Текст книги "Творец реальностей. Часть 3. Фантазм"

«Да, и зимы сейчас совсем не те, что будут через сорок лет» – пришла в голову странная мысль. Он удивился ей, но не придал значения. И без того с чудесами на сегодняшний вечер был явный перебор.

Глава

X

25 июня 1945 года, СССР, Подмосковье, Ближняя дача.

Сталин устало опустился на стул у открытого окна и с удовольствием вдохнул свежесть утренней прохлады. Глаза слезились, и веки были тяжелыми. Хроническое недосыпание явно не шло на пользу уже немолодому организму. Хотя, пятьдесят семь лет – это еще не старость, но тот, кто с молодости не заботился о собственном здоровье, рано ощущает тяжестью наваливающиеся на плечи годы. Было ещё очень рано, он давно привык вставать засветло и ложиться поздно. Бессонница – обычная подруга пожилого человека, нелюбимая, но уже давно привычная и почти родная. Иногда, правда, удавалось вздремнуть часик – другой днем, но разве это может заменить полноценный ночной отдых? Вчера он очень сильно устал, а потому сегодня чувствовал себя особенно разбитым. Все эти хлопоты с проведением парада Победы³³, потом долгое стояние на трибуне Мавзолея, невзирая на ломящую от боли поясницу, пока не закончатся все запланированные мероприятия, большой приём в Кремле и уже вечером здесь, на ближней даче³⁴, празднование узким кругом, затянувшееся далеко заполночь.

Как это всё надоело и, тем не менее, с его точки зрения, было необходимо. Он сам когда-то взвалил на себя груз руководства страной, дрался за него, людей скольких извел – друзей, соратников, близких. Оправдано ли всё это? Иногда он сомневался, но чаще верил, что иначе было нельзя. Сталин вдруг усмехнулся, а ведь он теперь император! Неважно, как называется сейчас его должность, но, по сути, он император, почти единоличный правитель огромной империи и множества её сателлитов, образовавшихся после войны. Единственная разница – власть нельзя будет передать по наследству. Поэтому, подумал он, нельзя больше откладывать. Он ещё не совсем старый, но уже и далеко не молодой. Пора, пора приступать к операции «Преемник»! Нельзя допустить, чтобы всё, чего он добился, просрали те похмельные морды, что дрыхнут сейчас в гостевых комнатах. Сталин поморщился: ни на кого нельзя положиться, ни на кого… Где взять этого преемника? Не видит он ни одного в своем окружении, такого, кто сможет, кого не сожрут зубастые ветераны внутрипартийной борьбы, рвущиеся к власти даже сейчас. А что будет, когда его не станет? Хм, а интересно было бы посмотреть, как они будут друг друга топить. Джугашвили хмуро улыбнулся.

А, может, пошло оно всё? Как там: после нас хоть потоп? Если Бога нет, то нет и посмертия, а это значит, что его, когда он умрет, не будет. И какая ему разница, что случится тогда? Раз уж они объявили, что смерть – это конец всего, то когда она придет, его уже не будет. Совсем ничего не будет. И какой смысл беспокоиться о том, чего не будет для него? Жалко сделанного? Так это пока живой жалко, когда умрет, жалеть будет некому.

И все же, какую войну прошли, а сколько надо еще сделать всего! Он вспомнил свой ужас, когда узнал о нападении Гитлера. Он знал, что это случится, но верил, что у него есть хотя бы год – до следующей весны. А там многое что могло случиться. Можно было попробовать сделать, чтобы Адольф так застрял на Западе, что о Востоке и не помышлял бы. Но, к сожалению, думал Сталин, империалисты, своей тайной помощью, кредитами и прочим, убедили его идти на СССР. И тогда, летом 41-го, четыре года назад, было время, когда он, слушая доклады о поражениях, о продвижении Вермахта, о наших потерях, порой в душе испытывал самую настоящую панику и ему хотелось убежать, спрятаться: пусть другие воюют, решают вопросы, отдают приказы. И многие это его состояние тогда видели, но большинства из них уже нет. Как он сумел тогда взять себя в руки, он и сам не знает. Только своей железной волей, той самой, которая позволила ему из обычного боевика, грабежами добывающего деньги для партийной верхушки, барствующей в Швейцарии, прийти к самой вершине власти в самой большой стране мира.

