Текст книги "Город Не/Счастья"

– Я тут подумал, – пробормотал он, – с какой-то стороны неплохо получилось. Разыграем карту правильно. Народ тебя в целом любит. По рейтингам ты пока выигрываешь. Надо показать, что ты сама пострадала от нападения. Может, начнешь немного прихрамывать? – Он склонил голову набок. – Нет, так не пойдет. Давай просто грима поменьше нанесем, чтобы ссадины проступали.

– Ты говорил, что слабость показывать вредно для рейтингов, нет разве? Ты Уайтхорса из-за этого притащил.

– Нет-нет. Совсем не так. Проблемы со здоровьем – это слабость. А тут на нашего любимого министра подло напали. Мы покажем, как тяжело тебе пришлось, вызовем сочувствие у избирателей.

– Знаешь, я устала…

– Да-да, правильно, отдохни. – Он взялся за подлокотники и привстал. – Тяжелый денек выдался, звезда моя.

– Я устала, что ты все решаешь за меня. Думаешь, мне дело есть до их любви? До их сочувствия? До их жалости? Мне, – она ткнула себя в грудь, – мне только одно нужно: уважение! – Иллойа поднялась на ноги. – Двадцать пять лет я на посту. Двадцать пять, Гаридай! Я не заслужила уважения, нет? Мне все надо давить на жалость, как маленькой девочке?

Он посмотрел на нее из-под падающих от усталости век.

– Ты и правда переутомилась. Отдыхай. Я зайду позже.

Часть вторая. Корпорация «Война»

13. Знакомство с группой

Жу и Дед шли по широкой пешеходной набережной. Солнце, проскакав рыжим жеребцом по небесному полю, скрылось за горизонтом. Но Жу не чувствовала того беспокойства и страха, которые охватывали ее вечерами на других улицах и переулках Кроми. Набережная была оживленной и даже хорошо освещенной по местным стандартам.

Жу успела привыкнуть, что ни одна лампочка в Кроми не светила напрасно. Добрая половина улиц вдали от основных транспортных магистралей пряталась во тьму с наступлением сумерек. Только огоньки окон робко подрагивали, как светлячки в глухом лесу. В заводских и портовых кварталах, где работа не останавливалась ни на час, дороги освещались, но ровно настолько, чтобы водитель автобуса мог заметить пассажиров на остановке. Или чтобы уличному скупщику было удобнее оценивать улов карманников. Иными словами, в Кроми каждой лампочке отводилась своя роль.

Но не на набережной. Ленточки протянутых от столба к столбу гирлянд расточительно жгли электричество без видимой причины, призывно мигали витрины магазинов, а в конце улицы ярко светился мраморный памятник. Жу не чувствовала страха, но и уютной эту пешеходную улочку не назвала бы.

В центре Полиса ночь и день отличались только оттенками. Когда опускались сумерки и теплые желтоватые лучи, падающие на землю, постепенно затухали, их место занимали взметнувшиеся к небу столпы холодных синих небоскребов. А здесь, в Кроми, все освещение заканчивалось на высоте трех метров. Стоит только подпрыгнуть повыше, и мгла засосет тебя в ледяные объятия – так ей казалось.

Вместе с другими людьми она шла по одиноко освещенному подиуму из пластика, стилизованного под дерево. Мрачнеющая Кромь наблюдала со стороны за своими обитателями, вырвавшимися на время из густой темноты. Люди прогуливались вдоль невысокого парапета поодиночке, парами или целыми семьями, глазели на витрины, останавливались поболтать со знакомыми, смотрели на свое отражение в мутной воде.

В конце набережной чернела полукруглая арка моста, а из-за нее пятном света выглядывал памятник. Пирамидальный постамент с обрубленной вершиной, отдаленно напоминавший здание Высшего министерства, венчала скульптурная композиция из двух фигур. Одной из них был, разумеется, Киро Азорра. Второй – безымянный рабочий, с жаром пожимающий руку Первого Артиста. Лучи света из четырех прожекторов вскарабкивались по стенам пирамиды и, облизав угловатые фигуры, рассеивались в черном небе. Грубые черты памятника отбрасывали длинные тени на мраморное лицо, из-за чего изображение Азорра показалось Жу зловещим. Он вдруг представился ей древним злобным божеством, которому подносит дары сгорбившаяся фигура рабочего.

