Текст книги "Ищите и обрящете. Рассказы о вере и жизни"

Дядя Гриша

На клиросе храма, что на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга, поет старик – дядя Гриша. Поет тенором, но когда нет среди певчих баса, может и басом. Совсем старенький. В этом году ему исполнится уже 93 года.

После службы к нему, бывает, обращаются женщины, и он подолгу беседует с каждой из них. Дает советы. Иногда журит негромко. Сколько же повидал этот человек за свою долгую, без малого вековую, жизнь? Мы познакомились, и дядя Гриша пригласил меня в гости.

Полуразваленная кровать, какие-то вещи, беспорядочно сложенные у противоположной стены, в углу иконостас, напротив неведомо какими путями попавшая сюда мраморная подставка для молитвослова, современная мебельная стенка – это квартира дяди Гриши. Все вещи совершенно разные, как будто случайно встретились в этой комнате, и лишенные заботливого женского глаза. Старые потемневшие фотографии на таких же потемневших от времени стенах. Старость и одиночество всегда откладывают свой печальный отпечаток.

«Убираю, убираю, а беспорядок все равно остается», – как бы извиняясь, сетует дядя Гриша. Мой взгляд остановился на музыкальном инструменте, очень похожем на балалайку. «Это я сам смастерил. Еще от молодости осталось. Делал и скрипки. Нас три брата было.

Старший на скрипке играл, а я на кларнете. Средний брат – на балалайке. По свадьбам ходили, на Рождество колядки пели. Нам, бывало, дадут кружку, и мы, человек 20, идем по домам – колядуем». Дядя Гриша с каждой фразой все больше погружается в свою молодость. Он берет в руки глиняный колокольчик и запевает звонким чуть дребезжащим голосом: «Христос Спаситель в полночь родился, в вертепе темном на свет появился. А над вертепом звезда сияет. Христос родился! – всем возвещает».

Закончив петь, хозяин немного помолчал, чему-то улыбаясь, затем продолжил: «Что в кружку кладут – то для церкви, а что в руки – то нам. Хорошо было. На Рождество тогда все пели. Бывало женщины сидят за прялками и поют – Христа славят. Брат-то старший потом регентом в церкви служил, басом пел. В семье нашей семеро детей было. Отец с детства к молитве приучил. Строгий был, к исповеди мы регулярно ходили. О Заповедях Божиих с раннего детства знали. Идешь, бывало, по улице, а их про себя твердишь, размышляешь. Много молитв знали наизусть. С тех пор, как псаломщиком служил, все тропари и кондаки святым угодникам, богородичные на все 8 гласов помню. Музыке учились на слух, безо всяких нот.

Как подросли, конечно, на поле со скотиной много работать приходилось, не так уж часто исповедоваться и причащаться стали. Но в четверг на страстной неделе исповедовались все. Огороды, поля, скотина – это для земной жизни. Церковь, исповедь, литургия – это для жизни вечной. Потом уж, при советской власти, в церкви сделали клуб. Пришлось ездить в дальнюю деревню. Там служил регентом Иван Дьяк (фамилия у него такая была – Дьяк). В первую мировую он два ранения получил. Две раны у него в груди беспрестанно сочились. И вот, во сне ему видение было: видит Иван, как Спаситель из киота его домашней иконы вышел. «Где у тебя болит? – спрашивает.»Вот тут». Перекрестил рану Спаситель. «А еще где?» – «Тут». Постоял Господь возле него и удалился. Та рана, которую Он перекрестил, через три недели зажила, а вторая – за полторы недели. А до того несколько лет мучился Иван. Врачи ничем помочь не могли.

После 20-го года забрали Ивана Дьяка в ГПУ. В воду поставили. «Отрекись от Бога и выходи», – сказали ему. «Нет, – ответил Дьяк – от Бога не отрекусь». Девять суток простоял он в воде. Под конец упал. Его домой привезли, и он сразу помер.

Моя сестра, вечная ей память, тоже, можно сказать, еще в детстве пострадала за веру. Она тогда училась во 2-м классе. Учительница велела ей написать сочинение о том, что Бога нет. Сестра отказалась и ушла из школы. Так и осталась неученой с неполным начальным образованием.

