Текст книги "Город Не/Счастья"

8. Среди акул

Расположенный в полусферическом здании в самом центре Полиса на улице Первого Артиста, «Бумажный Город» был местом паломничества для гурманов со всего континента. Десятки лучших поваров превращали рутинный прием пищи в акт современного искусства. Любое блюдо в их руках приобретало новые формы, вкусы и смыслы.

Иллойа посмотрела на часы и переступила порог. Швейцар раскланялся, открывая дверь, и она прошествовала мимо, как по подиуму. Подбородок поднят, спина прямая, каблуки чеканят шаг по мраморным плитам. На лице яркий макияж. Она шла в атаку, и боевой раскрас подходил как нельзя лучше. К Иллойе на входе тут же подскочил администратор, блеснув широкой белоснежной улыбкой.

– Госпожа министр, рады видеть вас в нашем ресторане. Желаете отдельную кабинку?

Иллойа медленно повернула голову в его сторону. Так медленно, что у администратора, казалось, вот-вот случится сердечный приступ. Но так и должно быть. Слово министра драгоценно. Она никогда не разбрасывалась словами понапрасну. Иллойа коротко кивнула, полуприкрыв глаза. Администратор выдохнул.

– Прошу следовать за мной, госпожа министр.

Ресторан был разделен на шесть больших залов. Один в центре, а остальные пять окружали его, как лепестки цветка сердцевину. У каждого лепестка было свое тематическое оформление. Но чтобы пройти к сердцевине, достаточно было пересечь один – морской.

Стены-аквариумы создавали иллюзию, что зал находится на дне океана. Гостей окружала толща воды, в которой плавали морские обитатели со всех концов света – от планктона и крошечных тропических рыбок до карликовых копий китов и, конечно же, акул. Даже будучи уменьшенными копиями предков, акулы оставались хищниками и рыскали по отведенной секции аквариума в поиске жертвы. Порой они эту жертву находили, и тогда в ход шли мощные челюсти. Голубая безмятежность окрашивалась в красный. Гости наблюдали за охотой с любопытством. Многие втайне завидовали морским хищникам. Акулы, уменьшенные и запертые в стенах аквариума, сохраняли повадки диких предков и оставались свободны от условностей мира людей.

Администратор умело лавировал между столиками и стеклянными колоннами, также наполненными водой и мелкими рыбешками. В середине дня посетителей в ресторане было не так много, как вечером выходного. Но даже в приглушенном свете все заметили и узнали фигуру в строгом черном платье с жемчужным ожерельем на шее. Посетители бросали робкие взгляды на министра. Из вежливости они продолжали делать вид, что увлечены едой и разговорами между собой, но Иллойа чувствовала, как их внимание плавно перетекает в ее сторону. В этом воздушном аквариуме самой крупной рыбой была она. И хотя со временем всеобщая любовь и обожание приелись и стали восприниматься как должное, лучи славы по-прежнему согревали ее сердце.

На входе в центральный зал, отведенный для особо важных гостей, стояли двое вооруженных людей в деловых костюмах. Иллойа еще раз сверилась с часами. Гаридай все рассчитал с точностью машины. Как обычно. Она проследовала за администратором мимо охранников.

Как только Иллойа оказалась за толстой шторой, она быстро пробежала взглядом по всем кабинкам. Администратор продолжал развлекать ее светской беседой, но она не слушала. Совсем рядом со входом она заметила мужчину на полголовы ниже ее, с темно-русыми волосами. Он сидел вполоборота, и Иллойа не смогла разглядеть лицо. Она медленно двинулась к его кабинке, но на полпути остановилась и нахмурилась.

Иллойа обозналась. За столиком сидел не тот человек, которого она искала, хотя и очень похожий на него. Но охрана на входе была лучшим подтверждением того, что расчеты не врали. Она осмотрелась еще раз и наконец заметила того, кто был нужен. Неприметный мужчина в сером костюме сидел к ней спиной в противоположной стороне круглого зала.

Иллойа проплыла мимо, остановилась и как бы невзначай повернула голову.

