Текст книги "S.W.A.L.K.E.R. Конец света отменяется! (сборник)"

Мы поссорились перед моим отлетом на Пояс. Ему казалось, что я сделал что-то такое, что должен непременно искупить, а я вспылил и наговорил ему глупостей про слепых червей и гниющую науку. Дешевая энергия, суперкомпьютеры, генетический скрининг и отмирание национального государства – всего этого достигли без меня, и я мог перебраться туда, где наука не была огромным супермаркетом, услужливо выдававшим товары. Булат не захотел с этим согласиться, а потом вдруг стало поздно – эту форму не лечили даже сейчас.

На веревках мы опустили очень легкий гроб. Собственно, в экзоскелете я мог опустить его один. Пахло сырой землей и глиной – удивительно, ведь я их различал. Выпущенная веревка упала под ноги с не перестававшей меня удивлять скоростью. Священница договорила полагавшееся по обряду. Присутствовавшие – я не знал никого, кроме Ильзы и Кати, – по очереди пожали нам руки и побрели к стоянке. Все было до ужаса буднично.

– Тебе надо вернуться в дом, – не глядя на меня, сказала Ильза.

– Может быть, не стоит?..

– Стоит, – ответила она, с отвращением снимая черную шляпу. – Он просил.

Неподвижные лопасти огромных ветродвигателей сами по себе впечатляющее зрелище. А когда гигантскими белыми столбами уставлена вся долина до самого горизонта – это еще интереснее. Маленький шаттл на электрической тяге словно пробирался через фантастический лес, из которого великаны рубили себе дома. Но их никто не рубил. Когда дельта-полимеры покончили с энергетическими проблемами, ветряки остались стоять: их даже не снесли. Перерабатывать их не имело смысла.

Между ними паслось несколько сотен овец. Розовая шерсть означала, что они модифицированы для получения инсулина – молоко от них сразу же с рободоек поступало на реакторы. Ярлык на сером пони любовно следил за ними. Я отвернулся.

– Не нравится? – поинтересовалась Ильза.

– Нет, и я знаю, что ты скажешь.

Шаттл трясло, мои зубы лязгали, но «Каркасс» почему-то никак с этим не боролся. Мне с трудом удавалось говорить.

– Они же любят свой труд, любят нас и то, как мы к ним относимся. А ты прекрасно сделал тогда свою работу…

– Мы не можем сменить тему?

Ярлыки действительно это любят. Я хорошо сделал свою работу, а тогдашние политики ловко продавили этот закон. «Хочешь работать в этой стране – стань для нее безопасен…» Таких рабов в истории не было ни у кого. Ни бунтов, ни насилия, ни требований. Контракт отработан – нейроприсадка дезактивируется, и бывший Ярлык, со щеки которого удалена цветовая кодировка (ее-то и прозвали ярлыком), возвращается на родину богатым и здоровым, с надежно имплантированной дозой позитивных воспоминаний… Следующая порция будущих исполнителей, к тому времени подросших и готовых занять его место, добровольно и даже радостно выстраивается перед воротами адаптационных центров Самары, Архангельска, Милана, Женевы, Бристоля, Кельна – нет, уже больше не Кельна… Все совершенно гуманно и практично.

Но она не могла пропустить любимую фразу.

– Нечего воротить нос. Ты и такие, как ты, сделали этих животных. – Ильза не смотрела на меня.

– Ну и что ты от меня хочешь? Чтоб я взялся за пересотворение? Поздно, дорогая. Поздно. Ты будешь меня ненавидеть и тогда, когда я это сделаю.

Она не ответила; дорога свернула к дому, и древняя брусчатка принялась вытрясать из меня то, что я считал душой, но тут включились фиксаторы положения головы и едва не свернули мне шею. Шаттл въехал в ворота и остановился у дома.

– Иди, – сказала она.

– А ты? – спросил я.

– Он ни разу не сказал мне, что захочет меня видеть, – глухо ответила она.

Лопотал и позванивал ручей. В листве чирикали и ссорились птицы.

Наверняка Булат лежал на огромном валуне и смотрел, как рыба скользит в потоке. Удить он не любил. Под ногами хрустела трава, кроны старых вязов скрывали солнце, оставляя золотую сеть на земле и стволах. Девятилетнее тело несло меня так легко, как не бывало даже на Поясе. Девяностосемилетнее, подключенное через «Каркасс» к симсерверу, осталось там, наверху.

