мантов. А где-нибудь на Оби, в Туруханском крае, свежепойманная рыба просто рубится ломтями, солится и перчится и тут же идет на закуску к алкоголю, без которого какая ж рыбалка. Употребляя в пищу сашими, я всегда вспоминаю чужой чей-то рекламный слоган: «вкус, знакомый с детства». На Оби я рыбачил при глубокой еще советской власти, и для меня сабудай первичен, а сашими – это вроде как чья-то позднейшая плагиаторская выдумка… Как сейчас помню, первый сабудай в моей жизни был из стерляди. Которой вам ни в каком японском ресторане не подадут, слава Богу.

То же касается и вкуса саке, который опять-таки знаком с детства: это не что иное, как слабая фракция самогона, уже обильно сдобренная сивушными маслами, – она капает из змеевика, когда первач уж давно отошел. Всякий раз, как я пью саке вспоминаю выпускной бал в нашей 93-й школе города Макеевки и самогон, которым мы отмечали торжество… И – закольцовывая тему – сабудай, которым закусывал на священном море.

История

Байкал – вроде одно из самых русских слов: славное-де море, священный (!) и все такое прочее. Но вот ведь странно: всерьез о русском происхождении слова никто не говорит. Связывают его то с тюркоязычными якутами (на языке которых «Байкель» означает «богатое озеро», см.: «Иссык-Куль – теплое озеро», «Кара-Куль – черное озеро»), которых, говорят, отсюда прогнали буряты, то с бурятами и моноголами, для которых «Байгал» – значит «природный», «естественный», «натуральный», «существующий».

Первое упоминание о великом озере относится к 119 году до нашей эры: в китайском документе, сохранившемся до наших дней, Байкал назван словом «Пехай», которое можно прочесть и как «Бейхай» («Северное море», в переводе с китайского). Речь идет о записке Суй Гао Фаня о тюрках Сибири, которые были китайскими вассалами аж до самого Байкала.

Из европейцев первым упоминает о Байкале знаменитый путешественник XIII в. Марко Поло.

Из русских бумаг первая содержит строчку про Байкал: «Роспись имянная рекам и новым землицам и князцом, с которых государев ясак збирается в Енисейской острог» (1630).

А вообще тут жили когда-то – в бронзовом веке – скифы, от которых остались знаменитые «летящие олени»; правда, не те знаменитые золотые, но высеченные в камне. Скифов прогнали отсюда гунны, тоже боевой народ. Далее земли захватили кочевники сяньби, прямые предки монголов, которые когда-то были под гуннами, а потом восстали, – тоже мне сепаратисты, бля.

Далее Забайкалье вошло в состав государства Чингисхана и его наследников. В тех краях разрыто немало захоронений монгольских аристократов, а в них – золотые нагрудные пластины с профилями соколов и волчьих голов; это армейские жетоны. Где-то в этих краях были родовые кочевья Темучина – Чингисхана, здесь кочевали меркиты, с которыми у главного монгольского гаранта были серьезные разборки. После окрестности Байкала стали окраиной китайско-монгольской империи Юань. Потом тут в силу вошли буряты, которые то и дело восставали против монголов, и их соседи тунгусы. Забавно, что бурятов называли «братские люди». Иногда даже «братцкие». Кукла Братц, знаете такую? Опять у нас идею украли.

Жили-жили тут коренные азиаты, и только в XVII веке до Байкала добрались русские (а я вам все про русский патриотизм толкую, при том что русские на Байкал «понаехали»; да, есть нестыковочка, пардон). В 1643 году на озеро вышел выступивший из Верхоленского острога отряд стрелецкого головы Курбата Иванова – «26 служилых, 48 промышленных и гулящих людей, имея проводником тунгусского князца Можеула». Встреченные буряты стали «миритца», то есть сопротивления не оказали и согласились платить ясак, и потому люди Курбата «тех братцких людей не воевали». Буряты стали подданными русской короны. Этот Курбат закрепил за озером привычное название; заменил бурятское «г» на русское «к» – думаю из-за фрикативности казачьего «г», при котором название звучало бы не то «Байгал», не то «Байхал», не то «Байал», – чтоб не было разночтений.