– Господин советник, вот так неожиданная встреча! И вы здесь! – Она всплеснула руками с изяществом лебедя, одарив мужчину обезоруживающей улыбкой.

Ореос Даэран, советник Высшего министра Развития, имевший обыкновение обедать в ресторане «Бумажный Город» ежедневно по будням с часу до часа сорока пяти, поднял к Иллойе овальное бледное лицо, не выражавшее никаких эмоций.

– Госпожа министр, – тихо поздоровался он.

– Вы позволите? – она указала на кожаный диванчик напротив советника.

Тот выдержал паузу. Он буравил ее холодным, как волны северных морей, взглядом. Иллойа застыла, чуть отставив руку в сторону. Она чувствовала, как каждую секунду ожидания эти волны подтачивают фундамент ее уверенности в себе. Иллойе вдруг представилось, что со стороны она выглядела как торговка мебелью, которая пытается продать диван капризному покупателю. Рядом с ней стоял администратор, вытянувшись в струнку. Гости из других кабинок – самые влиятельные и богатые жители Полиса – украдкой наблюдали за разворачивающейся сценой. К счастью, фундамент был крепким и выдерживал серьезные удары.

Ореос Даэран аккуратно отложил нож и вилку. Металл легко цокнул, коснувшись краев фарфоровой тарелки. Советник плавно повел рукой с повернутой вверх ладонью.

– Прошу вас, госпожа министр, окажите честь.

Администратор щелкнул пальцами, и у столика, словно из-под земли, возник официант. Он поставил перед Иллойей чистую тарелку, выложил столовые приборы и выжидающе посмотрел на министра.

– Стакан воды, – бросила она, мягко и изящно опускаясь на диван.

– Бережете фигуру, госпожа министр? – Советник снова взял в руку нож и врезался острым лезвием в кусок мяса. Из образовавшейся раны засочился жир. – А я, знаете ли, люблю себя побаловать.

Он говорил так тихо, что даже нежная классическая музыка, разливавшаяся по залу, заглушала его слова.

– Приходится, господин советник. – Иллойа развела руками. – Вам легко говорить: Высшее министерство всегда остается в тени. А вот по тому, как выглядит министр Мира, о нашем городе и судят.

Впервые за их встречу на лице Даэрана проскользнула тень хоть каких-то эмоций. Он поджал губы и остановил взгляд на одной точке. Иллойа проследила за ним. Неосторожным жестом она задела свою вилку, и та слегка сместилась в сторону. Иллойа аккуратно вернула ее в прежнее положение параллельно краю стола. Советник шумно выдохнул и вернулся к блюду.

– Скажите, как стать министром Мира? – неожиданно спросил он и отправил в рот кусок мяса.

Иллойа, как обычно, не заготовила план обороны. Она рассчитывала сама взять инициативу в руки. Сперва очаровать и обезоружить, затем выведать у советника, какие вредные разговоры ходят вокруг Высшего. Ну и, наконец, обзавестись влиятельным союзником, который запускал бы разговоры полезные. Но первый пункт плана уже дал сбой, так что Иллойа решила подыграть Даэрану.

– Что ж, – она гордо вздернула подбородок, – это очень непросто, советник. Чтобы стать министром Мира, нужно быть готовым положить жизнь на алтарь нашего великого города, самоотверженно служить ему. Ставить благо Новополиса превыше всего, превыше собственного блага. Нам с вами хорошо известно, каково это. Для должности министра одних напора и энергии не хватит. Нужна рассудительность, которая приходит с опытом. Вы, насколько я знаю, тоже не первый год в пирамиде?

– Нет-нет. Вы не поняли. – Он покачал головой. – Я не спрашиваю о вашем опыте. Меня интересует сам механизм.

– Механизм?

Иллойа попыталась заглянуть в синие глаза, спрятанные за маленькими очками в круглой оправе, чтобы понять, не смеется ли советник над ней. Но его лицо оставалось невозмутимым. Казалось, филе теленка с овощами – все, что беспокоило этого человека.