Отец мой, когда арестовали Царскую Семью, служил во Втором царскосельском стрелковом полку. Когда их арестовывали, он в карауле на часах стоял. Видел, как им пищу туда носили, картошку поджаренную и пр. Когда отец домой приехал, его поначалу поставили председателем сельсовета, а потом – председателем волостного исполкома. Он посмотрел, посмотрел на все, да и говорит: «Врут все» – и пошел в церковные старосты. После этого его начали сажать, бить в кутузке.

Еще до войны переехал я вместе с семьей в Ленинград. Мало тогда здесь оставалась действующих церквей. За делами, да за житейскими заботами, а время тогда трудное было, я как-то незаметно для себя оставил церковь. На исповедь и причастие совсем ходить перестал. Праздники церковные позабыл. И вот уже после блокады еду как-то по Кировской – люди стоят у храма, Пасха была. Я точно очнулся. Церковь-то я во время войны совсем оставил. Зашел в храм, помолился. С тех пор понемногу стал оживать. Было мне тогда откровение во сне. Будто бы я в подвале. Темный такой. Я иду по костям, по трупам. Ноги, как по маслу, скользят, выхода нет. Потом вижу впереди форточку. Воздух свежий почувствовал – и к ней. Уже почти коснулся. Тут она заскрипела, а из нее… рука лохматая с когтями высовывается. Ужас меня охватил. Я рванулся и тикать. И он сзади – совсем меня догоняет. И тут я слышу голос: «Крест, крест». Я перекрестился, он остановился. Весь в шерсти, руки, ноги с когтями, глаза злобой горят. Я и его перекрестил. От креста он побежал быстро так и, как молния, в форточку выскочил. Я его вдогонку два раза перекрестил. А он мне: «Ага, догадался!» Ангел мне подсказал. Это его голос был мне. После этого сна я совсем опомнился.

Другое вразумление мне в пост, в пятницу, было. Я кончил читать акафист Иисусу Сладчайшему и пошел умыться. Коридор темноватый, лампочка высоко и на душе так печально что-то. Я подошел к умывальнику: у раковины ни полотенца, ни мыла. Что такое – думаю. Глядь, налево – в метре от меня – стоит нечистый. Ага, думаю, следишь за мной, часовой. Только я руку на крест – он от меня… Падшие ангелы, как комары, вокруг каждого из нас вьются, крест – это наш якорь спасения. Отец, бывало, крестил все: еду, одежду, поле – все, все. Христианин должен всегда о молитве и кресте помнить. Не оставляет Господь рабов Своих, каждому вразумление по силам дает. Внемли только гласу любящего Отца своего».

Дядя Гриша умолк, надолго задумался, видимо, еще что-то вспомнил: личное и сокровенное, что нельзя рассказывать. Иначе уйдет со словами – не вернуть. Прощаясь, я горячо благодарил этого совсем уже старого, мудрого человека. И меня вразумил дядя Гриша.

Пути-дороги

Слухом земля полнится. Давно я слышал об о. Романе, что из села Заянье Псковской области. Он, мол, и стариков одиноких по деревням к себе собирает, и молитвенник, и стихи пишет, и еще многое другое. Да, все не мог собраться: каждый раз набегали новые проблемы-заботы, а может, дорога туда не ближней казалась, и только совсем недавно посетил я эти места.

Дорожка и правда оказалась не ближней. Третий час иду мимо заброшенных полей, мимо редких деревень с заколоченными окнами домов, лес, лес… Январь, а с погодой непонятно что творится. То ли весна, то ли поздняя осень. Сплошной гололед и вода. Ни одной попутки. Кто же добровольно поедет по такой дороге?! Мне и то приходится пересекать дорогу, большей частью, по диагонали. Ноги разъезжаются, а в поле сплошная грязь. Километров 15 прошел, впереди еще около 10-ти.