Жу услышала музыку еще до того, как они приблизились к памятнику. Музыка лилась как эликсир, разбавляющий вязкий воздух. Именно ее незримое присутствие превращало бродящую без цели толпу кромьчан в праздных гуляющих. Живая, без сомнения, живая музыка.

Их было всего трое: бас, ударные и гитара. Перед ними лежал раскрытый гитарный чехол с аппаратом, считывающим пожертвования. У музыкантов не очень-то получалось привлечь внимание. Единственный их зритель, малыш лет трех-четырех, весело отплясывал прямо перед группой, уворачиваясь от своей мамаши, которая пыталась его увести.

Сама песня ни о чем Жу не говорила. Резкие ноты вылетали из двух колонок по бокам от группы и складывались в рваную, витиеватую мелодию. В слова она особенно не вслушивалась. Пел гитарист. Одновременно он со всей силы выбивал из струн аккорды, а в проигрышах между куплетами замолкал, сосредотачивался на игре и выводил сложные партии. Он неплохо справлялся с обеими задачами.

Басист сидел на высоком барном стуле рядом с гитаристом. Он покачивал головой в такт песне и не сводил голубых глаз со своих пальцев, ползающих по четырем толстым струнам. За трясущимися волосами было видно проступившие на лбу бусинки пота и высунутый от усердия язык.

За спинами парней с гитарами прямо на парапете устроился полный, круглолицый ударник с рыжим вихром на голове. Он самозабвенно молотил палочками по целой батарее разноцветных пластиковых бачков. Ударник успевал зажимать и приподнимать бачки ногами, подбрасывать одну из палочек в воздух, ловить ее и выкрикивать последнюю строчку припева в унисон с гитаристом. При этом он улыбался от уха до уха. Жу еще не доводилось встретить в Кроми настолько счастливого человека.

Мамаша наконец ухватила малыша за руку и увела прочь. Жу с Дедом остались единственными зрителями группы. Песня подходила к концу. На последних нотах басист сбился с ритма, дернул не за ту струну, скривился. Жу хмыкнула. Гитарист бросил на товарища хмурый взгляд, а ударник в последний раз треснул по бачкам и утер пот со лба рукавом.

Басист пристроил гитару на подставку и увидел Деда. Музыкант торопливо вытащил из кармана резинку и тремя отточенными движениями стянул длинные прямые волосы в хвост.

– Привет, Рени. – Дед кивнул басисту.

– Блин, чувак, ну я же просил!

– А, точно, извини. Привет, Меркурий.

– Угу, забей уже. – Басист пригладил волосы и встал прямо перед ними, глядя себе под ноги и покачивая головой. – Спасибо, блин. Никакой конспирации. Просил же, ну!

– Знакомься: это Жу. – Старик положил ей руку на плечо.

Рени, также известный как Меркурий, издал гортанный вопль, откинув голову назад.

– Нет, чувак, ну ты издеваешься? Никаких имен, договорились же, блин.

Тем временем двое остальных музыкантов подошли к Меркурию сзади. Тот поворчал еще некоторое время, раскачиваясь на носках, но потом махнул рукой.

– Ладно. Это Марс. – Рени кивнул на гитариста. Тот стоял, засунув руки в карманы и широко расставив ноги. – А этот здоровяк – Сатурн. – Ударник, который так яростно истязал бачки минутой ранее, смущенно кивнул.

– Привет. Я – Жу.

– Нормально, – усмехнулся Марс. – Я буду звать тебя Жучкой.

– Нет, не будешь! – хором выкрикнули Жу и Меркурий.

– Мы соблюдаем конспирацию. – Рени повернулся к Жу, которая сверлила взглядом ухмыляющегося гитариста. – Потому что, блин, сама понимаешь, дело это опасное. Мы, считай, идем против системы, да. Первая команда из Кроми, которая выстрелит на конкурсе. – Он водил руками перед ее лицом так рьяно, что у Жу сложилось впечатление, будто парень пытается ее загипнотизировать. – Так что, чем меньше друг о друге будем знать, тем лучше. Вот. Группа наша называется «Космический взвод», а псевдонимы – названия планет. Крутое название, да?

– Эм-м, ну да, наверное, – потянула Жу. – А сколько тебе лет, кстати?

– Тридцать. А что?

