Текст книги "Ищите и обрящете. Рассказы о вере и жизни"

Подарок

Месяц тому назад, старая и немощная Мария Ивановна осталась одна с четырехлетним внуком на руках. Каждый день, вспоминая горечь утраты дочери, материнское сердце обливалось слезами. А тут подоспела новая беда: в канун Крещения тяжело заболел единственный теперь родной человечек – внучек Алеша. Кашель, высокая температура. Окропить бы его Крещенской водой, да напоить – полегчает. Недаром Христос дал благодатную силу этой святой воде.

Перекрестив внука, кое-как натянув на больные ноги валенки, отправилась баба Маша в неблизкий для нее теперь путь к церкви. Два километра надо было пройти пешком, потом 40 минут на автобусе. Ходят они теперь редко, а мороз на дворе крепкий.

Измерзлась старая, еле добралась до храма. В церкви в этот день народу тьма-тьмущая. Не пройдешь. Толкаются, теснят со всех сторон. Кто посильнее, да побойчее – разгоряченные и довольные выбирались к выходу, крепко прижимая к себе емкости со святой водой. Баба Маша же все у дверей стоит. Не пробиться ей. А там, дома, маленький Алеша – один, ждет ее. Целый час протискивалась Мария Ивановна сквозь толпу к водице. Совсем обессилила. В голове тяжесть, глаза застилает туман, да и ноги плохо держат. Слава Богу, вот уж и раздача близко. Но только протянет руку с бутылкой, а ее кто-нибудь отстранит, да еще добавит: «Ну, куда лезешь, мать! Не видишь что ли: вот тут девочка стоит – ребенок. Дай ей набрать, а ты успеешь». А девочке той, уж лет 12 будет. Раньше в таком возрасте вовсю родителям помогали по хозяйству, да и младшие почитали старших – ныне же по другому. Так и оттирали, отталкивали бабу Машу все, кто помоложе, да побойчее.

Наконец, отдала бутылку. И уже полную попыталась принять, да руки от усталости задрожали. Не удержала. Упала бутылка и разбилась. «Ну, что ж ты, матушка?! Это же грех какой: святую воду разлить! За грехи твои Бог тебя наказует».

Стала баба Маша опять у двери – чуть не плачет. Хоть бы маленькую бутылочку достать. Потробовала попросить. В ответ одно только: «Не мешай, мать! Нет у нас бутылок. Отойди!» Горько ей, одиноко и боязно к больному внучку с пустыми руками возвращаться. «Может и правда за грехи Бог так наказывает меня?» – с горечью думала старушка.

«Бабушка, возьми мою бутылку. Мама там еще одну сейчас для нас набирает». Подняла голову. Перед ней стоял мальчик лет десяти. На лице улыбка и глаза светлые, добрые. «Да, откуда же ты такой взялся, ангелочек?!» Вытерла слезы, отлегло на сердце. Хорошо так на душе стало, радостно. Нет, не оставил нас еще Спаситель.

«Храни тебя Господь, голубчик ты мой!» – произнесла Мария Ивановна, принимая драгоценный подарок. «И маме своей низкий поклон от меня передай. За то, что тебя таким воспитала».

Перекрестившись истово, бабушка Маша двинулась в обратный путь. Скорее к внуку. Господь все управит.

Через болото

Я ехал в пригородной электричке из Петербурга в Гатчину. В вагон вошла молодая женщина с мальчиком лет пяти и стала рассказывать жалостливую историю, как осталась без денег в Петербурге, куда приехала по каким-то своим делам. Просила помощи по присутственным местам – везде отказ. И вот в отчаянии пошла просить милостыню по вагонам. Многие пассажиры стали давать ей деньги. Рядом со мной сидела пожилая женщина. Она достала из сумочки акафист Ксении Петербургской и протянула его просительнице. «Ты вот, голубушка, у чиновников просишь, а ты у Божьей угодницы, блаженной Ксеньюшки, попроси. Часовенку-то ее знаешь?» – «Не знаю. Никто мне не поможет. Где я только не просила уже!» И прошла мимо, не приняв акафист.

