Текст книги "Потомокъ. На стороне мертвецов"

– А этот, значится, снова безнаказанный останется? – провожая взглядом безвольно волочащиеся по мостовой волчьи лапы, выдохнул лавочник. – Да шоб вас, оборотней треклятых, парша побила, жизни честным людям через вас нет! А ты в дом пошла, кошка гулящая, с тобой после поговорим!

– Ой, яки ж вы, Никанор Иванович, нервические! Оченно мне надобно с вами разговаривать! – фыркнула рыжая и, царственным жестом перекинув край простыни через плечо, гордой походкой удалилась в дом.

– Вы, панычи, извиняйте, так уж вышло… – Лавочник поклонился сперва Мите, потом Ингвару. – Не извольте сумлеваться, за Сердюковым не заржавеет.

– Ничего-ничего… Честь имею! – Митя приподнял шляпу.

Рыжая внучка бабушки-кошки снова явилась в окне второго этажа и, навалясь на подоконник немалой грудью, томно вздохнула – так что аж простынь дыбом встала! Митя выронил шляпу, господин Сердюков обернулся…

С пронзительным воплем:

– Чтоб ей второй раз сдохнуть, бабке твоей, за что мне такое наказание! А ну, пошла от окна! – Сердюков кинулся в дом, а Митя убрал ногу с посеребренного ножа на мостовой, присел на корточки и подхватил его вместе со шляпой.

Вмешиваться было глупо. Он и сам не понимал, что на него нашло: ну, выстрелил бы Сердюков, глядишь бы, не попал, а и попал, Мите что за печаль? Оборотень – в мертвецкой, Сердюков – на каторге, дело закрыто. Нет, сунулся со своим ножом, повезло, что все-таки никого не убил…

С небес донесся недовольный скрипучий возглас. В небесах парил похожий на крест силуэт с распахнутыми крыльями. Может быть, орел, конечно, а может… Он показал небесам язык. Сверху снова раздался скрежет, силуэт нырнул, и в Митю швырнули вороной!

Свернутая чуть ли не в комок птица стукнула его по макушке, скатилась по спине, шлепнулась на мостовую, дернула когтистыми лапами… Поднялась и, выписывая кренделя, заковыляла прочь, то и дело возмущенно каркая.

– Урусов поблизости, чи шо? – Старшина настороженно огляделся. Никого не увидел и поторопил: – Пишлы, хлопцы, звидси, нечего нам тут…

Митя пошел: и впрямь нечего им делать под взглядами любопытных соседей, высунувшихся из окон так, что вот-вот бурный соседопад начнется. Мало участников скандала – вся мостовая будет устлана местными жителями. Зато, если повезет, за бурными событиями утра никто и не вспомнит прилетевший невесть откуда ма-аленький ножик.

– Наверное, я… должен вас… поблагодарить? – В голосе Ингвара звучали глубочайшие, просто необоримые сомнения. – Если бы вы… не швырнули меня на мостовую… – Теперь в голосе отчетливо мелькнула обида. – …Меня бы подстрелить… могли… Наверное…

– Должны, – легко согласился Митя. – Но если не хочется, можете не благодарить. Я вот никогда не делаю того, что мне не хочется.

«Вот бы это было и в самом деле правдой!» – тоскливо подумал он.

– Скажите-ка мне лучше вот что… – Он покосился на вышагивающего впереди старшину и понизил голос почти до шепота: – Много ли оборотней среди здешних казаков?

– Так среди порубежников… почти все! – с легким недоумением откликнулся Ингвар. – Ульвсерки по большей части, волки то есть… Еще коты дикие… Ну а Михал Михалыч – берсерк. Воин-медведь!

Митя споткнулся, едва не ткнувшись носом в затоптанную мостовую. Михайло Михайлович Потапенко, войсковой казачий старшина. Медведь-оборотень. И трупы, выеденные медведем. Спрятанные в доме. Под замком. Чего никогда не стал бы делать зверь. Зато вполне мог оборотень, чья звериная половина взяла верх… А потом очнулась человечья и попыталась скрыть следы преступления.

Глава 12
Казацкая стража

Митя как привязанный шагал за Потапенко.