Видите, здесь простодушно, без оглядок на политкорректность, излагается схема колонизации. Приехали белые, как их ни назови: казаки, первопроходцы, братва, – а смысл один: они сделали туземцам предложение, от которого те не смогли отказаться. (Или вы нам платите, или мы вас мочим.) Курбат Иванов действовал по простой логике: добрым словом и пистолетом можно добиться больше, чем одним только добрым словом. Теперь мы говорим о добровольном вхождении бурятов в состав России – и даже не без некоторых на то оснований.

Ну а дальше пошло-поехало. Первое литературное описание Байкала дал в своей знаменитой книге протопоп Аввакум – он переплыл озеро возвращаясь из ссылки в 1662 года:

…Лодку починя и парус скропав, через море пошли. Погода окинула на море, и мы гребмя перегреблись: не больно в том месте широко, – или со сто, или осьмьдесят верст. Егда к берегу пристали, восстала буря ветреная, и на берегу насилу место обрели от волн. Около ево горы высокие, утесы каменные и зело высоки – двадцать тысящ верст и болыпи волочился, а не видал таких нигде. Наверху их полатки и повалуши, врата и столпы, ограда каменная и дворы, – все богоделанно. Лук на них растет и чеснок, – болыпи романовского луковицы и слаток зело. Там же растут и конопли богорасленныя, а во дворах травы красны и пветны и благовонны гораздо. Птиц зело много, гусей и лебедей, – по морю, яко снег, плавают. Рыба в нем – осетры и таймени, стерледи и омули и сиги, и прочих родов много. Вода пресная, а нерпы и зайцы велики в нем: во океане-море большом, живучи на Мезени, таких не видал. А рыбы зело густо в нем…

Готов подписаться под каждым словом Аввакума – за исключением нерп и зайцев, которые мне там на глаза не попались.

Путешествуя по байкальским местам, можно ностальгически посетить поселок с названием Большие Коты, что перед горой Скрипер, в Сенной пади. Там заброшенный золотой прииск купца Патушинского, – ну, помните, «по диким степям Забайкалья, где золото роют в горах», и вот в этих степях с горами роют драгметалл с 1842 года.

До революции на дикие берега Байкала ссылали политических, таких как декабристы Кюхельбекер, Бестужевы, участники польского восстания 1863 года Черский, Дыбовский, Годлевский и многие другие. Если смотреть шире, не только на байкальские берега, а на всю иркутскую губернию, то тут жили на химии еще и Бестужев, Трубецкой, Волконский, Лунин, Раевский, оба Муравьева, Панов, Одоевский. А позже пожили в ссылке и такие заслуженные пассажиры как Молотов, Фрунзе, Куйбышев, Орджоникидзе, Дзержинский и сам Сталин. Почему их там не приморили? Ведь все было просто… Проклятый царизм проиграл войну с международным терроризмом самым жалким образом, он играл просто в поддавки. До сих пор расхлебываем. Самое жесткое указание, которое сумел на этот счет дать Николай II, было мягкое и идиотское: «Теперь же приступить к необходимым устройствам на о. Ольхоне, совершенно освободив остальные местности Сибири от поселения преступного элемента». Бредовая идея, на каких и стоят часто русские национальные проекты. Планировалось поставить на байкальском острове 16 тюрем и в каждую посадить по 8000 человек. Идею похоронили из-за дороговизны: зэк на острове обходился казне вдвое дороже, чем в обычном материковом остроге. А нефть тогда еще была, считай, дармовая, так что вместо зэков край стали заселять вольные.