* * *

В далеких Псковских лесах раскинулось старинное село Заянье. Земледелие, добыча леса издревле были основным занятием селян. И усердная молитва в храмах православных возносилась после трудов праведных. Прошумели над селом, принеся с собой вседозволенность, разруху и нестроения, ветры богоборческой власти. Через 70 лет словно призрачный мираж растаяла атеистическая сказка о всеобщем рае на этой земле, оставив в душах людей озлобленность, равнодушие и пассивность. В 1975 году появился в Заянье человек, многое впоследствии сделавший для духовного возрождения села. Немного было тогда у него помощников: он сам, да несколько верующих бабушек. 25 лет прошло с того времени. Личным примером, делом и словом, проникающим в глубины души, удалось о. Роману сплотить вокруг себя тех, кому дорога вера Православная, кто обрел веру эту через мучительные искания и душевные страдания. Почему так тянутся к о. Роману люди, что они ищут от встреч с этим человеком? Скорее всего, той житейской и духовной мудрости, которой нам так не хватает.

По первым жилым домам и строениям фермы определил, что село живет, и народ еще не разъехался. Вот и дошел. Заянье. Взгляд невольно ищет церковный купол, но только пройдя еще чуть более километра, увидел красавицу церковь.

Отец игумен в отъезде. Получив благословение на ночлег у матушки Серафимы, я отправился искать свое новое жилье. Около деревянного храма Николая-чудотворца располагалось маленькое кладбище, чуть дальше – хозяйственные и жилые строения. За церковной оградой мужики распиливали дрова, изредка кто-нибудь спешил по своим делам – для всех в селе это был обычный будний день.

В мансарде двухэтажного деревянного дома нашлась свободная кровать. Едва поздоровавшись с хозяевами, прилег и только под вечер проснулся, – дорога отняла все силы. Познакомились. Нужны в обители мужские руки, а уж, кто и как попал сюда, об этом отдельно.

Не ведаем, где найдем

Самый старший еще совсем недавно бичевал по подвалам, иногда подрабатывая на рынках. Поработал день – получи, да, и то хорошо. Таких желающих много, хоть и не сахар работа. Ночлежка в подвале или еще в каком-нибудь укромном местечке. Квартиры лишился по пьяному делу, так и попал в бичи. Видно было, что до сих пор человек еще не привык, что можно спокойно поесть горячего и вдоволь. Поэтому и носил, наверное, тайком из трапезной хлеб. Про запас, на всякий случай. Не разговорчив. Или жизнь научила, или не оттаял еще человек. Как сюда попал? Отец Роман взял. Другие пройдут, а он остановится, пожалеет.

Другого тетка родная привезла. Возраст за двадцать. В городе пристрастился к наркотикам, из дома пропадать стал, работать не хотел. Не сказать, что к вере потянулся, но работает. По ночам отвечает за кочегарку, дрова колет. Ну а наркотиков в селе нет. Пока держится.

Третий несколько лет работал в милиции. Еще и теперь по привычке пытался показать свою значимость, но чувствовался какой-то надлом в человеке. После смерти матери покатилась жизнь под уклон. Пропал жизненный стержень. Последняя работа – лесоруб в лесу. Перестали платить, подался к о. Роману. Как объясняет, время переждать. Что будет дальше, наверное, не очень задумывался.

Сидя в трапезной, вглядывался в лица людей, пытаясь понять, что их собрало здесь в обители вместе. За левым столом трапезничают матушки. Ведут себя чинно, слушают житие. Возраст в основном пожилой. Обитель у о. Романа женская, несколько монахинь, инокини, одинокие бабушки, которых он берет к себе на зиму – иначе одним им не перенести зимы. Надо и дровишек заготовить, и воды, да и магазин за несколько километров, а сил нет, дети же по городам разъехались. Батюшка за кем съездит, привезет, кто сам приходит, кого через Сельсовет предлагают. Много у него таких бабушек по его благочинию: окормляет, наставляет и продуктами частенько поддерживает.

За правым столом – мужики. Возраст средний, рабочие. Как я заметил позднее, по причине отсутствия о. Романа, вели они себя свободнее. Всему свое время. Одни пришли сюда за спасением, другие за хлебом насущным. Господь управит.

Игумен

Отец Роман приехал на следующий день. Привез мешки с продуктами. Нашелся добрый человек – пожертвовал на обитель, а батюшка и про народ в селе не забыл. Сразу же стали делить крупу, консервы, сахар на пайки. Что-то для обители, а это для малоимущих и нуждающихся. Вечером служба, устал с дороги, так и не удалось в тот день мне поговорить с ним.