– Да так. Интересно. Ну что ж, а мне тоже псевдоним положен?

– Мы еще, может, тебя не возьмем. – Марс вытащил руки из карманов и хрустнул костяшками пальцев. В его голосе слышалась та же хрипотца, что и во время пения.

Дед кашлянул.

– Да, положен, – продолжил Меркурий. – Бери какой хочешь.

– Ладно. Тогда Земля.

Музыканты переглянулись, покачивая головами.

– Лучше, эм-м, Венера или что-то такое.

– Какая еще Венера? – возмутилась она. – Не буду я Венерой.

– Да нет, молодежь, – вмешался Дед. – Я ее знаю. Ей больше Луна подойдет.

Жу хотела огрызнуться и напомнить знатоку, что они знакомы меньше месяца. Но псевдоним, предложенный Дедом, понравился ей. Уж если и придется подыгрывать им с этими глупостями, то почему бы не согласиться на наименее раздражающее прозвище.

– Луна так Луна, – буркнула Жу.

– Технически, – подал голос Сатурн, – Луна – это не пла…

– А я все равно буду звать тебя Жучкой, – перебил его Марс.

– Не будешь, – почти прорычала Жу, шагнув вперед.

– Ну вот и хорошо. – Дед оттянул ее назад. – Когда вы собираетесь, ребят?

– Завтра будем. – Меркурий встал между Марсом и Жу. – Я тебе на личку скину место. И пару песен наших. Послушай, Луна. – Он подмигнул. – А то у старика даже лички нет.

– Ну как? – спросил Дед, когда их автобус утонул в темном море Кроми на пути к дому.

– Превосходно. – Она закатила глаза. – Ты в курсе, что они проиграют в первом же раунде?

– Может. А может, и нет. А может, как раз благодаря тебе и не проиграют.

– Угу, нашел певицу с мировым именем.

Звук уведомления на личку отвлек ее. Жу взмахнула рукой. Дед заглянул ей через плечо.

– О, первая зарплата. Поздравляю.

Жу долго смотрела на трехзначную цифру на дисплее.

– И все?

– Да. И не забудь перевести начальнику его долю. И тому парню, за которого ты работаешь.

Жу откинулась на спинку кресла и громко выдохнула. В груди что-то кольнуло. Полупустой автобус вдруг стал для нее на удивление тесным. На следующей остановке он принял еще одного пассажира. Внутрь зашел румянощекий мужчина с оттопыренными ушами и большим рюкзаком. Он умудрился задеть каждого из немногих пассажиров, сидевших с краю, пока пробирался по проходу. Мужчина виновато улыбался и извинялся всякий раз, когда его баул находил чей-то затылок или плечо.

– Ой, здравствуйте! – просиял он, завидев Деда.

– Тебя все, что ли, в Кроми знают? – шепнула Жу.

Вопрос, как и многие другие вопросы, заданные ею в этой жизни, остался без ответа. Мужчина сбросил рюкзак и уселся рядом с ними, через проход. Жу хмыкнула и отвернулась к окну, пока Дед беседовал со знакомым.

Где-то высоко над автострадой прошуршал по трубе аэропоезд. Он несся с юга в направлении центра. Она не видела его – поняла по одному только звуку. Беззвездное небо проглотило землю в ту ночь. Жу сидела у окна, и ее не покидало все то же чувство, заползшее за шиворот еще на набережной: что она будто рыбка в аквариуме, а где-то там, во мраке за стеклом, тысячи глаз следят за каждым ее движением.

– Мама, мама, пусть собачка перестанет!

Она зажмурилась, помотала головой и ударила ладонью по виску. Дорога предстояла долгая.

Жу задремала и очнулась из-за того, что на соседнем кресле заерзал Дед. Она зевнула, повернулась и поймала его хмурый взгляд, направленный в окно. Что-то явно пришлось ему не по душе.

Она выглянула наружу и заметила движение. Поначалу робкое. На обочине проскользнули тени, похожие на людей. Их становилось все больше. Сразу несколько машин проехали мимо. Фары на мгновение стерли с теней серый налет ночи. Это действительно были люди. Заметно больше, чем обычно можно встретить на окраине Кроми после захода солнца. Люди были обеспокоены чем-то. Их смутная тревога перекочевала и к Жу.