И сейчас, глядя на буйство зелени за окном, Иосиф Виссарионович вспомнил вдруг родную Грузию и время, когда он был молодым, здоровым, дерзким и глупым, как все молодые. Он привычно, совсем уже по-стариковски вздохнул и подумал: что можно отдать за молодость?

***

У Бесо и Кеке Джугашвили было всего трое детей – три сына. Первого назвали Михаил, и он прожил всего одну неделю. Второму досталось имя Георгий, этот всего лишь пять дней де дотянул до своего полугодия. Выжил и вырос лишь третий – Иосиф, будущий «вождь народов». Почему именно он из троих? – Судьба, предначертание, рок? Иосиф последнее время часто размышлял об этом.

Первые пять лет своей жизни он не помнил, но мама рассказывала, что жили они хорошо. Потом между родителями что-то произошло, он никогда особо не интересовался, но подозревал, что мать застала отца с другой женщиной. А, может, было наоборот или вообще не так, дело давнее. Отец уехал в Тифлис и, как рассказывали, стал там сильно пить. За последующие десять лет жизни, Сосо, как его называла мама и друзья, пришлось сменить больше десяти квартир. У мамы постоянно не хватало денег, она была прачкой и зарабатывала мало, а отец совсем ничего не присылал. Иногда приезжал, пил и бил маму. Правда, сына не трогал ни разу, Иосиф такого не помнил.

Когда Сосо исполнилось шесть лет, он, играя с ребятами, сильно ушибся и получил гнойное воспаление локтевого сустава левой руки. Денег на докторов не было и в результате локтевой и плечевой суставы атрофировались. Из-за этого многие профессии для него теперь были закрыты. В том числе и поэтому, несмотря на протесты отца, видевшего сына сапожником, как и он сам, мать выбрала для него духовное поприще.

***

Вдруг Сталину очень ясно вспомнилось духовное училище, где их, ещё совсем сопливых мальчишек, строгий сторож пугал дьяволом, когда они шалили. Что, если бы вдруг дьявол существовал и сейчас заявился к нему с заманчивым предложением о хотя бы ещё лет тридцати жизни в здоровом теле и остром уме? Скривившись, он подумал, что отдал бы многое, очень многое и даже, может быть, всё, чего добился за эти годы. А, может, удалось бы перехитрить дьявола! Тот, по слухам, главный в мире лжец, так ведь и Сталин тоже прошел такую школу интриг, что ещё неизвестно кто бы кого обдурил. Сталин усмехнулся этой мысли в пожелтевшие от никотина усы.

Когда-то у него были друзья, настоящие, преданные. Сейчас лишь враги и подхалимы вокруг. Сердце вдруг по особенному тоскливо сжалось и, громко бухнув, остановилось, пропустив, как минимум, пару ударов. Он схватился за грудь, попытался вдохнуть и не смог. Успел даже сильно испугаться, когда сердце застучало вновь, и воздух пробился в легкие. Сталин глубоко, с наслаждением вдохнул и подумал, что такое случилось с ним впервые. А ещё он подумал, что это, возможно, какой-то знак для него, но тут же отбросил эту мысль, как глупую и непродуктивную. Ничего, поживу ещё, сколько дел впереди! А сколько возможностей открывается по итогам победы! Да, тогда, в 41-м, он сильно испугался, но сейчас у него полная рука козырей в международной политике. Как бы не прогадать, как бы правильно этими козырями распорядиться! Политическая игра – одна из самых завлекательных игр, ведь на кону стоит так много всего! А здесь, в СССР, после войны у него непререкаемый авторитет. Нет больше тех, кто мог бы составить ему конкуренцию, кончились все. Иосиф вновь мягко улыбнулся неожиданному каламбуру.

