Текст книги "Грани современного пастырства: этика"

Святитель Феофан Затворник выстраивает, подобно преподобному Иоанну Лествичнику, целую лестницу добродетелей, ведущую подвижника к Богу: «Прежде всего [следует] приобрети навык к безмолвию: безмолвие родит подвижничество, подвижничество родит плач, плач родит страх, страх – смирение, смирение – благодушие, благодушие – любовь, а любовь соделывает душу здравою и бесстрастною. Тогда познается, что человек не далеко от Бога»¹⁸⁰.

Но есть и предостережения для пастыря, необходимые и в наше время: «Знай, – говорит святитель, – что любовь к славе человеческой рождает ложь, а отвращение от нее умножает страх Божий в сердце. Не ищи дружества со знатными мира, чтоб Слово Божие не отступало от тебя»¹⁸¹. Следовательно, только честный человек имеет страх Божий, а, значит, и настоящую любовь к Господу, служа Ему верой и правдой. Желание пастыря из-за тщеславия или корысти знаться с сильными мира сего отворачивает от него Божие Слово, и тогда он обретает жизнь неправедную. И дерзости у пастыря быть не должно, а лучшим избавлением от этого греха служит тщательное хранение сердца и непрестанное взывание ума к Господу Иисусу Христу¹⁸².

Святитель Феофан Затворник всегда в своих наставлениях говорил о благодати. Для нас это важно, так как в XX веке его идеи продолжит развивать архимандрит Софроний (Сахаров). Святитель Феофан писал: «Итак, желаешь начать жить по-христиански, взыщи благодати. Минута, когда низойдет благодать и сочетается с твоею волею, будет минутою рождения жизни христианской – сильной, твердой, многоплодной»¹⁸³. Божественную благодать, или дар Божий, необходимо возгревать в себе, используя различные способы из аскетической науки: «Молитвы церковные, домашние труды подвижничества и доброделание развивают сей дар и дают ему простор действовать в нас»¹⁸⁴.

Такую же мысль о возгревании божественного дара, в приложении непосредственно к пастырскому служению, развил в своем наставлении пастырям святитель Филарет Московский. Он считал это необходимым условием для пастырского служения: пастырь должен воспламенять такой дар «молитвою веры, примерами твердых подвижников за славу Божию и благо Церкви, паче же всего мысленным и сердечным созерцанием Господа Иисуса, положившего душу Свою за искупление бедных душ наших от адского плена, – созерцанием, которому весьма естественно перейти в благоговейную любовь к Божественному Искупителю, и в сострадательную любовь ко всем душам…»¹⁸⁵. О сострадательной любви довольно емко сказал митрополит Антоний (Храповицкий), о чем мы обязательно скажем далее.

Интересное замечание делает святитель Феофан Затворник относительно утешений, которые могут наступать после духовных подвигов. Отнятие таких утешений он определяет, как особое испытание от Господа. «Старцы говорят, что не надобно пристращаться к сим утешениям, или считать их достоянием своих трудов неотъемлемым, а предать их в волю Божию, принимать их, когда подает Господь, и терпеть лишение их, когда отнимает»¹⁸⁶.

Об искушении во время молитвы святитель Феофан говорил следующее: «При молитве лезут мысли. Отгонять надо, опять лезут, опять отгонять… и все так. Только не поблажать, а как заметите, гоните. Это и есть подвиг трезвения. Трудитесь над тем, чтобы сердце ваше было в каком-либо религиозном чувстве…, когда сердце в чувстве, помыслы не беспокоят и все ходят вокруг чувств»¹⁸⁷. Даже к хитрости призывает святитель в борьбе с лукавым: «Враг томит без толку, а вы, обратив это томление в томление о грехах, перехитрите его, сделав его орудием доброго душевного чувства»¹⁸⁸.

Так своими краткими советами святитель Феофан Затворник наставлял подвижников и пастырей Церкви Христовой, которые окормлялись у него. И до сих пор мы можем черпать для себя нравственную премудрость из творений прославленного святителя.

