Текст книги "Шпионка. Почему я отказалась убить Фиделя Кастро, связалась с мафией и скрывалась от ЦРУ"

Человека, который через несколько лет станет послом Египта в ООН, выволокли из номера и, все еще в пижаме, силой погрузили на самолет до Соединенных Штатов.

Фидель прибыл в Соединенные Штаты не по официальному приглашению правительства, которое он не запрашивал и не получал, а по просьбе «Американской гильдии издателей», хотя его визит, несомненно, вызвал большой интерес американских властей. Например, сразу после приземления его принял Кристиан Гертер, занимающий высокий пост в Госдепартаменте, а на следующий день организовал ужин в его честь. Фидель общался с представителями Комитета по международным отношениям Сената США и Комитета по иностранным делам Палаты представителей США. Он рассчитывал на возможность первой встречи с администрацией Эйзенхауэра, но вместо президента, уехавшего в Джорджию играть в гольф с друзьями, чтобы не присутствовать в это время в Вашингтоне, его принял вице-президент Ричард Никсон, что привело Фиделя в бешенство. Этот поступок он трактовал как вопиющее проявление неуважения и был вне себя от ярости. Напрасно я, помня о словах papa на «Берлине», уговаривала его проявить терпение, убеждала не принимать это как оскорбление, пыталась помочь ему и успокоить – он чувствовал себя оскорбленным плохим приемом, непонятым и ненужным. Глядя в зеркало, он вопрошал:

– Я же Фидель. Как они смеют так со мной поступать?

Несмотря на весь свой гнев, он не отменил встречу и 19 апреля в сопровождении Янеса Пелетье отправился в кабинет Никсона в Сенате. Фидель вышел оттуда обиженный и недовольный, заметив, что ему не предложили «даже чашки кофе». Так же он был совершенно разочарован Никсоном, который не понравился ему ни как человек, ни как политик. Напротив, на вице-президента он поначалу произвел неплохое впечатление, как стало известно после обнародования в 1980 году его отчета об этой встрече. Тот писал: «У меня сложилось о нем (о Фиделе) противоречивое мнение. Одно совершенно ясно: он обладает теми неопределимыми чертами, что делают из человека лидера. Вне зависимости от того, что мы о нем думаем, он сыграет важную роль в развитии Кубы и, весьма вероятно, всей Латинской Америки. Он кажется искренним. Его отношение к коммунизму невообразимо наивное, либо он уже находится под сильным влиянием, – мне кажется более вероятным первое. Поскольку он обладает влиянием на людей, нам не остается ничего другого, как попытаться задать ему нужное направление». Этот анализ уже не имел значения: неудачная встреча кардинально изменила отношение Фиделя к американскому правительству, да и Никсон сохранил это относительно благоприятное мнение о кубинском революционере ненадолго.

Из Вашингтона мы поехали в Нью-Джерси, потом в Нью-Йорк, где остановились в отеле «Статлер-Хилтон», который сейчас называется «Пенсильвания» и находится в самом сердце Манхэттена, возле станции метро. Так же как и в столице, внимание жителей «Большого яблока» было приковано к приезду этого несомненно харизматичного человека. Часто Фидель был окружен восторженной толпой, хотя раздавались и гневные выкрики сторонников Батисты и антикоммунистов. От этих дней осталось много фотографий, ставших знаковыми. Например, Фидель, как всегда в военной форме, во время посещения стадиона янки или в зоопарке Бронкса. Там была сделана моя любимая фотография, на которой он обменивается напряженным взглядом с огромным тигром в клетке. Мне кажется, она полностью отражает его характер – это метафорическое выражение того, чем он является: величественный дикий зверь, отлично понимающий, что значит лишить свободы, и не только с помощью железной клетки.

Он чувствовал себя оскорбленным плохим приемом, непонятым и ненужным. Глядя в зеркало, он вопрошал:

– Я же Фидель. Как они смеют так со мной поступать?

Он продолжал участвовать в пресс-конференциях, давать интервью, проводить выступления, встречи, на которых не упускал случая заявить, что он «всего лишь адвокат, который взял в руки оружие, чтобы защитить закон». Он рассказывал о своих планах индустриализации Кубы, опровергал слухи о массовых расстрелах, которые уже прошли в некоторых американских газетах, отрицал важность отсрочки проведения выборов и связь с коммунизмом. «Если и есть коммунисты в моем правительстве, то они не имеют никакого влияния», – сказал он однажды, подчеркивая, что ими не являются ни его брат Рауль, ни его невестка Вильма Эспин.