Служил о. Роман как-то истово и не по годам споро. Успевал и хор подбодрить, и в алтаре не стоял на месте. Словно капитан на мостике корабля замечал любой непорядок и старался сразу же исправить его. Если же батюшка и замирал в священнической молитве ко Господу, то и в этой неподвижности чувствовалось внутренняя сила и устремленность к Горнему. Он поистине предстоял пред Господом.

Стихотворчество

На другой день наш разговор с о. Романом начался с вопроса, когда он впервые стал писать. «Эта тяга у меня с детства. Лет в 10 отправил я свои стихи в газету «Труд». Такая большая организация, а ответили. «Пишете вы от души, но излагать правильно мысли не можете, так как не знаете основ стихосложения». И посоветовали еще читать книги. Очень я тогда был удивлен. Потом писал сам для себя потихонечку. Сейчас же идет такая духовная война, что мы православные не должны молчать. Стал печататься. Может и мое слово кому-то пригодится, и через него Господь удержит душу от падения?! Да, и время пока хорошее, а то может опять начнутся репрессии. Пускай читают. Хороший талант или плохой, но его нельзя зарывать в землю. Люди благодарят за стихи. Пишу не для славы, для Бога.

 
Как велика Твоя любовь,
О Боже, к падшему созданью,
Ты безграничен в ней, нет слов,
Как безграничен в мирозданьи.
Мой ограничен ум, но я —
Чуя любовь Твою вседневно,
Все же решаюсь дерзновенно
Всем разгласить в моих стихах,
Что жизнь моя в Твоих руках —
Меня хранишь Ты непреложно.
Тебе, Владыко живота,
Служить преискренне охота.
И дай мне сил и веры твердой!
Трепещет сердце, сладко мне,
Как счастлив я, Тобой хранимый.
С Тобой легко мне на земле,
Спаситель мой любимый!
 

Монастырь

Родом о. Роман из Тамбовских краев. С детства уклонялся от всех увеселений, радостей, стремился к одиночеству, и, как сам он выразился: «по девкам не ходил». После строительного училища отправили на отработку в Благовещенск, там и попала ему в руки книга «Русский инок». Прочитал батюшка ее и подумал: «Неужели и в наше время есть еще монахи и монастыри?» Когда приехал к брату в Челябинск, то познакомился с одним послушником из Печерского монастыря. Звали того Василием. Опять удивился, а Василий говорит: «Чего удивляешься, приезжай к нам, да посмотри». Дождался отпуска, поехал. И так понравилось там, что подумал: «Что этот мир? Пустота одна». Тогда в монастыре подвизался старец Алипий, к нему-то и обратился юноша: «Батюшка, мне здесь понравилось. Могу я сюда приехать жить»? – «У, придумал зимой приезжать. Что ты тут будешь горячие лепешки есть? Весной приезжай».

Мы сидим у о. Романа в келье. Батюшка вспоминает, я же внимая его словам, пытаюсь представить его молодым. «Рассчитался я до зимы и начал собираться. Но какие же были трудности у меня тогда, Боже ты мой! Послал Афанасия – друг у меня был, за билетом. Он мне билет взял на Северные Печоры. Привез, я спрашиваю: «Что ж такая большая цена-то?» Разобрались. Опять отправляю его в кассы. Тут надо паспорт выписывать – ничего не получается. Этого нет, другого нет, а время поджимает. Вызвали такси. Только трогаться, мотор барахлить стал. Думаю, что же такое! Кое-как завели, опять развернуться не можем. Туда-сюда и все! «Да, у меня поезд уйдет. Поторопись, брат!» Колдовство, одним словом. Поехали, наконец. Сел в поезд. Вагон стал качаться! Народ возмущается: «Что такое?!» В Печерах о. Алипий сказал: «Если пропишешься, то Матерь Божия возьмет и сюда». А прописаться было очень сложно. Висело даже объявление, что никого не прописываем. Льгот не было. Что делать!?