– Я тут сойду, – вдруг буркнул Дед, поднимаясь с места. – Одна не заблудишься?

Жу не успела ответить. Дед быстро пробирался в переднюю часть салона. В последнее мгновение он обернулся. Пугающе спокойное лицо с легкой полуулыбкой будто не принадлежало его напряженному телу. На миг лицо показалось Жу чужим и незнакомым, оно напомнило ей лицо того жуткого торговца с рынка, Эфиналя.

Дед почесал нос и отвернулся. Как только автобус притормозил у остановки, он первым выскочил из дверей и, подняв воротник пальто, исчез в переулке. Жу окончательно проснулась. Она водила головой по сторонам, но никто из оставшихся в аквариуме рыбок не был встревожен смутной угрозой из тьмы, которую заметил один Дед.

Автобус проехал еще пару сотен метров, завернул за угол и остановился. Волна шепота пробежала над головами немногочисленных пассажиров. Жу прижалась щекой к стеклу, пытаясь выловить краем глаза клочок дороги впереди. Она заметила на обочине большую черную машину с красной полосой, проходящей через капот и крышу, и вооруженных людей возле нее.

Дверь с шипением раскрылась, и в салон вступили двое в форме Черных Воронов. Первый придерживал левой рукой ремешок с пистолетом-пулеметом. В правой сжимал сканер. Лицо второго скрывала маска, а рука покоилась на прикладе автомата.

Пассажиры зашуршали и заерзали в креслах.

– Всем оставаться на местах, – рыкнул первый наемник. – Приготовиться к проверке.

Он покосился на водителя и выставил руку со сканером. Тот смиренно протянул левую ладонь. Проверив водителя, наемники двинулись по проходу, сканируя одного человека за другим. Настала очередь Жу. Она протянула руку. Лучи сканера гладили ее запястье. Жу чувствовала, как от затылка вниз, навстречу мурашкам, по позвоночнику скатывается крупная капля пота.

Скоро все было кончено. Наемник посмотрел на дисплей. Перевел взгляд на Жу. Ухмыльнулся верхней губой, обнажая передние зубы и клыки. Он отвернулся и занялся пассажиром на противоположном ряду, тем самым, с которым беседовал Дед.

– Личка где? – Голос наемника заставил Жу поежиться, хотя говорящий и был повернут к ней затылком.

– А? Ой. Ну. Она… На перепрошивку я отдал, она там. – Пассажир махнул рукой в неопределенном направлении.

– Там? Адрес.

– Я, значит, это самое, он, этот адрес, да, это будет… – Его румяное лицо бледнело с каждой секундой, а слова вылетали со все большим трудом.

Наемник схватил мужчину за шиворот и вздернул, поставив того на ноги.

– Шагай, – сказал он с мрачным удовлетворением в голосе.

– Что же это? Почему? – запричитал мужчина. – Я ничего не сделал. Я же не сделал ничего!

Первый наемник поволок мужчину за шкирку к выходу, а второй подхватил вещи несчастного и отправился следом. Из бокового кармана рюкзака выскользнул пестрый клочок бумаги. Он спланировал, как осенний лист, прямо к ногам Жу. Та вжалась в кресло. Ей хватило одного беглого взгляда. Это был рекламный буклет группы Отрицателей. Кто же еще будет печатать буклеты на бумаге?!

Жу попыталась оттолкнуть бумажку от себя носком ботинка, но от волнения промахнулась и шаркнула подошвой по грязному полу. Наемники остановились. Первый передал пленника второму и обернулся.

– А что, без лички ходить – преступление теперь? – голос одного из пассажиров резанул спертый воздух. Он приподнялся со своего места. Побелевшие пальцы сжимали спинку сиденья перед ним.

Наемник, тяжело ступая, подошел к пассажиру вплотную.

– Ну? Вперед, – громко прошептал ворон. – Дай мне повод.

– Сядь уже. – Жу пробил озноб, когда она осознала, что эти два слова сорвались с ее губ. Она в ужасе посмотрела по сторонам, убеждаясь, что никто ее не услышал.

Пассажир только крепче сжал спинку сиденья. Жу видела, как его нижняя челюсть ходит из стороны в сторону. Наконец он медленно опустился обратно в кресло, не опуская головы. Наемник проследил за ним взглядом. Когда пассажир наконец отвернулся, ворон нацепил маску с клювом на лицо и попятился к дверям.