Катя была права. Моделирование было превосходным; иллюзию создавал мой собственный мозг, собирая ее изо всего, что знал о мире. Поэтому я даже не старался отличить подлинное от неподлинного. Да и зачем?

Тринадцать лет. Худой, исцарапанные коленки, длинные черные волосы и ясные серые глаза – хитрые, улыбчивые, ни единой капельки боли и предсмертного безразличия.

– Пришел… – сказал он и улыбнулся. Я не ответил. Меня трясло. Кошмар может быть и умилителен.

– Ты же мертв, – сказал я. – Помнишь, ты сказал, что не сделаешься призраком. Чего ты испугался? Что это тебе дало? Они даже не плачут над твоей могилой.

Схожу с ума. Разговариваю с проекцией сложной обратной связи.

Булат усмехнулся:

– Когда поживешь в одном теле со смертью, начинаешь думать иначе. Ну, и дети могут приезжать и говорить со мной. Катю ты не знаешь, Аулис завтра приедет сюда. Горя не будет, будет уверенность, что я всегда с ними… Разве плохо?

Подобрав камень, он швырнул его в воду. Я смотрел на всплеск и жемчужную рябь. Над нами парила стрекоза. Умер он до того, как дочь поехала встретить меня.

– Конечно, для них я буду другой. Это я выбрал для нас. Нравится?

Я пожал плечами:

– Именно таким я его и помню. Значит, и ты тоже.

Неуверенная улыбка была именно из тех дней.

– Да, тот самый берег, у Чон-Арыка. Сим выбирает из моей памяти самое яркое, остальное заполняешь ты… Помнишь, как Марик…

– Тогда никакой точности нет. Все размыто. «Твое» и «мое» совпасть не могут. Мое к тому же на три года младше.

– Какое это имеет значение? Ты видишь что-то не так?.. Хочешь, потрогай.

Катя сказала мне то же самое в поезде. Но это была отлично сконструированная, медленная и неотвратимая ложь.

– Ты хочешь, чтоб я поверил, что ты мой Булка. Ты хочешь, чтоб я уселся тут с тобой и смотрел на мальков. Но ты просто набор магнитных «да-нет», ты подпрограмма, которая выдает себя за него. Ты всего-навсего подпрограмма в той программе, которая склеивает эту ложь. Процедура, функция. Выключись к чертовой матери!

– Не злись. Я понимаю, ты не можешь в это поверить. Я Булат. Я твой Булка. Все, что было в нашей жизни, все это во мне. А теперь это записано – ныне, присно и вовеки веков. Мой мозг записан целиком. Здесь все мое и навсегда, каждая реакция, каждая эмоция. Я почувствую то же, что мог бы, и рассержусь на то же, на что рассердился бы. Но я знаю, что заплатил за это, и больше не ошибусь. Зато обрадуюсь всему, чему не успел. Здорово, правда?..

– Здорово. Ты просто классная модель. Всем симам сим. Тебя можно включить и выключить, и ты даже не обидишься. Пятимерное фото, очень удобно. Как чучело любимого кота у тети Веры. Ты даже нет лжешь себе, потому что тебя нет.

Холод в животе, тошнота, растущее ощущение нереальности и отчуждения. У кого? У меня-здесь или у меня-наверху-в-скелете? Мне казалось, что я сам превращаюсь в эту проекцию, и на секунды вдруг с ужасом почувствовал, что жду этого.

– Брось, Родик, – он улыбнулся, подперев голову рукой. – Ты хочешь не верить, но не можешь, верно?.. Меня делает все лучшее, что может быть в человеке. Я попросил не кодировать два последних месяца… боли, удушье, отчаяние – ничего приятного. Но я знаю об этом и сострадаю любому, кого убивает болезнь или человек. Меня могли скачать в тело клона, и я вернулся бы в свой мир. Полная идентичность клеточной системы, моих воспоминаний и опыта. Ты и тогда не будешь считать это реальностью?

– А твою душу тоже записали?

– Может быть. Но ведь ты не верил в существование душ?

– Теперь верю. Глядя на то, что получилось из тебя.

Похоже, ему запрограммировали и печаль. Выглядело довольно похоже.