«Плохо мы просим, разучились и просить, и верить», – сказала пожилая женщина, обращаясь уже ко мне. Видя мою заинтересованность, продолжила: «Хотите, я вам один случай из своей жизни расскажу?» Я, конечно, ответил согласием и, получив в дальнейшем разрешение этой женщины, Нины Ивановны Федотовой, предлагаю вашему вниманию этот рассказ.

«Давно это было. Дали мне мои друзья путевку бесплатную в подмосковный пансионат. Вместе со мною поехали две знакомые старушки, которым необходима была помощь. Весна только начиналась. Снег еще не везде стаял, но погода стояла солнечная. Со старушками мы жили дружно, в трехкомнатном номере. После завтрака они отдыхали, а я отправлялась одна на прогулку. Иду однажды по лесу, красота кругом. «Господи, Господь наш, яко чудно Имя Твое по всей земли!» И так-то хорошо на душе, так-то радостно… Березки стоят чистые, белоствольные, в фиолетовых ветвях, какие только ранней весной бывают, птицы поют. Не заметила за этой красотой, как я забрела в болото. Вроде совсем недалеко от дороги отошла. Вернулась. Нет, места незнакомые, бездорожье. В другую сторону пошла – и опять не в то место попала. Кочки да коряги кругом. Тут, как назло, солнышко за тучки спряталось. Куда идти – не знаю. Поначалу-то и страха не было. Просто не верилось, что заблужусь, когда красота такая и птицы поют. Но болото – место серьезное. Закружит так, что всякие ориентиры потеряешь.

Вот и потеряла. Бродила, бродила. Тут уж и время обеденное близится. Старушки мои меня там ждут, волнуются. Поначалу все о них думала, на часы поглядывала: не опоздать бы к обеду. Тут время обеденное прошло, а дороги все не могу найти. Солнце снова из-за туч вышло, припекать стало. Но теперь оно уже мне не помощник – закружилась. Хожу, хожу через какие-то ручьи по бревнышкам перебираюсь, а дороги все нет. Тихо. Птицы почему-то умолкли. Кажется, здесь уже проходила, поляна вроде похожая. Ели отбрасывают длинные предвечерние тени. Ни жилья, ни пахоты, вода темная под ногами блестит, хлябает. Мох сырой, ноги промокли. Ни одного места сухого не вижу. Устала. Присесть бы, да негде: кругом одни болотные кочки. Как же меня затянуло в эту топь?

Иду, иду и конца-края моему путешествию не видно. Молитву Божией Матери читать не оставляю: с молитвой-то не так страшно. Будто Богородица рядом, только молчит, голоса не подает. Но чувствую, не одна я. И страха поменьше, и тревога в сердце утихает.

Тут опять тучи надвинулись. Серая мгла окружила. Зябко, ноги простыли. Чем дальше иду, тем топи больше. И ни одного сухого островка. Сколько же времени я пробродила? «Матерь Божия, Заступница, помоги, укажи мне путь, выведи из болота!» И верю: слышит меня Богородица.

Нужно идти, стоять нельзя. Березок белоствольных уже нет, одни коряги, да ели, затопленные болотом. Страшно. Время к ужину подошло. Ночь не за горами. Я только молитву шепчу, чтобы совсем одной не остаться.

Тучи темные все небо закрыли. Холодно. Дождевые капли упали на голову и плечи. Послышались отдаленные раскаты грома. «Матерь Божия, помоги, не дай пропасть, выведи меня из этого болота на дорогу, к жилью человеческому!» Дальше этого мысль уже не простирается. Как без денег, без документов доберусь до пансионата? Лишь бы жилье увидеть, речь человеческую услышать. «Помоги мне, Матерь Божия!»