– Проезжай, – небрежно бросил он водителю и вышел из салона.

Жу дрожащей рукой смахнула с пола буклет Отрицателей, сунула его в задний карман и отвернулась к окну. Серые тени вдоль дороги вновь зашевелились, когда автобус, сбросивший одного пассажира, тронулся с места и медленно пополз дальше.

14. Песня

Обычно мать успевала зайти за Жу в школу, когда заканчивались занятия по хору. Но в тот день произошла очередная хакерская атака. Железная дорога встала, рабочие разгребали завал вручную.

День выдался долгим, тело ломило от усталости всю дорогу домой. Сначала ее внимание привлек опрокинутый мусорный бак, а мгновение спустя через дорогу залаяла собака. Животные были редкостью для окраины и в мирное время: домашние не по карману местным жителям, а дикие нечасто забирались так далеко от Кроми. С началом эпидемии и те и другие пропали вовсе. Но вот чего она совершенно не ожидала увидеть, так это собственную дочь, которая сидела на каштане, обхватив ствол руками и прижавшись к нему щекой.

– Мама, мама, пусть она перестанет, пусть собачка перестанет! – оживилась Жу, увидев мать. – Пожалуйста…

– Не ной.

Растительность, как и животные, нечасто встречалась на улицах Полиса и считалась настоящим сокровищем. На улице, где жила Жу, помимо старого дерева рос куст розы. Родители Жу посадили его у дома сразу после свадьбы. Хотя куст цвел редко и выглядел чахлым и сухим, мать заботилась о нем по мере возможностей. Поливала, обрывала пожелтевшие листочки, окучивала. А еще она обложила его каменной оградкой.

Теперь один из этих камней пришелся как нельзя кстати. Она подняла самый большой булыжник, ухватила его поудобнее и медленно двинулась через дорогу. Пес переключил внимание на цель, которая представлялась большей угрозой. Он перестал лаять, обернулся и начал обходить противника полукругом. Из-за оскаленных клыков послышалось глухое рычание, шерсть на загривке встала дыбом. Он присел на задние лапы, приготовившись к прыжку.

Жу зажмурилась и еще крепче вцепилась в морщинистую кору старого дерева. Она уже пообещала себе со страха, что никогда-никогда не выйдет из дома. А если и выйдет – ни за что больше не покажется на хоре, из-за которого ей пришлось идти домой в одиночестве, без друзей.

Когда она открыла глаза, все уже было кончено. Пес лежал на земле, скрючившись в неестественной позе, подрагивал задней лапой и тихо скулил. Темно-красное пятно быстро расползалось по черепу, окрашивая серую шерсть. Мать Жу некоторое время смотрела на поверженного зверя, а затем размахнулась и со всей силы опустила окровавленный булыжник ему на голову. Раздался хруст, и пес перестал скулить.

– Домой, – бросила мать.

Она понаблюдала, как Жу неуклюже спускается с дерева, покачала головой, вытерла капли пота со лба и потащила тело к мусорному баку.

– Ну и чего ты хнычешь до сих пор? Не тронет он тебя больше. – Мать посмотрела на Жу, которая водила ложкой по тарелке, то и дело всхлипывая.

– Он умер?

– Кто?

Жу опустила глаза.

– Поди ж ты, нашла кого жалеть! – покачала головой мать. – Не знаю, чему вас там учат в школе, но ты запомни, что тебя-то никто жалеть не будет, и никому до тебя дела нет, потому что каждый думает только о себе. Есть те, кто выигрывают, и те, кто проигрывают, а все остальное не важно. Лучше бы матери спасибо сказала, а не о псине хныкала.

– Спасибо, – пискнула Жу, и из больших карих глаз потекли слезы.

– Ну чего ты в самом деле, а? Ну, иди сюда, дай обниму.

Жу уткнулась в плечо матери и разревелась. Из-за слез она не сразу заметила, что уткнулась носом в красное пятнышко.

– Он тебя не укусил? – с тревогой в голосе спросила Жу.

– А? – Мать провела рукой по шее в том месте, куда смотрела дочь. – Нет, это его кровь, не моя. Не заметила. – Она послюнявила палец и протерла кончик носа Жу. – Давай, садись, ешь – и сразу заниматься. Тебе к завтрому песню учить.

