Текст книги "Путь бумеранга"

Часть третья

0

Ступени эскалатора тонули в плоскости, уходящей под стальные блестящие зубцы, и вынуждали неизбежный шаг на начало перрона.

Этот и последующие шаги сопровождались ясной мыслью, что здесь, сейчас всё и решится. Мысль растекалась по телу невесомостью, и Вероника почти не ощущала своих ног, будто плывущих по воздуху всё ближе к правому краю платформы метро. Дойдя до середины перрона, она услышала гул поездов – сначала он донёсся из одной пещеры, а затем из невидимой глубины, но нарастая всё ближе к раскрытой тёмной пасти, зазвучала и другая.

Вероника двигалась уже совсем рядом с обрывом и видела, как справа, в глубине бетонной траншеи, начинают дрожать рельсы, рассыпая по сторонам едва уловимый мелкий серебристый блеск. Навстречу по перрону быстрым шагом шла девочка-подросток с выкрашенными малиновыми волосами, затянутая в чёрную кожу, с глазами, густо подведёнными тушью, и стальным шариком в нижней губе – будто с рельса брызнула капля. Девочка почти бежала, прижимая к груди книгу.

Первым вылетел поезд слева, с шумом, подобным железному выдоху, замедляясь у противоположного края платформы. Раскрылись двери. Оранжевые секунды замерли на часах метро. По нарастающему за спиной шуму Вероника чувствовала, что через мгновение и второй состав ворвётся на станцию. Девочка пробежала совсем близко, мелькнула обложка. «Опять книга?» – пронеслось в голове Вероники вместе с прочитанным названием – «Анна Каренина». Её будто рукой развернуло вслед удаляющейся фигуре, и она оказалась на самом обрыве, лицом к стоящим вагонам напротив и спиной к мягко всасывающей пустоте.

Звуки отключились. Слева, в поле бокового зрения, медленно влетал поезд, под который она начинала падать. Вероника распахнула глаза, чтобы широким форматом вобрать последний кадр своей жизни.

Время снаружи остановилось. А время внутри понеслось с немыслимой скоростью, которая, впрочем, ощущалась совершенно естественной, и Вероника вдруг подумала, что она совсем ничего не знает о времени. Она зависла в мгновении, которое застыло на часах метро, но внутри её сознания и внутри этого мгновения время продолжало идти, течь, остро и стремительно.

Этот поток времени, будучи единым, всё же каким-то образом делился на части. В одной из них зачарованная Вероника захотела узнать, что же такое настоящее время, хлынувшее во врата бесконечной секунды, – время, которое вывернулось в неизвестный канал и неизвестное измерение, дополнительное к линейному ходу часов. В другой части потока замелькали короткие параллельные сюжеты о нескольких людях, с которыми она встретилась взглядом в последние свои минуты, и в этих сюжетах Вероника увидела себя и мир глазами этих людей. Наконец, в третьей части, как и положено перед смертью, перед ней понеслась её собственная жизнь, и весь этот тройной поток сознания сопровождался странной мыслью, что она видит начало.

1

В начале был ритм. Вернее, ритм был до любого начала, и любое начало лишь проявляло его в той или иной форме.

Девушка могла проявить ритм при малейшем желании. Эту возможность подарил самый близкий друг, мужчина, и вообще человек, в её жизни. Она запомнила его неутомимость во всём, в том числе и при выстукивании замысловатых ритмических узоров на продолговатом барабане. Несколько волшебных месяцев, проведённых вместе, были полны наслаждением, игрой и обучением игре. Они почти не разговаривали. Возникало странное ощущение перетекания мыслей и понимания друг друга без слов. Он хорошо владел ритмом любых движений, она оказалась хорошей ученицей. Возможно, она обладала талантом, если это слово можно было применить к чувству, не очень-то попадающему под само определение чувств.

Ритм, как говорил её друг, невозможно увидеть, услышать, то есть почувствовать – всё это будут лишь отражения, но в то же время ощущение единства с ритмом не перепутаешь ни с чем. Он говорил, что, когда ты в ритме или ритм в тебе, совершенно неважно, где и как проявлять себя – это будет неизбежно великолепно. Ему нравился барабан.