Ливень все сильнее. Серая дождевая стена загородила от взора и болото, и ели, и коряги. Раскаты грома все ближе. Вспышки молнии бьют по нервам. Что это – конец?. Дождь прекратился так же внезапно, как начался. В туманном полумраке едва виден впереди подъем. Значит, болоту конец. Но до пригорка метров 20 уже не по кочкам, а по трясине, покрытой сплошной болотной хлябью. Другого пути нет. Всем своим существом, отдав себя на Волю Божию с именем Божией Матери на устах, вошла в эту хлябь. И тотчас провалилась по пояс. Ни о чем не думаю, только молитву шепчу. Из сил выбилась. Вдруг под ногами ощутила поваленное дерево. Скользя и срываясь, кое-как добралась до следующей затопленной коряги, потом еще и еще. И вот уже спасительный подъем, но силы оставляют совсем. Ползу на четвереньках, прижимаясь к земле. «Боже милостив, буди ми грешной!»

Подъем кончился. Передо мной каменная кладка. Кое-как встаю на ноги, дотягиваюсь до края стены… И не верю своим глазам: передо мною наш пансионат с его корпусами и аллеями. Отдыхающие мирно прогуливаются перед сном…

Позднее я узнала, что каменная стена была сооружена после того, как несколько отдыхающих погибли в болоте…

Запомнился мне этот урок на всю жизнь. Как в русской пословице: «На Бога надейся, а сам не плошай!» По молитве моей и по вере вывела меня в тот день Богородица из болота. И не только вывела, но привела к самому моему дому, о чем тогда я и мечтать, и просить не смела. Но для меня, промокшей, замерзшей, обессилевшей, только такой исход стал спасительным. Слезы благодарности за спасение и по сию пору подступают к глазам моим. И еще за урок: не сдавайся и сама – иди, не останавливайся, не опускай рук, в трудные моменты не теряй веры».

Возвращение с того света

Мы тогда в Казахстане жили. Была семья, двое детей, в церковь ходила. Когда забеременела третьим ребенком, то заболела гриппом в очень тяжелой форме. Получила осложнение на сердце. На седьмом месяце случился микроинсульт. Когда батюшка меня пособоровал, стало легче. Наступило время рожать. Все знали, что роды будут тяжелыми, и весь госпиталь был на ногах. В праздник Покрова Пресвятой Богородицы, в 9 часов утра, когда в церкви началась литургия, положили меня на операционный стол. Пять часов между жизнью и смертью, пять часов борьбы, смерть и возвращение в этот мир.

Когда стало совсем плохо, то медсестра родильного дома или таджичка, или мусульманка мне говорит: «Молись своему Богу! Нам не нужны неприятности. Где твои талисманы?» – «В палате, под подушкой». Принесла она иконку Божией Матери Владимирская, я ее в руке зажала.

Ребеночек был очень крупный, я уже вся кровью изошла и все никак. Врач стала уговаривать делать аборт. Я не соглашаюсь. Кого я только не просила о помощи: и отца своего духовного, и Патриарха, и Матерь Божию… чтобы не делали аборт. То бред, то явь… Все перемежалось. И не знаю, что это было: сон не сон, но до сих пор помню. Как будто поднимаюсь я на облаках, впереди меня одна женщина. Голос внутри меня говорит, что «эта женщина очень благочестивая, работает при церкви и что скоро она умрет. Сейчас она спешит к своему ребенку». И вижу я на облаках белые домики, огороженные забором. Там детки малые гуляют. Кому годик, кому два, три, пять, десять лет – разный возраст. В белых одежонках, веселенькие. Подходит эта женщина к забору и зовет какого-то мальчика. Подходит к ней малыш лет пяти. Передала она ему туда какую-то корзину с чем-то и спрашивает (а я слышу): «Как тебе тут»? – «Ничего, хорошо. Тут весело». Потом помолчал и, глядя ей в глаза, спрашивает: «Мамочка, за что же ты меня так!? Ты ведь Толю вырастила и Олю вырастила, а меня за что? Я же хотел вот это все носить дома. Я же хотел все это кушать за твоим столом». Она слушает и плачет, и он плачет. Потом отвечает ему: «Сыночек, но я же не знала. Я не знала даже того, что есть Господь». А малыш продолжает: «Мамочка, ну, почему Толику повезло, почему Оле повезло, а мне почему не повезло?!.. Мне хорошо здесь, другим хуже, они же в яме. Мама, ты знаешь, какая там яма глубокая?… Мамочка… милая… ну, почему мне так не повезло?!..» И тут я очнулась. В сердце боль и стон: «Милые, мамочки! Они ведь вам на Страшном Суде еще не то скажут»! Я знала, что этой женщине уже 20 назад Господь простил этот грех (мальчика забрали из этой страшной ямы), но она до сих пор терзается. Потом я рассказа про то, что видела, врачу и гинекологу. И все женщины, кто потом приходил к ним, не делали абортов. Это правда и ее нельзя не принять. Вы понимаете, что даже тем деткам, которым хорошо, им все-равно плохо без матери, без семьи. Какой же это великий грех и как он убивает женское нутро, ранит женскую душу!