Для меня лично это путешествие стало очередным доказательством того, что где бы он ни был, куда бы ни поехал, его окружали толпы преследовавших его женщин, и это сводило меня с ума. Фидель пользовался этим, дразня меня, подшучивая, наслаждаясь возможностью лишний раз указать мне, сколько вокруг него особ женского пола, говоря, что все они его любят. На что у меня был только один ответ:

– Они не любят тебя так, как я.

Фидель уехал из Нью-Йорка 25 апреля и, прежде чем отправиться на встречу на высшем уровне в Аргентине, посетил Бостон, Монреаль и Хьюстон. Я тем временем решила остаться еще на несколько дней и навестить знакомых. Было ясно, что Джо не позволит мне второй раз уехать одной на Кубу, поэтому я сказала, что хочу съездить во Флориду навестить дочку Дрекслеров, семьи, с которой был дружен papa. Брат, хоть и скрепя сердце, дал мне разрешение, и я, вместо того чтобы остаться во Флориде, села на корабль до Гаваны. Видимо, Джо-Джо не очень-то мне доверял после того побега в марте, поэтому уговорил своего друга, собиравшегося в путешествие по Мексике, отправиться за мной на Кубу. Этим другом был Саид Эль-Риди, молодой дипломат, работавший в ООН в качестве представителя Объединенной Арабской Республики, государства, образовавшегося в результате союза Египта и Сирии между 1958 и 1961 годами. Прибыв на остров, он снял комнату в отеле «Свободная Гавана», на том же 24-м этаже, где жила я. Когда Фидель узнал о нем, он кинулся к его номеру и колотил в дверь, пока Эль-Риди, в пижаме, не открыл. Тогда Фидель схватил его и начал трясти, требуя сказать, что ему нужно от «немочки». Из своей комнаты я слышала шум и крики Саида:

– Я дипломат! Ты не имеешь права!

Напрасно он протестовал. Человека, который через несколько лет станет послом Египта в ООН, выволокли из номера и, все еще в пижаме, силой погрузили на самолет до Соединенных Штатов.

Нежданная беременность

После возвращения на Кубу я стала больше бывать на людях. Я носила форму, чтобы смешаться с окружением и не привлекать внимания, хотя бо́льшую часть времени занималась тем, что прихорашивалась ради Фиделя. Сейчас я понимаю, что это кажется не совсем нормальным, но меня можно простить – я была так сильно влюблена. Еще в Нью-Йорке Джо как-то заметил, что я набираю вес, и вскоре я поняла, что это не имеет отношения к тому, что я много ем. Когда в мае 1959-го меня стало тошнить, особенно по утрам, и я не могла есть ничего, кроме салата и молока, Фидель пошутил, что мне следовало бы перейти на рис с фасолью. Однако в конце концов поняла, что со мной: я была беременна. Когда я сообщила об этом Фиделю, он широко раскрыл глаза и на время потерял дар речи. Было очевидно, что новость застала его врасплох, и он не знал, что сказать. Но, быстро взяв себя в руки, он даже не подумал противиться и попытался меня успокоить.

– Все будет хорошо, – говорил он.

Я была так счастлива! У меня будет ребенок! Мне тут же захотелось пойти покупать ему одежду и начать готовить комнату. Я мечтала о будущем, не задумываясь, что подумают и скажут мои родители. Даже если бы меня беспокоила их реакция, что они могли сделать? Я не хотела оставлять Фиделя: это ведь был и его ребенок тоже, к тому же я и не могла этого сделать, поскольку он всегда говорил, что дети, рожденные от кубинских родителей, принадлежат Кубе.

Темный человек

Тогда же, в мае 1959 года, меня без объяснения причин на несколько дней перевезли в отель «Ривьера», где я познакомилась с человеком, наложившим на мою жизнь не меньший отпечаток, чем Фидель, хотя и по другим причинам. В нашу первую встречу я не знала его имени, он был просто похожим на итальянца, темноволосым человеком, в военной форме кубинских воздушных сил. Даже не представившись, он заявил:

– Я знаю, кто ты, знаю, что ты – невеста Фиделя. Я могу помочь тебе, если нужно, могу вывезти тебя отсюда. Я американец.

