Текст книги "Неприрожденные убийцы"

Илья Стогоff
Неприрожденные убийцы

«Вы не знаете, почему мы выберем именно вас.

Не знаете, почему подложим бомбу под ваше кресло в самолете. Почему наставим Калашников или УЗИ в вашу сторону.

Но вы можете быть уверены – это обязательно случится…»

Чарльз Мэнсон, убийца

 
«Мне так хотелось, чтобы люди мечтали иначе…
М-м-ммм… Незадача… Попала сама под раздачу…»
 

Zемфира, крошка-гений

I. Красная книга

Глава первая: Пурпурные мстители

1.

Все началось с того, что 1 апреля 1997 года в селе Тайнинское, неподалеку от Москвы, взлетел на воздух памятник императору Николаю II. Село расположено в живописной местности рядом с Мытищами. Памятник на собственные деньги установил скульптор по фамилии Клыков. Ничего особенного: печальный самодержец задумался о чем-то на фоне прекрасного русского пейзажа. Два года царь простоял над обрывом Оки, а в ночь на 1-е апреля у жителей Тайнинского взрывной волной выбило стекла в домах. От самого памятника остался лишь белый постамент да торчащие из него царские лодыжки в сапогах.

У нас в стране террористы редко берут на себя ответственность за взрывы. Но здесь исполнители решили подписаться. Вполне в традициях «Красных бригад» в редакции нескольких газет пришли факсы, подписанные полузабытыми аббревиатурами РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия) и НКВД (Народный комиссариат внутренних дел). Террористы писали, что таким образом они протестуют против попыток перезахоронить тело Ленина из мавзолея.

В том году люди из окружения президента Ельцина пытались отыскать для страны ну хоть какой-нибудь вариант национальной идеи. Тогда им еще казалось, будто где-то обязательно есть такая идея, которая объединит сто пятьдесят миллионов русских в единый кулак. Почему нет? В Советском Союзе такая идея была, может, ее удастся отыскать и сейчас, а? Вот, скажем, если поменять знаки с «минусов» на «плюсы», то не станет ли Российская Федерация такой же сильной и грозной, как был СССР? Тогда жителей страны водили на поклонение телу Ленина, и, проникшись, те являли чудеса патриотизма. Если сейчас Ленина вынести из мавзолея и похоронить, а жителей начать водить на поклонение костям последних Романовых, то, может, они опять явят эти самые чудеса, а?

Власть привыкла, что жители на ее инициативы реагируют вяло. Может быть, не бегут со всех ног исполнять приказания, но по крайней мере и не спорят в открытую. Однако в данном случае кто-то решил огрызнуться. Памятник царю-страстотерпцу неизвестные красноармейцы взорвали и обещали в следующий раз рвануть что-нибудь поприметнее.

Внимания к инциденту в Тайнинском постарались не привлекать. Несколько газет опубликовали заметки о происшествии в разделе «Криминальная хроника». Местная прокуратура завела дело, заниматься которым всем было лень. Мнение милиционеров сводилось к тому, что какой-то из коммерческих структур «понадобилась земля из-под памятника, а страшные аббревиатуры – средство для отвода глаз». Честно говоря, в те годы вряд ли кто-то верил, что в России возможен серьезный политический терроризм.

Еще полтора месяца спустя информационные агентства получают факс, в котором их ставят в известность о том, что в стране образован РВС (Революционный военный совет). При нем учреждались армия (РККА) и милиция (НКВД). «Решение о взрыве памятника Николаю принял Ревтрибунал. Обжалованию и обсуждению оно не подлежит». Сообщение было подписано неким Егором Чудновским.

Телефонов и адресов не приводилось, на связь с Реввоенсоветом предлагалось выходить через невнятный адрес в Интернете. Впрочем, реакции не последовало и на этот раз. Страна не вздрогнула и не прослезилась. Каким-то шутникам не лень тратить время на игры в красных и белых? Отлично, но при чем здесь мы?

Террористов такое отношение не устраивало. Следующим объектом нападения был избран тоже памятник тоже царю и тоже из династии Романовых, но гораздо более известный, чем творение Клыкова. На этот раз рабоче-крестьянские красноармейцы решили взорвать гигантскую скульптору Петра Первого работы Зураба Церетели, который как раз тогда заканчивали монтировать над Москвой-рекой.

В ночь на 6 июля 1997 года Петр был заминирован. Памятник буквально нашпиговали адскими машинками: всего было изъято семь пакетов с взрывчаткой, каждый по полтора-два килограмма весом. Этого количества хватило бы, чтобы уничтожить небольшой дачный поселок. По одной из версий, взрыва не произошло только потому, что в 5.32 (назначенный для взрыва момент) неподалеку от постамента террорист-взрыватель заметил целующуюся парочку. Проливать кровь боевики не стали и объявили памятник «условно-взорванным».

