Текст книги "Судьбы людские"

Легко ли факелу гореть?

«…невежество бывает двоякого рода:

одно, безграмотное, предшествует

науке; другое, чванное, следует за

ней… второй род невежества создается

и порождается наукой, как первый

разрушается и уничтожается ею».

М. Монтень. Опыты.

Не успев сделать глоток шампанского после защиты диплома, я вернулся в Ригу. Приставку и. о. перед должностью инженера убрали, и я стал полноправным сотрудником института. За время моего отсутствия произошли серьезные события. Успехи группы, в которую я влился, высоко оценили эксперты ВПК. По их предложению коллективу решили выделить 30 штатных единиц. Для академического института, в котором всего-то работало около 200 сотрудников – это серьезное подкрепление.

Правда, возможность расширения коллектива обусловили требованием о введении статуса режимного учреждения. Для членов группы условие представлялось естественным. Уж очень серьезные объекты были предметом исследований. Но к нему оказались не готовы руководители – заведующий лабораторией и директор института. Естественно, в национальной республике все руководящие должности занимали латыши, даже если не обладали соответствующей подготовкой. К числу их относился и мой непосредственный шеф.

Уровень его квалификации иллюстрируется следующим примером. При подготовке научных статей я, как и другие сотрудники, отдавал их на просмотр заведующему лабораторией. Предполагалось, что, вникая в суть подготовленной публикации, тот становился соавтором. Перед статьей появлялась еще одна фамилия.

Никто, в т. ч. и я, не собирался выступать против установившейся практики. Тем не менее, в моих научных статьях и первом авторском свидетельстве на изобретение фигурировала только моя фамилия. Каждый раз, возвращая подготовленные материалы, шеф говорил, что считает их непонятной абракадаброй, и отказывался от соавторства. Боялся уронить «научное» имя. Предлагал разбираться в результатах другим специалистам. Спасибо и за это. Мог и совсем «зарубить».

Объединенные усилия директора института (он был действительно крупным ученым и вскоре возглавил Академию наук Латвии) и моего шефа, кого возможность стать «невыездным» волновала значительно больше, чем будущие достижения, привели к тому, что предложение ВПК признали нецелесообразным. От расширения группы отказались. Сотрудникам, привлеченным к закрытой тематике, предложили проводить исследования на выезде в других организациях.

Подобные иезуитские методы были в ходу у шефа. В случае успеха лавры достанутся и ему. А где и как их будут добывать, его не интересовало. Старшие коллеги по группе смирились. Я по молодости лет – бунтовал. Но мой вклад в совместную работу не позволял вести борьбу в одиночку. Это я понимал. С другой стороны, попав в институт по распределению, уволиться в знак протеста не имел права.

Для лучшего понимания моей позиции добавлю еще один штрих. Когда окрыленный приглашением в аспирантуру к самому Л. Г. Мерцалову, я сообщил эту новость заведующему лаборатории, то услышал циничный ответ:

– Вот и отлично. Консультироваться будете в Ленинграде, а вашим научным руководителем буду я. Мне не хватает аспирантов для получения звания профессора.

Как дикий зверь, пойманный в неволю, метался я в клетке, выстроенной из чувства собственной беспомощности и чувства долга. В данном случае никакой возможности выбора у меня практически не было. Даже интерес, из-за которого раньше пропадал в лаборатории по 10—12 часов, стал угасать.

Такими методами человека творческого, желающего что-то совершить в своей жизни превращали в серого исполнителя чужой воли. Люди инициативные пытались вырваться из замкнутого круга. Удалось это и мне. Правда, дорогой ценой – на карьере ученого пришлось поставить крест. Но это совсем другая история.

Чаще обремененных семейными и бытовыми заботами людей превращали в «молчаливое большинство», из которого можно было лепить что угодно – хоть массу, одобряющую все происходящее в стране, хоть стадо, которое ведут на ритуальное жертвоприношение. Поэтому и случился распад великой страны вопреки желанию большинства ее населения. Желание-то было, но отстаивать его реальными поступками готово было лишь незначительное число людей. Как писал М. Салтыков-Щедрин: «Нет бунта, но и покорности настоящей нет».