Да, сегодня совсем не так, как было в середине тридцатых, когда его власть висела на волоске. Реально висела, он, в отличие от многих, это знал точно. А потому и не сомневался, отдавая приказы на устранение при любом, самом крохотном подозрении. Некоторые говорят, что он тогда перегнул палку. Нет, сейчас уже не говорят, конечно, но, он знал, что думают. Может, и перегнул, соглашался он про себя. Может и зацепила чистящая метла НКВД невиновных. Даже наверняка зацепила. Кое-что удалось, правда потом исправить. Но, если бы довелось всё повторить, он повторил бы так же, не сомневаясь ни секунды. Когда на кону стоит будущее всей страны, жизнь потомков, церемониться совершенно преступно. Он, сын сапожника и недоучившийся священник, в отличие от разных либералов с университетским образованием, белоручкой никогда не был. И прав он, а не они.

Но, мелькнула мысль, может быть, он оторвался от реальной жизни народа, почувствовал себя сверхчеловеком, поверил лживым комплементам окружения? Нет, не может быть, он сам крайне скромен в быту, и о семье его никто не скажет, что он своих детей пристроил в тылу. Хватит уже рефлексировать как юная гимназистка или гнилая интеллигенция. Они проводят величайший социальный эксперимент в мире и здесь не место ни для сомнений, ни для сантиментов.

Иосиф Виссарионович тряхнул головой, прогоняя предательские мысли, затянулся из трубки и выдохнул клуб табачного дыма, усмехнувшись про себя: «Называется, решил свежим воздухом подышать». Но дальше уже потекли привычные мысли. Сердце давно стало беспокоить, врачи предупреждают, но разве время сейчас заботиться о своем здоровье?³⁵ «Надо будет сказать Молотову, чтобы усилил цензуру западной прессы, война кончилась и их тлетворное влияние вредно для государства. Обойдемся без их мнения». Сталин недобро прищурился, но мысль тут же перескочила на другое: «Лаврентия придется отстранить от руководства НКВД. Он сделал много, молодец, такую чистку в ягода-ежовском аппарате устроил! Руки у них у всех в крови по локоть, но именно Лаврентий исправил многое в этом гадюшнике, под названием НКВД. Сотни тысяч пересмотренных дел, почти двести тысяч реабилитированных только за 1939-40 годы³⁶. Это те люди, которые потом пошли на фронт и ковали победу в тылу! Еще посмотрю на него немного и решу окончательно. Надо кого-то из русских поставить на этот пост, а Лаврентию оставить только атомный проект, как наиболее сейчас срочный и важный…»³⁷.

***

И в этом момент открылась дверь комнаты, и вошел Берия:

– Доброе утро, батони³⁸! Вот ты где спрятался. Что, опять не спится, да? – с сочувствием в голосе спросил Лаврентий.

«Помяни черта, он и появится» – усмехнулся про себя Сталин, а вслух сказал:

– Проходи, Лаврентий! Что сон? Только время тратишь. Бессонница нам, старикам, давно привычна.

– Зачем там говоришь, батони? Какой ты старик? Ты еще любого сопляка за пояс заткнешь, какие твои годы!

Сам Лаврентий был на одиннадцать лет младше Сталина, а это немало. Потому он рассчитывал, и небезосновательно, не только пережить Кобу³⁹, но и занять его место. Родом Берия был из горного села недалеко от Сухуми, из бедной крестьянской семьи. Чтобы отдать его учиться в сухумскую школу, пришлось продать половину дома деда. Как и в жизни Сталина его воспитанием тоже занималась мать, а отец в нем не участвовал. Он остался в селе, когда мать с сыном и младшей дочкой переехала в Сухуми. В этом они были похожи с Хозяином – оба были воспитаны женщинами, у обоих отцы сильно пили и семью не содержали. Мальчиком он рос смышленым и школу закончил с отличием, после чего поступил учиться дальше, в механико-строительное училище, но уже в Баку. Там он тоже себя показывал с хорошей стороны и даже был избран старостой класса. Но потом его увлекла политика и было уже не до учебы. Тем более, в Империи грянул 1917-й год, и Лаврентия понесло по волнам Революции. Хотя, если быть до конца честным, он еще дважды будет писать заявления с просьбой отпустить его из ЧК-ГПУ-НКВД. Он хотел учиться и стать архитектором. Не отпустили⁴⁰.