Аборт мне не сделали. Но внезапно мне стало совсем плохо, и наступила клиническая смерть. В первые минуты я увидела как распинают Христа. Не знаю как, но видела и запомнила это на всю жизнь. Никогда не забуду, как бесы при этом прятались за кочки и боялись. Тогда я твердо уверовала, что невидимый мир существует. Мы, ожесточенные сердцем, не видим этого. И крест ТАМ был как на наших православных иконах. Где-то на метр от земли. Мария Магдалина целовала у Христа ноги, даже воины не могли ее взять, так они были поражены ее верой, ее силой духа. Всех отгоняли от места казни, а ее не могли, даже боялись. Такой отчаянный и страшный взгляд был у нее.

Во время страданий Господа, ангелы закрывали свои лица крыльями. Все живое, что создал Господь, кричало и плакало. Господу сострадала каждая травинка, боль Христа чувствовалась физически. Те люди, что были с Господом, они просто оцепенели. В этой пассивности нельзя винить этих людей, разум у них был отключен. Это не забыть! Но, мне кажется, что если бы Господь сейчас пришел на землю, то мы себя вели бы точно так же!

И вдруг я попадаю в какой-то свет, который подхватил меня и через несколько мгновений, я очутилась на зеленой полянке, чуть дальше песочек. И там я видела «игольные уши». Теперь я знаю, что это такое. Впереди было что-то немного похожее на Кремль: стена, дальше город… В этой стене такие кругловатые ходы, их много и туда может пройти только один человек. И большая паперть (другого слова подобрать не могу), на ней много-много народа. Но через «игольные уши» не все могут пройти. Там стоят двое юношей с копьями и одним людям они закрывают копьями проход, а другим – нет. Самое интересное – это была одежда людей. В священническом одеянии, в монашеском, миряне… На ногах у некоторых была добротная обувь, у кого-то что-то как сандалии, кто-то вообще босой, да еще с грязными ногами. У женщин покров и одеяния были тоже разные. Косыночки у некоторых еле-еле голову прикрывают. У других большой длинный покров. Наверное, это смирение и женская покорность. Обувь тоже разная. Я не знаю, что это значит. Подошла и я к этим «ушам»… и меня… впустили! На мне тоже одежда была интересная. Бабушка мне рассказывала, что те, кто умирал в родах, они принимали как бы крестную смерть. И через это готовы к переходу. Я же до операции еще и соборовалась и причастилась. Когда я стояла на паперти, то слышала необыкновенное пение и поняла, что там, за стеной идет служба. Пройдя «уши» я попала в первое помещение – это была церковь. Там стояли люди. Потом увидела дальше еще одни «игольные уши». Около них тоже стояли юноши, но они были гораздо выше и подходить к ним было очень трепетно. Не страх был, а трепет. Кого-то они пропускали, но многие оставались в этом приделе, в этой церкви. Там тоже было хорошо. Походила я и думаю: «Ну-ка, дерзну!» Из этих «угольных ушей» такой свет теплый и манящий идет… И так там радостно чувствуется. Подхожу тихонько и думаю: «Не пустят и слава Богу! И здесь хорошо!» Пропустили!.. Такой же двор, пение, а дальше, немного вверх такой СВЕТ, что невозможно смотреть. Наши грешные души не готовы лицезреть ЭТО. Нужно много потрудиться, чтобы сподобиться этого. Я не пошла дальше, потому что меня остановил страх и боль. Какая-то приятная боль, но она меня остановила. И вот я вижу, что из этого СВЕТА идут четверо дев, двое юношей и Богородица. Смотрю я на них и такой во мне трепет и радость… Богородица ликом была как на страстной иконе. И одета так же. Среди дев была мученица Татьяна, я ее хорошо запомнила. Выносит она мне на подушечке маленький венчик. Красивый такой, но уж очень маленький. И Татьяна стала ко мне подходить. И вдруг у меня мысль: «А детки, а муж?!» Только в тот миг я поняла, что умерла. И тут хочется остаться, и туда сердце рвется! Тогда Богородица сделала знак Татьяне, та остановилась. Мне же сказала лишь одно слово: «Иди!» Я повернулась и быстро вышла. Снова этот СВЕТ… и я очнулась. Лежу на каталке, закрытая простыней, номерок привязан, рядом санитарка пол моет. Я простынь разодрала и спрашиваю: «А сколько сейчас времени?» Она в ужасе: «Аа-а-аа»!.. Бросила ведро и бежать. Оказывается я так уже полтора часа лежала. Перед тем, как отправить тело в морг, положено, чтобы оно лежало два часа в родильном отделении. В морге было бы хуже. Долго потом я отходила, тяжело было. Читаешь иногда про чудеса, что, вот, Господь воскресил, стал как младенец и все такое прочее. Со мной такого не было: до сорока дней меня муж выхаживал в прямом смысле. Пока не пришла в церковь, думала, что помру. Батюшка прочитал разрешительную молитву, причастилась, ребенка окрестили и все пошло само собой. Вот где великая сила и благодать Таинства».