– Души… Удобный словесный трюк, чтоб пояснить непояснимое – нашу личность, наше сходство-несходство… Программа для машины из плоти. Тебе ли не знать, что стоит поменяться двум химическим элементам в твоей крови, и конец твоей личности. Взамен приходит нечто иное, и ты никогда больше не узнаешь, что. Черт подери, да ты же сам строил людей! Ты сделал им простые и мирные души, которые никогда не будут ничем иным. Почему я не могу помириться со своей душой по своему выбору?

– То есть, выбрать себе софт? Это уже…

– Роди, милый, нам уже не выбраться из этой расщелины между старым и новым. Так нас занесло. А у Кати и ее сверстников нет ничего похожего – прежде всего потому, что они уверены, что личность бессмертна, и для всех, а не только для гениев, иммортальных креаторов. Никакого страха смерти. Из-за отсутствия смерти.

– На самом деле они развлекаются в мире мертвых – смерть уже победила и то, что физически не умерло. Они больше не отличат ее от жизни.

– Может быть, мы этого и хотели? Подумай над этим.

– Нет! – крикнул я. – Выпусти меня! Сейчас же!

– Не беспокойся. Ты вернешься к себе. И поверь – я есть я, ты мне нужен, а я нужен тебе.

Он протянул покрытую летним загаром руку с худыми мальчишескими пальцами, отросшими ногтями, каменной пылью на локте. И коснулся меня. Твердо, ласково и тепло.

Страшнее этого в моей жизни была только тьма, ворвавшаяся в мой мозг.

Потом я очнулся в моем теле, охваченном «Каркассом».

– Отпустите меня, – сказал я.

* * *

На терминал меня везла Катя.

Она внесла мою сумку на платформу, остановилась рядом и нерешительно поправила сегмент локтевого фиксатора.

– Вы же уверены, что его нет? И никогда не будет? И вам больно?

Возможно, я ошибался, но говорила она так, словно совершила открытие, с которым не могла справиться.

Она же могла приехать к нему, говорить с ним, даже выпить этой радужной дряни. Когда-нибудь они, как в «Гамлете», выйдут на улицу и пойдут в дома, где жили прежде, и к тем, кого на время оставили. Воскрешение грядет. «Может быть, мы этого и хотели», – сказал Булат.

Неужели я заодно с фундаменталистами? Правда, они говорят проще: «Наука сегодня идет с Сатаной». Если Богу все равно, если Вселенная только физическое движение мертвой материи, если мы смертны, то… Ведь Богу не может быть все равно. Или он не Бог.

Они ненавидят Ярлыков, ибо те ежеминутно заставляют помнить, что мы просто машины из мяса. Откуда у машин душа? И главное, зачем она им?

Мне нечего было ответить. Да и права такого у меня не было – для этого семьдесят семь лет назад я должен был войти в другие ворота.

– Ты ведь не вернешься? Адеква? Никогда?

Я кивнул. На этот раз «Каркасс» бережно опустил и поднял мою голову.

– Если захочешь перебраться на Пояс, дай мне знать.

Она тоже кивнула и внезапно протянула руку. Я взял ее осторожно, боясь, что «Каркасс-ОН» может раздавить маленькую робкую кисть. Мы соединили пальцы.

– Видела в симсиме, – сказала она печально. – Правильно?

– Адеква, – сказал я. Она улыбнулась. «Каркасс-ОН» поднял меня в поезд и усадил в кресло. Она помахала мне, как только вагон тронулся.

Проклятый скелет замахал моей рукой, когда она уже скрылась из виду, и махал еще долго – специально для включенного монитора с елями, ольхами и березами.

Лакеи, черт вас всех возьми, вытрите мне, наконец, лицо.

Время начать войну. Праведные больше не станут мириться с извращениями Сатаны. Безбожники и все их дела будут низвергнуты. Единый Халифат клянется в этом перед небесами. Армия праведных прошла через Испанию и Грецию, но вскоре им придется столкнуться с основными силами врагов. Тем суждено умирать, окончательно и навсегда.

Праведные видят перед собой только изнеженные ничтожества.

Им неведомо, какие страшные силы они разбудили. Они могут топить земли и воскрешать мертвых.

Скверне суждено стать оружием веры. Каждая подсадка отныне будет создавать нового воина за веру, и ничто человеческое не сможет противостоять им. Мы будем создавать миллионы истинно праведных, сражающихся за Веру и Пророка. Даже безверы, испытав обретение, никогда не смогут отказаться от Истины и станут в наши ряды.