Она могла часами слушать завораживающие ритмические импровизации, струящиеся из-под его ладоней, потом попросила учить её и быстро вошла в связь с тем неуловимым, что так завораживало. Прошло не так много времени, и уже она подолгу импровизировала для его задумчивой улыбки.

Всё было слишком сказочно, чтобы задержаться надолго, и она не удивилась, когда его звезда позвала в путь. Он простился, оставив барабан и печаль, которую она растворяла своими ладонями. Ладони касались натянутой кожи, и вскоре исчезали прикосновения, движения, звуки – она оказывалась за экраном, по другую сторону которого могли видеть и слышать её исполнение.

Знакомые неизменно попадали под воздействие этого транса, девушку стали называть Шаманшей, и это обращение с трудом делилось на доли шутки и правды. Её юность, полная скрытого очарования, не имела ничего общего с образом морщинистой северной колдуньи, завывающей под удары бубна в тусклом чуме, но игра была достойна любых магических титулов – какой-то непостижимый дар, проявленный в лучшие дни её жизни.

Некоторое время она играла в ночных клубах в сопровождении диджеев и имела успех, но однажды кто-то, хорошо заряженный кислотой, улетел под ритм её барабана и не вернулся. По понятным причинам решающий импульс, необратимо сдвинувший точку сборки, не был определён, но от её услуг отказались. Может быть, это произошло ещё и потому, что ритм барабана опасно колебал внутреннюю сборку и без расширяющих сознание средств.

Какой-то знакомый не вполне серьёзно посоветовал переходы метро. Социальные условности девушку волновали мало, она так же несерьёзно попробовала, и вопрос хлеба насущного решился удивительно легко. Большинство озабоченно снующих людей, услышав барабан, замедляли шаг, их взгляд туманился, зрачки расширялись, и рука тянулась за деньгами. За мгновение пробуждения они платили почти бессознательно и довольно щедро.

Несколько часов игры в своё удовольствие, и далеко не каждый день, обеспечивали её запросы с лихвой. Кроме того, игра для постоянно меняющейся публики заряжала энергией, как денежной, так и более тонкой и неуловимой. Ритм барабана, подобно удочке, выуживал из-под тины и плесени мелких забот золотую рыбку истинной сути человека. Рыбка успевала блеснуть над поверхностью и, как правило, снова срывалась в мутные лужи, неподвижные при всей внешней торопливости хозяев.

Она же, находясь за экраном, ощущала блеск и эти вспышки, исходящие от тёмной массы колышущихся теней. Она знала, что ритм высекает искры и где-то роняет зёрна, которые неминуемо дадут всходы. Реакция некоторых была ярче, они останавливались, и вспышки походили на мерцание, а иногда – на отчётливое свечение. Ей запомнился пристальный взгляд одной девушки. Обычно Шаманша не фокусировалась на отдельных людях, но та девушка будто проникла за экран. Она отсутствовала в окружающем мире, скользя лишь тенью своего тела. Шаманша даже обернулась ей вслед, но через мгновение снова растворилась в ритме.

* * *

Сколько себя помнила Альбина, её повсюду сопровождали книги. Она их читала запоем в детстве, юности, в школе и на филфаке университета, с безошибочной интуицией зная, какой подруге под какое настроение и что именно дать почитать. После университета Альбина без колебаний, несмотря на мизерную зарплату, пошла работать в библиотеку. Это был нечастый случай бескомпромиссного следования призванию. Каждая книга содержала уникальный по окраске и насыщенности импульс, и Альбина ощущала себя в точке распределения их огромного количества, спрессованного книжными стеллажами. Её чутьё подбора нужного импульса возросло до такой степени, что для совета хватало беглого взгляда на посетителя.

Развал самой читающей страны неизбежно коснулся и мест для чтения. Альбина поработала в нескольких книжных магазинах и в конце концов открыла собственную точку в метро. Её талант не пропал, и торговля шла вполне успешно. Она любила книги, даже невзирая на то, что качество импульсов за последние годы ощутимо снизилось. Процесс чтения неизменно вызывал в ней трепет, и она искренне считала, что в книгах есть всё для человеческого счастья.