В ценах черного рынка стоимость японского пластита (взрывчатого вещества, которое было использовано при минировании) превышала $20 000. И это во времена, когда средняя зарплата в России составляла долларов восемьдесят. Еженедельник «Аргументы и факты» писал, что если «условное уничтожение» это шутка, то в России найдется не много людей, которым по карману так шутить. За расследование дела берется ФСБ.

Первые же проверки показали: следов официальной регистрации Реввоенсовета нигде в стране найти не удается. Также ни в Москве, ни в Петербурге не значился прописанным Егор Чудновский, человек, чьей фамилией были подписаны пресс-релизы террористов. Очень скоро дело берет под свой личный контроль тогдашний директор ФСБ Николай Ковалев.

Спустя несколько дней прогремел новый взрыв. В ночь на 20 июля боевики заминировали мемориальную плиту в честь семьи Романовых на Ваганьковском кладбище. Плита была опять-таки на собственные средства изготовлена тем же бедолагой Клыковым. После взрыва от нее не осталось даже мраморной крошки. На расположенной неподалеку стене колумбария красной краской из баллончика-пульверизатора было написано «Зарплату – рабочим!». Ответственность за акцию взяла на себя «партизанская ячейка, входящая в подчинение РВС».

На этот раз о красных мстителях из Реввоенсовета заговорили, похоже, все.

– До тех пор, пока от взрывов РВС никто не пострадал, симпатии общества будут на стороне террористов, – писала «Независимая газета».

– А если следующим будет петербургский Медный всадник? – задавал вопрос «Московский комсомолец».

Через два дня после взрыва на кладбище премьер-министр России Виктор Черномырдин заявил:

– Случаям вандализма, надругательства над могилами, террористическим актам нет и не может быть оправдания. Никакие политические убеждения не могут служить оправданием для подобной низости. Виновные должны быть найдены и понести заслуженное наказание.

2.

Один из активистов левого движения, просивший не называть его имени, позже говорил мне:

– Тогда все мы испытывали головокружительный восторг. Эти взрывы казались первыми залпами долгожданной войны. Мы против них! Наконец-то началось! Мы против капитализма! Против вселенской потребительской цивилизации! Почему бы этой войне не начаться в России? Чем черт не шутит – в этой стране много чего начиналось, почему не начаться и на этот раз, а? Почему эту войну не можем начать мы или наши товарищи?

Однако такой энтузиазм разделяли не все. Премьер Черномырдин сказал, что ждет от силовиков конкретного результата. Дело было взято под контроль президентом Ельциным. Спустя месяц директор ФСБ Ковалев специально ездил в Кремль отчитываться по делу Реввоенсовета. И, смутившись пристального взгляда сверху, спецслужбы зашевелились.

Зацепок у них не было, поэтому поначалу спецслужбисты взялись за разработку леваков из легально действующих организаций. В тот же день, когда Черномырдин сделал заявление по поводу террористов, больше десятка столичных активистов были доставлены на Лубянку.

Допросы длились по четырнадцать часов без перерыва. У американской анархистки Лоры Акай, работающей в Москве, оперативники изъяли кухонные приправы в тюбиках, стиральный порошок и косметику – все это было передано для химической экспертизы. Подумав, следователи конфисковали и дорогой компьютер Лоры. Некоторые леваки начали всерьез подумывать о том, чтобы на время уехать из страны.

Сразу после взрыва на кладбище дачу редактора газеты «Бумбараш-2017», Павла Былевского, окружили автоматчики. Весь дом был сантиметр за сантиметром обыскан. На прилегающем участке агенты даже пытались что-то копать.

Допрос Былевского продолжался несколько часов, но результатов не дал. После того как Павел был отпущен из здания на Лубянке, за ним было установлено постоянное наружное наблюдение. На собранной через несколько дней пресс-конференции Былевский жаловался, что прослушиваются даже очень личные телефонные переговоры, а «наружка, пущенная по нашему следу, роняет из карманов удостоверения и часто работает в нетрезвом виде».

Павел Былевский – не последний человек среди московских леваков. На тот момент ему было где-то под сорок, а в политику он пришел еще в 1989-м молодым кандидатом философских наук. Сперва возглавлял московский комсомол. Быстро стал депутатом Пролетарского райсовета Москвы.