Знают ли ротмистр Богинский и Мелков? Знают, не могут не знать. Но, стоя над трупами в том домишке, ни один из них даже не глянул в сторону старшины-оборотня. А ведь срывы у оборотней случаются, в былые времена людишек целыми деревнями выедали, достаточно вспомнить давнюю, но незабвенную историю Животанского Зверя. Так уверены в здешнем медведе? Или просто круговая порука?

Знает ли отец? Знает. Это ведь не рубашку цвета слоновой кости под черную фрачную пару надеть, в своем обожаемом сыскном деле он ошибок не допускает. Подозревает и молчит или, наоборот, имеет основания доверять Потапенко и потому молчит?

– А куда мы идем? – тихонько спросил Ингвар.

Митя резко остановился. А и вправду? Уйти с места скандала сами Предки велели, но зачем он тащится за оборотнями, как… как собачка на веревочке? Митя на миг представил громадного медведя и себя в лучшем сюртуке и на отличном кожаном поводке с железными бляшками и разозлился еще больше. Мало истории с Бабайко, опять его тянет на недостойные светского человека… и опасные лично для него дела сыскные? Не все ли ему равно: мог Потапенко задрать тех троих из заброшенного дом или не мог?

– Так Вовчанский просил! – тут же оглянулся старшина. – Ось! – Он приподнял за шкирку волка, встряхнул: – Дозвольте представить: вахмистр Азовской казачьей паланки Вовчанский.

Обвисший в его хватке волк приветственно махнул хвостом.

Митя едва не подавился: вот так ему еще никого и никогда не представляли! И что теперь – кланяться в ответ? Хвостом-то никак… за неимением…

– Подякуваты хочет, дуже вы его выручили. Ну так не голым же ему размовляты! Зараз до башни сторожевой дойдем, он перекинется да штаны натягнет. За одним разом и наши справжние сторожевые башни побачите. Бо те, що на окраине, вы, паныч, не дюже высоко оценили… – В голосе Михал Михалыча мелькнули нотки настолько недобрые, что Митя снова схватился за спрятанный в рукаве нож.

Если попасть точно в глаз, то… Ему вдруг послышался торжествующий вопль мары, и он шумно выдохнул. Этого не будет. Он никого не убьет, он удержится, и… все обойдется, даже несмотря на то, что первое Бабушкино условие уже выполнено. Она все равно его не получит!

Следом за Потапенко они свернули в один проулок, в другой, а потом по глазам ударило яркое солнце и в уши хлынул рев воды. Митя замер, с трудом сглатывая вставший в горле ком. Это было ни капли не похоже ни на Москву-реку, ни на закованную в гранит Неву. Здешние берега тоже красовались гранитом, только это был дикий гранит, с острыми коричневыми складками, отороченными яркой зеленью травы. Но главное – сама река! Другого берега просто не было видно, совсем, точно стоишь у океана! Сверкающая под августовским солнцем водная ширь рассыпала тысячи тысяч искр, переливалась, слепила и… ревела! Громадный, спокойный Днепр упирался в острые скалы, торчащие из воды, точно спины древних ящеров. И неспешное течение вдруг сходило с ума, вздыбливалось, как озверевшее чудовище, ломясь меж каменными преградами. Волны с яростным ревом штурмовали торчащую посредине реки острую, угловатую скалу, взмывая до самого ее верха и рассыпаясь громадным веером искр, как хвостом невиданной хрустальной птицы. Грозной, страшной птицы, от чьего клекота замирал дух! Вода ярилась, мечась меж скалами, с грохотом врезалась в одну, откатывалась с ревом и тут же бросалась на другую, как обезумевший узник на стены темницы, – и наконец вырывалась на свободу, устав после недавнего буйства и снова растекаясь широко, вольготно и невозмутимо.

– «Чуден Днепр при тихой погоде»! – с чувством продекламировал Ингвар.

Какой же он предсказуемый! Самого Митю совсем не волновал тихий Днепр, но вот это! В это буйство он влюбился сразу и навеки, и теперь будет сложно, почти невозможно ненавидеть проклятую провинцию, в которой есть… такое! Ну не гнусность ли? Это заговор, видят Предки! Они все здесь сговорились, включая мертвецов и… реку!

– Прав Микола Васильевич, як нихто прав! – согласился Потапенко. – При тихой погоде ще так-сяк, а бачили бы вы, шо тут в грозу деется! Ни припас, ни смену караульным не подвезешь!