* * *

У Марии на повестке дня стояла серьёзная проблема. Она знала себя. Знала, что будет долго колебаться, и это её заранее нервировало. Но также она знала, что в конце концов всё произойдёт как всегда: неожиданная мысль, пришедшая в голову, либо случайные слова, прозвучавшие рядом, внезапно приведут к ясному и однозначному решению. Будет даже совсем непонятно, как до сих пор столь очевидное скрывалось в тумане. Сказать заранее, когда и как это случится, не представлялось возможным:

механизм собственного мышления для Марии был так же неведом, как и устройство эскалатора метро, изо дня в день наплывавшего на её кабину фигурами людей.

А проблема стояла классическая: быть или не быть любовницей Степана, соседа по лестничной площадке. Точнее, продолжать или не продолжать ею быть. Мария состояла в законном браке, но полностью оправдывала себя ввиду крайней сволочности супруга, и её измены не шли ни в какое сравнение с тем простым и очевидным фактом, что муж погубил её жизнь – к этому выводу она пришла давно, окончательно и бесповоротно, так что любые угрызения совести выглядели просто смешными. Проблема состояла в другом: Степан начинал ей банально надоедать, в то же время имея действие укоренившейся привычки. Мария считала себя цельной натурой, и любые колебания были приемлемы лишь до принятия окончательного решения.

Мария сидела в кабине дежурной по эскалатору, обуреваемая сомнениями, но твёрдо решив покончить с ними до конца смены. Лента человеческих тел, спускавшаяся сверху с бесконечно унылой монотонностью, навевала сон. Мария мало спала прошедшей ночью: муж был в отъезде, а Степан при куче раздражающих недостатков обладал и некоторыми достоинствами. Память задержалась на одном эпизоде, и Мария непроизвольно сжала колени. Внезапная мысль, что она будет полной дурой, если откажется от подобных удовольствий, стремительно и, казалось, уже неотвратимо повела чашу весов к отметке «быть», и вдруг Мария поймала на себе пронзительный взгляд с эскалатора. Девушка какой-то совершенно нездешней внешности плыла на её кабину, большими зелёными глазами глядя прямо в широко раскрытый рот дежурной по эскалатору.

Краска стыда мгновенно залила лицо Марии. Погрузившись в воспоминания, она, так плохо выспавшись минувшей ночью, непроизвольно исполнила совершенно непристойный зевок.

Обычно Мария, безусловно культурная женщина, всегда прикрывала рот рукой, а тут, забывшись, продемонстрировала народу свои гланды. И надо же, ещё и эта девица нахально уставилась, вместо того чтобы деликатно отвернуться!

Мария с лязгом сомкнула челюсти, девица сошла с эскалатора, а стыд мгновенно перешёл в волну гнева, которая вдруг обнажила очевидную мысль, что Степан – полное ничтожество. Это было ясно, как белый день на выходе из метро. В голове Марии промелькнуло обычное недоумение по поводу каких-то сомнений и колебаний, а то, что она чуть не дала зелёный свет дальнейшим отношениям, было вообще необъяснимо. Мария уже не злилась и даже мысленно поблагодарила девушку, одним взглядом решившую её проблему, потом она жирной чертой перечеркнула в своей голове образ Степана и, облегчённо вздохнув, поудобнее устроилась в кресле.

2

Жизнь полна парадоксов. Девушка, глядя на которую хотелось жить, жить не хотела. Она не испытывала ни малейшей заинтересованности в любом развитии событий. Острый ум и живое воображение помогали ей прокручивать ролики своих возможных судеб, и ощущений возникало не больше, чем при просмотре телерекламы, – всё выглядело прозаично и нестерпимо глупо.

Она пришла к выводу, что наверняка родилась без особого интереса к жизни. С ней не случились трагедии, потрясения, несчастная любовь, и то, вокруг чего в разной степени вертится жизнь каждой женщины, – мужчина – не вовлекло её в свою орбиту. Ей нравился секс, но не настолько, чтобы из-за него задерживаться в призрачной бессмыслице, и тем более не стоило через своё тело приводить в эту бессмыслицу ещё кого-то. Знакомые, ибо друзей у неё не было, говорили, что она просто ещё не встретила своего мужчину, и хотя желающих встретиться ей в таком качестве хватало, но также хватало когда взгляда, когда недолгого общения, иногда – проведённой вместе ночи для пустоты дальнейшего одиночества.