В середине 1990-х Былевский завел себе небольшое издательство, доходов от которого хватало на содержание жены и троих детей. Книжки и газеты в издательстве печатали спикер парламента Руслан Хасбулатов и вождь курдских сепаратистов Абдулла Оджалан. Некоторые заказы приходили даже из Северной Кореи, от вождя Ким Чен Ира.

Летом 1997-го Былевский возглавил молодежную организацию РКСМ(б), которая откололась от официального комсомола – РКСМ. В скучном «официальном» комсомоле первая буква «Р» означала «Российский», а в развеселой организации Былевского – «Революционный». Уже на учредительном съезде нового комсомола ораторы утверждали, что «пополняться касса грядущей революции будет из буржуйского добра». Устав, в котором имелось положение о революционном терроре, комсомольцы решили официально не регистрировать. Первоочередной задачей было признано «перестать сюсюкать и перейти, наконец, к решительным действиям».

Официальным органом РКСМ(б) являлась газета «Бумбараш-2017», редактором которой и был Былевский. Один из петербургских журналистов писал:

«Бумбараш» похож на скучные и бесцветные коммунистические газетки не больше, чем ракетный крейсер на баржу. Он сверхрадикален: левее него только стенка.

Если предел мечтаний «взрослых» коммунистов – всеобщая стачка, то газета регулярно зовет к экспроприациям, терактам и вооруженному восстанию. Заголовки типа «Как, кого и за что мы будем пытать» говорят сами за себя. Легко читающиеся исторические статьи. Профессиональные советы по дракам с ОМОНом, написанные сочувствующими коммунистической идее ментами. Карикатуры, комиксы, частушки – поневоле захочешь что-нибудь взорвать…

Именно публикации «Бумбараша-2017» позволили следствию выйти на след Реввоенсовета. Самый первый факс об учреждении РВС был отправлен по информагентствам 13 мая. А «Бумбараш» опубликовал тот же самый текст еще в апреле, через день после самого первого взрыва в Тайнинском. Две недели спустя было опубликовано еще несколько документов РВС.

На все вопросы следователей Былевский отвечал, что получил тексты по электронной почте и понятия не имеет, откуда они взялись. Придраться было не к чему, и Былевского отпустили. Однако, начав копать вокруг «Бумбараша», спецслужбы задержали нескольких комсомольцев, близких к редакции. И через три дня после теракта на Ваганьковском кладбище обвинение было предъявлено 18-летнему Андрею Соколову.

Глава вторая: Танцы радикалов

1.

Я сижу в кафе. За окном идет дождь, а в телевизоре, стоящем на стойке бара, о чем-то говорит толстый депутат Госдумы. Довольно молодой, в очечках на круглом лице. Двадцать лет назад парень был лидером самой крупной в стране организации анархистов. А сегодня появляется на экране ТВ, лишь чтобы сказать пару слов о том, что все действия нынешней русской власти прекрасны и безошибочны. За эти двадцать лет депутат поправился на двадцать килограмм. А я на двенадцать, что тоже немало. Наверное, все дело в том, что, сидя вечерами перед ТВ, и он, и я слишком много едим. Хотя, с другой стороны, что еще делать, как не есть? Ведь революция, на которую надеялся он и надеялся я, так и не произошла.

2.

Философ и журналист Алексей Цветков вспоминал:

Спасибо перестройке, что она позволила нам, плохо соображавшим подросткам, не превратиться в такое же быдло, как наши родители.

В те годы мы бежали к первым попавшимся идеологам – чем радикальнее, тем круче. Кто в «Память», кто в «ДемСоюз», кто в анархо-синдикалисты, кто в зеленые. Как только ни назывались наши полулегальные тусовки: «Политический лицей», «Комитет культурной революции», «Фиолетовый Интернационал»…

В скупо освещенных подвалах мы изучали устройство коктейля Молотова, штудировали Каддафи, Мао и Муссолини, слушали «Гражданскую оборону» и пили дешевый портвейн. Мы ездили за тридевять земель на рок-фестивали и мочили ментов велосипедными цепями за то, что они били нас.

Мы вставали район на район с заточенными напильниками в карманах. Город учил нас, что нет никакой свободы, кроме отвоеванной. Мы похоронили хрестоматийный образ диссидента: длинноволосого аспирантика, кудахтающего о своих правах. Его место занял парень в черной коже, любящий и умеющий драться…

Летние экологические лагеря – школа захвата зданий, техники и дорог. Голодовка протеста против ареста товарищей – бесценный опыт выживания на каторге или в лесу. Запрещенный митинг – наука переворачивания буржуйских тачек и прорыва ментовских цепей. Веселый хэппенинг с символическим пожиранием тела президента – отдых и бесплатная реклама.