Из депрессии меня вывел ответ Госкомитета по делам открытий и изобретений. Эксперт сообщал: «заявленное предложение «давно известно». Кроме того – «этого не может быть никогда». Конечно, приходится слегка утрировать, передавая в двух предложениях отказ, изложенный на целой странице. Опытный руководитель группы объяснил, что это стандартная практика комитета и руки опускать не стоит. Нужно отстаивать правоту. Тем более к тому времени реальность изобретения можно было подтвердить не только документально – но и на воплощенном в металле образце.

Неожиданно легко, с первой попытки, эксперта удалось убедить в новизне. Пришло положительное решение на выдачу свидетельства на изобретение. Вскоре устройство начали выпускать по заказам заинтересованных организаций.

Существующий в то время закон предусматривал материальное поощрение изобретателя. Мне предложили на выбор – получить разовую премию или постоянный процент от реализации устройства. Старшие товарищи рекомендовали второй вариант, как более выгодный. Но скудный достаток молодой семьи заставил согласиться на премию. Я получил 800 рублей – значительную сумму по тем временам, сравнимую с годовой зарплатой младшего научного сотрудника. Я был не просто счастлив. Почувствовал себя состоявшимся человеком. Смог побаловать, пожалуй, впервые, своего трехлетнего сына. Что-то подарить жене. Но все хорошее кончается быстро. Хотя меня поздравляли все, кроме шефа, на «душе кошки скребли».

В мечтах рисовалась серьезная работа с ответственными объектами. В будущем, возможно, и космическими. На деле приходилось отрабатывать методики поиска дефектов на образцах. Доступ к самим изделиям стал проблематичным. Сотрудникам латвийского коллектива попросту не доверяли. Мало ли по каким причинам отказались от введения режимного статуса в институте его руководители. К сожалению, это не было перестраховкой.

Не доверяйте секретов эсэсовцам!

«И сколько же… таких, которые, можно

сказать, утратили человеческий облик…».

М. Монтень. Опыты.

Моя мать работала в химической лаборатории Рижского городского штаба гражданской обороны. Со временем понятие «гражданская оборона» стало предметом насмешек и издевательств, а после войны это была серьезная организация. К примеру, когда начались испытания советского ядерного оружия, городскому штабу поручили провести учебу ответственных сотрудников республиканских министерств. Их готовили к организации защиты от возможных последствий смертоносных взрывов.

В числе ведущих лекторов оказалась и моя мать. Высокий уровень «учеников» требовал детального изложения существующих на то время данных. Как правило, после занятий высказывались слова благодарности. Лишь в Министерстве строительства лектора после выступления пригласили в отдел, который занимался режимными вопросами. Попросили в следующих выступлениях сократить объем секретной информации.

– Как же так? – удивилась она. – Мне поручено преподносить серьезные материалы руководящим работникам министерств.

– Но не везде среди ваших слушателей половина бывших эсэсовцев, – заявил ей напрямик сотрудник первого отдела. В это было бы трудно поверить, если бы не нынешние шествия недобитых эсэсовцев на улицах Риги и Таллинна.

– И после этого смеют бросать упреки в притеснении коренных наций в бывших республиках СССР. – Этим отличаются как раз те, кто сегодня попирает права русскоязычного населения в теперь уже независимых странах.

Россия же не принимает серьезных мер по защите угнетаемых там людей. Представьте, какова была бы реакция США, если бы в Таллинне позволили обращаться хоть с одним американцем так, как обращались с русскими при разгоне протестующих против переноса памятника героям войны. Не обошлось без многочисленных жертв, причем даже со смертельным исходом.

Израиль из-за одного плененного солдата начал войну в Ливане. Может быть, это крайность. Но должны же чувствовать русские, которые по разным причинам не могут вернуться на историческую родину, что они не брошены на произвол судьбы.

«Гипнотизерша» из пустыни

«Закон судьбы несокрушим;

Мы все ничтожны перед ним»

М. Ю. Лермонтов

I

По расчетам ученых, пустыни в недалеком будущем могут покрыть больше трети суши Земного шара. Тогда одной пятой населения планеты будет угрожать голод.