Дорогие вещи и украшения интересовали её не больше баночек из-под пива или колы, на сборе которых была помешана соседская девочка из общедворового детства. Обладание новой баночкой делало девочку абсолютно счастливой на целый день. Когда же попадался особо редкий экземпляр (а значимость приобретения сильно обостряло то обстоятельство, что в охоте за баночками участвовали шустрые соперницы), триумф мог держаться неделю. Но если в детстве таких девочек встречалось не так много, то теперь практически все взрослые девочки играли в подобные игры. У взрослых мальчиков с их играми в монополию, разбойников и покупку игрушками девочек песочница выглядела не лучше.

Девушка в принципе не имела ничего против игры, её участников и участниц. Она просто не хотела играть сама, не хотела сидеть на трибуне и вообще желала покинуть этот стадион или цирк, в зависимости от ракурса. Она понимала, что её взгляд на жизнь сильно отличается от взглядов окружающих, и эта необычность восприятия неизбежно влекла необычные мысли, решения, действия.

Самоубийство ей не нравилось из-за словообразовательной конструкции, да и убивать себя представлялось не менее глупым, чем всю жизнь собирать баночки. На протяжении некоторого периода она хладнокровно размышляла над тем, как совершить переход без этикетки «самоубийство». Какую этикетку впоследствии прилепят люди, значения не имело – важно было лишь обрамление этого действия в собственном сознании. Мысль о смерти не вызывала никаких неприятных эмоций, за чертой ждала либо полная пустота, либо продолжение без тела – и то и другое казалось предпочтительнее вялотекущих нелепостей.

В очередной раз она скользила мыслями в русле привычной темы, лёжа на диване перед телевизором, где ведущий исторической программы торжественно вещал о великом переходе какой– то победоносной армии прошлого. Действующие лица и эпоха пролетали мимо слуха, но упорное повторение слов «великий переход» зацепило её внимание. Ведущий сделал пафосный вид и объявил дату окончания. Не принимая во внимание год, с её стороны экрана это звучало как завтрашнее число. Она усмехнулась и переключила канал.

На экране возникло драматичное латиноамериканское лицо и с пафосом, ещё большим, чем у исторического ведущего, произнесло, глядя ей в глаза: «Завтра – самый важный день в твоей жизни!» Сюжет мыльницы покатился своим ходом, а девушка вдруг почувствовала неизвестное до сих пор предвкушение «завтра». Со слегка замершим сердцем, чего с ней раньше не случалось, она снова нажала кнопку пульта.

В музыкальном телеклубе выполнялись ретрозаявки для тех, чьи лучшие годы с любимыми песнями давно вышли в тираж. С экрана полилась «Птица счастья завтрашнего дня», и толчки сердца усадили девушку на диван. Исполнитель семидесятых убеждал, что завтра будет лучше, чем вчера, и она ему почему-то сразу и безоговорочно поверила. Проведя беспокойную ночь с чёрной птицей, беспрестанно залетающей в сон, девушка наконец попала в интригующее завтра. Сон был очень странным: птица с узкими блестящими крыльями летала почти без взмахов, она вращалась, подобно пропеллеру, и без устали кружила по всем уголкам её спящего сознания.

Певец и латинос не обманули – ощущение необыкновенной важности этого дня наполнило сразу после пробуждения. Краски казались ярче, звуки – полнее, а мысли – свободнее, чем обычно, – ночная птица будто прочистила и сфокусировала все органы чувств. Она вдруг подумала, что её тело жадно вбирает в себя мир до уже близкого момента великого перехода, после которого станет ненужным. К этой мысли приклеился штамп: «Перед смертью не надышишься», и она улыбнулась – смерть её не пугала ни вчера, ни сегодня… но сегодня, если всё пойдёт так, как при переключении каналов, она, возможно, будет знать о ней гораздо больше.

3

Выйдя из дома, девушка нырнула в метро и уже под каменными сводами пожалела о том, что не увидела неба. Она спустилась на эскалаторе, зашла в вагон, двери которого распахнулись перед ней, бесцельно проехала несколько станций и вышла вслед за попрошайкой. Изрядно потёртый гражданин прошёл по вагону с невнятным призывом к пожертвованиям, ничего не получил и, строго взглянув на неё, произнёс: «Пора выходить». Обратился он, без сомнений, к одному из своих похмельных фантомов, но девушка, которая никуда не ехала, вышла вслед за этими словами. Гражданин двинулся к переходу, она автоматически последовала за ним и почти сразу же потеряла из виду.