– Очевидно, необходимо победить в «Артисте Новополиса», советник. – Она обезоруживающе улыбнулась снова. И снова это не сработало, Даэран не повел и бровью.

– Хм, вот как? То есть министром становится лучший певец. Вы это хотите сказать?

– Да, советник, именно так. И вы это прекрасно знаете.

– Интересно. А чтобы стать министром Здоровья и Науки, потребуется одолеть соперников в спортивном состязании. И наконец, министр Жизнеобеспечения – лучший актер Новополиса. Я ничего не упускаю?

Поза Иллойи оставалась свободной и расслабленной, но внутри нарастало беспокойство. Как назло, снова начинала болеть голова. Она пришла в ресторан, чтобы заручиться поддержкой правой руки Высшего министра, но вместо этого приходилось напрягать слух, чтобы не упустить риторических вопросов Ореоса Даэрана. Тот, видимо, решил вспомнить молодость. Из секретного досье Иллойа знала, что по специальности он был профессором истории.

– Все точно так, как вы описали, советник.

– И лишь для Высшего министра Развития не обязательно обладать какими-либо, – он промокнул рот салфеткой, – творческими качествами. Потому что его выбирает совет акционеров нашего министерства.

– Простите, советник, но от меня ускользает ход вашей мысли. Все знают, как выбирают министров.

– А знаете ли вы, что так было не всегда?

– Я учила историю в школе, советник.

– Правда? Я всегда думал, что будущие министры в школе занимаются только своими профильными специальностями. Пением, к примеру.

Их разговор прервали шум и возня в соседней кабинке. Из-за тонкой стенки донесся кашель, который быстро становился все сильнее и громче, пока не превратился в сдавленный хрип. Раздался хлопок – посетитель свалился на пол. Голос его спутницы, что-то беспокойно бормотавшей все это время, сорвался на крик. Мимо Иллойи и Даэрана промчались администратор и официант. У последнего в руках была аптечка.

– Помоги-ка мне его поднять, – раздалась приглушенная команда.

– Нет! – вскрикнул женский голос. – Его не должны видеть таким.

– Хорошо, хорошо, не волнуйтесь. Мы сейчас же вызовем врачей сюда.

Советника не трогала разворачивающаяся по соседству драма. Он поднял указательный палец, показывая Иллойе, что закончит мысль, как только суета уляжется.

– Госпожа министр, а известно ли вам, кто я по специальности? – продолжил он, когда администратор пробежал обратно в сторону выхода.

– Увы. Как я уже говорила, советник, Высшее министерство всегда остается в тени и любит действовать скрытно. Ваше прошлое, как и ваши замыслы, загадка для нас, простых смертных.

– Я – историк. – Он слегка приподнял уголки рта. – И, представьте себе, в эпоху древних стран, когда государства состояли сразу из нескольких городов, объединенных общей границей, власть была устроена на других принципах. Министерства, к примеру, не занимались коммерческой деятельностью, не конкурировали между собой, и у них не было акционеров. Это были скучные бюрократические институты.

Он наконец разделался с теленком и положил нож с вилкой крест-накрест на тарелку. Однако никто не поспешил забрать у него столовые приборы. К официанту, оставшемуся с гостем, бросился еще один работник ресторана. Судя по звукам, первую помощь они оказывали не очень успешно. Гость хрипел все тише.

Советник сложил ладони вместе, коснулся их тонкими губами и на минуту задумался.

– Скажите, что делает певец?

– Сегодня вы задаете вопросы, не отличающиеся глубиной, советник.

– И все же. Порой мы увлекаемся решением сложных вопросов и забываем, что они состоят из множества простых. Певец поет, госпожа министр. Актер играет на сцене. А спортсмен занимается спортом. Руководят руководители.

Относительное спокойствие зала вновь было нарушено. На этот раз парой человек в белых халатах. Они пробежали мимо, следуя за администратором. Каждый из них нес по большому белому чемодану с красным крестом.

– Вытаскивайте его на середину! – выкрикнул один из них на ходу.