Эта борьба преобразит лицо нового тысячелетия. Праведные уверены, что победят, потому что они борются против Сатаны и во имя и славу Бога. Настала пора уничтожить всех, кто не хочет истинно уверовать.

Миру не нужны другие. Миру нужны истинные.

Благословляю вас на победу. Идите и измените все, оставив только правду.

Поместите ее в каждое сознание.

Только правду, и ничего кроме правды.

ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!

Хе из рыбы

Филе горбуши (или любой другой красной рыбы) – 300 г;

чеснок – 5 зубчиков;

молотый кориандр – 1 ч. л.;

лук репчатый – 4 шт.;

сухой красный перец (порошок) – 1 ст. л.;

сахар-песок – 2 ст. л.;

уксусная эссенция 70 % – 1,5 ст. л.;

соль – 1 ст. л.;

растительное масло;

соевый соус;

петрушка; укроп.

1. Красный перец обжариваем в небольшом количестве сильно раскаленного растительного масла.

2. Луковицы нарезаем полукольцами, мелко крошим чеснок и зелень.

3. Режем рыбное филе без шкурки полосками и перекладываем луком, чесноком и зеленью.

4. В отдельной посуде соединяем обжаренный перец, уксус, кориандр, сахарный песок; соль и соевый соус добавляем по вкусу. Перемешиваем.

5. Получившейся смесью заливаем рыбу, закрываем емкость крышкой. Убираем в холодильник на 2–3 часа.

6. После этого снова перемешиваем и подаем к столу в отдельных небольших керамических пиалах или в общей салатнице.

Белое вино или хорошая водка необязательны, но приветствуются.

ПЫТАЙТЕСЬ ПОВТОРИТЬ! ЭТО НЕ ОПАСНО!

Антон Фарб
Манифест плохих поваров

Должна ли еда быть вкусной?

Задумайтесь на минуточку. Это не такой простой вопрос, как кажется на первый взгляд.

Да, конечно, мы едим, чтобы утолить голод и получить удовольствие. Тысячи лет кулинары стараются сделать пищу более ароматной, более сочной, более привлекательной. Но куда ведет этот путь? Где вершина, цель, абсолют классической кулинарии?

Всегда найдется что-то вкуснее. Всегда едок захочет отведать чего-то, еще не отведанного. Пожрать чего-нибудь нежратого досель. Сытость проходит, и едок рыщет по ресторанам, роется в поваренных книгах, подзывает шефа и требует, требует, требует: дайте-ка мне еще! Да побольше!

И сколько бы деликатесов и разносолов ему ни предложил несчастный повар, едоку все мало. Вот уже сок и жир бегут по его подбородку, пальцы замаслены, взгляд затуманился, казалось бы – все, катарсис, гастрономический экстаз достигнут – но нет! Сработает пищеварительный тракт, опорожнится кишечник, превращая тяжелый труд повара в фекалии, – и вуаля: едок хочет еще.

Классическая кулинария, дабы стать истинным искусством – а всякое искусство, как известно, совершенно бесполезно, – должна выйти на новый уровень абстракции.

Готовить плохо.

Готовить так плохо, чтобы вкус и аромат не смогли заслонить платоновскую идею Еды.

Представьте себе голодного человека. Он приходит в обычный ресторан, и ему приносят… ну, скажем, каре ягненка. Рыча, точно зверь, едок набрасывается на мясо, обгладывает косточки, смачно чавкает овощами, хлещет вино, просит десерт…

А теперь тот же изнемогающий от голода едок попадает в ресторан идеальной еды. Перед ним – тарелка остывшей манки. С комочками. Мерзкой даже на вид. Тошнотворной на запах. Гадкой и слизкой. И что сделает едок? Брезгливо отодвинув тарелку, он скажет: «Спасибо, я сыт».

Не это ли цель истинного мастера кулинарии? Не к этому ли надо стремиться? Подыскивать самые отвратительные сочетания вкусов. Самые отталкивающие запахи специй. Самые кислые лаймы и горькие грейпфруты.

Зачем, спросите вы? А затем, что этот путь ведет к истинной, идеальной еде.

Пустая тарелка с надписью «Борщ» – вот та цель, к которой должен стремиться настоящий художник от кулинарии.

Вот смысл существования плохих поваров!

NO COMMENTS…

Рецепт идеальной еды по-платоновски

На предварительно подогретой щербатой тарелке сервируйте обрывок бумаги в клеточку с надписью «Еда». Подавать с опозданием на три часа.

NO COMMENTS…