Скалу посреди Днепра венчала башня. Сложенная из местного гранита, она казалась продолжением скального гребня: такая же темная, грозная, и торчащие стволы паровых пушек, направленные прямиком на гладь реки, только делали это впечатление сильнее. В небе над башней кружил коршун: с неуклонностью хронометра взлетал над верхушкой, закладывал один сторожевой круг, второй и снова опускался на крышу, чтоб через пару минут взлететь вновь. Митя понял, что это тоже оборотень.

– Крылатым туда проще за всех добраться, але навить их в грозу сносит. А инши – ось! – Старшина широко повел ладонью, предлагая Мите взглянуть на остальные башни. Только сейчас Митя осознал, что башни тянутся вдоль всего берега. Ухоженные, аккуратные, с идеально гладкими – не залезешь – стенами и узкими – не протиснешься – бойницами, они грозно возвышались над скалами или, наоборот, хитро прятались в окружении садов. Матово поблескивающие жерла паропушек были направлены на реку.

Выпущенный из медвежьей хватки волк… в смысле, вахмистр Вовчанский… на дрожащих ногах… лапах… уже ковылял к ближней башне. И жалобно заскулил. В прикрытой клепаной броней двери отворилась низенькая – «собачья» – калиточка, и лохматый вахмистр нырнул внутрь.

– И часто варяги набегают? – тем временем осторожно поинтересовался Митя. В питерских салонах о набегах на южные провинции не говорили, но… не стали бы строить столько башен из простой предосторожности!

– Виталийцы! – буркнул Ингвар. – Варягов много, и большинство из них вполне порядочные люди. Мы вот с братом тоже по происхождению…

– Останний раз четыре года назад заявились, морды варяжские, колы мы з турками воевали! – хмыкнул Потапенко.

Ингвар насупился.

– Пограбить под шумок решили, ну да мы им тогда даже высадиться не дали! – Старшина оскалился совершенно по-медвежьи. – Було пару разив, що биля Александровска… город уездный, ниже по течению… высадиться пытались, так там два драккара лише було, тамошние казачки отбились. Минувшего года наши ж, речники, ще один упустили – команда ихняя вдоль берегов по хуторам прошлась: мужиков перебили, детишек да баб молодых до Стамбулу увезли та на тамошнем рабском рынке и продали. Выкупать пришлось – губернатор наш, Иван Николаевич, дюже был недовольный. Присматриваются, короче кажучи, разведывают… Скоро большой силой явятся, – неожиданно заключил Потапенко.

– З… зачем? – растерялся Митя. Набег виталийцев – вот прямо здесь, да еще и скоро? Это уж как-то чересчур! И опять же в питерских салонах ни о чем таком… Мелькнула почти еретическая мысль – а много ли вообще знают в тех салонах? Но Митя ее отогнал.

– В Петербурге не знают, что виталийцам нужно железо? – насмешливо бросил Ингвар.

– Вы ж сами, паныч, склады забитые бачили! – подхватил Михал Михалыч. – Да ще и уголь… Що то, що инше варягам о как надобно! – Он выразительно чиркнул большим пальцем по шее.

Ингвар насупился еще больше, но поправлять старшину не рискнул.

– Раньше-то они груженые пароходы на море ловили. Ну, як ловили – як повезет! То драккары наши баржи грузовые поймают, то наши сторожевые корабли – ихние драккары… А теперь все чугунку ждут, шоб по суше железо на питерские заводы отправлять. Никак находникам такое дело пропустить невозможно. Я-а-авятся… всенепременно! А мы с хлопцами их встретим! – И Михал Михалыч снова ухмыльнулся, мелькнув слишком крупными для человека клыками. – Так батюшке и скажите, панычу, – порубежники свое дело знают! Навить якщо по кошкам блудливым шляются – так то ж не на службе! О, а ось и Вовчанский! Приоделся по-людски.

Бронированная дверь лязгнула снова и отворилась уже на высоту человеческого роста. Оттуда один за другим выбирались казаки. Один – невысокий, огненно-рыжий и гибкий, с острой лисьей физиономией – уставился на Митю раскосыми глазами на смуглом лице. Второй – лохматый и здоровенный, удивительно похожий на Михал Михалыча – скрестил на груди жилистые руки и привалился к стене башни, наблюдая за Митей из-под слегка прикрытых век. Последним вылез знакомый волк, уже в широких казачьих шароварах с желтым лампасом и рубахе навыпуск. Да, и в человеческом облике!