– Господин советник, госпожа министр. – Перед глазами, загородив медиков и постанывающего гостя, которого они тащили, возник администратор со сцепленными в замок руками. – Прошу прощения за доставленные неудобства. С вашего позволения…

Он провел рукой, и на кабинку опустилась мерцающая непрозрачная вуаль, подавлявшая шум извне. Она переливалась перламутром, и, если бы не головная боль и неприязнь к человеку, с которым она оказалась наедине, Иллойа бы поразилась красотой этого места. Они словно оказались под бескрайним звездным небом теплой летней ночью.

Советник слегка наклонил голову вперед и аккуратно снял очки. Он достал платок из кармана рубашки и стал методично натирать стекла.

– Вы оспариваете выбор наших предков? – Звук отражался от стен купола, и голос Иллойи прозвучал особенно звонко. – Оспариваете вклад великих людей в историю города?

– Знаете, какое у меня зрение, министр? – Ореос Даэран загнул дужки, положил очки на расстеленный на столе платок и внимательно посмотрел ей прямо в глаза.

– Понятия не имею, – сказала правду Иллойа. Разговор складывался совсем не так, как она рассчитывала, и ей становилось все труднее держать себя в руках.

– Стопроцентное. А это, – он кивнул на очки, – просто стекло. Не буду тратить ваше драгоценное время и объяснять, какие преимущества дает этот безобидный обман. Порой, если того требуют традиции, обычаи или целесообразность, мы можем пойти на некоторые… допущения. Но руководят все равно руководители.

– Киро Азорра с вами бы поспорил, советник.

– Да. Великий Азорра всю жизнь любил спорить. – Он приподнял уголки рта второй раз за беседу. – Вплоть до закономерной гибели.

Полуулыбка не сходила с его лица, а по спине Иллойи вдруг пробежали мурашки. Первого Артиста, великого Киро Азорра, почитали в Новополисе подобно древнему богу. Он давно перестал быть простым человеком, жившим сотню лет назад. Он превратился в символ, непогрешимый идеал.

Иллойа вдруг осознала, что они с Гаридаем ошиблись, когда выбрали целью Ореоса Даэрана. Тщедушный историк выделялся среди акул в окружении Высшего. Он казался мягким и уступчивым. Таким, которого и подкупать не придется: хватит природной харизмы и обаяния Иллойи. До этого министр лишь изредка перекидывалась с ним приветствиями при встрече. Советник в ее присутствии вел себя отстраненно, как и всякий высокопоставленный фанат Иллойи, втайне ее обожающий. И только теперь она поняла, что за холодным безразличием советника скрывалось не смущение, а – о, ужас! – холодное безразличие.

– Наше общество – это единый организм. Одна цепь. – Даэран смахнул со стола крошку хлеба и разгладил скатерть. – Но бывает, что одно из звеньев не проявляет должной солидарности по отношению к другим, занимается не своим делом. Допустим, вместо того чтобы петь и плясать, ссорится с соседями, развязывает войны, применяет запрещенное оружие. Ставит под удар репутацию города и прибыль министерств. Или портит отношения с самой боеспособной армией, подрывая баланс и единство.

– Чтобы избавиться от крокодилов, советник, нужно осушить болото. – Иллойа сбросила маску благожелательности. Голос потерял мягкость и певучесть, он скребся по небу тысячей маленьких льдинок.

– Да, это ваш девиз на все случаи жизни.

– Вы знаете другой способ победить в уже проигранной войне?

– Знаю: не развязывать уже проигранную войну. Но вернемся к истории. Во времена древних стран противоречия разрывали все государства изнутри. Бунты, восстания, мятежи – у этой болезни много имен. Но рано или поздно недовольство граждан всегда перерастало в открытый конфликт. Вплоть до гражданских войн. А кто побеждал в противостоянии? Как вы думаете?

– Теряюсь в догадках, – процедила она, сощурившись.