Берия, по своему, был предан Сталину и даже любил его и уважал, во многом считал своим учителем. Но сейчас, глядя на руководителя государства, Лаврентий в который уже раз с удовлетворением отметил про себя, что тот выглядит совсем больным. Но придворный этикет, пусть даже большевистского пошиба, никто не отменял. Тем более, они были люди восточные.

Сталин только махнул рукой на его слова, он не то, чтобы не любил такую открытую и, как ему казалось – простую лесть, она ему просто временами надоедала. Со временем и возрастом, надоедает очень многое, даже то, о чём не мог и мечтать в юности. Хотя, что там говорить, слышать подобное было всё же приятно.

– Ты сам-то, Лаврентий, поспал? – спросил он с неожиданно прорвавшейся заботой в голосе.

– Все хорошо, спасибо. Отлично выспался. Здесь, на природе спиться прекрасно, не то, что в душном городе. Ты же знаешь, батони, я парень деревенский. Эх, сейчас бы в наши горы махнуть, а? Вот где воздух самый чистый в мире, а красота какая! И море совсем рядом. Нет места в мире лучше!

Сталин лишь покивал, но взгляд его затуманился, и уголки губ дернулись в еле заметной улыбке.

– Может, чаю попросить, чтобы сделали? Как думаешь, батони? – спросил Берия.

– Ну, скажи там, пусть сделают на террасе. Да пусть большой самовар, скоро, наверное, и остальные просыпаться будут.

– Сделаю, батони!

Берия повернулся, чтобы отдать распоряжение, и в этот момент прямо из стены вышел человек.

Глава

XI

1987 год, Российско-Азиатская Федерация⁴¹.

Лейтенант Игорь Романов стоял по стойке смирно и ел глазами командира ЦСН генерал-майора Федотова. Антон Ильич говорил тихим, ровным и четким голосом:

– Задание понятно, лейтенант?

– Так точно, товарищ генерал!

– Ну, тогда все подробности и контроль исполнения за капитаном Соколовым. С этого момента поступаешь в его распоряжение.

– Есть! Разрешите выполнять?

– Будь там осторожнее, лейтенант, народ там ушлый, войну прошли, такое повидали, что тебе и не снилось! Реакция на стрельбу будет быстрой, очень быстрой. Но ты должен быть быстрее, мы вас здесь тоже кое-чему научили. И запомни, вы мне все нужны живыми и здоровыми, слишком много сил вложено в вашу подготовку. Но задание должно быть выполнено любой ценой. Усвоил?

– Так точно, усвоил, товарищ генерал!

– Ладно, иди сейчас к Соколову, он тебя ждет.

– Есть!

Игорь лихо козырнул, чётко развернулся через левое плечо и вышел из кабинета. Пока шёл до соседнего здания, где располагался психолог, внутренне офигевал. Нет, ну это ж надо такому с ним приключиться! Они что, всю верхушку СССР решили ликвидировать его руками? Ну, ладно, Хрущёв! «Кукурузник» особыми подвигами, кроме разоблачения культа Сталина и клоунским номером с собственной туфлей, которой он отхлестал трибуну ООН, ничем больше лейтенанту Романову не запомнился. Берия тоже персонаж неприятный, хотя и коллега, но репутация у него даже в СССР неоднозначная. Не просто же так его расстреляли, в конце концов.

Но Сталин! Здесь Игорь никак сам в себе разобраться не мог. К Сталину он, если честно, не знал, как относиться. С одной стороны, он помнил, что им рассказывал заместитель командира части по воспитательной работе, которого они по привычке называли «замполитом»: и народа Сталин сгубил немало, и наступление немцев профукал, в общем, тиран ещё тот был! А с другой стороны, Игорю с детства был памятен фильм «Освобождение», вернее, знаменитая эпопея из целых пяти фильмов, где Сталин был представлен очень умным и вполне положительным героем, победителем фашизма.