Все трое поглядели на Митю и активно зашевелили носами, принюхиваясь.

– Странный он, – наконец протянул рыжий, а похожий на старшину молодой здоровяк буркнул:

– Не ваша печаль. Запах запомнили? – и, дождавшись ответных кивков, молча нырнул обратно за дверь.

Рыжий последовал за ним.

– Сынок мой, Потапушка, – с гулкой нежностью буркнул Михал Михалыч. – Хорунжий! Ты давай, Вовчанский, чего там хотел…

– Так поблагодарить же! – низко, горлом, проворчал вахмистр. – За ножичек отой ваш… Попал бы в меня лавочник, от как пить дать попал, кабы вы ему прицел ножичком не сбили!

– О как! – удивился старшина и задумчиво огладил всклокоченную бороду.

– Сдохнуть бы я не сдох, шо перевертню та пуля… А вот он, дурак, на каторгу бы угодил, а мне на кошке его блудливой женись? Заставила бы, как пить дать, я ее знаю! – Физиономия у волка аж вытянулась в предчувствии такого неприятного оборота событий, и он уже совсем уныло добавил: – Ее все знают!

– То не для молодых хлопцев разговор, вахмистр! – строго сказал старшина.

– А… Да… – Вахмистр торопливо запустил руку за кушак шаровар и сунул Мите в руку что-то вроде глиняного свистка. – Вы… свистить, ежели шо, панычу. Один свист – на помощь, значит, кличете, два – тревога, ежели там беспорядок какой снова углядите, навроде тех трупов. И не сумлевайтесь: наши вас хорошо запомнили! – И, явно посчитав, что сказано достаточно, тоже направился за дверь.

– От и ладушки! – Старшина кинул небрежно два пальца к фуражке, коротко свистнул.

Из переулка вихляющейся походкой явился его тяжеловес, покорно встал, ожидая, пока Потапенко взгромоздится в седло, и неспешно потрусил прочь, прогибаясь под тяжестью всадника.

Митя посмотрел ему вслед, потом на оставшуюся в кулаке свистульку… и слегка ошалело пробормотал:

– Ну и что это все значит?

Не нравилось, что здешние оборотни пообещали его запомнить. Благодарностью от этого обещания как-то… не пахло.

– Никакой вы не странный! Просто никчемный, избалованный мальчишка, – буркнул Ингвар. – Про какой нож он говорил?

Митя вздохнул: а он еще надеялся, что его вмешательство останется незамеченным!

– А пойдемте завтракать, Ингвар. – Митя сунул свистульку в карман. – После всех нынешних событий только и остается, что позавтракать. В компании с вами, – безнадежно добавил он.

Глава 13
Беседы за тортиком

– Я не могу: на мне форма! – Ингвар ткнул пальцем в ремень. – Нам запрещено появляться в трактирах и ресторациях.

– Боитесь, что застукает классный наставник? – фыркнул Митя. – Он наверняка еще и в город не вернулся – занятия-то не начались!

– Все равно… Да и вам совершенно не нужно кормить меня завтраком! – бубнил Ингвар, продолжая тем не менее тащиться следом за Митей. – Я вон калач куплю!

– Но я-то калач купить не могу! – надменно-раздраженно отрезал Митя, провожая взглядом разносчика с калачами; от лотка шел такой сытный дух, что в желудке совершенно неприлично заурчало. – А обеспечить вам не только кров, но и стол входит в заключенное с вашим братом соглашение.

– Вот и не надо было меня из дому уводить! Без завтрака!

Митя остановился и иронически поглядел на Ингвара. Невинную девицу коварный соблазнитель сманил из дому. Без завтрака!

Ингвар что-то эдакое явно сообразил, потому что стал совершено по-девичьи стремительно краснеть. И совсем не по-девичьи, но столь же стремительно звереть.

– В соглашение входит вас накормить, а не уморить! – процедил Митя, сам не совсем понимая, зачем он возится с вредным немцем.