Я отказалась, объяснив, что не нуждаюсь в помощи и не хочу уезжать с острова, но не могла выкинуть этот разговор из головы и, в конце концов, рассказала о нем Фиделю. Выслушав меня, он попросил описать незнакомца и, похоже, разозлился.

– Не разговаривай с ним и держись от него подальше, – отрубил Фидель.

Потом я узнала, что незнакомца звали Фрэнк Фьорини. Под этим именем он был известен мне много лет, пока в июне 1972 года я не увидела его по телевизору. Его звали Фрэнк Стерджис, и он был одним из пяти задержанных во время попытки вынести из предвыборного штаба Демократической партии в здании «Уотергейт» плохо установленные ранее подслушивающие устройства. Это событие стало той ниточкой, потянув за которую, запутанный клубок коррупции и незаконных действий был распутан, что в итоге вынудило Ричарда Никсона сложить с себя президентские полномочия. Но это случится еще не скоро, а пока, в нашу первую встречу на Кубе, он был для меня Фрэнком Фьорини, как и для Фиделя, и для его людей, с которыми он сотрудничал с 1957 года.

ЦРУ и ФБР необходима была вся информация, которую он мог получить о распространении коммунизма на Кубе, о возможном проникновении коммунистов в ряды кубинской армии и об антикастровских движениях внутри страны.

Фьорини работал связным между партизанами в горах и подпольщиками «Движения 26 июля» в Гаване и Сантьяго и доставлял оружие и боеприпасы из США в Сьерра-Маэстра. Но помогал он не бескорыстно, не из идеологических соображений и не из солидарности. Это было частью заговора с целью завоевать доверие Фиделя и его людей и выведать информацию для Карлоса Прио, бывшего президента, смещенного со своего поста диктатором Фульхенсио Батистой в результате военного переворота в 1952 году. Прио в молодости придерживался передовых взглядов, но идеалы его юности испарялись по мере роста его состояния. Оно увеличивалось благодаря выгодному сотрудничеству с коррумпированными кубинскими политиками и альянсу с Лаки Лучано и мафией, которая на острове заправляла не только азартными играми, но и наркотрафиком.

Когда в 1948 году Прио стал президентом, на Кубе расцвел «пистолеризм» – манера избавляться от политических противников, нанимая вооруженных головорезов, которая затем перешла в криминальное вооруженное насилие. После захвата власти Батистой в 1952 году Прио был изгнан и жил в США, во Флориде, где с ним и познакомился Фьорини.

Постепенно я выяснила, что Фьорини никогда не играл за одну команду. После победы революции, завоевав дружбу и доверие Фиделя, он решил не ограничиваться союзом с Прио. Он встретился с агентом ЦРУ в Гаване и добровольно предложил свои услуги, готовый «с полной отдачей предоставлять информацию». Это предложение не было отвергнуто, как это следует из официальных документов: Центральное разведывательное управление телеграфировало с рекомендацией «попытаться развернуть Фьорини», что на языке ЦРУ означало «использовать его в качестве активного агента». Он стал часто бывать в посольстве США, где встречался с военно-воздушными атташе дипломатической миссии Эриксоном Николсом и Робертом Ван Хорном. Фьорини сумел выполнить их задание по внедрению на «подходящий пост» с целью получения разведданных, когда Педро Диас Ланс, командующий военно-воздушными силами, назначил его начальником безопасности и агентурной разведки. ЦРУ и ФБР необходима была вся информация, которую он мог получить о распространении коммунизма на Кубе, о возможном проникновении коммунистов в ряды кубинской армии, о потенциальных планах правительства помогать другим карибским и латиноамериканским странам в их революциях и об антикастровских движениях внутри страны.