Вообще, в позднем, как потом будут говорить – «застойном» СССР имя Сталина старались вообще лишний раз не поминать, даже вроде, как получалось из пропаганды, Брежнев, в военные времена еще полковник, и то намного больший вклад в победу внёс – героически выиграв битву на «Малой земле». Но при этом Сталина и не ругали, и фильмы снимали, где он выглядел вполне себе молодцом. А ещё недавно, в начале и середине 80-х, как отлично помнил Игорь, было очень модно выставлять на ветровое стекло автомобиля фотографию Сталина в мундире генералиссимуса. После роспуска СССР и создания Европейско-Азиатской Федерации, эта мода прошла, но память осталась. Поэтому заходил он в кабинет капитана Соколова в чувствах смятенных, но в полной готовности к выполнению задания командования.

Тот, как обычно, усадил его в удобное кресло, сам сел напротив, угостил настоящим цейлонским чаем и, внимательно посмотрев в глаза лейтенанта, спокойно произнес:

– Ты, Игорь, не волнуйся так. Задание тебе дано правильное и почётное. На твой невысказанный вопрос «Почему я, там же не нужен снайпер?», отвечу так. Ты уже начал эту работу по изменению параллельной реальности, тебе её и продолжать. Чем меньше людей в курсе, тем надежнее. А ты все подписки давал, да и любым видом оружия владеешь не хуже, чем снайперкой.

– Параллельной реальности? – удивленно переспросил Романов, выхватив из речи капитана нужные слова.

– Именно, – ответил тот и широко улыбнулся. – Понимаешь, Игорь, реальностей на самом деле столько, сколько вообще возможно вариантов развития всех событий в мире.

– Но, это же…

– Вот именно. Ты всё понял верно, их бессчетное количество. Мы даже представить себе не можем, сколько.

– И откуда это известно?

– Скажем так, это научная гипотеза. Но хорошая такая гипотеза, по крайней мере, в случае с двумя конкретными реальностями – нашей и ещё одной, подтвержденная практикой. Другими словами, это уже факт, который наша служба давно и активно использует.

– Вы знаете ещё одну реальность?

– И не я один. И, поверь, там сценарий развития событий Перестройки и роспуска СССР, прошёл, в отличие от нашей с тобой реальности, в очень жёстком для простого народа варианте. А ты, кстати, устранив Хрущёва, тем самым собственными руками создал новую реальность, направив события в новое русло. Ведь там Хрущёв никак уже не будет генсеком, а у нас-то он был!

– Ничего себе! Я об этом как-то не думал.

– А вот это плохо. Думать надо всегда, вас этому учили, – нахмурился Соколов. – Ладно, ты просто не знал и, я понимаю, что звучит всё фантастически. Зато теперь знаешь, что именно ты – создатель новой реальности и я верю, что лучшей реальности, нежели даже та, что реализуется сейчас. Как тебе такой поворот?

Романов сидел, открыв рот, пораженный свалившимся на него откровением.

– Спокойнее, товарищ лейтенант, думаю, по итогам выполнения следующего задания, вы станете старшим лейтенантом и, глядишь, получите медаль, – Егор подумал, и неуверенно добавил, – а то и орден…

Игорь молчал, что-то обдумывая и Соколов заговорил уже другим, мягким и доверительным, тоном:

– Не молчи, Игорь, ты у психолога. Говори, что не так? Давай разберемся вместе.

– Даже не знаю, как сказать, товарищ капитан. Спрошу прямо: а зачем вообще нужно их убивать? Как-то иначе нельзя было? Не то, чтобы я сомневаюсь в приказе, приказ будет выполнен в любом случае, но мысли возникают. Сами сказали, что нас учили думать.

Соколов покивал головой и откинувшись на спинку кресла, потёр пальцем бровь. Какое-то время сидел молча, потом начал говорить:

– Давай, все же, как договаривали, на «ты» и без чинов?

Романов согласно наклонил голову.