Мы прошли все это. Мы умеем сшить транспарант и заправить в бутылку горючую смесь. Пройдя школу конца 1980-х, мы были готовы стать солдатами и героями…

Первые группы левых радикалов стали появляться в СССР сразу после хрущевского ХХ съезда КПСС. О красных диссидентах не говорили по Би-Би-Си, за них не вступались правозащитники. Однако только на протяжении 1950–60-х годов в стране успело появиться и исчезнуть не менее двадцати таких групп.

Первые подпольные левацкие кружки состояли, как правило, из студентов и аспирантов столичных вузов. Все, что они видели вокруг, мало напоминало то, о чем писали Ленин и Маркс. Молодые люди читали в библиотеках классиков анархизма, спорили с приятелями, а в свободное время писали стихи. Бывало, что они разрабатывали планы студенческих волнений, массовых забастовок, покушений на наиболее одиозных чиновников. Уже тогда многие ориентировались и на террористическую практику. В 1961-м спецслужбы накрыли одну из первых в СССР анархо-синдикалистских групп. На суде ее лидерам Осипову и Кузнецову инкриминировали подготовку покушения на Никиту Хрущева и членов Политбюро. Говорят, в КГБ на них донес папа известного музыкального критика Артемия Троицкого.

С первыми советскими анархистами власть каждый раз расправлялась показательно жестоко: чтоб другим было неповадно. Однако к 1970-м левацкие группы все равно возникают по всей стране: «Революционная партия интеллектуалов Советского Союза» в Свердловске, «Союз революционных коммунистов» в Ленинграде, «Партия диктатуры пролетариата» в Куйбышеве…

Состоять в таких группах могло от трех до восьми человек. Путь их был стандартен: споры активистов на кухне – распространение нелегальной литературы среди приятелей – выпуск самиздатовского журнала – арест и спецпсихушка. Некоторые проводили в психушках по несколько десятилетий подряд.

Самым известным мучеником идеи был житель города Черкассы Николай Озимов. Начитавшись литературы о подлинном коммунизме, начал он с того, что основал анархо-языческий орден «Волки Луны». В лучших традициях батьки Махно попробовал наладить финансирование своей организации и тут же сел по статье «организованный бандитизм».

Тюрьма лишь укрепила его убеждения. Освободившись, Николай как-то решил посмотреть телек. Показывали кино о Гражданской войне. Колин родной брат позволил себе неуважительно отозваться о ком-то из главных героев. Встав с дивана, Озимов сходил в сарай, принес оттуда топор и брата насмерть зарубил. А потому что нечего кидаться грязью в святое. Позже, уже в 1980-х, этот человек зарабатывал на жизнь «лечением женщин от всех болезней платными сеансами секса на кладбище или на перекрестке трех дорог в полночь». Уверял, что затащил в постель даже пожилую работницу прокуратуры, пришедшую провести с ним беседу.

3.

Советской молодежи редко нравился СССР, в котором их угораздило родиться. Вариантов того, в какую именно сторону его нужно менять, существовало превеликое множество, но в самой необходимости перемен вряд ли кто-нибудь сомневался.

Умники из интеллигентских кружков говорили о свободном рынке и приводили в пример США с Европой. Бородатые ценители старины вздыхали о временах Святой Руси и тайком носили нательные крестики. А молодежи хотелось чего-то в стиле ритм-энд-блюз. Веселого, революционного, с красивыми девчонками и так, чтобы ветер развевал длинные волосы.

Коммунистические идеи были популярны среди американских хиппи, и хиппи из СССР старались не отставать. Многие длинноволосые студенты 1970-х знали Маркса лучше, чем преподаватели научного коммунизма, которые за неподобающий внешний вид выгоняли их из университетов. Вроде бы коммунизма в СССР было хоть завались, да только это был совсем не тот коммунизм, которого хотелось. Поэтому, собираясь вместе, эти ребята не только слушали рок да курили черт знает что, но еще и изучали книги Бакунина или читали итальянские газеты со статьями о подвигах «Красных бригад». Кстати, членом одного такого кружка, по слухам, являлся молоденький Валентин Юмашев, который, повзрослев, стал зятем президента Ельцина.

Даже такую скучную и официальную штуку, как движение Интербригад, юные бунтари умудрились превратить чуть ли не в партизанские отряды. Суть движения состояла в том, что власти разрешили школьникам и молодым студентам собираться вместе и слушать доклады о положении в третьем мире. Что-нибудь о том, как империалисты душат свободолюбивых лаосцев или никарагуанцев. Однако, наслушавшись историй про вооруженных «Калашниковым» и красными идеями тинейджеров, которые устанавливают в джунглях собственную власть, советские подростки очень быстро решили попробовать заняться чем-нибудь в том же роде.