И как будто работать на Прио и Вашингтон было недостаточно, наш непостижимо многогранный Фьорини оказывал свои услуги еще одной стороне. Наша первая встреча состоялась в том же месте и в то же время, что и знакомство с Чарльзом «Малышом» Бэроном – важной фигурой в организованной преступности Чикаго, партнером другого ключевого персонажа мафии, Сэма Джанканы. Не думаю, что это было просто совпадением. В глазах неопытной молодой девушки, какой была я, Бэрон ничем не выделялся среди прочих пожилых людей: приветливый старичок, немного заискивающий, ничего особенного. Однако он был главным управляющим «Ривьеры», отеля, открытого в Гаване в декабре 1957 года, который за короткое время превратился в самое крупное мафиозное заведение за пределами Лас-Вегаса. Хозяином «Ривьеры» был Мейер Лански, получивший прозвище «Маленький человек» за невысокий рост. Роста, может, он и правда был невысокого, чего не скажешь о его положении в кошер нострой, еврейской мафии, заключившей на острове союз с коза ностра, мафией итальянской.

Мафия на Кубе

Организованная преступность начала действовать на Кубе после отмены Сухого закона в США. В 1933 году Лански заключил договор с Батистой о покупке на острове патоки, необходимой «синдикату», чтобы окончательно закрепить свое положение незаменимого игрока на процветающем алкогольном рынке. На той же встрече в 1933 году «Маленький человек» изложил свой план, касающийся создания мафиозного игорного бизнеса на острове. В обмен на щедрое вознаграждение Батиста позволит его отелям и казино работать без вмешательства полиции. Наряду с Санто Траффиканте, еще одним важным американским мафиози на Кубе, Лански играл ключевую роль в 50-е. После возвращения Батисты к власти мафия продолжила расширять свое влияние, теперь еще и с целью превратить Кубу в центр распространения героина в этом полушарии. Такое направление бизнеса было выбрано во время недельных переговоров глав самых известных мафиозных семейств, включая Лаки Лучано, встретившихся в Гаване в 1946 году в отеле «Националь» под предлогом посещения концерта восходящей звезды Фрэнка Синатры.

Сразу же после победы революции Фидель выпустил декрет, запрещающий деятельность казино, однако из-за резко снизившегося потока туристов 19 февраля дал разрешение снова их открыть, обложив налогами, деньги от которых шли на развитие социальных программ. Многое изменилось на острове под властью Фиделя. Вскоре начались аресты мафиози.

Войдя в здание тюрьмы, я застыла в ужасе от увиденного: набившиеся как сельди в бочке заключенные, источающие мерзкий запах, больше напоминали скот, чем человеческих существ.

Именно эти аресты и наводят меня на мысль, что наша первая встреча с Фьорини в отеле «Ривьера» не была случайной. Ему были знакомы многие мафиозные «тяжеловесы»: Джо Риверс, Чарли «Бритва» Турин и Джейк Лански, брат «Маленького человека». Вскоре он начал оказывать им разного рода услуги. Того же хотел от меня Бэрон, ведь он, несомненно, знал, что я любовница Команданте. В те несколько дней, что я провела в отеле, которым он управлял, меня не оставляли в покое, заваливая просьбами сказать Фиделю то или это, передать ему сообщение или записку. Эти уговоры не прекратились и после того, как я вернулась в «Хилтон» – теперь Фьорини передавал мне сообщения через одного из своих адвокатов. Меня просили заступиться за младшего брата Лански, управляющего казино при отеле «Националь». Он был заключен в тюрьму «Пресидио Модело» на острове Лос-Пинос, пользовавшуюся дурной славой во времена Батисты, где в свое время отбывал наказание Фидель после нападения на казармы Монкада. Мне надоело отвечать на бесконечные телефонные звонки, и я, по примеру Селии и Янеса, взяла пустой бланк, подписанный Фиделем, и написала на нем распоряжение освободить брата Лански и еще нескольких человек.