Кроме калачей с лотка, – Митя представил, как здешнее общество увидит его на улице с калачом в зубах… и даже голод на мгновение отступил! – губернский город был небогат на достойные места. Попадались трактиры, но светские молодые люди если и ходят туда, то не завтракать, а исключительно безобразничать. Бить посуду и возомнивших о себе толстобрюхих купчишек. Здешние купчишки были как-то недостаточно толстобрюхи. Митя проводил взглядом вышедших из трактира элегантных господ, говорящих по-французски. Да и опыта правильного трактирного безобразия у него не было, увы, с компанией младшего князя Волконского он общался все же недостаточно плотно, по причине как юного возраста, так и скромного происхождения. А потому требовалась всего лишь элегантная кофейня или, на худой конец, чайная. А попадались только стройки! Стараясь не испачкать и без того не слишком чистые сапоги, Митя заскакал по камушкам через развезенную по всей дороге строительную грязь – вокруг с досками и укладками кирпичей сновали рабочие. Грустные мысли о так и не распроданных бабайковских кирпичах требовалось срочно отогнать чашечкой горячего кофе!

Его мысленная мольба была услышана: стройка вдруг закончилась. За раскинувшейся поперек улицы лужей потянулись только отстроенные и свежеоштукатуренные доходные дома, а среди них вдруг блеснула стеклянная витрина с ярко начищенными медными кофейниками! От запаха свежих булочек закружилась голова, а желудок разворчался так, что Митя обрадовался прогрохотавшей мимо телеге – хоть заглушила!

– Вот – и не трактир, и не ресторация! – радостно вскричал он, указывая на витрину.

– Все равно нельзя… – пробормотал Ингвар и… сглотнул голодную слюну.

– Не трусьте, Ингвар! Сейчас я спасу вас от голодной смерти! А потом еще раз вечером, когда уговорю батюшку побыстрее нанять кухарку!

Над дверью зазвенел колокольчик.

– Irgend was für die Herren? – Изящная фройляйн, похожая на ожившую «Шоколадницу» г-на Лиотара, которую Митя видал в Дрезденской галерее, встретила их коротким книксеном и ясной улыбкой на розовых губках.

– Gib uns die Brötchen, bitte! – сглатывая голодную слюну, выпалил Ингвар и… громко забурчал животом. Фройляйн бросила на него быстрый насмешливый взгляд, Ингвар начал краснеть, мучительно, сверху вниз, будто лицо его наливалось огнем изнутри.

Плебей и провинциал, что с него взять! Светский человек никогда не позволит себе показать, что устал, раздражен или вот голоден, тогда и конфузов не будет.

– Kaffee, bitte, liebes Fräulein… – обронил Митя, одаривая хозяйку кофейни равнодушно-снисходительной улыбкой. Да-да, мы не булки жевать пришли, а изящно вкушать утренний кофе, который любезная Людмила Валерьяновна, судя по запахам в доме, как и раньше, заменяла отваром ячменя. Любопытно, сколько отец это выдержит? – Und zu ihm… Was schlägst du vor?

– Bitte nehmen Sie einen Tisch, meine Herren![10]10
  – Что господам угодно?


[Закрыть] – Пухлыми пальчиками фройляйн заправила за ушко белокурый локон и мило улыбнулась Мите.

Ингвар желчно завидовал.

Митя обозначил кивок – какой светский юноша может подарить взрослой очаровательной, но все же услужающей особе – и шагнул к приглянувшемуся столику у окна.

Колокольчик на двери снова зазвенел, дверь распахнулась, и в кофейню ворвался гомон не менее звонких, чем колокольчик, девичьих голосов.

– Булочки! Нам подадут булочки? – громче всех кричала…

Митя медленно обернулся, глядя, как разноцветные кринолины заполняют кофейню.

– Булоч… Митяяя! – Упитанный вихрь в розовых лентах и морковного цвета локонах с размаху врезался в Митю, обхватил его пухлыми ручками за локоть и, запрокинув мордашку, уставился во все глаза, счастливо хлопая ресницами.

– Алевтина! – раздался дружный выдох, кажется, целого хора женских голосов: усталого, раздосадованного, испуганного, шокированного, насмешливого и даже парочки восторженных.