И пошел я к мэру города. Говорю, что и дышать у вас хорошо и не болею я тут, но без вашей резолюции не прописывают. Поглядел он на меня и говорит секретарю: «Этого пропиши. Есть у тебя где прописаться?» – «Есть». – «Через неделю ко мне придешь на работу». Узнал, что я плотником мог. Прихожу, а он мне говорит: «Я тебя не знал, и знать не хочу! Куда хочешь, туда и ступай!» – «Спасибо вам»! Пришел жить после этого в монастырь».

Давненько это было. Три года послушником, затем постриг. «Написала мне мама письмо, что хочет приехать. Давно, мол, не виделись. Выхожу встречать. Смотрю, идет с автобуса. Говорю: «Здравствуйте, бабушка». (Это я ее решил испытать, узнает ли она меня. Мы не виделись тогда уже лет пять и бородка у меня небольшая отросла) – «Здравствуйте». – «Вы откуда?» А она мне: «Вы не видели тут Федора?» – «Какого Федора? Тут их много». – «Он такой… Загребнев». – Пригласил я ее почаевничать и успокоил, что потом будем искать этого Федора. Завел в келью, поставил чайку и говорю: «Мама, неужели ты меня не узнала? Я ж твой сын». Заплакала: «Феденька, неужели это ты!» Такая была встреча».

* * *

В 1985-м благословили о. Романа на приход. В Заянье. Народ верующий с радостью принял батюшку, те же, кто не ходил в храм, так и остались в душе коммунистами. Стала вокруг батюшки собираться община. Из города потянулись: кто помочь, кто за духовным советом. Так и образовалась эта женская обитель в далеких Псковских лесах. А о. Роман, хоть и за 60 уже, а все в хлопотах и трудах. На нем, на его молитве держится все.

Всего один рубль

Рассказчик батюшка отменный. И не просто интересный случай расскажет, а к месту, де еще и в тебе особую струнку заденет. Невольно задумаешься. Вот один из его рассказов.

«В шестидесятые годы я жил в г. Челябинске, трудился древоделом и регулярно ходил на богослужения в храм праведного Симеона Верхотурского. По улице Краснознаменной жил прекрасный набожный талантливый священник о. Александр (который жив и по сей день) с матушкой Анастасией (ныне покойной) и сыном Глебом. Сам батюшка служил в г. Еманжелинске. Однажды, заметив меня в храме, что было редкостью для молодого человека тех лет, он попросил, чтобы я приехал помолиться в его храм. Считая великим счастием приглашение такого батюшки, я пообещался в следующую субботу быть у него.

Неделя прошла, по каким-то причинам нам не выдали получки, и у меня было недостаточно для поездки денег, но, обещания ради, я все-таки поехал. Набрав гостинцев для мальчика, я взял билет стоимостью в 95 копеек и сел в трамвай. По узкоколейке, соединяющей два города, я отправился в семидесятикилометровый путь на богомолье. И всю дорогу меня беспокоила одна мысль: «Как же я поеду обратно, ведь у меня нет необходимого для приобретения билета одного рубля?»

Но вот и долгожданный город. Первый раз он показался мне каким-то невзрачным, по сравнению с тем гигантом, откуда я приехал. Батюшка уже служил, тихо и сладкозвучно лились знакомые напевы божественных молитв. Наутро, после скромного ночлега, мы вновь пришли на Божественную литургию, или по народному – обедню. Те же мысли стали опять одолевать меня: «Как же я поеду обратно?» Конечно же, я спокойно мог бы выйти из затруднительного положения – попросить у батюшки. Но, к несчастию, я был очень стыдливый да, притом, рабочий человек и без денег?

Вдруг через плечо чья-то рука подает мне один рубль. Я оборачиваюсь и вижу бабулю, говорю ей:

– Почему вы мне подаете, ведь я не нищий, я же работаю и всегда у меня есть деньги?

– Молодой человек, – говорит она в ответ, – когда у вас действительно есть, извольте не брать, а сегодня у вас нет.

– Откуда же вы знаете, – удивленно спрашиваю: все происходящее меня очень заинтересовало.

– Вот я сегодня ночью видела Ангела, представшего предо мной и возвестившего: «Раба Божия, ты завтра будешь в храме Божием и увидишь паренька, просто одетого, у него нет одного рубля, чтобы доехать до г. Челябинска, дай ему!»