Также мы получаем огромную пользу в деле нравственного совершенствования из дневников и проповедей другого знаменитого пастыря – святого праведного Иоанна Кронштадтского. Склонность некоторых пастырей более ко греху, чем к добродетели святой Иоанн Кронштадтский ставит в зависимость от их нерадения, невнимания к себе, маловерия. В таком случае необходимо взирать на подвиги святых, и подражать их вниманию, исправлению, воздержанию, терпению, молитве, кротости, незлобию, милосердию¹⁸⁹. Особенно пастырю нужно следить за своим сердцем и помыслами, «отражая непрестанно нападения врагов взиранием к Богу, молитвою, покаянием непрестанным, преспеянием во всякой добродетели – кротости, смирении, послушании, воздержании»¹⁹⁰. Малейшие прилоги греха следует отражать верою и страхом Божиим. При этом святой Иоанн Кронштадтский предлагает пастырю: «противопоставляй вожделению плотскому желание небесное…, грешному желанию – святое желание, нечистому – чистое, материальному – духовное, тленному – нетленное»¹⁹¹.

Святой Иоанн Кронштадтский говорил, что враг рода человеческого непрестанно старается «окрадывать» нашу душу самыми разнообразными прелестями и суетностью. Пастырю в таких случаях нужно бодрствовать, не предаваться греховной дремоте и помнить, что один Бог есть предмет вожделений нашего сердца¹⁹². Некоторые личные советы Кронштадтский пастырь предлагал желающим следовать путем духовного подвига. Вот один из примеров: «Борют и побеждают меня страсти, например: гнев, гордость, зависть, вожделения. Но я немедленно каюсь, молюсь, плачу, напрягаю веру, надежду на Господа, молюсь горячо о помиловании – и побеждаю страсти мои и врагов моих невидимых, борющих меня, и восстаю. Воспринимаю сердце чистое и дух правый во утробе моей, мир, свободу, дерзновение благодатью Христа»¹⁹³.

Пастырь должен в своей душе утверждать любовь постоянными усилиями, если видит в себе равнодушие к бедствиям других людей. «Исправляйся немедленно, распинай свое самолюбие, – призывает святой Иоанн Кронштадтский, – утверждай в душе любовь к Богу и ближнему, сочувствуй, сострадай людским скорбям, плачь с плачущими»¹⁹⁴. Любовь свою пастырь должен проявлять в служении Пречистым Тайнам Господним, Святому Телу и Крови Христовым. В самом служении литургии священник получает силы и пути к борьбе со своими страстями, нужно только это глубоко и искренне осознать, тогда любые бесовские прилоги отгоняются одним только покаянным воплем ко Господу. Вот как объясняет это святой Иоанн Кронштадтский: «Священник, ежедневно причащающийся Пречистого Тела и Крови Христа Бога, должен как солнце пресветлое сиять всем чистотою и кротостью жизни и нелицемерною ко всем любовью и – быть чуждым всякого греха: потому что он до небес возносится благостию и милосердием Господа и получает от Бога великие, чрезвычайные силы к животу [жизни] и благочестию и к удалению от греха и побеждению грехов и страстей»¹⁹⁵.

В своей ежедневной молитве и в личном покаянии священник находит чудодейственные силы для собственного избавления от грехов и для врачевания и исцеления других людей от последствий греха, потому что Господь многократно совершает в священниках – по молитве веры и покаяния – великие чудеса победы над страстями и кознями вражьими, и возводит нас к жизни, миру, свободе и царствию Духа¹⁹⁶. Святой Иоанн Кронштадтский призывает пастыря непрестанно противиться насилию страстей, особенно самолюбию и самоугодию, а также любви к внешнему, плотскому покою, из-за которого священник забывает о самоотвержении в пользу ближнего и живет только для себя и своего дома¹⁹⁷.

В конце каждой из своих подвижнических бесед святой Иоанн Кронштадтский всегда дает нам надежду, и воодушевляет именем Божиим на бранный подвиг духовного совершенствования. «Поэтому не изнемогай, – говорил он, обращаясь к каждому христианину, – и не унывай… в борьбе со страстями и разными искушениями, но мужайся и побеждай их благодатью Христовою. Докажи и делом свою любовь к Богу Всетворцу и Спасителю твоему, претерпевшему ради тебя крест и смерть и не увлекайся временною сладостью греха; иди путем тесным и прискорбным к широте райской, веди и других за собой»¹⁹⁸.