Остановить безжалостное нашествие стихии смогли только советские ученые, трудившиеся тогда в одной из республик СССР, ныне суверенном государстве Туркменистан.

Всемирный конгресс пустыневедов, проходивший в середине прошлого века в Калифорнии (США), стоя приветствовал профессора Нечаеву Н. Т. – посланца СССР. Овации были признанием заслуг незаурядной женщины в борьбе с наступлением пустынь во многих регионах Земного шара.

Попасть в гости к всемирно известному ученому было мечтой многих журналистов. Нам с Гюнтером, сотрудником немецкого журнала из бывшей ГДР, повезло ознакомиться с ее работами на месте.

II

Несмотря на конец мая, Ашхабад встретил удушающей жарой. В Институте пустынь, выступающим организатором поездки, объяснили, что акклиматизация происходит в течение трех дней. Если человек за указанное время не привыкнет к местным условиям, то ему лучше уехать.

У нас в распоряжении была всего неделя и достаточно много объектов для ознакомления. Акклиматизация в наши планы не вписывалась. На следующий день мы попросились в пустыню. Хозяева отговаривать не стали. Решили, что мужчины в возрасте 40 с небольшим лет адаптируются по ходу путешествия.

Прежде чем отправится в гостиницу, заехали на местный рынок. Я предупредил Гюнтера, что здесь принято торговаться. Экономному, как все немцы, Гюнтеру настолько понравилось искусство покупать дешево, что он попытался торговаться и в государственном магазине. Несмотря на чудовищный акцент, все торговцы прекрасно понимали моего товарища. Ему удавалось достигать больших скидок, чем мне. Как быстро раскрываются таланты, совершенно не востребованные на родине!

Разбор покупок, сделанных на базаре, привел Гюнтера в состояние эйфории. Словно борзая на охоте обнюхивал он каждый пучок незнакомой ему травы, пробовал на зуб свежую редиску, помидоры, огурцы и, конечно, знаменитые туркменские лепешки. Наповал сразила ярко-красная сочная клубника.

Когда я предложил сходить поужинать в ресторан, он посмотрел на меня с недоумением. Ему нужно было запечатлеть на пленке каждую травку, каждую ягодку, каждый овощ и фрукт, чтобы удивить коллег на родине.

Импровизированный ужин на балконе затянулся до глубокой ночи. Чудесную обстановку слегка портило пиво, ни по вкусу, ни по температуре не соответствующее привычным немецким стандартам.

III

Рано утром, взбодрившись зеленым чаем, мы погрузились в уазик, чаще именуемый просто «козлом», с брезентовым верхом. С недоумением переводил Гюнтер взгляд с безоблачного неба на колеса с глубоким протектором. Но не торопился задавать вопросы, боясь попасть впросак. Машина была загружена под завязку. Нам с трудом нашли место в ней.

В роли водителя выступал научный сотрудник, занимающийся вопросами преобразования солнечной энергии в электрическую. Он вез аппаратуру для очередного эксперимента. В качестве бесплатного приложения получил нас.

Предстояло проехать 50 км по грунтовой дороге и 12 – непосредственно в пустыне. Наш спутник поинтересовался, не укачивает ли нас на море. Узнав, что влиянию качки, по нашим понятиям, не подвержены, удовлетворенно хмыкнул.

Из-за жары пришлось открыть все окна в машине. Как только выехали за город, пустыня начала демонстрировать свой неуживчивый характер. Горячий ветер, казалось, нес тонны песка. По нашим представлениям, большая часть доставалась нам. Песок – на зубах, в ушах, в волосах, в карманах рубашки и брюк, в обуви. Никаких преград не существовало.

Наблюдая за нами, водитель решил подбодрить нас сообщением о том, что по прогнозу песчаной бури не предвидится. Хотя и слабое, но все же утешение. Наконец, грунтовая дорога кончилась.

Мы остановились, чтобы включить передний мост. На уазиках это делалось не так, как в современных джипах переключением рычага в кабине, а представляло довольно трудоемкую операцию.

Сразу стало понятно, что горячий ветер и песок на зубах не самое страшное в пустыне. Еще не было 9 часов, но жарило как на сковородке. От раскаленных барханов струилось марево. Возникло ощущение, что нас завели в сауну, а дверь закрыли на ключ. Безжалостный «истопник» неумолимо поддавал жару.