– В общем, ты прав, Игорь, можно было иначе. Всегда существует выбор хотя бы из двух вариантов. Да и Сталин с Берией, пусть и злодеи, но вовсе не такие злодеи, какими их сделали в другой реальности после развала СССР. Руки у них, конечно, по локоть в крови – это точно, здесь, поверь мне, не поспоришь. Невинных людей по их приказам загубили немало. Тот же Берия, до того, как начал чистку НКВД и организовал реабилитацию (а реабилитировали того десятки, если не сотни тысяч невинно осужденных), целый год был заместителем Ежова. А это значит, что в арестах этих невинных людей он и сам был замешан по уши. А Сталин тем более, ведь он главный, значит, всё делалось с его ведома и согласия, а то и по прямым приказам. Но тот же Берия сделал немало хорошего для СССР, с этим тоже трудно спорить. Один только пример, но он не единственный. Это он первым узнал о важности атомного оружия, это он дважды подавал Сталину рапорты о необходимости начала его изучения и разработки. Первый раз еще до войны, второй раз – в 1942 году. И убедил-таки Сталина, тот поручил ему курировать этот проект, с чем тот, надо сказать, блестяще, практически с нуля, справился. А тем самым – что? Правильно, защитил СССР от уже спланированного нападения США и их союзников. А это, согласись, многого стоит. Значит ли это, что Берия был хорошим человеком? Нет, не значит, подлец был еще тот, но и ничем не больший подлец, чем те, кто ему противостояли в аналогичных ведомствах Великобритании, Германии, США. И он и Сталин, жили и действовали в то время, по законам и правилам того времени. А времена были жестокие. С другой стороны, они заслужили расстрел не меньше, чем те, кто был расстрелян по их приказам. А расстреляны и репрессированы были не только невиновные, это тоже факт.

Соколов опять помолчал, вздохнул и продолжил:

– Убрать их надо потому, что это слишком скомпрометировавшие себя люди. Причем, не в мире, плевать на мир, в той реальности скоро такое начнется, что про этих двух и не вспомнят. Они скомпрометированы внутри страны, пусть даже у них много поклонников. Материалы рано или поздно всплывут. А на них столько негативного материала, что по любым законам их надо к стенке ставить. Даже по тем, что были в их время. Вернее, особенно по тем законам. Вот, считай, Игорь, что ты и приведешь приговор в исполнение. Это нужно для страны и людей, в ней проживающих, пусть даже такое решение далось мне не легко.

Лейтенант Романов сразу выцепил для себя эту оговорку Соколова о решении, которое далось ему не легко, он уже давно подозревал, кто здесь на самом деле главный. Но, конечно, промолчал, а вслух сказал просто:

– Товарищ капитан, я всё понял и готов к выполнению задания.

– Я в тебе и не сомневался, – серьёзно кивнул Соколов и тут же добавил совсем другим тоном, – куда ты из подводной лодки-то денешься!

И оба невесело улыбнулись немудрёной шутке с большим намеком: подписки Романов давал такие, что даже за нарушение одного пункта – расстрел без лишних разговоров. Причём, найдут в любой точке мира – без вариантов.

– Ладно, – хлопнул рукой по колену «психолог», – давай ближе к делу. Пойдешь в нашей полевой форме, всё равно по расчётам никто, кроме целей, тебя не увидит. Оружие – ППС и пистолет ТТ, оба выпуска 1944-го года. Гильзы подбирать времени не будет, поэтому они не должны ни у кого вызвать подозрений. А расследовать это дело будут, понятно, самые лучшие сыскари. На выполнение задания у тебя, максимум, пятнадцать секунд после начала стрельбы, запомнил?

Романов сосредоточенно кивнул.

– Через двадцать секунд там будет охрана, если не раньше на пару – тройку секунд. В случае, если они тебя увидят, придется тебе устранять и их. Что крайне нежелательно, эти люди здесь ни при чем. Поэтому, постарайся уложиться. Стрелок должен остаться для них загадкой.

***

1945 год. СССР.

Лаврентий от увиденного даже споткнулся на ровном месте. «Нет, пить надо всё же меньше, не хватало ещё белую горячку подхватить» – успела промелькнуть мысль, но тут он заметил, что и Сталин уставился в ту же сторону, вытаращив свои желтые как у старой рыси глаза так, словно увидел дьявола в плоти, привставая со стула и явно собираясь что-то сказать.