– Доброго утра, Алевтина Родионовна, – со всей серьезностью Митя поздоровался с повисшей на рукаве младшей барышней Шабельской, и пухленькое личико толстушки залилось румянцем в цвет ее волос. – Здравствуйте, барышни, и…

Среди украшенных кружевами и лентами шляпок сестричек Шабельских нахально торчал мужской цилиндр. К цилиндру прилагался сюртук с жилетом, брюки легкой шерсти на два тона светлее сюртука, белоснежная сорочка. А внутри всего этого великолепия помещался Алешка Лаппо-Данилевский! А Лидия… Митина Лидия… стояла рядом, и… ее ручка в кружевной перчатке лежала на локте соперника!

Митя почувствовал, как у него перехватывает дыхание. Он ее отбил! В самой настоящей, без малейших преувеличений, схватке не на жизнь, а на смерть. Он победил злобного лавочника, агрессивных мертвецов и пробудившихся древних богов – до сих пор не знает, кто из них был страшнее! – и едва не поймал Алешку прямиком на месте преступления! Проклятый сосед безвылазно сидел в своем имении, оставив Мите в безраздельное владение как титул самого обаятельного юноши уезда, так и все внимание первой уездной красавицы Лидии Шабельской. И вот стоило всего на пару дней оставить ее, чтобы встретить в губернском городе… с соперником под ручку?

«Не прощу! Ни его, ни ее!»

– Я первая, первая вас заметила! – дергая Митю за рукав, счастливо пищала толстушка Алевтина, не ведая и не предполагая, как сыплются прямо под ее ботиночки на пуговичках осколки Митиной прекрасной летней любви. Оставляя в его сердце лишь жгучую, всепоглощающую ненависть. Вечную, между прочим.

– Она заметила! – тоном совершившей великое открытие исследовательницы сообщила Капочка. Или Липочка – Митя никогда не был уверен, что различает их правильно.

– Первая! – подхватила Липочка. Или Капочка?

Сестрица дернула ее за жонкилевую[11]11
  Цвета нарцисса.


[Закрыть] ленту:

– Не то важно, что первая, а что заметила! Это Алька-то, от которой самый большой человек спрячется за самой малюсенькой конфеткой. Это даже не любовь, это – стрррасть! – И Капочка (Липочка?) сделала «страстные» глаза. Больше, правда, походило на жабьи, но старалась как могла.

– Афрррриканская! – подхватила ее близняшка.

– Как полагаешь: зажарит и съест? – И обе юные бандитки уставились на Митю сочувствующе.

– Думаю, мне надо срочно откупиться булочкой, – аккуратно снимая с рукава сюртука как всегда слегка жирноватые Алевтинины пальчики, объявил Митя.

– Кавалер при булочках – это ж почище, чем кавалер в чинах! – Бандитки переглянулись и заключили: – Пропала наша Алька!

– Достойная спутница, – издевательски протянул Алешка. – Для достойного ее кавалера. А заметить вас несложно, Митя, в этом-то сюртуке. Мы уж все к нему привыкли, чай, все лето лицезрели, и тут вот тоже.

– Алеша, но вы же знаете, что Митин гардероб пропал! – пролепетала Лидия, нервно подергивая пальцами: и убрать руку с локтя Алешки стыдно, и оставлять под Митиным упорным взглядом неприятно.

Пропал, невольно кивнул Митя. И уничтожил его не кто иной, как вот этот самый Алешка!

– Я вот вовсе не запомнил, во что вы были одеты, Алексей! – равнодушно обронил Митя. – Только не сочтите за обиду: не потому, что вы худо одеваетесь! Просто вы как засели у себя в поместье, так и не видно вас, – с деланым простодушием – мы все тут из одной деревеньки! – воскликнул Митя. И добавил сочувственно: – Впрочем, понимаю, с вашими-то… проблемами…

И пусть думает, на что Митя намекает: на скандальный развод и не менее скандальный брак Ивана Яковлевича, Алешкиного отца, или… на дела Лаппо-Данилевских с покойным Бабайко. Небось, до сих пор гадает, узнал ли Митя его тогда, на полном мертвецов подворье, под плащом и шляпой а-ля Рокамболь. Пусть мучится!

– А мы вот с вашим… дядюшкой позавтракать завернули, – не давая Алешке опомниться, продолжал Митя. – Такая милая кофейня!

На лице Алешки проступило ошеломление и, кажется, сомнение в Митином здравом рассудке:

– У меня нет дядюшки!