От поучений святого праведного Иоанна Кронштадтского нам открывается путь к пастырско-аскетическому богословию XX столетия. Прежде чем перейти к рассмотрению этико-аскетического понимания пастырского служения митрополитом Антонием Сурожским, скажем несколько слов о взглядах на подвижничество архимандрита Софрония (Сахарова), который развивал мысль св. Иоанна Кронштадтского о необходимости возгревания в душе священника Божией благодати.

Архимандрит Софроний отмечал, что духовное возрождение падших людей происходит в силу ощущаемого действия благодати, которая в психологическом плане проявляется как некоторого рода «решимость». Благодать не лишает человека свободы воли и не освобождает его от дальнейшей духовной брани. Познавшие благодать также подвергаются искушениям и даже могут дойти до демонического омрачения. «Иногда, – как говорил архимандрит Софроний, – излияния благодати бывают настолько обильными, что душа в глубоком чувстве ощущает свое воскресение… В таких случаях душа бывает утвержденною на всю последующую жизнь и получает свободу от внутренних конфликтов в самой глубине своей; нет в ней тогда мучительных исканий истины, и весь дальнейший подвиг ее сводится только к стремлению осуществить в жизни своей познанное в час посещения»¹⁹⁹.

На пути самосовершенствования подвижник, отсекая свою волю перед Богом, становится способным вместить и носить в себе действие Божественной воли²⁰⁰. Но даже при действии благодати Божией и при полном подчинении своей воли Богу подвижник – и пастырь в том числе – не свободен от искушений. Здесь нам важно определить само понятие греха, совершаемого по вине человека, и искушения, от человека не зависящего. Необходимо сказать, что грех заключается в страсти. Святой Пимен Великий сказал: «Мы не телоубийцы, а страстеубийцы». Борьба православного подвижника направлена не против тела, но против страстей и «духов злобы поднебесных» (Еф 6:12). От Бога нас удаляет не тело, призванное быть «храмом живущего в нас Святого Духа» (1 Кор 6:19), а сладострастие, то есть страсти с их услаждениями²⁰¹.

Как настоятель монастыря, архимандрит Софроний (Сахаров) адресовал свои изыскания в области аскетики монашествующим, но другой православный богослов – митрополит Антоний (Блум) старался свои речи и беседы направить широкому кругу слушателей. Он как бы объединил подвижничество пастырей и пасомых в одну науку, в которой мы много полезного находим для личного совершенствования.

Митрополит Антоний Сурожский о священнической этике в современном мире

Сегодня иногда можно слышать такое мнение, что для современного христианина строгая аскетика не нужна, что эпоха подвигов и постов ушла. Современному церковному человеку достаточно делать свое дело, ходить по праздникам в храм, исповедоваться и причащаться. На этом вся глубина духовной жизни и заканчивается. Однако осознать то, в какой степени не правы рассуждающие так, мы можем не только с помощью своего образовательного багажа и личного духовного опыта, но также с помощью авторитетных богословов и уважаемых пастырей Церкви, которые жили в наше время или являются сейчас нашими современниками, которые несли не менее сложный и трудный аскетический подвиг, чем в первые века Христианства, или в период первых монахов-отшельников и возникновения монашеских общин. Такие проповедники «жизни во Христе» и провозгласители «жертвенности» любого служения на благо людей убеждают нас в том, что христианская аскеза не ушла в историю, она необходима и составляет стержень всей нашей современной жизни.

Можно сказать, что весь жизненный путь христианина – это и есть аскеза. Разумеется, следует признать, что, считаясь с условиями времени, аскетическая практика несколько изменила свои формы, однако этическое содержание и смысл жизни остаются незыблемыми. Аскетика – это, скорее всего, не «что», а «как». Как достичь совершенства в меру наших возможностей и опыта, а не что нам нужно делать, не имея перед собой осознанной необходимости идти к главной цели.

Одним из таких вышеупомянутых богословов-аскетов для нас является митрополит Сурожский Антоний (Блум), который и делом, и словом показал, какой должна быть нравственность христианина, как правильно относиться к аскетизму и каким образом выявлять собственный путь аскетической практики. Такие вопросы, в большей степени, должны волновать пастырей Христовой Церкви, потому что именно им необходимо разъяснять прихожанам вопрос: нужна ли аскеза современному человеку, как правильно ее построить, ведет ли она к идеалу нравственности?! Пастырю не столько нужно теоретизировать на этот счет, сколько самому на практике показать пример, достойный уважения и подражания в глазах верующих людей.