Интеротряды возникали по всей стране. Идеалы для подражания выбирались умопомрачительные: «Отряд имени Мвамбе Свамиби», «Бригада имени Санчо Хопкинса». Самой известной из них была московская «Интербригада имени Эрнесто Че Гевары». Возглавлял ее перуанский студент Альберто Бенхамин де Пас. Еще в середине 1980-х ее члены установили контакты с партизанами из Никарагуа, Сальвадора, Чили, Перу и Гватемалы. А позже несколько советских юношей выехали в Латинскую Америку и воевали на стороне ультрарадикальных «Сендеро Луминосо» и «Движения Тупак Амару».

Правда, вот устроить что-нибудь похожее дома у отечественных леваков никогда не получалось. Время от времени подпольщики пытались выйти на контакт друг с другом или хоть как-то координировать свою работу. Довольно высокопоставленный молдавский чиновник Борис Исайко специально плюнул на карьеру и ушел в подполье. Он планировал сплотить членов разрозненных кружков в единый антиправительственный фронт. У него ничего не вышло.

После того как умер последний советский мастодонт Леонид Брежнев, во главе страны встал Юрий Андропов. Это был суровый и неулыбчивый мужчина, бывший председатель КГБ. При нем на подпольщиков всех мастей обрушились последние гонения. Тот, кто не желал вести себя так, как положено, отбыл в мордовские лагеря. Однако всего через четырнадцать месяцев Андропов умер. И следующие лидеры решили развернуть страну уже совсем в другую сторону.

4.

Один из отцов-основателей русского анархизма вспоминал:

– В конце 1980-х годов в России произошла революция. Об этом никто не говорил, но это все чувствовали. Во время ноябрьских демонстраций на Красной площади вместо банального «Слава советской молодежи!» голос из динамиков провозглашал: «Молодежь! Перестройка – это ваша революция!» В Ленинграде Невский проспект украсили плакатами Окон РОСТА. А «Объект насмешек» (самая модная панк-группа того времени) орали:

 
– Новое время!
Мы пришли в самый раз!
Мы – революция!
Это эпоха для нас!
 

В 1985-м новым лидером СССР стал Михаил Горбачев. Затеянные им реформы в конечном итоге привели к тому, что советский строй был ликвидирован, а СССР развалился на пятнадцать отдельных государств. Однако сперва ни о чем в этом роде речь не шла. Провозглашенная Горбачевым перестройка подавалась не как конец коммунизма, а как апгрейд, после которого коммунизм, наоборот, обретет новую молодость. Леваки всех мастей почувствовали: это именно тот шанс, которого они так долго ждали.

12 ноября 1989 года в Ленинграде, впервые в стране, открыто проходит анархический митинг. Прежде за попытку собраться большой толпой, да еще и с портретами Махно, участники тут же отбыли бы в лагеря. Но теперь все было иначе. Четыреста человек собрались под черными знаменами у кинотеатра «Меридиан». Милиция не вмешивается. Прохожие застывали с открытыми ртами.

Одним из первых ленинградских анархистов стал «батька» Петр Рауш. Знакомым он представлялся как художник, хотя официально числился учителем в школе. Группа Рауша, сложившаяся к сентябрю 1988 года, носила название «АССА» (Анархо-синдикалистская свободная ассоциация).

Жили АССовцы в сквоте – «пустующем доме в одном из наиболее криминальных районов города». В одной комнате там висел портрет Ленина, в который анархисты бросали дротики. В другой можно было потанцевать. В третьей самые молодые курили марихуану. В квартирах рядом жили рок-музыканты, торговцы наркотиками и несколько многодетных семей хиппи.

На жизнь анархисты зарабатывали распространением листовок и партийной прессы. Сегодня трудно представить, но тогда все это добро распространялось за деньги: листовку давали только тому, кто вносил пожертвование. В среднем прохожие сдавали 70 копеек. По официальному курсу это равнялось $1. В день анархисты зарабатывали больше, чем их родители за месяц где-нибудь на заводе. К выпуску листовок ребята подходили с фантазией. Одна из них призывала «намазать говном стул, на котором будет сидеть коммунист».

В том году в ленинградском порту швартуется корабль радикальных экологов Rainbow Warrior. Событие вызывает среди активистов АССА бурю восторга. Чтобы достойно приветствовать западных единомышленников, Петр Рауш с черным знаменем в руках на катере едет встречать корабль. Встреча обернулась скандалом: на морском языке черное знамя встречающих означает «швартовка запрещена, город поражен эпидемией».