Человек, вышедший из стены, был, несомненно, в военной форме, камуфляжной, но при этом какой-то странной, Берия никогда такой раньше не видел – пятнистой и словно бы немного размытой, в ботинках, похожих на те, в которых американские и английские солдаты ходят, но гораздо выше, почти до середины голени. Всё лицо его закрывала странная то ли маска, то ли ещё что другое – черного цвета, с прорезами для глаз и рта, на голове – пятнистое матерчатое кепи с длинным козырьком и той же камуфляжной расцветки. А вот в руках он держал вполне привычного вида ППС⁴², который был направлен стволом, как показалось сразу обоим вождям, портреты которых носили на демонстрациях советские трудящиеся, прямо им в лоб.

Всё это промелькнуло в голове Берии в один миг, и он уже стал открывать рот, чтобы что-то сказать, когда неизвестный, так и не произнеся ни слова, открыл огонь.

***

Лейтенант Романов, выпустив весь рожок в первых лиц СССР, отбросил ППС в сторону и одновременно плавным движением выхватил из кобуры пистолет «ТТ». Быстро подошел к лежащему возле окна залитому кровью Сталину и выстрелил тому точно в середину лба. После чего одним длинным прыжком переместился к раскинувшему руки возле дверей Берии и сделал второй выстрел. Это было совершенно не нужно, оба были уже явно мертвы, Игорь это ясно видел, но приказ есть приказ: контрольный выстрел в голову обязателен. Тут же, не теряя времени, лейтенант из будущего подбежал к стене, из которой появился ровно пятнадцать секунд назад, и исчез. Словно его и не было.

И почти сразу послышался топот сапог, а в распахнутую ударом тяжелого сапога дверь ворвалась охрана. Представшая перед их глазами картина ввергла бывалых бойцов, много повидавших за свою службу, в ступор. Прямо посреди комнаты, посверкивая больше не нужным ему пенсне, чудом удержавшимся на переносице, раскинув руки и ноги в стороны, весь в крови и с дырой во лбу лежал тот, одно лишь упоминание о котором ещё какую-то минуту назад внушало страх многим и многим людям как в СССР, так и за его пределами. А дальше, у самого окна, возле кресла, лежал человек, имя которого с восхищённым придыханием произносили миллионы людей не только в Советском Союзе, но и прогрессивное человечество всего мира. Впрочем, немногим меньшее и совсем не прогрессивное количество народа произносило это имя с ненавистью. Это был ни кто иной, как сам почётный красноармеец 1-й Конной армии, почётный депутат Городского совета города Донецка, почетный забойщик города Донецка, почётный курсант Чирчикского высшего танкового командно-инженерного училища, почётный ректор Коммунистического университета трудящихся Востока им. И. В. Сталина, почётный член АН СССР, почётный член ВАСХНИЛ⁴³, почётный гражданин города Будапешта, почётный гражданин города Ческе-Будеёвице, почётный гражданин города Кошице, почётный гражданин города Варна, почётный гражданин города Щецин, почётный гражданин города Вроцлав, герой Советского Союза, герой Монгольской Народной Республики, генералиссимус и друг всех советских пионеров, шахтеров, лётчиков, танкистов и всех остальных людей – Иосиф Виссарионович Сталин. Весь изрешеченный пулями и с такой же дырой во лбу, как и у своего земляка и соратника.

***

А в то (или не в то) время (или не время) как онемевшая охрана глазела на его труп, сам Сталин с удивлением смотрел на окружающие его родные горы Грузии, знакомые с детства, и вдыхал чистейший и пьянящий, словно молодое вино, горный воздух. Он переступил с ноги на ногу и вдруг понял, что стоит на мягкой траве босиком. Глянув вниз, увидел точащие из коротких штанов тонкие босые ноги подростка и вдруг услышал голос, такой знакомый в детстве, но, казалось, совершенно забытый за столько прошедших бурных лет:

– Что, Сосо, доволен ты своей прошедшей жизнью?

Он обернулся и увидел еще не старого, как он теперь понимал, хотя в детстве ему казалось иначе, священника Христофора Чарквиани, чьи дети когда-то обучали его русскому языку, без знания которого он не смог бы поступить в духовное училище.