Сегодня священник может научиться этому не только из писаний святых отцов-аскетов древности, но и от наших современников, которые смогли реализовать все принципы православной аскезы в своей жизни, тем самым поддерживая традиции и укрепляя фундамент для пастырства. Рассмотрим на примере бесед митрополита Антония, насколько актуальна сегодня для пастыря личная нравственно-аскетическая практика.

Митрополит Сурожский Антоний (Блум) понимал пастырство как состояние, которое следует поддерживать постоянно, без сна и отдыха, без условий и без перерывов²⁰². В своих многочисленных речах и проповедях он акцентировал внимание слушателей на богословии «царственного священства мирян», отмечая, что всякий христианин независимо от его принадлежности к клиру «послан в мир быть проповедником Христа, свидетелем вечной жизни, путеводителем других в Царство Небесное»²⁰³. Но в первую очередь архипастырь относил эти слова к священнослужителям, потому что они должны быть примером для мирян, возжигать в сердцах всех христиан лучик веры и усердия к делу евангелизации.

Митрополит Антоний давал следующее определение пастырству: «Это не ремесло, не техника, не руководство, не властвование, а именно ласковое, жертвенное служение… подлинная мера пастырства – нежное, глубокое, вдумчивое, кровное соотношение»²⁰⁴. Священник всего себя без остатка посвящает людям, у него нет своих желаний и выгод, он целиком принадлежит делу Божьему и нуждам своих прихожан. Все это возможно и необходимо, потому что в пастырском служении священник уподобляется Пастыреначальнику Господу Иисусу Христу. В основании пастырства как такового стоит «Пастырь по преимуществу», «единый Пастырь всей твари» – Христос. Любой священник пастырствует только Его благодатью и стоит на таком месте, где может стоять только Бог²⁰⁵. Эти рассуждения созвучны с писаниями святых отцов Древней Церкви. В XX веке пастырско-аскетическое богословие в лице митрополита Антония создает свое основание на вековой православной традиции.

В своем подвижничестве пастырь должен доходить до полного отвержения себя, чтобы не мешать Богу действовать. Священник просит Господа только о том, чтобы Тот соделал его неким проводником Своего благодатного присутствия в мире. Через молитву пастырь соединяется со Христом и через совершение таинств способствует соединению с Ним всех верующих. «Это путь единения со Христом в молитве и таинствах, – замечает митрополит Антоний, – это путь, на котором мы говорим: “Пусть будет Твоя воля, Господи, а не моя”, даже тогда, когда перед нами чаша страдания и смерти. Этот путь – Сам Христос, Который есть также и Истина, Которая есть не “что-то”, а Некто, и Жизнь, Которая есть тоже Некто: Сам Бог Живой, Жизнь наша – Кого мы и должны проповедовать»²⁰⁶.

Сердце у пастыря, как говорил митрополит Антоний (Блум), должно быть полное любви, причем любви крестной, по слову Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин 15:13). Истинный пастырь изо дня в день всю свою жизнь проживает так, что для него полностью исчезает собственное «я», вместо которого главное значение имеет каждый пасомый как личность и вся паства в целом как один организм²⁰⁷.

Пастырь видит, насколько он далек от идеала, но также знает, как к нему стремиться, так как путь совершенствования возможен исключительно через Иисуса Христа, Который уверил нас, что Он есть «путь и истина и жизнь» (Ин 14:6). Иисус как бы говорит нам: «Если вы будете идти Моим путем, то вы станете подлинными людьми, детьми Божиими»²⁰⁸. Через единение со Христом мы призваны стать не приемными, а родными по благодати детьми Бога²⁰⁹. В такой перспективе Церковь есть Царство Божие, пришедшее в силе, но истинный подвижник должен его осуществить в себе или войти в его полноту²¹⁰.

Из следующего мнения митрополита Антония мы можем заключить, что аскетический подвиг священника начинается с того момента, когда он начинает осознавать свое призвание быть «как слуга» для всей паствы²¹¹. Любой архипастырь и пастырь поставлен вести народ в тайну освящения мира, и при этом быть готовым отдать свою жизнь, и даже каждый день и час своей жизни на то, чтобы все вокруг было освящено. Входя во «Святая Святых», пастыри как бы входят в Царство Божие от имени народа в качестве его представителей. Войти же в это Царство можно исключительно через Крест, а в конечном итоге – через собственное распятие²¹². В этом главная линия любого аскетического делания у пастыря Церкви Христовой – сораспятие со Христом, а потом и с каждым из своих пасомых. Царство, о котором мы говорим сейчас, не есть только лишь торжественный пир и вечный праздник, это также и непрестанная борьба до полной победы с теми силами, которые всячески противодействуют тому, чтобы такое Царство было густо населено.