***

Жу стояла на берегу реки. Она проезжала это место на поезде, видела его сверху. Теперь увидела вблизи. Из воды цвета свежего цементного раствора выглядывали огромные трубы – символ предательства. И символ непокорности. Как россыпь сигаретных бычков в пепельнице, стволы артиллерийских орудий беспорядочно торчали во все стороны. Где-то там, на дне, до сих пор покоился целый состав, отправленный под откос пятьюдесятью килограммами тротила.

– Видала? – Меркурий подошел к ней со спины. – Гниющая артиллерия Штерна. Так это тут зовут.

– Знаю. Никогда не понимала, почему гниющая, а не ржавеющая.

– Звучит лучше.

Они приблизились к приплюснутому зданию заброшенного склада. Посеревшие от времени прямоугольные столбы выступали как ребра древнего чудища, выбросившегося на берег. Прохладный ветер со стороны реки беспрепятственно гулял между этих кирпичных ребер, облизывая некогда застекленные решетки рам.

Меркурий налег на ворота. Стершиеся катки заскрежетали. Дверь дернулась, лязгнула и поползла вбок, открывая проход в просторное помещение. Вогнутая внутрь крыша клином вбивалась между стен. Остатки вчерашнего дождя просачивались сквозь разъеденный ржавчиной металл и по капле срывались вниз с паутины тонких балок на бетонный пол.

Меркурий прошел в угол, где под пленкой, часто усеянной водяной сыпью, выступали очертания ударной установки. Он ухватился за край и одним движением сдернул пленку. Россыпь капелек поднялась в воздух и заискрилась на солнце.

– Ну ты че делаешь-то? – Марс зашел внутрь и развел руками. – Смотри, забрызгал все. – Он говорил резко, словно ударами в живот выбивал из себя каждое слово.

Гитарист наградил Жу и Меркурия высокомерным взглядом, прошел мимо них, снял со спины чехол, расстегнул его и извлек акустическую гитару. Отряхнув рукавом сиденье табурета, Марс уселся на него и стал поочередно дергать струны, подкручивая колки.

– А если кто-то заберется и сворует ваши барабаны? – спросила Жу.

Меркурий открыл рот и замер, прикидывая что-то в уме, а потом пожал плечами.

– Тогда будут проблемы.

Вскоре появился и Сатурн. Он шел пружинистой походкой, держась за лямки рюкзака, из которого торчала пара барабанных палочек.

Марс закончил настраивать гитару. Он взял медиатор в зубы и размял пальцы. По складу разнесся хруст костяшек. Гитарист оглядел Жу с ног до головы, будто только что ее заметил.

– Ну, давай, – хмыкнул он, – покажи, что умеешь. «Икара» слушала вчера?

Жу кивнула. Она не пела целую вечность. Порой она непроизвольно начинала мычать какую-нибудь назойливую мелодию, чтобы заглушить голоса в голове. Иногда насвистывала, оставшись в одиночестве. Но вот петь… Петь ей не доводилось с прошлой жизни. Даже в караоке, куда ее, бывало, приглашали коллеги, она каждый раз находила благовидный предлог, чтобы не брать микрофон в руку.

Накануне она послушала песни парней. Все композиции были какими-то странными, неестественными, но Жу честно попробовала им подпевать. Выходило неплохо, на ее взгляд. Но одно дело следовать за вокалистом на записи, а другое – петь в одиночку, когда на тебя смотрят и оценивают.

Ей и в детстве казалось, что она неплохо справлялась. Не просто неплохо – великолепно! Она становилась перед зеркалом с микрофоном-расческой в руках и подвывала любимым исполнителям на радость соседям и родителям. Но, стоя у рояля в день приема на хор, Жу поняла, что ее первый взгляд и учительское натренированное ухо могут приходить к разным выводам. Она запомнила лицо, полное бессилия и отчаяния, отразившееся тогда на отполированной крышке бездушного инструмента.

Жу выдохнула и по памяти затянула первый куплет песни, названной «Икаром»:

 
Огни горят вдалеке,
Чертит зима на стекле
Узор его судьбы…
 

Меркурий притопывал ногой и потирал пальцем подбородок. Сатурн закрыл глаза и беззвучно шелестел губами. От Марса в сторону Жу летел суровый взгляд и не менее суровые аккорды. Гитара вторила хозяину и резко отторгала все попытки новоявленной вокалистки подстроиться под нее. Жу почувствовала, как голос начал заваливаться. Последнюю строчку она почти беззвучно промямлила.