– А побеждал тот, на чьей стороне выступала армия. – Советник наслаждался лекцией. Вечно тихий голос теперь звучал откуда-то из глубины грудной клетки, грозно и торжественно. – И вот изящное решение: государственные армии прекратили свое существование. Каждое министерство и его собственность теперь охраняют одна или несколько частных компаний. Можно не беспокоиться, что в случае неурядиц бразды правления неожиданно уплывут из наших рук. А если кому-то и вздумается перетянуть одну из армий на свою сторону, то всегда найдется другая, конкурирующая компания, готовая подавить мятеж.

Мерцающий купол исчез так же внезапно, как появился. Перед ними снова вырос улыбающийся во весь рот администратор.

– И снова просим прощения за доставленные неудобства, господин советник, госпожа министр. – Он щелкнул пальцами. Перед Иллойей и Даэраном появились тарелочки с суфле. – Комплимент от ресторана. Приятного аппетита.

Администратор, раскланиваясь, удалился. Даэран взял ложку и положил ее тыльной стороной на суфле. Он надавил, и шоколадная глазурь со щелчком треснула. Но советник не остановился. Он продолжил давить десерт, пока ложка не стукнула о тарелку.

– Вот так, – он кивнул на то, что осталось от суфле, – вы едва не разрушили все.

Иллойа не сводила глаз с тарелки советника. В висках кололо, но боль отошла на второй план. Она перечисляла в голове все имена, которые знали, что министр пятнадцать лет назад отдала приказ использовать вирус. Даэран не просто так упомянул войну и запрещенное оружие. Это была неприкрытая угроза, а он не стал бы угрожать, не будь у него доказательств.

– Вы в очередной раз ошиблись, – продолжал он. – Здесь вы не найдете, что искали, госпожа министр. Ваше упорство достойно похвалы, но, к сожалению для вас, данным качеством не обделен и ваш покорный слуга. Если я вижу ржавчину на единой цепи, я не могу молчать. – Он продолжал переминать остатки суфле, превращая его в кашицу. – В подобном случае советники, люди вроде меня, считают своим долгом донести до руководства мысль, что вся цепь может порваться, если не удалить одно испорченное звено. Даже если нас, советников, не будут слушать много лет, это ничего не меняет. Потому что колесо истории неумолимо, и наши пророчества имеют мерзкую привычку сбываться.

Министр вздрогнула и тут же отвернулась от Даэрана. Ее взгляд упал на чемодан с красным крестом. Один из медиков забыл, не иначе. Что за болван! Как можно было забыть аптечку?! Но, наверное, такое бывает. Люди забывают, люди ошибаются. Очень сильно ошибаются. Не учитывают всех факторов. Что ж, значит, в следующий раз они будут внимательнее.

– Советник, – Иллойа поднялась с дивана и гордо вздернула подбородок, – я вас услышала. И мне остается донести до вас только одно: в следующий раз…

Советник так и не узнал, что собиралась донести до него министр. Невидимая сила подняла Иллойу в воздух и швырнула в стену.

Вспышка. Взрыв. Крики.

Все произошло за долю секунды. И прежде, чем она поняла, что происходит, все уже было кончено.

Иллойа лежала на полу, глотая ртом воздух. Сквозь звон в ушах пробивались звуки сирены, стоны и плач. Глаза резало от клубов дыма и пыли. Где-то сверху раздалось шипение, и секунду спустя на голову и спину Иллойе брызнула вода.

Она расставила руки, чтобы приподняться. В ладонь больно впилась жемчужина из ее порвавшегося ожерелья. Иллойа перевернулась на спину и села, тяжело постанывая. Вода быстро прибивала к полу взметнувшуюся пыль. Маленькие огоньки на обломках кабинок и столиков с шипением гасли.

Несколько кабинок взрыв разворотил полностью. Она заметила тело. Мужчина на полголовы ниже ее с темно-русыми волосами лежал лицом вниз в быстро расползающейся луже крови. Иллойа разочарованно хмыкнула, когда поняла, что это был посетитель, которого она изначально приняла за советника. Сам же Даэран, пошатываясь, внезапно вырос над сидящей на грязном полу Иллойей и протянул ей руку.