Митрополит Антоний не раз настаивал на том, что стать священником – это не честь и преимущество, а служение. Пастырь становится слугой, а не начальником. Сам Христос об этом говорил: «…кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф 20:26). Христос был среди людей «как служащий», поэтому тот, кто хочет ему уподобиться в служении, тот должен себя действительно считать на дне и быть готовым исполнять «грязную работу», заботиться о несчастных, бедных, страждущих²¹³. Требуя от кандидатов в священство личного тому соответствия, митрополит Антоний ободрял и поддерживал сомневающихся в том, смогут ли они понести все тяжести священнического служения. Он приводил в пример слова Христа, Который сказал Своим ученикам, что посылает их в мир «как агнцев среди волков» (Лк 10:3). Сегодня пастыри Церкви посылаются на проповедничество «как агнцы к волкам». В таком положении Бог оценивает не только наше величие. Он ценит и нашу немощь, которая делает все, что может и чего не может. Здесь во всю силу проявляются слова Господа апостолу Павлу: «довольно для тебя благодати Моей; ибо сила Моя совершается в немощи» (2 Кор 12: 9). «Не в робости, – объяснял митрополит Антоний, – не в нерешимости, не в расслабленности, не в одном из свойств, присущих нашей слабости в вещах мирских и духовных, – нет, в иной немощи: в прозрачности, в хрупкости, в гибкости, которая дает свету Божию литься через человека…»²¹⁴.

Важным моментом пастырской аскетики, о чем также говорили древние святые отцы, является смирение, осознание собственной неспособности без Бога совершить что-либо благотворное для человеческой души. Митрополит Антоний отмечал, что пастырям в своем служении необходимо уступить место Богу и только лишь помогать Ему. Говоря его словами, «нам нужно достичь такой прозрачности, … такой гибкости, чтобы Бог свободно мог в нас действовать; а для этого нам надо забыть все наши нелепые представления о нашем величии: сан наш велик, а мы ничтожны»²¹⁵. Таким образом, чем глубже мы осознаем наше бессилие и всю надежду возлагаем на Бога, делая себя проводником Его воли, тем реальней Божественная сила приходит в мир и творит чудеса вокруг нас, помогая нашим ближним и утешая окружающих нас людей²¹⁶. Изучая пасторологическое наследие митрополита Антония, мы приходим к выводу, что «бессилие» пастыря, одухотворяемое Божественной благодатью и превозмогаемое личной человеческой волей, побуждает доброго и честного священнослужителя идти в мир, нести Божие слово, укреплять таких же слабых, как и он сам, людей. Этим он выполняет свою духовную задачу, как пастыря Церкви Христовой²¹⁷.

О чистоте пастырской жизни митрополит Антоний говорил следующее: «Мы, пастыри, должны подкреплять каждого из вас живым словом правды и должны всей жизнью – и открытой нашей жизнью, и потаенной, той, что происходит в глубинах нашего сердца, – быть достойными того слова Божиего, которое мы провозглашаем»²¹⁸.

Велика пастырская ответственность перед Богом, труден путь духовного служения и помощи каждому вопрошающему. Одним из необходимых условий для успешной деятельности пастыря является его искренность перед людьми и чистота его сердца перед лицом Божиим. Только тот священник, душа и мысли которого не окутаны туманом нечистых желаний и суетных стремлений, способен правильно понять человека и направить вектор его жизненного пути в правильном устремлении, указанном всем нам в святом Евангелии.

Еще одним основополагающим моментом для пастырского служения является проповедь Христова Евангелия. Это апостольская миссия, которой священник, наряду с душепопечением, должен уделять значительное место в своей жизни²¹⁹. В связи с этим митрополит Антоний Сурожский отмечал: «Проповедник должен говорить о том, что является его опытом Бога»²²⁰. Архипастырь призывал будущих пастырей готовиться к проповеди всей своей жизнью. Задачу каждого епископа и священника он видел именно в живом слове. Нужно дать человеку Божественную жизнь через животворное слово и животворные таинства, а потом помочь ему осознать, чем он обладает, и раскрыть перед ним всю глубину этой жизни в Боге²²¹.