– Слова забыла, – проворчала она, тряхнув головой так, что волосы закрыли уши. – Ребят, не знаю, кто ваши авторы, но с рифмами у них беда.

– Кто ваши авторы, – хмыкнул Марс себе под нос.

– Мы, так-то, сами тексты пишем, – сказал Меркурий и бросил взгляд в пол.

Жу пожала плечами. В министерстве целый отдел работал над текстами. Писал, редактировал, правил. Одно неверное слово могло похоронить репутацию министра и всего города. Наверняка и на других участников «Артиста Новополиса» работали бригады профессиональных поэтов. Жу даже в голову не приходило, что певец может сам писать песни. Это как если бы операторы транспортной Станции вручную управляли автомобилями. Хотя стоило уже привыкнуть, что в Кроми все перевернуто с ног на голову: тут и правда машины водили по старинке, вручную.

– А музыка? – спросила она. – Как так вышло, что песня недописанная? Что за битые алгоритмы у вас?

Меркурий переглянулся с Сатурном, и оба одновременно хихикнули. Марс оставался мрачным.

– Что? Что я не так сказала?

– Как бы тебе сказать, Луна…

– Музыка тоже наша, – выпалил Сатурн.

У Жу закружилась голова. И с кем же это она связалась?! Писать тексты самим – это одно дело. Но писать самим музыку… Дремучее варварство. Это как если бы операторы транспортной Станции не только вручную управляли автомобилями, но и сами бы возводили для них эстакады.

– Да кто так делает?! – выдохнула Жу.

– Много кто, вообще-то. Локк, например.

– Кто?

– Ты не знаешь Локка из Низов? – оживился Марс. – Вы поглядите на Жучку! А я-то думал, она разбирается в музыке!

– Еще раз назовешь меня Жучкой, и я…

– Эй, эй, ну хватит вам! – закричал Меркурий, выскочив на линию огня между двух пар разъяренных глаз. – Чувак, мы же договорились, – сказал он тише, повернувшись к Марсу. Тот поднял ладони.

Убедившись, что гитарист остыл, Рени обратился к Жу:

– Луна, ты хочешь участвовать в конкурсе или нет?

Жу кивнула. Она привыкла машинально отвечать «да», когда перед ней открывались возможности. Но вся эта затея с конкурсом все меньше походила на возможность. Скорее на очередную узкую, извилистую тропинку лабиринта жизни, оканчивающуюся тупиком. Раньше она могла с легкостью распознавать такие и сторонилась их. Но теперь чутье покинуло Жу, она ничего не понимала. Однако, будь у нее хоть какой-то план, хоть какой-то доход, помимо тех грошей, что она зарабатывала на заводе, Жу немедленно развернулась бы и ушла со склада.

– Давай. Еще раз. – Гитарист ударил по струнам.

Следующий час Жу провела в тщетных попытках выдавить из себя хоть что-то, напоминающее мелодию. И чем хуже у нее получалось, тем тише она пела и сильнее горбилась. Вначале голос непослушно брыкался и лягался, но потом совсем поник и стал звучать как обыденная речь. Она выдохнула с облегчением, когда Марс объявил перерыв. К чему продолжать эти мучения – и парней, и ее собственные? Самое обидное, что даже на этой тупиковой узкой тропинке ей не удавалось заслужить место.

Жу вышла на улицу подышать воздухом и оперлась на перила. Ее окружили все возможные оттенки коричневого и серого цветов. Только дульные срезы стволов гниющей артиллерии Штерна отказывались соответствовать своему названию и задорно поблескивали, как новые. Будто и не было пятнадцати лет забвения в мутных водах реки.

Жу легко поместилась бы в один из этих стволов. А потом можно было бы выстрелить ей, как болванкой, в небо. Или еще выше. На Луну. Так ее назвали. Там ей самое место.

Взгляд упал на шнурки кроссовки. Развязались. Она опустилась на колено и принялась возиться с длинными шнурками. Перекинуть один через другой, потом петля… Жу замерла перед тем, как затянуть узел. А затем так сильно потянула, что, когда отняла пальцы, на них остались белые полосы. Жу выпрямилась, наблюдая, как они наливаются красным.