В сопровождении Янеса Пелетье, щеголяя моей почетной военной формой, я отправилась на этот остров с пляжем, известный своим черным песком и манговыми деревьями. Здесь Фидель по памяти восстановил свою знаменитую речь «История меня оправдает», произнесенную во время суда. Войдя в здание тюрьмы, я застыла в ужасе от увиденного: набившиеся как сельди в бочке заключенные, источающие мерзкий запах, больше напоминали скот, чем человеческих существ. Все время нашего там пребывания слышались крики. Среди этого стада Янес находил узников, чьи имена были в моем списке, я подходила к ним, одному за другим, и говорила: «Ты, идем». Они бросались меня обнимать, а я преисполнялась гордостью от осознания своей важности и силы. Это чувство не покинуло меня и после того, как Фидель узнал обо всем. Я попыталась объяснить, что заключение этих людей в тюрьму обернется в конце концов против него самого, что они не представляли для него никакой опасности, не хотели причинить ему вреда и, вполне вероятно, могут быть полезными в будущем. Сказать по правде, долго оправдываться не пришлось: Фидель не рассердился, ну или по меньшей мере не показал никаких признаков того, что это имело для него какое-либо значение. Думаю, он даже посмеивался над тем, что я набралась наглости подделать официальный документ.

После этого случая я еще несколько раз встречалась с Фьорини. Во второй раз это произошло в «Свободной Гаване». Я шла в ювелирную мастерскую забрать кольцо, которое Фидель заказал для меня. Мы вместе придумали, каким оно будет: бриллианты складывались в первые буквы его имени, ФК, а внутри выгравирована надпись. Тут я и столкнулась с Фрэнком, который уговорил меня зайти с ним в бар. Там на салфетке он написал:

– Я могу тебе помочь.

Янес сидел на банкетке позади меня, и я снова повторила Фьорини, что не нуждаюсь в его помощи, и сообщила, что Фидель просил меня держаться от него подальше. Это его не остановило: он снова и снова подходил ко мне, и не только с непрошеными предложениями, но и с просьбами об одолжениях, вплоть до того, что просил вынести из номера Фиделя какие-нибудь документы, любые, какие смогу достать. Ослепленная любовью и ревностью, я ответила, что вся корреспонденция Фиделя – это письма влюбленных поклонниц. Он настаивал. Я спросила, зачем ему это нужно, ведь его форма участника «Движения 26 июля» и занимаемый им пост в военно-воздушных силах позволяли присутствовать на большинстве совещаний. Он резонно ответил, что у меня больше доступа, что я остаюсь в комнате, где находится сейф с документами, после того, как все остальные оттуда уходят. Он был так настойчив, что в попытке от него отвязаться я начала собирать документы, которые Фидель после прочтения выбрасывал, или те, что валялись как мусор по комнате, и приносить их Фьорини. Он был в восторге, несмотря на мои предупреждения о том, что это материалы, не вызвавшие ни малейшего интереса Команданте. Фрэнк стал давить на меня, чтобы я склонила Фиделя в сторону «туризма», что для Фьорини означало соблюдение интересов его друзей – владельцев казино. Еще он хотел, чтобы я сообщала ему обо всех перемещениях моего любовника. Он был таким надоедливым и нудным, что легче было согласиться.

Возможно, это выглядит странно, но он так мне надоел, что я надеялась отвязаться от него раз и навсегда, передав ему эти бумаги и крохи информации. Я была уверена, что ничего ценного ему не предоставила, и всегда следила за тем, чтобы никоим образом не навредить Фиделю. Кроме того, я подумала, что, если буду с ним каким-либо образом сотрудничать, об этом, может быть, узнает моя мать, которой я время от времени писала, и таким образом она поймет, что со мной все хорошо.

Приговоренная помнить

Тем временем срок моей беременности увеличивался. Я перестала носить форму, потому что она стала мне мала, и мое беспокойство росло по мере того, как рос мой живот. Я уговаривала себя: «Я же женщина, я смогу», но некто (я никогда не узнаю, кто именно) уже готовился вмешаться в мою жизнь, оставив в сердце огромную зияющую пустоту.

Я не помню точный день, когда начался этот кошмар. Стояла осень. Фидель был в отъезде, кажется, в провинции Орьенте. Я была в отеле и, как всегда, заказала завтрак в номер. Выпив стакан молока, я почувствовала сонливость, и сознание покинуло меня. До меня доносились обрывки голосов, кажется, звук сирены, потом я оказалась на носилках под капельницей, и помню, или мне хочется думать, что помню, плач, или скорее писк, напоминающий писк котенка…

Я так никогда и не узнала с достоверностью, что произошло. Кто отдал этот безжалостный приказ? Были ли это люди Фиделя? Или ЦРУ? По одной из версий, мне сделали аборт, по другой – вызвали преждевременные роды и похитили ребенка. Говорят, что операцию, какой бы она ни была, провел доктор по фамилии Феррер. Он даже не был гинекологом, его специальностью была кардиология. Еще говорят, что Фидель приказал его расстрелять, как только узнал о случившемся. Я, к сожалению, не могу подтвердить ни одно предположение. Мне бы очень хотелось быть в сознании, не под действием лекарств, я бы вынесла любую боль, какой бы сильной она ни была, лишь бы знать точно, что же тогда случилось.