Я улыбнулся и, считая себя недостойным такой милости, признался:

– Ну, раз так, то скажу откровенно, бабушка, мне действительно нужен один рубль.

В заключение скажу, что мы теперь не верим в Бога, но испытываем Его, прикрывая себя зловерием. А некоторые, даже, отвергают Его Кормилицу, Пресвятую Богородицу… Но если нет Бога, от кого же был послан Ангел, чтобы помочь мне в трудную минуту? Нет, не испытывать нам надо Бога, а простосердечно веровать в Него и всеусердно исполнять Его чудотворный, спасительный закон, и тогда каждый, без исключения, на себе испытает великую Его и богатую милость».

Пятиглавая мечта

От каменного пятиглавого храма Николая-чудотворца в Заянье остался фундамент и стены первого этажа. Паломников к о. Роману приезжает много, да и своя обитель растет – не вмещает всех нынешняя деревянная церковь. Мечта у батюшки возродить старый поруганный храм. Берется за это дело один человек, может быть, с Божией помощью, что и получится.

Как-то так сложилось, что у этих мест какое-то особое покровительство Николая-чудотворца и Божией Матери. Чудотворный источник около колодца носит имя Николая-чудотворца. Не так давно обнаружили в этих местах еще и серо-водородный источник. Брали эту воду на анализы. Целебной оказалась водичка. Надо теперь там делать купальню, чтобы люди могли окунаться, да и крестит тут о. Роман тех, кто пожелает принять веру православную. Полным погружением, как в святых водах Иерусалимских.

Есть в деревянном храме и икона Николая-чудотворца. Чудотворная.

Икона же Богородицы с Младенцем Иисусом во времена гонений сама этот храм выбрала. Задумали в безбожные время власти разорить храм в селе Ляды. Но не захотела Богородица принять это надругательство. Просыпаются утром люди верующие – нет в храме иконы. Чудным образом оказалась она в Заянье. Привезли ее обратно. И снова икона вернулась в церковь Николая-чудотворца, что в Заянье. Так и осталась она там. На иконе этой у Младенца Христа теплая ручка. Если приложиться к ней, то тепло это чувствуется. Да, видимо, не каждому это дано. Приложился и я к этой святыне. Но еще долго потом пытался понять: повторилось ли для меня это чудо? Наверное, нет.

* * *

Каждая проповедь, рассказ-размышление батюшки Романа западают в душу и прорастают ростками веры в Господа, желанием изменить себя, покаяться. В этом я убедился на собственном примере, услышав от о. Романа его мысли, размышления о значении поста.

Пост – хирург

«Ругаю себя за то, что не записал адреса, где случилось это происшествие. История эта очень поучительна, поэтому и я хотел поделиться с вами тем, что однажды рассказал мне один знакомый доктор, почерпнув этот случай из своей медицинской практики. Теперь, думается, пора рассказать о происшедшем и преподать нравоучение.

К доктору В. пришел престарелый пациент, страдающий ожирением и одышкой. Еле-еле переведя дыхание, пациент сел на стул. Доктор же что-то писал и писал, как бы не обращая внимания на пришедшего. Вскоре тот не выдержал:

– Или до меня вам дела нет, уважаемый доктор, я еле живой, а ты все пишешь?

– Прошу прощения, любезный, на что жалуетесь?

– Или ты не видишь, что я еле сижу, у меня неимоверная одышка и ожирение. Я ведь к вам еле добрался.

Доктор продолжал писать, изредка поглядывая на пациента, но по-прежнему ничего не говоря при этом. Пациента это выводило из себя, так как он хотел скорее получить рецепт, чтобы похудеть и облегчить свои телесные страдания.

– Или тебе нужды нет до меня, доктор. Наверное, я последний из последних, что недостоин даже внимания?

– Не печальтесь, любезный, я ищу вам средство от вашей полноты, – ответил доктор, продолжая что-то писать.

Пациент, подождав еще несколько времени, глубоко вздохнул. Наконец доктор, снизойдя к волнениям пациента, наставительно сказал:

– Увы, вы не подлежите лечению и для вас не существует лекарства. Хотя, возможно, через месяц кое-какое лекарство и появится, и если вы не умрете, то получите помощь.