Покаяние

По роду моей журналистской работы приходится мне встречаться со многими людьми. Я их ищу, чтобы рассказать о них, об их судьбах. Бывает, и они ищут меня. Вот и теперь подошла ко мне немолодая, уже седеющая женщина и обратилась с вопросом:

– Мне сказали, что вы пишите в православную газету «Вера»? Могу я с вами поговорить?

– Я к вашим услугам.

– Вопрос у меня, наверное, не совсем обычный: я хочу принести публичное покаяние.

(Покаяние?! Да еще публичное! С этим мне еще не приходилось сталкиваться.)

– А не лучше ли вам сходить в церковь и исповедоваться священнику?

– Да я исповедовалась, но грех мой, видно, слишком тяжел. Когда я впервые уже в преклонных годах открыла Евангелие, то прочитала там такие слова: «Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы ему привязали мельничный жернов на шею и потопили в глубине морской». Мне стало страшно. Припомнился такой случай. Однажды на уроке я говорила детям, что Бога нет. Помните притчу о том, как Иисус Христос превратил воду в вино. Я описала этот случай детям и сказала, что это обман. И в доказательство своих слов взяла раствор щелочи и добавила в него несколько капель фталеина. То и другое бесцветно, но при соединении раствор краснеет. Получается такой малиновый цвет, похожий на вино. Детям это очень понравилось. И вот после урока один мальчик радостно так воскликнул: «Повезло нам с учителем! Раньше я всего боялся, а теперь ничего не боюсь – Бога-то нет!»

У нее задрожали губы. Я, как мог, попытался ее успокоить. Мы познакомились. Анна Ивановна 25 лет отработала в школе, преподавала химию. «Мне там вменили атеистическую работу. Тогда я про себя подумала: ничего не буду делать! Но не тут-то было. Администрация время от времени вызывала меня, требовала отчета». Пришлось что-то делать. Я стала оформлять атеистические стенды, проводить беседы, например: «Наука в борьбе с религией», «Правда о чудесах в церкви», «Как плачут иконы» и т. п. Меня стали посылать на атеистические лекции, семинары – материала накопилось много. Под конец меня все это даже стало увлекать. А когда я перешла на работу в санаторий для детей больных туберкулезом, стала это делать уже добровольно. Я хорошо знала материал и проводила беседы, не заглядывая ни в какие конспекты. Ребята любили мои занятия. И вот, вы знаете, когда лекция моя оказывалась особо удачной, я благодарила Бога. Вы понимаете, я благодарила Бога за то, что убедительно доказала детям, что Его нет».