Подпольщики с доперестроечным стажем пытаются выйти из подполья. По всей стране возникают новые группы: анархистские, троцкистские, необольшевистские. Какое-то время они маскируются под дискуссионные клубы и делают вид, будто заняты проектами демократизации комсомола. Вместо слова «анархизм» в их названиях фигурирует что-нибудь вроде «социалистический федерализм».

В 1989 году анархические группы начинают открыто регистрироваться по всему СССР. Названия организаций завораживали: ВОЛАНД (Всесоюзное общество любителей анархизма в неформальном движении), МАКИ АДА (Маргинально-анархические контр-инициативы ассоциации движений анархистов), СРАМ (Союз революционной анархической молодежи), ЕЛДА (Елецко-Липецкое движение анархистов)… Вскоре анархисты понимают: пора объединяться.

Еще с середины 1980-х годов при московском Пединституте существовал Студенческий дискуссионный клуб, выпускавший альманах «Община». У «общинников» были налажены связи с официальным комсомолом, они имели доступ в газеты, могли рассчитывать на кое-какое финансирование. Если ленинградские анархисты жили в сквоте, то офис москвичей находился в одной из официальных комсомольских резиденций.

В мае 1989-го «общинники» проводят учредительную конференцию новой анархической организации. Она получила название Конфедерация анархо-синдикалистов (КАС). Единомышленникам КАСовцы предлагали объединяться: отныне каждая отдельная организация переставала быть отдельной и должна была объявить себя просто ячейкой КАС. Единомышленники подумали-подумали и согласились. Цепочка анархических групп протянулась от Харькова до Байкала. Кое-где на позиции анархистов переходили комсомольские организации целых заводов. К концу года КАС вдруг превратилась в крупнейшую политическую партию страны.

Впрочем, единым анархическое движение не было даже тогда. Один из активистов вспоминал:

– Анархистом в те годы называл себя каждый второй. В КАС вступали анархо-синдикалисты, анархо-коммунисты, анархо-демократы, анархо-индивидуалисты, анархо-пацифисты… В некоторых ячейках люди по-испански читали Кортасара, в некоторых просто пили портвейн и слушали «Гражданскую оборону». Рядом с изгнанным из партии бородачом в костюме-тройке мог сидеть 14-летний панк, только вчера узнавший от Константина Кинчева, что «рок-н-ролл похож на отряды батьки Махно»…

Неожиданно даже для себя самих анархисты вдруг превратились в реальную политическую силу. Пытаясь закрепить успех, их лидеры пробуют пробиваться во власть. В 1989 году лидер КАС москвич Андрей Исаев выставляет свою кандидатуру на выборах народных депутатов. Ленинградец Рауш баллотируется в Ленсовет. Выиграть выборы в столицах не получается, но вот в Самаре, Северске, Хабаровске и Харькове кандидаты от анархистов в местные Советы все-таки проходят.

Тогда всем казалось, что все только начинается.

5.

Рассказывает Дмитрий Жвания:

– Анархистом учителя обзывали меня еще в школе. В смысле – раздолбаем, не желающим учиться. Как-то я специально сходил в библиотеку, почитал, кто такие анархисты. Портрет Бакунина мне понравился. Помню, я представлял, как было бы круто носить не пионерский значок с портретом Ленина, а черный анархистский значок с лицом этого бородатого дядьки…

Склонность к террору для анархистов конца 1980-х – явление не типичное. Исключения, правда, бывали. Например, в Москве действовал ультрарадикальный МСА (Московский союз анархистов) во главе с бывшим майором милиции Александром Червяковым. В группе был введен строжайший сухой закон, организована она была, как военизированный отряд, а позже группа в полном составе трансформировалась в охранное агентство.

Однако самой радикальной анархической группой в СССР конца 1980-х был ленинградский «Союз максималистов». Лидером «Союза» был Дмитрий Жвания.

Рассказывает Дмитрий Жвания:

– В 1987-м я пришел из армии и поступил в Педагогический институт имени Герцена. Еще на экзаменах меня предупредили: никаких молодежных закидонов типа длинных волос и всего такого. Ага! На лекции я ходил с косой ниже плеч, в старинной гимнастерке и рваных джинсах. Для того времени это был эпатаж.

Едва поступив, я взял в институтской библиотеке классиков анархизма: Кропоткина и Бакунина. Помню, долго удивлялся: почему эти книги не запрещены?! Революция не может быть не мировой!.. На место Бога мы поставим сатану!.. Короче, все, что я хотел услышать, я услышал.