Эти слова как гром поразили пациента. Он еле встал с кресла и, не видя ничего перед собой, побрел домой. Дома он с грустью размышлял: «Значит, я умру, я умру»… Невольно ему в голову стали приходить мысли о грядущих страданиях, о том, как он будет умирать, как предстанет перед Богом и какой даст Ему ответ за прожитую жизнь. От этих мыслей у него пропал аппетит, и только сон с большим трудом давал небольшое отдохновение его мятущейся душе.

К концу месяца наш пациент так исхудал, что стал как спичка. В оговоренный срок идет он к доктору на прием и говорит:

– Доктор, вы говорили мне, если я за месяц не помру, будете лечить меня хорошими лекарствами.

– Но разве это вы – тот, который ко мне заходил месяц назад? Тот еле двигался, а вы идете весьма легко. Категорически заявляю, что вы здоровы и лечение вам не требуется. Только одно лекарство для вас действенно и полезно – то, чем вы лечились целый месяц. Впредь избегайте неправильного образа жизни, лишившего вас сил. Идите, любезный, будьте и впредь здоровы, и Бог вам в помощь!»

Мне глаз не поднять к небесам…

Еще одна история, услышанная из уст батюшки Романа: «Эта поучительная история дошла до нас через Священное предание. Я расскажу ее вам, а вы поделитесь еще с кем-нибудь.

В первый день Великого Поста один живущий в монастыре монах случайно нашел яичко. И мирное его душевное устроение нарушилось, потесненное сумятицей разнородных мыслей.

– Ну, куда его, – думал он, – выбросить? Жаль, ведь это чья-то жертва. Отдать другим, но ведь пост, вдруг наведет на грех?!

И решил: чем пропадать добру, лучше съесть самому. Но опять проблема: надо его испечь, а где и как? Можно было бы на кухне, но там огонь не разводят на первой неделе поста. И додумался испечь его на пламени свечи. Не откладывая дело в долгий ящик, тут же принялся за работу.

В это время вышеупомянутого брата пришел посетить игумен обители. Застав его за столь необычным занятием, прозорливый старец обращается к нему с вопросом:

– Любезный брат, ты что же делаешь и зачем совершаешь это? Не забыл ли ты, что наступил пост, и что приготовляемая тобой снедь не употребляется в это время. Согласен ли ты? Ведь ты знаешь, что пост установлен с Апостольских времен по слову Христову: «Отнимется от них – и будут поститься!»

– Да, отче, я знаю, что идет пост и это нельзя кушать, но меня искусил диавол, научая такому искусству.

Но диавол, оказавшись как раз тут за печью, возмущенно возразил: «Я такого греха и не знал. Вот сижу за печкой и учусь, как можно на свечке яичко испечь!»

Святые отцы всегда извлекали уроки из таких и подобных сему примеров, давайте и мы поразмышляем на примере того монаха и попытаемся извлечь из этой истории нечто полезное.

Вышеуказанный брат поступил так всего один раз или по наивности, или легкомыслия ради, в чем был обличен и вразумлен мудрым игуменом.

Но мы с вами печем такое яичко (т. е. совершаем грех против Заповедей Божиих и установлений Церкви Православной) каждый день, а иногда и много раз на дню.

Давайте же теперь заглянем внутрь себя. К примеру, что такое для нас пост и как мы его соблюдаем?! Наши предки с радостию встречали это спасительное время поста – время трезвления, покаяния, говения и причащения. Время исправления и доброделания, время примирения с Богом. Они даже не разделяли ложе супружества. В этом-то и сила поста – усмирить плоть и не давать воли чувствам. Мы живем сейчас в такие времена, когда у многих из нас не осталось даже понятия, что такое пост и что его надо соблюдать. Храм Божий – это наша лечебница, а пост – это хирург лечебницы и истинное лекарство. Особенно скептически относятся к этому самому главному делу богоугождения наши мужички. Христос же говорил: «Кто любит Меня, заповеди Мои да соблюдает». У наших мужичков частенько на уме только одни чувства и удовольствия. Про Бога ни слова. Как будто они составляют исключение. Не думают они, что придется, обязательно придется умереть и явиться перед Богом на отчет за свои дела. Они считают, раз они мужчины, значит, им можно пить и есть без ограничения. Как будто исполнение Заповедей – это обязанность только священников и женщин. И убеждая себя ложным оправданием, едят и пьют, простите за слово, до отрыжки, тогда как необходимо воздерживаться от излишества даже и в постной пище. Пост – это спасительное и благодатное время, но для большинства это по-прежнему время всяческого плотоугодия, веселия и развлечений.