Она нащупала ножку разломанного на куски столика и, пользуясь ей как тростью, поднялась на дрожащих ногах и посмотрела на вытянутое, перепачканное лицо советника. По его лбу стекала тонкая красная струйка. Даэран вытер ее тыльной стороной ладони. Он поднес руку к лицу, втянул ноздрями воздух и лизнул красное пятно между большим и указательным пальцами, пробуя кровь на вкус.

– Госпожа министр, пользуясь случаем, считаю своим долгом донести до вас, – уголки рта поползли вверх, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, – что безопасность в Полисе немного хромает.

9. Напролом

– Еще шестеро заболели, – говорит Улич с порога, снимая респиратор. – Двое умерли. Один совсем плох.

Штерн переглядывается с подрывником. Не нравится Уличу этот подрывник. Головой-то он понимает и что нет разумных причин для неприязни, и что им повезло заполучить такого специалиста, как Лазезис. Повезло, что такой, как он, на их стороне, а не на противоположной. А все же не нравится Уличу этот долговязый скользкий тип. Наверное, потому, что полковник зовет его советоваться, когда хочет оправдать какую-то грязь. Лазезис не из брезгливых, он не боится замарать ни свои руки, ни чужие.

– …Врага больше нет, а наступать не можем… – бормочет склонившийся над картой Штерн.

Что он хочет выведать из карты? Снаряды и правда больше не беспокоят Армию, стихли выстрелы и разрывы. Немногие выжившие северяне отступили, но преследовать их некому: половина Армии Штерна валяется в лазарете. Карта больше не нужна, но командир таращится в нее скорее по привычке.

– Хоть кто-то поправился?

Штерн задает вопрос небрежно, будто и не хочет знать ответа. Но Улич видит, как сжимаются кулаки полковника. Надежда не покидает его. Напрасная надежда. Как ни стараются медики Армии, пока для каждого, кто подхватил неизвестную заразу, она становится приговором. Улич качает головой.

Штерн отталкивается от стола и снова обменивается с Лазезисом тяжелыми взглядами. Улич понимает: эти двое уже все обсудили и приняли решение. Точнее, Штерн высказал мысль, которая витает в воздухе со смерти первого зараженного, а Лазезис просто поддакнул. Улич подсознательно делает шаг назад, прижимаясь спиной к двери, будто не хочет, чтобы ужасная мысль, нашедшая приют в голове полковника, покидала стены штаба Армии.

– Если ветка дерева сохнет, такую ветку надо отрезать, – произносит Штерн и многозначительно поднимает брови, чуть наклонив голову вперед.

Беда в том, что подобные мысли посещали и самого Улича. На месте полковника он бы и сам так решил. Но потому он и не на месте полковника, а на своем – месте человека, который обязан приводить Штерна в чувство, когда того заносит. Полковник выжидающе смотрит, ждет ответа на незаданный вопрос.

– Нет. Нет, полковник. Так нельзя.

– А ты что скажешь?

Теперь Штерн косится на Лазезиса. Тот медленно расплетает руки и произносит противным свистящим голосом:

– Да ожесточится сердце твое, полковник, и да не дрогнет рука твоя. Делай что должно.

Штерн тяжело кивает.

– Ступай, Лазезис.

У Улича шумит в ушах, будто рядом разорвалась мина, отбросила его спиной в кирпичную стену, сломала пару ребер. Он морщится и тихо кашляет в кулак, когда дверь закрывается за подрывником.

– Штерн?

– Ну а что мне делать, по-твоему, что?!

– Должно быть лекарство, Штерн. Твой человек в Высшем, свяжись с ним.

– Молчит.

– Это твои люди, полковник. Ты за них отвечаешь.

– Правильно. И если заразится вся казарма, это тоже на мне.