Меркурий подошел сзади, пританцовывая. Он отбил дробь по перилам и пристроился рядом.

– Круто было.

– Еще как. – Жу шмыгнула носом и закатила глаза. – Похоже, не у одной меня слуха нет.

– Ну, блин, нормально было, чего ты? Потренируешься чуть, и вообще круть будет.

Меркурий покачивал головой. Музыка по-прежнему играла у него в голове. Жу посмотрела на трясущиеся волосы, затянутые в хвост. Вчера они были распущены, когда он, сбиваясь и запинаясь, с высунутым языком блуждал по грифу баса между четырех нот.

– Потренироваться, значит? Ты думаешь, это так работает?

– Ага.

– Вот скажи, сколько лет ты играешь на басу?

– Три недели.

– Сколько? – опешила она, позабыв, что хотела сказать.

– Три недели. Марс музыку пишет. Он специально мне легкие партии придумывает.

Жу снова оперлась на перила, в этот раз чтобы не упасть от удивления. Воистину, в Кроми все было перевернуто с ног на голову!

– А ты знаешь, что конкурс через три месяца?

Меркурий рассмеялся.

– А ты, Луна, знаешь, что слишком много думаешь? Тебе совсем не нравится петь? Ни капельки?

– Нет, – отрезала она и отвернулась, громко сопя носом.

– Поменьше про конкурс думай. Ты же, блин, занималась пением, я слышу. Все слышат. Вот и пой.

– Занималась… Меня заставляли.

Очередная волна эха от решения матери записать ее на хор докатилась до Жу. Удивительно, но мало что от занятий отложилось в памяти. Сплошные лоскуты, которые никак не складывались в общую картину. Строгая, но совсем не страшная учительница. Долгая дорога от дома до школы и обратно. Раздевалка у входа. Смешная желтая шапка. Отражение Жу в зеркале. Кажется, она смеялась…

– Мама, мама, пусть собачка перестанет!

Жу вздрогнула. Чайка пролетела над головой. Ее крик проскользил вверх по течению реки в направлении Полиса.

– Я и не помню уже ничего, – прошептала Жу.

– Самое время вспомнить.

Меркурий оттолкнулся от перил и направился обратно к двери. Жу постояла у реки еще немного, а затем вслед за басистом вернулась на склад. Она брела, засунув руки в карманы и опустив голову, а взгляд бегал из стороны в сторону, будто искал что-то среди луж на неровном бетонном полу. Первый раз за много лет она пожалела, что какие-то воспоминания из прошлой жизни оставили ее в покое. Она так долго этого добивалась – и вот теперь жалела. Ей было обидно, что она, бывшая работница министерства Мира, не может перепеть каких-то кромьских самоучек.

Марс вернул Жу к реальности фразой, которая успела порядком поднадоесть ей за это воскресное утро:

– Давай. Еще раз.

Жу ненавидела, когда ее учат. Даже в детстве, когда не уметь что-то было совсем не зазорно, Жу предпочитала только слушать учителей, но не пыталась повторять за ними сразу же. Начиная с уроков математики и заканчивая хором. Она оттачивала навык в одиночестве, чтобы потом продемонстрировать, чего она добилась, послушать замечания, накапливая про себя обиду за то, что эти замечания вообще есть, и снова вернуться к самосовершенствованию. Повторять одно и то же упражнение прилюдно, когда оно не получается, – для Жу это была пытка.

Ну что ж. Еще раз. Жу вздохнула полной грудью, закрыла глаза и попыталась вернуться в хоровой класс.

– Мама, мама, пожалуйста!..

Жу ударила ладонью по виску, отсекая лишние воспоминания. Только одно сейчас имело значение. Она расслабилась, позволила телу повторять те трюки, которым его обучили в детстве. Столп теплого воздуха мягко выходил из приоткрытых губ. Жу слегка подтолкнула его, надавила диафрагмой. Вокруг столпа, как по волшебству, возник звук. Нота. Дрожащая и хрупкая, она быстро окрепла и подстроилась под вылетающий из-под пальцев гитариста аккорд. Голос поднялся на неспокойную гладь мелодии и, как резвящийся дельфин, заскользил по ней, повторяя изгиб волн. Жу приосанилась, осмелела.