Девушка шла среди людей, чувствуя себя прозрачной инопланетянкой. Тоннель перехода раздваивался. Она замерла на мгновение, пока какой-то далёкий ритмичный шум, звучащий справа, не потянул к себе. С каждым шагом звук, вначале глухой и неясный, становился всё чётче, и наконец она увидела девушку в джинсах и тёмно-зелёной водолазке, сидящую на складном стуле. Перед ней на подставке стоял продолговатый, обвитый фиолетовыми ромбовидными узорами барабан и украшенная такими же ромбами картонная коробка.

Девушка, довольно приятной внешности, производила впечатление лёгкого и какого-то возвышенного неадеквата. Её ладони изящными волнами ложились на поверхность барабана, расширенные зрачки созерцали что-то вне стен подземелья, и при взгляде на неё в первую секунду приходила мысль о наркотиках, которая тут же сменялась мягким толчком звукового транса. Ритм барабана легко лёг на состояние остановившейся девушки, он был таким близким и реальным среди зыбких, сплетённых вокруг теней. Она подумала: «Как хорошо… Эти звуки раздвигают стены… Ведут… Куда? Куда мне и надо…»

Девушка почувствовала, что идёт верно. Возможно, она стояла несколько минут, возможно, час. Положение тела и стрелок часов потеряло смысл, и чем дальше уносил ритм, тем безмятежнее и прозрачнее она становилась.

Девушка вынула все наличные и опустила в коробку. Её глаза на мгновение встретились с глазами напротив, и что-то в них заставило сидящую на стуле, как показалось, немного сбиться. Уходя, девушка спиной чувствовала взгляд, и угасающие звуки барабана сопровождали её по тоннелю.

За развилкой стоял ряд коммерческих ларьков. Налево продолжался переход; направо, к перрону станции, спускался эскалатор. Девушка ждала чего-то, что мягко определяло её маршрут со вчерашнего дня, а быть может, и со дня рождения. Справа, ближе к эскалатору, стоял книжный киоск. Приятная, чуть полноватая женщина средних лет, улыбаясь, смотрела на неё из-за прилавка. Девушка приблизилась, продавщица взяла в руки какую-то книгу и показала её со словами:

– Мне кажется, вам будет интересно.

Девушка прочла название и фамилию модного писателя. Она подняла глаза на доброе лицо женщины.

– Вы угадали.

Женщина протянула ей книгу, но девушка уже отвернулась. В названии «Вероника решает умереть» она прочла своё имя и направилась к эскалатору.

* * *

Марат полностью осознал, что цел и невредим, лишь смешавшись с народом в метро и ощутив своё тело после нескольких толчков.

Ситуация плохо поддавалась логическому анализу. Сойдя с эскалатора, Марат вынужден был признать, что она ему не поддавалась вообще. Ощущение невредимости входило в непримиримое противоречие с тем, что только что произошло. Уровень адреналина в крови снижался, способность хладнокровно мыслить возрастала, но мыслительный процесс развивался в опасном для рассудка направлении. Марат усилием воли попытался переключиться на детали окружающей обстановки. После произошедшего он чувствовал себя участником идеальной компьютерной игры, где всё по-настоящему и нажатием кнопки ты легко проходишь сквозь стены. Стены вокруг него были везде, и вплотную к одной из них пронеслись, тормозя, освещённые вагоны.

Марат шагнул в открытые двери, столкнувшись со стремительно выходящим очкариком, несуразным и долговязым. От резкого встречного движения рука Марата дёрнулась к поясу. Долговязый юноша проскочил мимо, и он почувствовал, как непривычно оголены нервы.

Чтобы ствол под рубашкой не слишком бросался в глаза, Марат опустился на свободное место. По левую руку скамья заканчивалась поручнем, справа сидел парень, держащий в руках плоскую пластиковую коробку с DVD-диском. Он раскрыл её, но вместо диска неожиданно вынул сложенные листы бумаги, и Марат, спасаясь от мысленных водоворотов, зацепился за них боковым зрением. Парень разогнул листы, и стали видны строки, отпечатанные на белой странице.