Нестерпимо хотелось поскорее отправиться в путь. Все познается в сравнении. Мы готовы глотать песок, лишь бы ощутить слабое дуновение горячего ветра.

Въезжаем на первый бархан. Скорость снизилась, спасительного ветра нет. Зато началась настоящая морская качка. Взлетая и падая с одной песчаной волны на другую, мы стали понимать, что за прелесть эта брезентовая крыша. Если бы она была металлической, то и строительные каски не спасли бы наши бедные головы.

Продольную, или по морской терминологии, килевую качку мы переносили нормально. Хуже воспринималась бортовая, когда машина, словно санки с горы, съезжала с гребня бархана одним или другим боком. Наклон был настолько сильным, что мы поочередно наезжали друг на друга, пытаясь липкими от пота руками удержать равновесие.

Через полчаса такой езды Гюнтер на полном серьезе предложил дальше идти пешком. Лишь легкий намек на обилие в этих местах змей и ядовитых пауков, укусы которых именно в мае смертельны, сдержал порыв моего попутчика.

Вдруг машина пошла на взлет. Такое ощущение возникло, когда мы выехали на безупречно горизонтальную поверхность такыра. Это глинистые участки пустыни, которые примерно раз в три года, когда небо прольется долгожданным дождем, превращаются в озера. С их помощью удается собирать воду. После испарения влаги образуется идеальное летное поле. На нем тяжело груженная машина не оставляет никаких следов.

Все хорошее кончается быстро. Через 15 минут мы вновь пустились в «плавание» по барханам. Как иначе назвать езду на машине, когда она практически не слушается руля.

IV

Взлетев на очередной бархан, мы ахнули от восторга. Перед нами, насколько хватало глаз, расстилалось море из маков. Даже водитель, привыкший к чуду, возникающему раз в году, остановился, чтобы выбрать путь с наименьшим ущербом для слабых и нежных стебельков.

Невысокого роста по сравнению с садовыми растениями, бледно-красной окраски цветы с близкого расстояния казались хилыми и тщедушными. Но их жажде жизни можно позавидовать. Каждый год, сумев выжить в адском пекле пустыни, семена дают новые всходы, украшающие безжизненные пески. В обычное время там растет лишь верблюжья колючка и другие столь же неприхотливые растения. Но приходит весна и наступает торжество жизни. На несколько дней пустыня преображается в красочный ковер.

Огромные массы песка, передвигающиеся под действием ветра, подобно многотонному бульдозеру, казалось бы, должны навсегда похоронить все живое. Но каждый год чудо возрождается снова и снова. До тех пор, пока не вмешается рука человека, способная сокрушить все, что встает на пути цивилизованного общества.

Неумолимое время требовало дальнейшего движения. Теперь нас совершенно не беспокоили ни полеты к брезентовой крыше, ни продолжающаяся качка. Все внимание сосредоточено на выборе оптимального маршрута с целью минимизации ущерба слабосильным растениям. Просьбы свернуть то вправо, то влево вынудили водителя прочитать маленькую лекцию. Оказывается, слабые с виду растения, способны подняться даже после того, как на них наступит верблюд. Локальное давление при этом значительно больше, чем у колес машины. На следующий день мы убедились, что поговорка «еле-еле душа в теле» совершенно не применима к пустынным созданиям. Почти все маки по пути автомобиля стояли как ни в чем ни бывало.

V

За разговорами не заметили, как приблизились к цели путешествия. Несколько снежно-белых домов и многочисленные технические постройки находились в составе опытно-технической станции. Когда вышли из машины, слегка покачиваясь, то не смогли понять, что больше всего потрясло в первый момент. Все прояснилось по мере обретения устойчивого вертикального положения.

Это была тишина. Та первозданная тишина, которую можно вообразить при сотворении мира. Здесь не слышно стрекота кузнечиков и цикад, жужжания ос, пчел и мух, никаких других звуков, издаваемых живыми существами. Редкая птица осмеливается залететь в эти края, да и та спешит поскорее убраться восвояси. Бедна фауна и флора. Лишь самые неприхотливые способны выжить здесь.