Подпольщик без организации – плохой подпольщик. Я стал думать, где взять сторонников. Пробовал общаться с футбольными фанатами, хиппи, художниками и поэтами, которые тусовались в Доме культуры пищевиков. Для одной их выставки даже написал стихи:

 
– У тех, у кого слабые нервы,
Пускай случится припадок!
Испугались?
Жирные стервы!
Анархия – вот порядок!
 

Выставка наделала шуму. Но в организацию никто из приятелей идти не хотел. Только очень постепенно у меня сложился маленький кружок: всего несколько человек. Хоккейный фанат, который начитался статей о «Красных бригадах», несколько мутных типов в бушлатах, которые тусовались возле станций метро и называли себя анархистами. На собраниях я читал им Кропоткина, но было видно, что парням не интересно. Еще позже из армии пришел мой приятель, бывший хиппи, по кличке «Макс Пацифик». В Вооруженных силах мозги у него встали на место, и от ненасилия он отказался. Все вместе мы решили, что пора действовать.

Газеты тогда обсуждали проект нового «Закона о молодежи». Я решил, что раз анархисты против любых законов, значит, мы должны быть и против этого. Никакой организации у меня не было, но я составил листовку, которую подписал «Союз анархистовмаксималистов».

Множительной техники тогда никакой еще не существовало. Часть листовок я отпечатал на машинке сам, часть отдал печатать девушкам, которые были в меня влюблены. Когда набиралось штук 30–40, мы клеили их возле кафе «Сайгон», раздавали прохожим в метро. Один раз разбросали на концерте группы «Телевизор». Все равно это выглядело как детская шалость.

Но самое интересное, что через неделю я открываю газету «Смена» и обнаруживаю статью на целую полосу: разбирают аргументы «Союза максималистов». Не то чтобы после этого мы попали в политику, но я понял, что все становится серьезнее. Произошло это в самом начале 1988-го.

Я много читал классиков анархизма, ходил по митингам. А организация не росла. Я успел жениться, потом как-то заболел, попал в больницу. Жена пришла меня навещать и принесла книгу дореволюционного анархиста Новомирского. Открываю, читаю: «Что должны делать русские анархисты? Грабить! Жечь! Убивать! Заниматься систематическим террором!». К тому, что я читал, я всегда относился очень серьезно. Прочел? Попробуй воплотить в жизнь! Когда навестить меня пришел Макс Пацифик, я предложил ему устроить взрыв во дворце Белосельских-Белозерских напротив Аничкова моста. Тогда там располагался Куйбышевский райком комсомола.

На выходные меня отпускали из больницы. Мы доехали до дворца, полазали внутри. В том месте, где сейчас расположен Музей восковых фигур, тогда находилась комната Оперативного отряда. Взрывчатку мы решили заложить туда. И без человеческих жертв обойдется, и шуму наделаем.

Мы стали готовиться к первому теракту. Как раз тогда от одного моего приятеля ушла очередная жена, перед этим наставив ему рога. Парень был в полном охуении. Из дому не выходил, целыми днями курил марихуану. Я ему говорю: «Кончай! Делом надо заняться! Сразу все забудешь!».

Еще к нам прибился парень, который был женат на дочери ректора Политехнического института. Та девушка была очень богатой, стажироваться ездила в Алжир. Потом, когда у нас всех начались неприятности, ее не то что в Алжир – на дачу больше никогда не выпустили!

Сначала мы долго думали, где купить динамит. Связей тогда у нас еще не было. И тут жена приносит мне телефон, просто сорванный с объявления на столбе. Оказывается, в Ленинграде есть кружок по изучению идей Кропоткина и Бакунина. Ничего себе! Я позвонил и встретился с их лидером, Петей Раушем. Он вывел меня на своих людей.

Я думаю – вот оно! Сейчас создадим настоящую организацию! А оказалось… В общем, какие они анархисты? Сидят, болтают о многоукладной экономике. Типичные интеллигентские разговорчики. Сам Рауш выглядел как карикатура на анархиста из фильма «Свадьба в Малиновке». В жару он мог выйти на улицу в одних желтых застиранных трусах.

Я все равно выступил у них на собрании, предложил поучаствовать в листовочной кампании. Парни как-то сразу припухли. Тогда за расклеивание листовок можно было сесть, причем надолго, и парни начали говорить, что, мол, это не метод, нас всех закроют, это тупик. Правда, после собрания ко мне подошел молодой человек, который сказал, что готов мне помочь, но – тайно.

Его звали Павел. Он работал освобожденным работником Кировского райкома комсомола. Чуть ли даже не секретарем. Какой-то он был… странный. Сам лимитчик, и жена лимитчица, а живут в классной отдельной квартире. Взгляды – сверхрадикальные, а никого из классиков явно не читал. Ни с того ни с сего вдруг стал говорить, что к лету у него, возможно, появится оружие, предлагал организовать регулярные налеты на госучреждения.