Смешно, что вслед за протопопом Аввакумом, декабристами и большевиками зэковскую эстафету подхватили японские военнопленные, которые тут валили лес, строили железную дорогу Тайшет – Братск и впервые в истории Иркутска заасфальтировали там улицу – им. Карла Маркса. Они же пустили первый в городе трамвай… Как грамотно чекисты использовали японский талант к внедрению новых технологий! И очень рачительно: аж до самого, заметим, 1956 года. Дальше уж никак нельзя было, достала международная общественность. Не то был бы у нас от Байкала до Тихого океана цветущий край вместо дикой таежной пустыни, как сейчас.

Однако мы отвлеклись, вернемся все-таки к нашим баранам.

За казаками-землепроходцами, которые прибыли сюда добровольно (при том что иные в таких случаях шли в рискованные рейды, чтоб спастись от верной виселицы на старых, исконно русских землях, по той же схеме, по которой в конце ХХ века хулиганы спешили записаться в Советскую армию), на байкальские берега стали ссылать старообрядцев (их еще называли «семейскими»), а дальше – с конца XIX века – сюда потянулись крестьяне-переселенцы. Ну, староверы и переселенцы ехали со своими самоварами, а вот казаки и прочие авантюристы скучали без женского внимания. В похожей ситуации британским каторжникам, сосланным в дикую Австралию, отправляли набитые белыми проститутками парусники (эту схему я бы назвал «Анти-Ассоль»), и на новом континенте создавались новые счастливые семьи. Как писал Маяковский – правда, по несколько иному поводу, – «где блядь с хулиганом и сифилис». Примечательно, что английским бандитам и в голову не приходило жениться на аборигенках, которых было полно! Русские же, вот поди ж ты, легко на бурятках женились. Причем настолько массово, что от таких браков даже возникла новая этническая группа – карымы. Вот что за этим стоит? Широта русской натуры, общечеловеческие ценности, которые выше бытового расизма? Благородное осознание того, что нет ни эллина, ни иудея? Цинизм – типа, баба, она и есть баба? Наплевательское отношение русских чиновников к судьбе маленького человека: еще чего, блядей ему слать за тридевять земель да на казенные деньги – обойдется как-нибудь? (Из этой же оперы и тема солдатских борделей, которые есть в самых разных армиях мира, кроме русской. А зачем солдатику баба, пусть вон молодого бойца оприходует, так оно куда нравственней.) Поди знай… Но уж так случилось. Британцы ни в Австралии, ни в Америке, ни в Индии не наплодили сколько-нибудь заметного слоя полукровок. А мы это сделали. Ну пусть даже и не от хорошей жизни, но ведь сделали же. Я часто думаю про наших вроде русаков, но с сильно выраженной узкоглазостью и скуластостью, – это вам не расистские Кен с Барби, у которых безупречно европеоидные лица. Перед моим мысленным взором проходят лица таких людей: Шукшин (который в этих местах снялся в фильме «У озера»), Пелевин, Достоевский, Толстой (Лев), Сельянов, Распутин (Валентин, кстати, как раз из этих мест – похоже, чистейший карым!). Вы сами, пораскинув мозгами, сможете продолжить этот список и пополнить его не только ньюсмейкерами, но и просто вашими знакомыми… Эти люди, евразийцы по крови, дали миру некий особый взгляд на человека, а нам, лишенным такого азиатского допинга в крови, оставили какое-то смутное беспокойство, опасение, что мы легко можем прозевать что-то важное, на нашем hard disc нету этой особой программки, которая конвертирует Азию в Европу и обратно, делает этот переход незаметным и естественным, каким он, по-хорошему, и должен быть… В итоге мы вольно или невольно сделали прорыв, опередили время, – вот только сейчас Анжелина Джоли или кто там из голливудских звезд додумалась усыновлять азиатских детей… А мы их не то что усыновляли, мы их даже плодили. Не считаясь с затратами личного времени.