– Ну как же, – промурлыкал Митя – так мурлычет задравший жертву леопард. – А Ингвар? – И он небрежно махнул в сторону германца, как всегда пожирающего глазами Лидию. – Он – брат бывшему мужу Анны Владимировны, а Анна Владимировна, как вышла замуж за вашего батюшку, стала вам все равно что маменька. Вот и выходит, что Ингвар вам теперь почти что дядюшка! – И уточнил: – Бывший дядюшка по нынешней маменьке. Так и будем его в обществе представлять.

Беловолосые бандитки, Капочка и Липочка, уставились на Митю в благоговейном восторге.

Ошеломление на лице Алешки сменилось растерянностью… ужасом… отвращением… яростью… желанием изничтожить на месте Ингвара, а главное, Митю! Митя вздохнул полной грудью и даже прикрыл глаза от переполнявшего его наслаждения: оказывается, отец все же прав, от Ингвара тоже может быть польза. Это выражение на лице Алешки он всю жизнь помнить будет, в самые тяжкие жизненные часы в памяти воскрешать и тем утешаться.

– Позвольте мне от эдакого родства… отказаться! – подрагивающим от ярости голосом процедил Алешка и одарил Ингвара презрительной гримасой.

– И мне тоже! – Ингвар окатил Алешку ответным презрением.

– Какое редкостное единодушие! – восхитился Митя. – Вот заметно, что вы родичи!

Бандитки восхищенно закатили глаза.

– А впрочем, как угодно! – неожиданно с полнейшим равнодушием обронил Митя, теряя интерес что к одному, что к другому. – Что же мы стоим, дамы, когда булочки ждут! – вскричал он, не глядя перехватывая пальчики Алевтины, снова норовящие вцепиться ему в рукав. – Право же, Алексей, вы не можете претендовать на такое количество прекрасных дам! Составьте нам компанию за столиком… – Он повернулся к Лидии и даже руку протянул, точно собираясь повести ее к столу. Она побледнела, потом щеки ее вспыхнули, пальчики в кружевной перчатке дрогнули, соскользнув с рукава Алешки… – Составите компанию, Зинаида? – мстительно бросил Митя, поворачиваясь ко второй из сестричек Шабельских.

Зинаида вздрогнула и уставилась на Митю недоверчиво. Митя чуть приподнял брови. Зинаида оглянулась на окончательно побелевшую старшую сестру, и в глазах ее мелькнуло нечто… Хм, а отважная автоматонщица не столь равнодушна к успеху старшей сестры, как желает показать! Чуть заметно улыбаясь, она протянула пальчики, пахнущие машинным маслом и немного духами, и направилась к столику.

– Ну же, Ингвар! – окликнул германца Митя. – Приглашайте… – Ужасно хотелось подсунуть ему Алевтину, но Ингвар оказался полезен, а сам Митя – великодушен. – …Аду, и идемте уж!

Скромница Ариадна закраснелась и сама, первая, подхватила Ингвара под руку, точно боясь, что он передумает. Ингвар тоскливо оглянулся на Лидию и, даже не глядя на спутницу, потащился к столику.

– А я? – прошептала им вслед Алевтина, и пухлые губки ее затряслись от подступающего плача.

– Ну конечно же, вы с нами! – Митя кивнул, подавив желание отослать юную барышню… к старшей сестрице. Нельзя, сразу станет оскорбителем юных наивных дев и нарушителем священного обещания булочек. – Мы же поместимся впятером за столиком, не правда ли, фройляйн?

– Уж барышню Алевтину мы усадим! – на чистом росском пообещала хозяйка кафе, быстро и ловко переставляя столики. Мгновение – и Митя уже усадил Зинаиду. Рядом, не глядя друг на друга, устроились Ада и Ингвар: Ада отворачивалась от смущения, а Ингвар, как всегда, глазел на Лидию. Точно как Алевтина на булочки в витрине… и на Митю.

– Нас не пригласили!

– Не позвали!

– Отвергли!

– Нам остается только наесться булочек и погибнуть во цвете лет!

Бандитки горестно уселись за соседний столик.

– От моих булочек еще никто не погибал! – возмутилась хозяйка.

– Вы просто не знаете, сколько мы их можем съесть! – «успокоили» ее бандитки.

Бледная как мел Лидия почти упала на плетеный стул, прежде чем опомнившийся Алешка сообразил подвинуть его.