– Почему я здесь? – воскликнул Сталин срывающимся мальчишеским голосом.

– Потому что ты умер, мальчик мой, – строго ответил священник.

– Умер? – удивленно переспросил вдруг обретший так давно желанную молодость Иосиф Виссарионович. Впрочем, какой еще Иосиф Виссарионович? – Так, мальчишка Сосо, ничего ещё не сделавший в своей жизни: ни хорошего, ни, что более важно, плохого.

– Умер, умер, даже не сомневайся, – пожевал губами отец Христофор и как-то уж слишком удовлетворенно добавил, – убили тебя, слава Те, Господи.

– Убили…как убили? И что дальше? – растерянно пробормотал Сосо, припоминая вышедшего из стены автоматчика и болью разрывающие грудь пули. Он непроизвольно провел рукой по груди, но мальчишеское тело было целым и невредимым.

– А ты сам-то как думаешь? – недобро прищурился знакомый из детства, – Чему-то ведь учили тебя в духовном училище и потом в семинарии?

И в этот момент молния расколола до того абсолютно ясное и чистое небо, грохот ударил Сосо по ушам, едва не порвав барабанные перепонки и будущий (бывший?) диктатор ощутил, что его куда-то всё быстрее и быстрее потянула некая непреодолимая, пугающая сила. Завертела, закрутила и, наконец, бросила на горячий песок.

Сосо вскочил, сплевывая попавшие в рот песчинки, потирая ушибленный локоть и оглядываясь вокруг. Пустыня, бескрайняя, лишь где-то очень далеко в синеватой дымке кажется, парят далекие горы.

– Сядь, Иосиф, не мельтеши.

Сосо резко повернулся, он мог поклясться, что мгновение назад здесь никого не было. Но сейчас на песке сидел человек с густыми черными вьющимися волосами и небольшой черной бородкой. Человеку было лет тридцать или немного более, и он с жалостью смотрел на мальчишку.

– Ты…, вы… кто такой?

– Зови Меня «Учитель», – сверкнул белоснежными зубами из-под полоски черных усов Тот, Кто сидел перед ним на песке, – ибо Я истинно Он и есть.

У Сосо подкосились ноги и, падая на пятую точку, он уже всё понял.

– Ну, что замолчал, Иосиф? – спросил Учитель. – Ты ведь у нас непревзойденный оратор, всемирно известный вождь всего прогрессивного человечества, генералиссимус! Да ещё и писатель, тринадцать томов настрочил! Неужели тебе нечего сказать Мне?

– Я…, – горло у Сосо пересохло, и он судорожно сглотнул. А потом вдруг устало и совершенно по-стариковски пожал плечами и уже спокойно ответил. И в этих его словах вновь послышался отзвук великого и грозного Сталина:

– Что говорить? Ты и так все знаешь. Я же ни о чем не жалею, кроме того, что многое не успел сделать.

Сосо замолчал, Учитель тоже не спешил ничего говорить. Так они и сидели довольно долгое время молча, думая каждый о своем. Солнце светило ярко и было видно, как над раскалившимся песком струится горячий воздух. Но вот странность, Сосо совсем ничего не чувствовал: ни жары, ни холода – вообще ничего. А в какой-то момент понял, что он и не дышит.

Наконец, уже не Сосо, а Сталин поднял голову, и твердо взглянув в глаза Учителя, спросил:

– Куда меня, в ад?

– Ад? – искренне удивился Учитель и тут же рассмеялся. – А, понял, это ты про книжку, комедию Данте Алигьери⁴⁴?

– При чём здесь Данте? – в свою очередь удивился Сталин. – Ты Сам говорил про ад в Евангелиях.

– Ничего Я такого не говорил, а за то, что Мне приписано и как истолковано, не отвечаю, – подмигнул Сталину Учитель.

– Я всегда был уверен, что попы врут! – азартно воскликнул Иосиф.

– Неправда, долгое время ты был уверен в обратном. А попы… попы, Иосиф, тоже разные бывают, как и все люди. Многие искренно верят, вопрос только: во что? – спокойно ответил Учитель и вдруг добавил: