Текст книги "Переплетение жизненных дорог"

– Руслан, давно не виделись, как дела?

– А-а, Мишаня, здорово. Этот с тобой, что ли?

– Да братишка мой двоюродный. Привёл парня ваш бар показать, а на него сразу нападают, с кем-то путают, долги требуют…

– Да он у тебя «не дурак» подраться, я смотрю. Эй, ты, слышь, у кого тренируешься?

– У Вячеслава Васильевича…

– А-а, повезло тебе, привет от меня передашь.

– Руслан, тут один пьяных шмонает, по сумкам и по карманам. Я его хотел тебе показать, чтобы ты был в курсе.

– Покажи.

– Вон он стоит в клетчатой рубашке возле лестницы, – сказал Вовик, кивнув головой в нужном направлении. Руслан почти минуту пристально разглядывал «клетчатого».

– Я его раньше здесь не видел. Хорошо, что показали. Запомнил.

– А вы второго не знаете? – спросил Вовик.

– Второго тоже не видел, а ты знаешь его?

– Да один раз столкнулся. Мой товарищ о нём знает. Он под стать этому «клетчатому».

– Что, из таких же?

– Так мне сказали…

– Тогда второго тоже запомним. Если какой базар начнётся, будем знать, кому предъяву делать. Ну всё, мужики, мне пора, работа не ждёт, – сказал Руслан и пошёл по направлению к компании, где, судя по громким голосам и крепким выражениям, обстановка уже накалилась до предела.

Мишаня отправился обратно за стол, а Вовик – в туалет. Выйдя через несколько минут, он нос к носу столкнулся с Генкой и «клетчатым». Генка сперва равнодушно мазнул по Вовику взглядом, слегка задержался на красивом батнике и новых джинсах, но потом, наверное, узнав, удивлённо поднял брови.

– Эй, кореш, здорово.

– Здорово, – сказал Вовик.

– Ну шо, вы с друганом того фарца, который Кудю порезал, не отловили для нас?

– Он, наверное, всё-таки не из нашей школы, у нас такого нет.

Генка стоял, как будто над чем-то думая и при этом ощупывая Селиванова с ног до головы своим пронзительным взглядом.

«Не зря у него кличка такая, смотрит так, будто проткнуть хочет», – подумал Вовик.

– Слушай, кореш, – вкрадчиво и тихо сказал Генка, – я смотрю, на тебе прикид богатенький, и в такие дорогие места ты ходишь, да небось и с тёлкой. А может, это ты Лёню порезал, а потом переоделся и подстригся быстренько, и нам втираешь, что ты школьник обычный, а сам капустой под горло зафарширован?

Вовик потерял дар речи от такой наглой клеветы и ошарашенно уставился на Генку, даже не зная, что сказать. Что он тут ни при чём, было настолько очевидно, что Вовик даже не искал слов в своё оправдание. «Это потому что мои шмотки дорогие, они думают, что у меня родители при бабках и внаглую будут пытаться на меня Лёнькину «руку» повесить. А ведь действительно, зачем им кого-то искать – ноги сбивать, глаза портить, – когда вот он я, перед ними стою. И Толян, если надо, подтвердит, что это я был, и Кудя прозреет и меня узнает, – и тут Вовик вспомнил, как хорошо приложил Генку кирпичом по голове, и как-то сразу спокойно подумалось: – Я тогда вас, гадов, сделал, ну и сейчас что-нибудь придумаю». И он обезоруживающе улыбнулся и сказал честным комсомольским голосом:

– Я эту одежду только вчера у товарища поносить взял, а предки мои инженерами работают и по сто рублей получают, и я не высокий и не блондин. И тот фарцовщик Кудю порезал, потому что подумал, что у него сейчас деньги забирать будут. А у меня денег нет, и защищать мне нечего, а здесь я потому, что брат двоюродный пригласил и меня угощает. Если вы хотите, чтобы мы с Серёгой помогли настоящего виновника найти, то мы будем и дальше помогать, а если что – я маме с папой всё расскажу, – закончил Вовик свою объяснительную тираду.

– Всё так складно ты, чувак, нам тут излагаешь, у тебя всё гладко выходит, и отмазки надёжные со всех сторон представлены. Ну, предположим, что всё так и есть, но сути это не меняет. В ментовке уже дело открыто по порезу Лёнькиной руки, и если он с Толяном на тебя покажут, то тебе совсем деваться некуда. Может, твои предки и вправду пустые, потому и даём вам с друганом неделю срока, чтобы этого фарца найти. А если нет, то я тебе нарисую цифру, которую «рука» стоит, и твой дружок школьный половину этой цифры пусть нам тоже принесёт. Это чтобы тебе не скучно было. Так ему всё и расскажи, а если он вякнет, что он вообще никаким местом к этому делу не прислонялся, то Лёнька с Толяном покажут, что видели, как он тебе нож передал. И будете на малолетке аттестат зрелости получать, а с восемнадцати – на взрослую потопаете. Дорога у вас впереди широкая, поколениями зеков протоптанная. А делов-то, для вашего же блага, всего ничего: пострадавшему немножко денег отгрузить на лечение, и разбежимся красиво. Так что маме с папой ты рассказать успеешь…

Тут к ним подошёл Руслан и очень вежливо сказал:

– Молодые люди, отойдите с прохода в сторонку, посетителям входить и выходить неудобно. А тебя брат там ждёт, иди лучше за стол садиться, – и он легонько подтолкнул Вовика к выходу из холла.

Вовик сразу же повернулся и пошёл в зал, по пути осмысливая вдруг свалившуюся на него проблему. «Вот так влип, – думал Селиванов. – Получается, что если хорошо и модно одеться, то и девочки смотрят, и такси сразу остановилось, и в бар без лишних разговоров пустили. А с другой стороны – урки тоже внимание обращают. И выходит, что если ты деньги засветил, то они за этими деньгами свои грязные жадные лапы тянут. И сегодня они меня ответственным за содеянное Хроном назначили, а внимание обратили из-за джинсов новеньких и батника. И Лёху тогда грабануть хотели, потому что наряд его фарцовый приметили. Да-а, воистину всяка палка о двух концах, или как там ещё про медаль? Надо Мишане всё рассказать, он во-он какие операции проворачивает, наверное, что-нибудь придумает – я вроде как его сотрудник теперь…»

Тут Селиванов был абсолютно прав, и не только по дню сегодняшнему, а в историческом контексте в целом. На засвеченное благосостояние всегда находились и находятся то бандиты с ворами, то рэкетиры с вымогателями, то государство с налогами, то революционеры всех мастей с лозунгом «отнять и поделить», выполняя в основном первую его часть, а то и целые недовольные народные массы. Так было, так есть и… очень хочется надеяться, что не будет. Но по малолетству Вовик не мыслил так исторически объём но и глубоко, а был озабочен сугубо своей личной судьбой в этой неразрывной временной цепочке последовательно повторяющихся разномасштабных событий…

Вовик присоединился к продолжающей веселиться компании, где Мишаня как раз собирался ответить на заданный Гордеевой вопрос:

– Миша, а почему здесь никто не танцует? Музыка очень приятная, и место для танцев имеется, а никто танцевать не выходит?

– Ну как бы тебе, Лена, это объяснить популярно и доходчиво? Ну, попробую. Тут народ в основном деловой и торговый. Ну не такой, конечно, очень уж денежный – те в кабаках по отдельным кабинетам сидят и в очень узком кругу общаются. А здесь так, среднее звено и ниже, кому с себе подобными пообщаться хочется и бабки спустить ежедневно выкручиваемые. По делам, словом, перекинуться: ты мне – то, я тебе – это, новые связи завести, девочек свежих снять, может, замутить что-то совместное, ну и так далее. Они ниже своего достоинства считают под музыку ногами перебирать, романтика медленного танца их уже не увлекает, а на быстрый у них уже желания нет после тяжёлого рабочего дня и лет, проведённых на футбольных полях, в плавательных бассейнах, на рингах и борцовских коврах.

– Тут что, все бывшие спортсмены собираются?

– Ну, не все, но много…

– А-а, тогда понятно, – разочарованно сказала Лена и только теперь заметила, что её молодой человек задумчив и чем-то расстроен. – Во-вик, – толкнула она его, – Вова, что-то случилось? Ты чего такой?

– Да нет, Лена, всё нормально. Вспомнил, что контрольная в понедельник, тоже надо садиться готовиться.

– Мне бы твои заботы, – вздохнул Мишаня, ещё не зная и даже не предполагая, что скоро Вовика заботы станут и его тоже, потому что оставить того без помощи совесть ему не позволит.

Когда он назвал Селиванова двоюродным братом, это была не совсем ложь. У Миши не было никого, кроме матери, на всём белом свете. И у матери не было никого, кроме Миши. Война перемолола всю семью Волошиных – и близких, и дальних, и совсем далёких тоже. А ему всегда хотелось иметь рядом какую-никакую близкую родственную душу. Он почему-то всегда выделял Вовку из стаи дворовых пацанов, тем более что жили они в одном подъезде и встречались почти ежедневно. И возможно, что эта душевная привязанность невидимо возникла в тот осенний, ещё тёплый день, когда Миша увидел на лестничной площадке первого этажа соседку Софу с ребёнком в коляске. На глазах у ней были слёзы, и она тщетно пыталась открыть вторую створку двери в подъезд, которая обычно придерживалась загнутым гвоздём, вбитым в раму сверху. А сегодня стояла намертво, не шелохнувшись. Соседка не могла вывезти коляску, не открыв эту створку, и, чуть не плача от бессилия и беспомощности, упорно её дёргала, не понимая, что произошло. Лежащий в коляске недавно родившийся Вова Селиванов уже начинал покрикивать и беспокоиться, что ему сегодня не удастся глотнуть свежего осеннего воздуха и весь день придётся довольствоваться только комнатным, со всеми запахами и ароматами перенаселённой коммуналки. Миша взялся за дверь двумя руками и, приложив всю свою, уже немалую, силу, попытался оторвать её от рамы. Но та стояла неподвижно, даже не шелохнувшись.

Миша осмотрел её снаружи и увидел, что она по контуру приколочена к раме гвоздями, не меньше «десятки» (позже выяснилось, что жековский работник так «отремонтировал» дверь). С голыми руками здесь делать было нечего. Тогда он пошёл в седьмую квартиру к тёте Дусе и взял уже упоминавшийся в нашем повествовании топор. Через час дверь была отбита, и он позвонил в квартиру Селивановых, что всё в порядке. На следующий день Вовика отец зашёл к ним домой с «Киевским» тортом и поблагодарил Мишину маму, что она воспитала такого отзывчивого сына. Потом мама сказала:

– Смотри, Мишка, надо всегда помочь, когда можешь. На что тот добавил:

– И на душе станет хорошо, да ещё и торт принесут, если повезёт…

Глава девятая

Лена напомнила Вовику, что ей скоро надо быть дома, и они, тепло попрощавшись со всеми, ушли. Перед отъездом Вовик сказал:

– Миша, у меня неприятности намечаются, надо бы посоветоваться…

– Завтра воскресенье, позвони ближе к вечеру, поговорим. Такси остановилось почти сразу, и они без приключений добрались до дому. Зайдя в подъезд, Вовик взял Лену за руку, и она, прильнув к нему всем телом, сама его поцеловала. Он нравился ей всё больше и больше, было в нём что-то настоящее, надёжное. Как-то спокойно всё, без суеты, без понтов, без ненужной загадочности. И за спиной угадывалось что-то непростое, серьёзное, опасное – и это тоже влекло неосознанно…

На следующий день Вовик позвонил Мишане, и они договорились, что он подъедет. Миша сидел за столом, попивая чай из большой фарфоровой чашки. Он был в майке, и было заметно, как под чуть смугловатой кожей бугрятся хорошо развитые мышцы, а на плече синела немного поблёкшая наколка «ВДВ».

– Вовка, бери шоколад, такого в магазине не купишь, настоящий, прямо с кондитерки, – и он придвинул к Вовику тарелку с почти чёрными кусками горького шоколада. – Ну так какие у тебя неприятности?

Селиванов рассказал ему всю историю с самого начала – с эпизода «бросания камней» до разговора в вестибюле бара. Миша слушал очень внимательно, стараясь ничего не пропустить и всё более и более мрачнея по ходу рассказа. Вовик закончил и замолчал, ожидая каких-нибудь слов от своего собеседника. Пауза затягивалась. Вовик невольно залюбовался Мишиной мускулистой фигурой, вспомнив, как тот, бывало, частенько выходил во двор с двумя двухпудовиками и жонглировал ими к радости дворового народа, сильно охочего до любого происходящего действа. Наконец тот сказал изменившимся голосом:

– Ты даже себе не представляешь, как я эту уличную шпану, эту мразь подзаборную ненавижу. Я об этом никому не рассказывал, тебе первому… Я тогда перед призывом болтался, больше двух месяцев оставалось. Другие бухали в полный рост, а меня это дело никогда не радовало. Я кроссы бегал, на самбо ходил, железо таскал – уже знал, что в десант попаду, ну и готовился, соответственно… Как-то матери нет и нет с работы, я уже и беспокоиться начал – на улице темнотища, – думаю, пойду встречу. Только к двери подошёл – и тут она. Мне на шею с плачем как кинулась, всхлипывает, задыхается, слова сказать не может. Я её до кровати дотащил, воды дал, валерьянки накапал. Смотрю – у ней всё лицо в красных пятнах, щека и глаз дёргаются, и одежда как ножницами на полоски порезана, а где и куски прямо вырваны. А так ни синяков, ни ссадин, ни крови не видно, только на шее красная полос ка, как от верёвки, что ли. Что за лажа, думаю, напал кто-то? Она немножко очухалась, переоделась и со всхлипами и плачем попыталась рассказать. А говорить не может, лицо дёргается, руки трясутся. Тогда я к соседке – Валентина, медсестра, у нас тут жила. Та прибежала со шприцем, укол ей успокоительный вкатила – мать и заснула. Только на следующий день смогла рассказать, что случилось… Задержалась допоздна на работе, заказ срочный дошивала, и решила путь сократить – пошла проходными дворами. Тут эти двое её и прихватили. Один – её же шарфиком – придушил её, став сзади, а другой кольцо обручальное с пальца сдёрнул. А кольцо это, Вовка, – единственная вещь, от моего отца оставшаяся. Когда в эвакуации с голоду пухли – и тогда ни в какую его на хлеб не меняла, а тут мразь пьяная этот светлый кусочек памяти на хрусты рваные завтра у барыг обменяет. Потом – за сумку. Из кошелька всё вытрясли. А у ней с собой ещё ножницы портновские – как раз точить носила. Ну, те, как увидели, – давай изгаляться: «Ах, так ты портниха! Ну мы тебе щас костюмчик по моде справим». И давай на ней одежду на полоски резать. На груди, сверху на кофте две большие дырки вырезали, на юбке – спереди дырку и сзади. Потом из двора на улицу вытолкали – иди, мол, покажись, какая ты вся из себя модная. Мать, кое-как руками прикрываясь, до дома добежала. Стыд, он, как известно, хуже боли бывает. Ну, я пошёл на следующий вечер искать гадов по проходным дворам да по тёмным улицам. В левый карман кастет зарядил, под куртку – кусок кабеля электрического приспособил и песок в кулёчках тоже положил. В первый вечер двоих встретил, как раз кабель испытал – проводимость замечательная. Кастет пока не трогал, он – штука опасная: если по запарке в верхнюю часть головы попадёшь, тогда точно искать станут. Убийство – это уже для ментов ЧП. Одним кабелем отработал. Всё у них из карманов выгреб – чтобы видно было, что не просто так развлекаюсь, а с корыстной целью, да и деньги никогда не лишние. Пошёл опять через вечер, упаковался так же – в карманах, под курткой все приборы с собой. Ходил, ходил – ну никого: обычные граждане подгулявшие ходят, а тех, кто мне нужен, – ну как назло. Пошёл уже домой не спеша, и тут выходит девка из подворотни, лыбится и на меня смотрит. Ну, я тоже на неё взгляд кинул, приостановился. Тут же за её спиной две рожи обозначились такие, за которыми я весь вечер скучал, и говорят: «Проходи быстро, не по тебе товар». Ну, я и пошёл вроде как, а сам за дерево стал, жду, кто следующий будет. Смотрю – выплывают два мужика интеллигентного вида: один с портфелем, а другой с папкой подмышкой. Видно, что под бухом – весёлые, идут, ржут и всё каких-то Галю с Катей вспоминают. Девка выходит перед ними, и кофту – нараспах. Они, как увидели, ещё сильнее заржали – и к ней. Тут эти две рожи из-за её спины: у одного молоток, а у другого – кусок трубы. «Кино, – говорят, – посмотрели? С вас по червонцу с рыла за просмотр». Ну, тут уже я из-за дерева вышел, и к ним тихонечко, на цыпочках. Думаю: надо сразу валить, без разговоров; раз они уже с инструментами – значит, моральное право имею фамилию не спрашивать, да к тому же и цену сильно завысили… Одного сразу положил, а другой успел таки молотком махнуть. Еле его руку перехватил – и кабелем по рёбрам, аж хрустнуло. Он как взвоет, а тут и девка из ступора вышла, завизжала как резанная – и во двор. Смотрю – оттуда уже трое метутся, и не с пусты ми руками. И не один за другим на меня пошли, а веером разбежались, и с трёх сторон. Как раз песок и пригодился: одному и другому по жмене в морду – они и тормознулись от неожиданности. Слышу за моей спиной звук – как бутылка разбилась. Отскочил, оглянулся – третий лежит, чем-то облитый, а тот мужик, что с портфелем, в руке разбитую бутылку за горлышко держит. Второй интеллигент свою папку с земли подымает, а из неё нож торчит – насквозь пробил вместе со всем, что там было. Одна рукоятка – красивая, наборная – наружу. Тут эти двое после песка прочухались – и опять на меня. Пришлось кастет задействовать.

И сразу же крутанулся на месте и второго кабелем достал. Этот – после кастета – уже не дёргался, а второй за голову схватился и во двор рванул. Инженеры стоят обалдевшие, один нож из папки выдёргивает, а другой горлышко в руках крутит, куда пристроить, не знает. Ну, я всех лежавших обшмонал, всё у них из карманов выгреб: война есть война, и трофеи – святое дело. Это ОНИ к нам с МЕЧОМ… Говорю мужикам: «Побежали отсюда, а то если менты – не отмажемся». Я этот район хорошо знаю, вывел их дворами и переулками туда, где транспорт ходит – такси или поливалку поймать можно. Они мне по дороге и рассказали, что этот третий мне за спину зашёл и ножом хотел ударить. Но инженер – молодец, не зря, видно, учился, – в последний момент папку под удар подставил, нож в неё по рукоятку и вошёл. А вместо папки должна была быть моя спина, и этот мужик, хочешь не хочешь, мне жизнь спас. Но это всё до меня позже дошло, когда я для себя разбор полётов устроил. Второй инженер за минуту до этого вспомнил, что у него в портфеле бутылка шампанского осталась, и вытащил её, намереваясь использовать не по назначению. Ну и использовал – на редкость удачно и в нужный момент. Мы даже как зовут друг у друга не спросили. Впечатлений у мужиков теперь надолго хватит. Хоть имя моё им неизвестно, зато подвиг – соответственно…

Селиванов сидел и изумлённо слушал похождения старого уличного бойца, невольно примеряя на себя эти ситуации, и сам себя спрашивал: сможет ли он так поступить, если возникнет необходимость? Ответа не было. Мишаня откусил кусок шоколада, отхлебнул чай и спросил:

– Ну что, интересно?

– Так ты их нашёл всё-таки или нет? – вместо ответа спросил Вовик.

– Ну слушай дальше. Я только дома сообразил, что по чистой случайности сегодня жив остался, и завтра это всё может в другую сторону повернуться. А к тому, что меня убить захотят, я морально готов не был, и сразу страшно стало. Для меня это как игра была – опасная, с возможными травмами и ранами, но игра. А тут – смерть прямо лицом к лицу. Вернее, лицом к спине, что ещё страшнее. И начал я соображать, как мне от ножа уберечься.

– А ты почему нож с собой не брал?

– Я, Вовка, нож как-то не очень… Это потом за три года хорошо натаскали, как им тихо и быстро человека кончить. Нож – это орудие убийства или средство запугивания. Я и тогда так думал, и сейчас так считаю. Я не хирург, чтобы аккуратно воткнуть его точно в мясо, где никакая большая вена или крупная артерия по пути не попадётся. Другое дело – ударные инструменты. Сам выбираешь место приложения и сам регулируешь силу. При необходимости и завалить можно, но контролировать легче, чем лезвие, особенно в скоротечной схватке. Тут я вспомнил какой-то фильм рыцарский, и думаю: а почему бы мне что-то типа доспехов себе не сварганить? Производственные подробности опускаю, а в результате сейчас покажу, что получилось…

Миша принёс конструкцию из металлических пластин и кожаных шнурков, одел её на себя и объяснил:

– Видишь: пластина на грудь, пластина на живот, одна на спину и одна – от поясницы наверх. Шнуровка по бокам и на плечах. От всего, конечно, не убережёшься, но большая часть вероятной поверхности попадания прикрыта. Всё лучше, чем ничего. И под рубахой не видно, и движению не мешает. Позвал дружка своего, он меня ножом потыкал под разными углами. Нормально, думаю, работают доспехи. Ну ладно, думаю, завтра вечером как раз и одену.

На следующий день приходит мать из магазина – она уже отошла чуть-чуть, на работу ещё нет, а по хозяйству уже возиться начала. Приходит и говорит: «Я сегодня видела одного из этих гадов. В магазине в очереди стояла, слышу – голос знакомый возле винного отдела. Я очередь бросила – и туда, этого мужика определила, но в лицо узнать не могу, совершенно не помню. Но по голосу и по фигуре – вроде как он. Они из магазина вышли – я за ними. Шли по Комсомольской, потом в Комаровский переулок свернули, и в 9-й номер, во двор. Я уже дальше не пошла, побоялась…» Я, Вовка, вечерком – прямо в Комаровский, там пацаны знакомые, поспрашиваю. Сеньку Шухова встретил, по материному рассказу ему портрет нарисовал, а он мне сразу и говорит: «Да это Федька Крюк, тот ещё придурок». Ты, Вовка, его не знаешь?

– Кажется, знаю… Он хромает, и рука у него одна кривая. С алкашами всё время трётся?

– Он это. А нога и рука – моя работа. Сенька Шухов мне рассказал, он с Кондратом корешится, они постоянно к Маргоше-скупщице что-то таскают – видно, промышляют где-то. Ближе к ночи, бывает, что «на камнях» бухают. Ты знаешь, где третий номер к оврагу выходит, там камни раньше были навалены и шпана потусоваться любила?

– А, это там, где сейчас детская площадка и турники?

– Да, там, слушай дальше. Пошли с Сенькой на камни, нашли место, откуда всё хорошо просматривается, стали смотреть. Там человек десять собралось, костерок разложили, портвейн попивают, в карты играют. Я кое-кого из них знал, но ни Крюка, ни Кондрата не было. Сенька мне и говорит: «Подходи завтра, может, появятся. Я тебе помогу, если что надо. Они мою сеструху старшую недавно во дворе пуганули. Она из кино поздно шла, так те ей дорогу загородили и говорят: «Танька, а давай мы тебе косу отрежем, будешь у нас как Бриджит Бордо». Федька такие здоровые ножницы достаёт, Кондрат её за косу сзади схватил. А Танька так визжать начала, что соседи повыскакивали, а те – «та мы ничего, мы просто пошутили». Танька испугалась сильно, уже третий вечер из дома не выходит. А вчера днём кошку во дворе поймали и начали этими ножницами ей хвост отрезать, так дети на площадке такой рёв подняли, что тут же бабки и тётки сбежались, и Макарыч с двустволкой выскочил. Те кошку бросили и через подъезд свалили. Это они так развлекаются, дебилы». На следующий вечер я зашёл за Сенькой, и пошли мы «на камни». Видим – сидят с двумя девками. Костерок разложили, рядом с десяток бутылок полных – видно, только начинают праздничный ужин. Я пошёл домой, «доспехи» надел, всё с собой взял – и назад. Семён говорит: «Давай лица углём раскрасим, как индейцы перед битвой». Я говорю: «Зачем это?» Он так помялся и говорит: «Ты знаешь, Миша, эти гады злопамятные, если наши рожи запомнят, потом искать будут». Здравая мысль, думаю. «Ну давай попробуем». Он меня разрисовал, а я – его. И как начали ржать, друг на друга глядя, что еле успокоились. Дурачьё малолетнее, не понимали, что нас сегодня запросто зарезать могут. Ну так кто об этом думает в восемнадцать лет… Сенька палку хорошую взял, я его заставил ещё и камень в карман положить – если что, то из-за моей спины кому-то из них в лицо бросить, если обстановка потребует. Кондрат ко мне спиной сидел, а Федька – лицом. Я себе и партнёру план наметил, как действовать будем, разные ситуации обговорили и пути отхода определили. Ещё час просидели, я смотрю – те уже хорошо набрались, надо сейчас начинать. Рванулся – Кондрата сзади два раза приложил, он и отключился, даже не повернувшись. Крюк среагировал быстро: бутылку об камень хлопнул – и на меня с горлышком. Еле успел его руку отбить, он опять – я отбиваю. И тут мне такой тычок под рёбра, в районе печени, – аж назад отбросило. Всё, думаю, сейчас он меня горлышком достанет. А он вдруг как взвоет, за левую руку схватился и к себе прижимает. Тут из-за моей спины Сенька выскочил и своей палкой его по уху хряснул. Федька пошатнулся, не упал, но вижу – поплыл, и опять на меня с горлышком. Ну, тут я уже как на тренировке – руку поймал и через себя его киданул. Всё, вижу – затих, хрипит только. Смотрю – на земле нож длинный валяется, весь в крови. Я себя сразу руками облапал – всё сухо, только куртка и рубашка на животе порваны. Я уже потом сообразил, что случилось. Пока я его правую руку с горлышком отбивал, он левой мне в живот ножом ударил. Нож со всего маху на мои доспехи наткнулся, и Федькина рука по инерции вперёд пошла. Нож длинный, с двух сторон острый, как бритва, но без усиков. Он ему мясо на пальцах и на ладони до кости развалил. Ну, слушай дальше… Девки, как всё это началось, сразу куда-то чухнули. Я, как закончил, Кондрата и Федьку обшмонал – думал, может, кольцо мамино ещё не пропили. Кольца не нашёл, но денег у них оказалось – почти полторы тысячи, в дореформенных деньгах. Это мы потом посчитали. У Крюка на куртке изнутри петля приделана и в неё мамины ножницы портновские продеты. Это он с собой их таскал, чтобы «шутки» смешнее получались. Тут на меня и накатило – я давай их, лежачих, кабелем охаживать, прямо взбесился, когда вспомнил, как они на маме одежду резали. Сенька меня еле оттащил. Побежали к колонке, умылись и разошлись. Ну, я два дня тихо сидел, книжки читал, железо таскал. На третий день приходит Сенька и рассказывает, о чём во дворе говорят… Девки сначала удрали с перепугу, а потом вернулись и скорую вызвали. Говорят: Федьку с Кондратом ещё долго из больницы не выпишут… Ушёл я в армию со спокойной душой и с лёгким сердцем, что долги все отдал и ничего не давит. Только почувствовал, что изменился сильно – стал о жизни задумываться, ценить её начал. После того, как два раза за месяц чуть не убили, дошло, что она так вот, неожиданно и сразу, закончиться может. Спокойней стал, конфликтов пустых начал избегать, сам на рожон не лез. На мир вокруг себя по-другому смотреть начал, красоту стал замечать. Но про себя уже знал: если приспичит, то с кем угодно разобраться смогу. Такая спокойная уверенность в себе появилась… Ладно, Вовка, какие у тебя мысли есть по всем твоим проблемам?

– Ну-у, я не знаю… может, их в ловушку куда заманить?

– Мысль интересная. Ну, предположим, заманили, а дальше что делать? Заманили в тёмный двор, поставили дверь с надписью «Фарцовщик Лёша живёт здесь», а за дверью большую яму выкопали. Они в дверь ломанутся и тут же в яму попадают. А мы яму сразу и забетонируем, как американская мафия делает. Так годится?

– Ну-у, не знаю… но так как-то жестоко очень… мы же не мафия…

– И даже не американская, а простые советские школьники, таксисты, комсомольцы, спортсмены и т. д. В том-то и дело, что они на такие кардинальные меры ещё не накуролесили, и возможностей мафиозных и американских мы не имеем. Поэтому надо что-то своё, домашнее, советское, попроще. И если даже их избить сильно, то очухаются и опять за вас возьмутся. Тем более что порез руки – это факт реальный, от него никуда уже не уйдёшь. Ловушка – это мысль дельная, и как это сделать – можно проработать. А вот вторая часть – куда их потом девать – это намного сложнее, и тут мне крепко-крепко подумать надо. Ты свой район хорошо знаешь, найди место, где яма есть или что-то такого типа, куда их определить можно. А фарцовщик этот пусть роль живца сыграет. Они за ним охотятся, вот пусть и светанётся в своей приметной рубахе перед их мордами. Они на это поведутся, и он их за собой потащит. Вы уж соберитесь и подумайте, где и как это лучше сделать, а я второй частью займусь. Всё понял?

– Да… вроде… всё…

– Тогда давай домой, собери своих, и сегодня же начинайте придумывать, как это сделать и куда их завести. Время тебе – до вторника.