– Эйнемовский шоколад у вас есть, фройляйн? – небрежно спросил Митя и тут же обернулся к «своим» девушкам. – Московские шоколадники придумали забавную вещицу – шоколадный автомат! Десять копеек в него бросаешь – выпадает шоколадка! Вам бы понравился аппарат, Зинаида. А вам – шоколад, Алевтина.

– Дорого, – вздохнула Алевтина. – Батюшка мне по воскресеньям только пятак карманных денег дает. А накопить я не сумею, раньше что-нибудь куплю!

– Эйнемовского не имеется, зато есть бельгийский и швейцарский, – объявила хозяйка и, явно задавшись целью показать столичному хлыщу, что в губернии тоже слаще морковки кой-чего едали, зачастила: – Эклеры, меренги, бланманже, крем-брюле, булочки венские со сливками, штрудель яблочный с ванильным соусом… – И, чуть понизив голос, интимно: – Имеется самый настоящий торт «Захер»! Кузина тетушки мужа работала в кондитерской «Демель», еще когда там трудился молодой Эдуард Захер, и сумела заполучить рецепт. Такого вы больше нигде не попробуете!

Мите на мгновение стало тоскливо: что нельзя попробовать больше нигде, обычно стоит очень дорого. Если учесть аппетиты Алевтины… А ведь ему еще гардероб обновлять… И тут же разозлился на себя: светский человек не экономит… на пирожных!

– Торт «Захер», барышни? – с энтузиазмом предложил он.

– И еще булочку с кремом, и штрудель, и… – зачастила Алевтина, а Митя понял, что ему придется ограничиться кофе. В животе немедленно засосало от голода. Проклятье, с деньгами надо что-то решать!

– Тш-ш, Аля, нельзя так много сладкого! – шикнула на сестру Зинаида. – Торт и чай – будет достаточно, правда, Ада?

Вторая сестричка только кивнула, а Алевтина надулась.

Митя вдруг понял, что ему и в самом деле нравится эта спокойная, рассудительная брюнетка. И автоматоны ей интересны!

– Столь тяжелое тесто с утра? – У наконец пришедшего в себя Алешки прорезался голос. – Дайте нам что-нибудь… воздушное! Меренги и фрукты, например…

– Какое счастье, Зинаида, что вам не нужно себя ограничивать! С вашей-то энергией! Это когда всего движения – с зонтиком вдоль аллеи прогуляться… или в лодочке посидеть… Тогда, конечно же, торты под запретом. Но вам-то не о чем беспокоиться, – немедленно откликнулся Митя, даже не глядя на Лидию. – Да и Аде тоже… Быть может, закажем еще?

– Да! – немедленно завопила Алевтина.

– Альке тоже не нужно себя ограничивать, – важно покивала Капочка. Или Липочка?

– С ее-то энергией… – подхватила Липочка, ну, или Капочка.

– С которой она гоняется за тортиками…

– Спасибо, Митя, вы так любезны, но больше ничего не нужно, – смущенной скороговоркой пробормотала Зинаида.

Алевтина поглядела на сестру с убийственным укором.

– Чего ожидать от здешнего сезона? – начал светскую беседу Митя. Стоп! Чуть не забыл: ни Зинаида, ни Ада балами не интересуются… И он плавно продолжил: – Вы рассказывали про какие-то гонки, Зинаида?

От буравящего взгляда Лидии чесался затылок.

– Вам какие? Конные, велосипедные, автоматонные или гребные? – хмыкнула Зинаида. Лицо ее было невозмутимо, а вот пальцы теребили перчатку – тяжелый взгляд старшей сестры не обошел и ее.

И автоматонные, и даже гребные? Вот теперь Митя заинтересовался всерьез, даже о Лидии позабыл. Почти.

– Весь сентябрь гонки, – глядя только на торт в своей тарелке, будто с ним и разговаривала, прошелестела Ада. – Любимое развлечение перед сезоном балов. Ставки делают…

– Лучше бы на что полезное деньги потратили! – проворчал Ингвар, отламывая кусочек торта так решительно и бесповоротно, будто на штурм шел.

– Да! – счастливо выдохнула Ада, вскидывая на него глаза и заливаясь румянцем. – Мы как раз деньги собираем на курсы для… – Голос ее снова упал до безнадежного шепота: методично жуя, Ингвар снова глядел на Лидию.