Улич достает флягу из кармана, пробегается пальцами по донышку. Он присоединился к Армии уже после начала войны, по личной просьбе Штерна. Новыми друзьями обзавестись не успел, потому что все время проводил возле командира, но знал, что за его жизнь каждый из парней готов пожертвовать своей, если потребуется. Просто потому, что все они носят одинаковую темно-зеленую форму. Улич сует фляжку обратно.

– А если заболею я? Что, пустишь пулю в затылок или как? Пустишь? Чего замолчал?

– Да иди ты, Улич! – отмахивается Штерн.

– Ясно. – Улич прохаживается по кабинету. – И как объяснить остальным?

– Ты так говоришь, будто мне это нравится! Хочешь помочь – возьми ребят, скатайтесь по районным больницам, разузнайте, поищите лекарство.

Полковник падает в кресло и подпирает голову кулаком. На лбу виднеется красный след от костяшек – настолько часто Штерн застывает в этой позе в последние дни.

– Слушаюсь, – тихо отзывается Улич.

– Улич, – останавливает его на пороге Штерн.

– Да?

– Пущу. А ты – мне. Иначе все поляжем.

***

Улич выходит из здания администрации северо-западного района Кроми. Настроение скверное, хуже не придумаешь. Разговоры на повышенных тонах всегда выбивают его из душевного равновесия. Он не винит местных – у тех есть причины злиться и не доверять людям в форме. Вспышка неизвестной болезни, карантин во всех северных районах, блокпосты и патрули на дорогах. Никто ничего не объясняет и не успокаивает, люди сами по себе. А тут еще является он, незнакомец в темно-зеленом, расспрашивает о болезни, делится данными сам.

Улич лишь передал в больницы то, что узнали медики Армии опытным путем за последние две недели. Он надеялся, что смерть бойцов поможет врачам Кроми, а те в ответ помогут Армии Штерна. Раз уж больше ни тем, ни другим никто не спешит на выручку.

Для местных все выглядит иначе: некие военные знают что-то, о чем простых людей заранее не оповестили. И Улич их не винит. Он успел наслушаться теорий, рожденных кромьчанами из-за неведения и изоляции, пока мотался по северу. Одни говорят, что Полис испытывает на кромьчанах новые химикаты. Другие утверждают, что Высшее министерство Развития борется с перенаселением и травит лишних людей. И чем невероятнее теория, тем быстрее она расползается. Люди передают ее друг другу в очередях за лекарствами, в общественном транспорте и магазинах.

В нагрудном кармане рубашки Улича лежит распечатанный конверт. Внутри письмо. Они с женой по старинке обмениваются бумажными письмами – традиция, поблекшая за многие годы и превратившаяся в привычку. Теперь бумага со знакомым почерком не вызывает того воодушевленного трепета, что в молодости, но они продолжают обмениваться письмами из уважения друг к другу.

Конверт дожидался Улича на пункте снабжения несколько дней. Из письма он узнал, что по ту сторону линии карантина ходят не менее страшные слухи. Жители Полиса убеждены, что в Кроми не хватает выживших, чтобы хоронить мертвецов. Что по улицам бегают стаи собак и обгладывают валяющиеся на обочинах человеческие тела до костей. Что руководство давно сбежало, вот-вот встанет вся работа и поток товаров из Кроми иссякнет.

Удивительно, что и кромьские, и полисные истории лишь преувеличивали суть вещей, но не противоречили истине в полной мере. Сорняки слухов, какими бы неказистыми ни были, росли на той же почве, что и правда. И отличались от правды только тем, что в них было легче поверить.

Улич щелкает зажигалкой, затягивается и выпускает через ноздри струйки дыма. Он медленно спускается вниз по лестнице к двум бойцам, которых оставил ждать снаружи. Местной охраны у входа нет, хотя еще недавно была.

– Возвращаемся. – Он оборачивается и бросает взгляд на красивое двухэтажное здание с колоннами. Из окна верхнего этажа за ними с подозрением следит морщинистое лицо начальника администрации. – Здесь больше делать нечего.