Сколько времени прошло до того момента, как я очнулась в «Гавана-Хилтон», я тоже не могу сказать. Однако я пришла в себя не в номере, где жила вместе с Фиделем, а в скромно обставленной, темной комнате. Я лежала на кровати, тело пронзала невыносимая боль, голова кружилась, страшно хотелось пить. Уже не имело значения, что со мной сделали: я умирала, истекая кровью. Там я бы и отошла в мир иной, если бы в комнату не заглянул Камило Сьенфуэгос.

– Какого черта! Детка, что с тобой случилось? – воскликнул он, увидев меня здесь в таком состоянии.

Тут же он добыл какие-то лекарства, позвонил моему брату Джо – тот был в ярости – и организовал все для моего немедленного отъезда. Я понимала, что должна уехать, если хочу жить. Мне нужен был медицинский уход, нужно было остановить кровотечение и успокоить боль, а я не знала на острове ни одного врача. Да и после случившегося я никому не доверяла: на острове осталось много верных Батисте людей, и нельзя было с уверенностью сказать, кто был кто. Пора было вернуться домой. К тому же, если бы я осталась и умерла на Кубе, мою смерть могли бы использовать против Фиделя. Если я была в чем-то тогда уверена, так это в том, что он не имел отношения к тому, что со мной произошло. Фидель никогда не сделал бы ничего подобного.

Сьенфуэгос помог мне одеться, поскольку я была слишком слаба, чтобы справиться сама, вывел на улицу, где к нам подъехал джип, который доставил меня в аэропорт. Я села на рейс авиакомпании «Кубана» до Соединенных Штатов. Спустя несколько дней, 28 октября 1959 года, легкий самолет «Цессна 310», на котором Камило возвращался в Гавану из Камагуэй, где он арестовал своего друга Убера Матоса, обвиненного Фиделем в измене, исчез вместе с ним на борту. Загадка этого таинственного исчезновения так и не была раскрыта. Камило спас мне жизнь, и я всегда буду благодарна ему за это.

В Нью-Йорке меня немедленно доставили в больницу Рузвельта. Мама как раз вернулась в город, она позаботилась, чтобы меня осмотрел акушер-гинеколог Анвар Анания, который провел расширение и выскабливание матки. По профессиональному мнению врача, аборта не было, поскольку отсутствовали фрагменты плода и какие-либо признаки хирургического вмешательства. Таким образом, оставалась только вероятность искусственных родов, проведенных самым болезненным из возможных способов.

Я не знаю, кто это сделал и почему. Из всех тех, кто входил в узкий круг приближенных к Фиделю, я не могу назвать ни одного, кто осмелился бы на подобное. Если даже предположить, что нашелся такой смельчак, то на чьей стороне он был? Я не знаю ничего. Может быть, на это способен человек вроде Фьорини. Иногда я думаю, а не присутствовал ли он в той операционной?

Я так никогда и не узнала с достоверностью, что произошло. Кто отдал этот безжалостный приказ? По одной из версий, мне сделали аборт, по другой – вызвали преждевременные роды и похитили ребенка.

Находятся те, кто, желая опорочить меня, утверждают, что я сама хотела сделать аборт. Даже если забыть о том, что я была готова родить этого ребенка и уже любила его, как можно не понимать, что прервать беременность на таком сроке, как у меня, было равнозначно самоубийству и что никому в здравом уме не пришло бы это в голову? Позже меня посещало желание умереть, но я была слишком труслива, чтобы придумать, каким способом лишить себя жизни, и лишь изводила себя вопросом, как же суметь эту жизнь продолжить. Я потеряла ребенка. Не важно, как это случилось, я его потеряла. Я полюбила не того мужчину, и пришло время понести за это наказание.