– Но вы ведь тогда были атеисткой по убеждениям?

– Да… Нет, нет. Я не была атеисткой. Просто я тогда очень мало знала о Боге. Вам, наверное, этого не понять. Моего деда по материнской линии в 30-х годах раскулачили. У него было одиннадцать детей. И у брата его огромная семья. И вот они вместе построили маслобойню. Там делали масло из подсолнуха и конопли. У них ничего лишнего не было. Концы с концами свести, детей накормить, обуть – и слава Богу. На этой маслобойне работали только сами, чужих не было. Дядю моего перед войной посадили по политической статье на 10 лет. Якобы где-то что-то он сказал про Сталина. Сам он этого не помнил. Эти 10 лет он отсидел день в день. Все это отложило отпечаток на семью. При нас, детях, об этом не говорили. Я узнала про все, уже будучи взрослой. И о Боге нам ничего не говорили. Я никогда не видела, чтобы мама молилась или крестилась. Правда, когда она умирала (это было в 70-м году), она просила по смерти читать Псалтирь. И моя сестра позвала к нам бабушек, хотя и она, и муж ее были партийцами. Еще я помню, что бабушка моя водила меня раза два в церковь. Вот она и прабабушка частенько молились. Я это видела. В нашей деревне церкви не было, нужно было ехать в город 2 часа поездом. А он ходил всего два раза в сутки. Мне было тогда года четыре. Но я хорошо помню, как поразили тогда меня росписи на стенах, святые на иконах. И еще одно очень сильное воспоминание детства. У нас дома была большая икона Казанской Божией Матери. Она мне казалась такой красивой. Когда я подходила к ней, то ощущала что-то неземное. Это передать словами невозможно, что-то светлое, радостное, легкое. Теперь я бываю во многих храмах, но таких красивых икон я не вижу. Видимо, в детстве, когда на мне еще не было грехов, я ощущала святость этой иконы. А теперь перед иконами я даже в церкви ничего подобного не ощущаю. При всем моем желании этой святости не чувствую.

– А как вы пришли к Богу?

– Вы знаете, совсем безбожницей я никогда и не была. Может быть, в этом-то и состоит мой самый страшный грех. В сердце Бог всегда как-то незримо присутствовал. Когда к нам стали приезжать американцы и выступать в домах культуры, я услышала, что они бесплатно раздают литературу. В то время еще нигде у нас, в Ленинграде, духовная литература не продавалась. В библиотеках тоже таких книг не было. Я поехала к ним на встречу, кажется, в Юбилейный, и мне там дали Новый Завет. Приехав домой, я его открыла наугад. И знаете, что я там прочитала? Я прочитала о браке в Канне Галлилейской, о том, как Христос претворил воду в вино. И вино это оказалось таким хорошим, что распорядитель пира похвалил хозяина за то, что лучшее вино подали в коце пира. И мне стало страшно, страшно и стыдно за свой обман. Обманывала-то я маленьких еще детишек. Старшеклассники уже из программы химии знали о таких фокусах. Вот так впервые до меня, до моего сознания, дошел ужас содеянного мною. О, если бы я знала это раньше, если бы раньше могла прочитать эти строки из Евангелия! Вы и представить себе не можете, что я пережила тогда. Это и страх, и раскаяние, и стыд, и какое-то чувство непоправимости содеянного мною. И вот что я хочу сказать своим бывшим воспитанникам: во всех лекциях и семинарах, которые я проводила, во всей атеистической литературе, во всех брошюрах – там чушь, чушь. Все доказательства против Бога – обман. Их нет, этих доказательств! Просто набор слов и переливание из пустого в порожнее. В душу каждого человека вложен Образ Божий. В душе каждого человека есть Бог. Его только нужно найти там. Нужно только разгрести весь этот мусор, которым нас закидали в атеистическое время. Нужно научиться читать духовную литературу. В ней сокрыты все сокровища мира, которые от нас скрывали восемь десятков лет. И я хочу попросить прощения у всех моих бывших воспитанников за мой обман.