«…Я подумал о том, насколько часто подобные мимолётные связи цепляют события нашей жизни, одно к другому, и насколько малую их часть мы осознаём. Обрывок воспоминания, случайное слово, образ перед глазами часто служат глубинной причиной наших решений. Иногда внезапно встреченный взгляд полностью меняет твою жизнь, а ты ещё об этом не знаешь…»

* * *

Вероника стояла на движущейся вниз лестнице, всё больше ощущая себя в отрыве от мозаики рекламных плакатов на стенах, от ламп, от человеческих силуэтов. Она жадно прислушивалась к внутренним ощущениям, желая впитать все детали «великого перехода». Равнодушный мир покрывался лёгкой рябью, превращаясь в размытое изображение, и она мысленно обратилась к нему с ироническим призывом показать своё истинное лицо.

Снизу приближалась стеклянная кабина дежурной по эскалатору. Слегка помятое, но всё же не лишённое миловидности, лицо женщины за стеклом не выражало ничего. Вероника подумала, что сложно проявлять хоть какой-то интерес к бесконечной веренице изо дня в день наплывающих фигур.

Внезапно лицо женщины дрогнуло, нижняя челюсть медленно отвалилась, и её губы растянулись в чудовищном зевке. Вероника смотрела, как рот превращается в огромную пасть, затягивающую своей тёмной глоткой, и не могла отвести взгляд. Вдруг дежурная очнулась, поспешно захлопнула свою пещеру и, краснея, сердито зыркнула на Веронику, но та уже устремилась вперёд, туда, где ступени эскалатора превращались в плоскость, уходящую под блестящие зубцы, и вынуждали неизбежный шаг на начало перрона.

В движении последующих шагов она вдруг ощутила, что здесь, сейчас всё и решится.

Вероника двигалась уже совсем рядом с обрывом и видела, как справа, в глубине бетонной траншеи, начинают дрожать рельсы, рассыпая по сторонам едва уловимый мелкий серебристый блеск. Навстречу по перрону быстрым шагом шла девочка-подросток с выкрашенными малиновыми волосами, затянутая в чёрную кожу, с глазами, густо подведёнными тушью, и стальным шариком в нижней губе – будто с рельса брызнула капля. Девочка почти бежала, прижимая к груди книгу.

Первым вылетел поезд слева, с шумом, подобным железному выдоху, замедляясь у противоположного, дальнего края платформы. Раскрылись двери. Оранжевые секунды замерли на часах метро. По нарастающему за спиной шуму Вероника чувствовала, что через мгновение и второй состав ворвётся на станцию. Девочка пробежала совсем близко, мелькнула обложка. «Опять книга?» – пронеслось в голове Вероники вместе с прочитанным названием – «Анна Каренина». Её будто рукой развернуло вслед удаляющейся фигуре, и она оказалась на самом обрыве, лицом к стоящим вагонам напротив и спиной к мягко всасывающей пустоте.

* * *

«…Иногда внезапно встреченный взгляд полностью меняет твою жизнь, а ты ещё об этом не знаешь…»

Поезд затормозил у следующей станции. Марат поднял взгляд от текста к открытому проёму дверей и увидел то, о чём только что прочёл. У противоположного края перрона стояла девушка, и огромные зелёные глаза смотрели прямо на него. Смотрели тем же взглядом, который несколько минут назад сбросил его с крыши высотки. Девушка стояла очень опасно, на самом краю, спиной к вылетающему из тоннеля поезду. Она качнулась, и Марат одним движением выпрыгнул из вагона, коснувшись ногами перрона.

* * *

Звуки отключились. Слева, в поле бокового зрения, медленно влетал поезд, под который она начинала падать. Вероника распахнула глаза, чтобы широким форматом вобрать последний кадр своей жизни.

И вдруг что-то потянуло обратно – взгляд тёмных глаз из вагона напротив оказался сильнее гравитации.

Внезапно звуки прорезали тишину и состав прогрохотал за спиной. Хозяин гравитационных полей опередил двери своего вагона – будто разжалась пружина, выбросившая его на перрон. Вероника не отрывала глаз от молодого человека и сама шагнула навстречу. От близости промчавшегося поезда и от силы его взгляда у неё слабели колени.

* * *

Они сошлись посреди платформы. Марат знал, что она произнесёт слова, которые он вспомнит только после того, как их услышит. Девушка остановилась перед ним и сказала:

– Пойдём наверх. Я сегодня не видела неба.