Местные жители начали стекаться к площади перед администрацией еще два часа назад, когда он только заходил в здание. Теперь их в несколько раз больше. Улич оглядывает собравшуюся толпу. Люди выглядят мирно, но ему становится не по себе. Местные словно изучают чужаков, они ничего не требуют и не скандируют. Но он догадывается, зачем они собрались.

До администрации наемники Штерна успели побывать в районной больнице. Улич видел по лицам врачей, что помощь им не окажут, даже если захотят. А по глазам посетителей, которых не пускали в переполненные палаты повидаться с близкими, он понимал, что нужно было убираться из Кроми поскорее. До того, как местные узнают, что наемники везут в багажнике автомобиля.

– Машина где? – шепчет он одному из бойцов. Тот кивает в сторону разрушенного бомбой северян заводика на противоположной стороне площади. – А подальше не мог припарковаться? – ворчит Улич.

Небольшой отряд движется сквозь людской лес, расступающийся перед тремя вооруженными путниками. Улич ежится, ощущая на себе десятки взглядов. Он вылавливает каждое движение, каждый звук. Он слышит, как шуршит гравий под ногами, как часто дышат товарищи за спиной. Время еще есть. Инициатива в его руках. Люди не станут действовать первыми. Главное – не показывать страха.

Он знаком со многими выходцами из Кроми – в Армии Штерна таких предостаточно. Это люди, способные на самые безрассудные поступки. Живое олицетворение сил хаоса. Они не знают середины и выжимают себя без остатка, какая бы задача перед ними ни стояла. Только Штерн и его харизма могут на время обуздать бурлящий в кромьчанах неуемный пыл. Это отчаянные и непредсказуемые бойцы, все как один. А Улич не любит сюрпризов.

Он снова лихорадочно вспоминает, где мог проколоться. Они заехали только в северный пункт снабжения за лекарствами, с местными в контакт не вступали, нигде не задерживались. Все как велел Штерн. Позже зашли в пару больниц, но Улич и словом не обмолвился об алюминиевом кейсе с заветными ампулами в багажнике их автомобиля.

Однако уже во время разговора с главой администрации тот потребовал поделиться лекарствами. Или усмирить недовольных жителей Кроми. Улич ответил резко. Ни медицинские, ни полицейские функции в их обязанности не входили. Но злился он не на морщинистого старика, который сидел перед ним, отчаянно вцепившись в подлокотники шатающегося кресла, а на себя. Где он мог проколоться? Шпионам Северопорта следовало поучиться у жителей Кроми, как нужно добывать информацию.

В дальних рядах кто-то чихает. Рука Улича рефлекторно тянется к винтовке, но он себя одергивает. Маленький камешек пролетает над ухом и падает на дорогу в двух метрах впереди. Он чувствует, как один из бойцов сбавляет ход и разворачивается.

– Молчать! – Улич хватает его за руку. – Шагай вперед.

До машины остается совсем чуть-чуть. Он приказал припарковаться где-нибудь неподалеку. Поблескивающие красные огоньки на въезде в парк запрещают передвигаться внутри на автомобиле. Кто бы мог подумать, что в двух вооруженных головорезах вдруг проснутся законопослушные граждане? Они без раздумий могут пустить поезд под откос, но тут вдруг решили оставить машину на парковке. Что ж, кого тут винить? Только себя, только себя… В очередной раз.

Внезапно на пути Улича оказывается парнишка. На вид лет десяти, ровесник дочери. Наемники резко тормозят, замечая ребенка в последний момент. Тот не отступает в сторону, в отличие от взрослых.

– Дядь, помоги на помощь голодающим. – Парень тянет руку с уже активированной личкой.

– Отойди-ка. – Улич плавным движением отодвигает мальчика с пути, поглядывая по сторонам.

– Дядь, ну помоги! – Тот вцепляется в полу расстегнутой куртки Улича и повисает на ней.

– Отойди, тебе говорят.

Улич принимается трясти куртку, чтобы вырвать ее из удивительно цепких маленьких пальцев. Он чувствует, как расстояние, на котором толпа с почтением держалась, сокращается. Ветви людского леса вот-вот сомкнутся над головами.