Безжалостное солнце вооружает обитающие тут виды таким же безжалостным оружием. Природа не только «зелень мертвую ветвей, и корни ядом напоила». Кажется, все живое пропитано им. Укусы многих змей и пауков смертельно опасны для людей и животных.

Кроме вездесущего человека в пустыне способны обитать верблюды и овцы. Да и тем требуется помощь в снабжении водой и солью.

В борьбе за выживание все средства хороши. Так, например, печально знаменитая «черная вдова» из семейства паукообразных поедает самца, как только он совершит акт оплодотворения.

Справедливости ради надо сказать, что несущие смерть гады не агрессивны, нападают лишь в порядке самозащиты. Поражаешься мудрости, заложенной в микроскопические мозги. Самые опасные и с избытком вооруженные никогда не демонстрируют свою мощь первыми. Если вы не наступите на паука, он старательно обойдет вас. Змея обязательно предупредит об опасности шипением, если вы вторглись на ее территорию.

Может быть, стоит поучиться миролюбию тем, кто гордится якобы высоким интеллектом, у тварей, якобы, без наличия такового.

VI

Зачем «в пустыне чахлой и скупой» селится человек? Что ищет он в безжизненных песках?

Во-первых, полезные ископаемые. Как известно, Туркмения обладает значительными запасами природного газа. Добывать его приходиться, в том числе и в пустыне.

Но, пожалуй, главная цель изучения подобных мест состоит в поиске способов остановить наступление пустынь. В отличие от ее живых обитателей подвижные пески имеют агрессивный характер. Прекратить их опустошительный набег – одна из самых актуальных задач.

Легкий вздох могучего гиганта и песчаная буря уничтожает будущий урожай на сотнях гектаров орошаемых полей. Вот почему в самом сердце пустыни ученые пытаются распознать законы, которыми управляются эти климатические зоны. Нужно не только остановить их расползание, а возможно использовать в своих целях. К примеру, солнечной энергии здесь целый океан. Человеческая мысль упорно бьется над тем, как зачерпнуть экологически чистый продукт.

Нас познакомили со многими оригинальными техническими решениями. Например, с домиком чабана, где за счет энергии солнца достигалась спасительная прохлада. С уникальной установкой для создания тугоплавких материалов. В ней с помощью солнца достигается температура до 4000 градусов С, что недостижимо для других промышленных печей.

К сожалению, уникальные образцы оставались в единственных экземплярах. Для широкого применения не хватало государственной воли.

Честно говоря, в советское время столичные специалисты не очень доверяли туркменским коллегам, а приехать и убедиться на месте в реальности полученных результатов не было желания. Ну а теперь – это и вовсе суверенная страна.

VII

В Туркмении практически нет бархатных сезонов. Климат резко континентальный. Трудно переносимый человеком из средней полосы. Ведь для того, чтобы добраться до опытной станции, нужно пройти через раскаленный ад. А попробуйте прожить там хотя бы несколько дней. Нет, это не для «белых» людей, а лишь для таких романтиков, как мы с Гюнтером.

Склонность к приключениям имеет пределы. Стыдно признаться, но оставшуюся часть дня мы провели в домике чабана. Хотя почему стыдно? Мы должны были убедиться на практике в правильности расчетов туркменских ученых. Дали им высокую оценку, просидев внутри до вечера. Наконец-то нас выпустили из раскаленной «сауны». Да к тому же угостили настоящим туркменским пловом.

Незаметно опустилось солнце. Как это бывает на юге, сразу наступила ночь. Начала спадать жара. Звездное небо располагало к философским беседам и романтическим поступкам. Поэтому решили лечь спать на открытом воздухе. Хозяева не возражали. Установили две раскладушки на бетонной дорожке, соединяющей все сооружения на опытной станции.

Мы решили, что цементные полосы нужны для защиты от песчаных бурь. Оказалось – это не единственная их функция. Нам настоятельно рекомендовали держаться внутри пространства, огороженного дорожками. Без крайней необходимости не пересекать границу между пустыней и станцией. За разговорами, новыми впечатлениями, фотосъемками эта деталь как-то ускользнула от нашего внимания.