Каждому христианину хорошо известны слова «от избытка сердца глаголют уста» (Мф 12:34; Лк 6:45). Особенно же они важны для пастыря в его проповеднической деятельности. Если сердце его будет чисто, желания благи, стремления духа будут направлены на сопереживание всем людям, тогда и слово такого пастыря зазвучит твердо и ясно, оно обязательно вдохновит слушающих на подвиг, на соединение со Христом, на взаимное общение любви. Искреннее слово, выстраданное личным опытом, не паразитирующее на чужих, не пропущенных через свое сердце мыслях, способно укреплять веру.

Митрополит Антоний часто любил повторять: «Бог верит в человека!»²²². Вот что должен пастырь усвоить всем своим существом и передать этот опыт пастве. Архипастырь говорил о вере Самого Бога, потому что Бог верит в то, что у человека хватит желания, воли и стремления восстановить свое Богом данное достоинство. Интересно, что восстановление такого достоинства митрополит Антоний относит, прежде всего, к отношениям людей между собой²²³.

Если мы вспомним притчу Спасителя о Страшном суде, то обратим внимание на ее богословский контекст: наше доброе отношение к другому человеку делает нас богоподобными, потому что Сам Бог благ и милостив к людям, и того же ждет от нас. Прежде всего, от пастыря его высокое служение требует достижения богоподобной любви. Эта мысль поражает своей глубиной и определенностью, но именно такое положение оказывается самым трудным для человека. Легче любить «далекого» Бога, чем своего близкого человека. Об этом и предупреждает нас апостол Иоанн: «Кто говорит: “я люблю Бога”, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» (1 Ин 4:20). Митрополит Сурожский Антоний считал помощь нуждающимся людям более важной, чем что-либо иное в жизни человека. Особенно трепетно следует пастырю относиться к помощи немощным людям, находящимся в больнице. Митрополит Антоний ссылался на слова преподобного Иоанна Лествичника, который писал: если ты в своей келье находишься в состоянии созерцания и услышишь, что твой сосед по келье просит чашку воды, брось свое созерцание и дай ему выпить воды, потому что вода – это будет Божественная любовь, а созерцание – это твое частное дело²²⁴.

Каков же путь священника, как этот путь определить для желающих посвятить себя служению Церкви Христовой? Митрополит Антоний в беседе со студентами Духовной Академии сказал, что пастырь должен следовать путем Христа, то есть быть единым с «заблудшей овцой», с богооставленным, с грешником. Если потребуется, то пастырь должен пойти на «ужас Гефсиманской ночи», пойти на ужас телесной смерти, пойти на ужас боголишенности. «В момент, когда мы думаем только о том, что смерть откроет нам наконец путь к Богу, мы должны быть готовы сойти в человеческий, земной ад и, если нужно, никого не оставить без нашей милости, где бы он ни оказался»²²⁵.

Такие философские моменты рассуждений митрополита Антония очень важны для нас при осмыслении сути пастырского служения. Архипастырь пытался оживить мир внутри человека, который стал обезличенным. На наш взгляд, он не растворял человека в обществе, как считают возможным делать многие христианские проповедники. Наоборот, владыка через личное выводил общественное. То есть, если человек поймет достоинство своей личности, «возлюбит себя», тогда он сможет действенно и реально включить себя в единый организм богочеловечества, Тела Христова – Церкви, сможет «возлюбить ближнего своего», и все это через любовь к Богу²²⁶.

Вопрос о духовнической практике и проблеме «младостарчества» также оказался в зоне внимания митрополита Антония. Вот как Сурожский архипастырь в одном из своих интервью оценивал эту ситуацию. Название этой беседы в изданном варианте уже заставляет отнестись к ней серьезно – «Берегитесь, братья мои, священники!». Первые слова архипастыря сразу дают нам понять, что его позиция бескомпромиссна. Он считал, что духовники, которые своими поступками разрушают церковную жизнь, разрушают человеческие души и вносят соблазн в среду своих духовных чад, должны быть подвергнуты строгим дисциплинарным мерам. Относительно участившихся в последнее время случаев так называемого «младостарчества» митрополит отозвался следующими словами. Сначала он определил, что старец – это благодатное состояние. Старцев не «выделывают» (по выражению митрополита), старцы рождаются силой Святого Духа²²⁷. В духовничестве архипастырь выделял три степени: приходской священник, задача которого совершать требы; священник более опытный, который призван давать наставления другому человеку «о том, как идти от земли на небо»; и, наконец, старчество²²⁸.