Все наши предки постились, в том числе и мужчины не были исключением. Почему сегодня почти каждая женщина, желающая соблюсти пост, становится предметом посягательства невоздержанного мужа, который не желает обуздать свои блудные вожделения? Почему не желает разгоряченный супруг снизойти к просьбам жены и выполнить уложения Церкви о посте, пугая свою половину нарушением супружеской верности? Послушали бы апостола Павла, который поучает женатых: «Женатые, да будут, как не оженившиеся», то есть апостол советует жить по согласию воздержанно, а в посту – особенно. Если в семье нет согласия, мира, молитвы, воздержания во всем, – то, что это, как не то же яичко, которое печется на пламени неверия?!

Наступает воскресный день – колокольный звон призывает верных на молитву. А у нас что? Отдых, устали, говорим, очень. Наши же предки трудились более нас, но и усталые шли в храм Божий, ибо понимали, что день уйдет в вечность – не вернешь. Им было жаль пропустить такой день без службы.

Теперь же мужики в воскресенье идут на рыбалку, охоту, дискотеки, попить пивка – лишь бы не в храм. Кому же дана заповедь Богом? «В шесть дней делай вся дела твоя, а седьмой день Господу Богу твоему!» Мы теперь привыкли жить без Бога, пожелав сами быть богами. Стали обходиться без Церкви, оземлянились, осуетились, обезбожились, заживо умерли. Что же это, как не то же яичко, которое печется на свечном пламени самолюбия?

Вот приходит время молитвы (утренней, перед едой, после еды, вечерней). Молимся ли мы, а если и молимся, то как? Часто наспех, не вникая и не участвуя сердцем в словах молитвы. Преподобный Серафим Саровский советовал, чтобы облегчить утреннюю молитву, ложиться спать раньше. И вставать раньше, потому что много успеешь сделать: «и помолиться, и Евангелие почитать, и на кафизме Псалтири помянуть и живых, и мертвых. Или из святоотеческой литературы что почитать и приготовить все к труду». Если так себя приучишь, поверь, дорогой читатель, и здоров будешь, и счастлив будешь, и во всем будет тебе успех и благополучие, в чем подтверждает народная пословица: «Кто рано встает – тому Бог подает!»

Если же мы не выполняем все это, живем, как придется по своей воле, то что же это, как не то яичко, которое печется на свечном пламени гордости и непослушания?

Куда не пойдешь, куда не поедешь, везде слышен мат. Через каждое слово брань и хула. Зачем все это? Неужели нельзя обойтись без этих смрадных слов? Впору вспомнить слова апостола Павла, поучающего, чтобы из наших уст не выходило гнилое слово. И если мы не исправляемся, о чем же нам все это напоминает, как не о том же яичке, которое печется на свечном пламени отступничества и безверия?

Теперь стало модно по поводу и без повода пить водку или вино: и на поминках, и в дороге, и дома, и в гостях, даже на остановках транспорта – пьют, пьют, пьют… закусывая рукавом, а часто и без этого. Неужели мы не знаем, что пьянство – это самое страшное зло. Врачи давно установили, что от алкоголя слабеет память, теряется работоспособность, сокращается срок жизни. Мы же священники знаем, как пьянство калечит душу и тело, уничтожает в человеке веру, приносит неисчислимые страдания близким человека, страдающим этим пороком. А сколько грехов совершается в таком состоянии?! Ведь что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Пьяный человек – живой мертвец. Апостол Павел предупреждает: «Не упивайся вином, в нем есть блуд!» В другом месте тот же апостол свидетельствует, что блудники и пьяницы Царствия Божия не наследуют. Не страшно ли это! А если не страшно, о чем же это напоминает? О том, что мы печемся на свечном пламени поклонения духу времени и отчаяния!