Священнику самому себя старцем не сделать. Старцами не рождаются. Это люди, которых коснется благодать Святого Духа, которые откликнутся на зов Божий и останутся верными Господу до конца. Вопрос о старчестве – это не вопрос о возрасте священника, его сединах, это разговор о том, чему пастырь научился за свою жизнь и что может сказать людям. Достигается такой уровень исключительно Божественным даром при правильной богоугодной жизни, пронизанной духовными подвигами и молитвой²²⁹.

Чтобы не создавался на приходах культ личности священника, митрополит Антоний рекомендовал пастырям всегда помнить то, что сказано в начале Заповедей блаженства: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф 5:3). Нищета духовная для пастыря – когда он понимает глубоко в своей душе, что в нем ничего нет, кроме того, что ему дал Бог. Все хорошее, что только может в нем быть, – это дар Божий, которым хвастать не подобает²³⁰. Все свои дары священник должен употребить на пользу другим, но со смирением и благодарением за все Богу. Священнику необходимо все время бороться с поклонением себе, чтобы люди не видели в нем того, чего нет²³¹.

Пастырю также желательно иметь своего опытного духовника и советоваться с ним не только по вопросам личной духовной практики, но и по вопросам пастырского служения и окормления прихожан. Следует научиться вслушиваться в слова духовного отца, и через тон его голоса, через всю его личность понять тот духовный опыт, благодаря которому эти слова появляются. Очень важно – особенно для монастырского послушания – избрать духовника, с которым ты созвучен, который тебя может глубоко в Боге полюбить, и которого ты можешь воспринять как человека, который тебе дан от Бога»²³².

Приведем еще одну мысль митрополита Антония, суть которой может послужить кратким, но верным правилом духовнической практики: «Взаимное отношение духовника с духовным чадом заключается в том, чтобы духовник глубоко вглядывался в эту душу, вслушивался в эту душу, старался эту душу понять и никогда не говорил ничего, что до конца не продумано и может оказаться соблазном!»²³³. Однако это возможно только в том случае, когда сам духовник на деле осуществляет истинно духовный аскетический подвиг.

Митрополит Антоний никогда не теоретизировал, отдалившись от реальной жизни, он всегда был в самой пучине событий XX века, на деле осуществляя нравственные и аскетические основы христианского подвига. Самым ярким свидетельством этого является свидетельство от внешних²³⁴ (по словам апостола Павла: «надлежит ему [епископу] также иметь доброе свидетельство от внешних» (1 Тим 3:7). Таким внешним свидетельством можно считать мнение инославного иерарха – архиепископа Кентерберийского, который на отпевании митрополита Антония произнес следующие слова: «Митрополит Антоний превращал свою душу в базарную площадь. Но базарная площадь делается многолюдным местом оттого, что там можно найти драгоценные вещи: Царство Небесное “подобно купцу…, который, найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и купил ее” (Мф 13:45–46). Площадь была переполнена людьми, потому что они знали, что там была драгоценная жемчужина»²³⁵.

Аскетизм самого митрополита Антония и то, какой, как он считал, должна быть аскеза пастыря, выражается в моменте жертвенности. Он не жалел себя ни для кого. Всего себя отдавал людям, не боялся казаться слабым, неуверенным, «неприглядным». Его сила как раз и заключалась во внутреннем стремлении всю надежду возложить на Бога, при осознании собственного бессилия. Только огонь веры, любовь к Богу и Его творению – человеку, только желание быть полезным Церкви Христовой дают пастырю благодатную помощь, вселяют в него духовные силы и укрепляют для совершения священнического служения²³⁶.

Трудности и ошибки молодости или неучености не должны повергать в уныние или сбивать с выбранного пути. Будущему пастырю, как и всякому доброму христианину, следует научиться быть немощным перед Богом, научиться «совершенной гибкости» в руке Божией, «прозрачности», и тогда сила Божия действительно будет совершаться через нас²³⁷.