Я решил, что раз такое дело, нужна конспирация. Система у нас была сложная: говорили, что встретимся у последнего вагона, а встречались у первого, говорили, что встречаемся в шесть, а это значило, что в пять. Путались, искали друг друга… Чаще всего наши встречи проходили на заброшенном стадионе у Нарвских ворот.

Пока не решился вопрос со взрывчаткой, мы занимались листовками. Тогда за такие дела светил реальный срок. Для начала я съездил в Ригу. Остановился в общаге у каких-то русских женщин. Не подумай – никакого секса. Ночью сказал, что пойду позвоню жене. Выхожу – стоит на остановке какой-то кекс в кепочке, слушает в магнитофоне панк-рок на латышском языке. Я ему предложил расклеивать листовки, а он говорит: «Пошли!» Отмороженный… За полночи мы обклеили все основные места Риги и даже Дом правительства.

Следующим этапом было расклеивание листовок в рабочих районах Ленинграда. Вдвоем с одним товарищем мы сразу, как спустились в метро, засунули одну листовку под стекло, к схеме станций. Интересное дело: народ сегодня и народ десять лет назад. Представь: через несколько вагонов от нас ехал какой-то работяга. Так он не поленился, перешел в наш вагон, прочел листовку и с ближайшей станции позвонил в милицию. Ну а те связались с КГБ.

Мы вылезли из метро и шли по Седьмой линии Васильевского острова к Большому проспекту. На каждый дом клеили листовку. Я смотрю: за нами идут. А на Большом уже стоит черная «Волга». Смешно: один из «Волги» выскочил и орет:

– Стой! Стрелять буду!

Мой товарищ ему в ответ:

– Стреляй из хуя! Сука!

В того, что был ближе, я кинул бутылкой с клеем.

Мы бежали проходными дворами, и мы бы ушли – мы здорово оторвались. Но я умудрился заблудиться во дворах. Хоп! Тупик! Один к нам выходит и спрашивает:

– Что? Сопротивляться будем?

Я еще подумал: цепью его, что ли, долбануть?.. Их было трое. Обычные парни. Если бы мы подрались, еще неизвестно, чья бы взяла. Но мы сдались.

Нас посадили в «Волгу». Тот, который нас задержал, всю дорогу орал:

– Сейчас приедем в отделение, я тебе покажу, как против Родины бороться!

Стриженый такой, в очечках. Сейчас, наверное, где-нибудь в бизнесе. Товарища посадили в камеру к проститутке, которая всю ночь показывала капитану ноги, а меня – к каким-то заблеванным бомжам.

Под утро к моей камере подошел такой красавчик-мент и говорит:

– Вы анархисты? Бляди! Почему вы, анархисты, были против… (Я еще подумал: против чего же анархисты?) против электрификации всей страны?!

Честное слово! Пока я сидел, очень мне хотелось этого мудака поймать где-нибудь, когда он будет без формы. Но, конечно, не поймал.

После такого стресса я здорово разболелся. У меня был жуткий приступ аллергии, я даже у народных знахарей лечился. По тем временам все было действительно серьезно: лет пять строгого режима.

Какое-то время меня не трогали. А в 1990-м вышел Указ об ужесточении ответственности за оскорбление власти. Первым на допрос дернули моего товарища. Увезли на машине прямо с работы. Он мне звонит и орет:

– Дима! Им все известно! Надо сдаваться!

На следующий день в институте я поговорил с деканом. Она оказалась ничего: сказала, что, когда я отсижу, она похлопочет, чтобы меня восстановили на факультете. Еще через день я прихожу в институт, а меня уже ждут. Как хочешь маскируйся – ясно, что люди из КГБ. Вышел я из кабинета только через двенадцать часов. Со мной разговаривали полковник, майор и два капитана. То есть к делу они отнеслись ОЧЕНЬ серьезно.

Сперва я думал косить под такого дурачка: вот, мол, начитался всякого… Потом гляжу: докоситься можно до сумасшедшего дома. Они все говорили: как же так, ведь у вас жена беременная? А потом спрашивают: правда, что летом вы собирались ехать в Тулу покупать оружие? Стоп! – думаю, – это-то откуда? Об этом я говорил только с Павлом. Но Павла-то они не взяли!

Очень хорошо! Оказывается, у нас в организации есть стукач! То есть они ждали: сдам я им их собственного человека или нет? Ну, я его, разумеется, и вломил – вот адрес, вот телефон. После этого полковник с майором тут же встали и ушли.

Тогда для меня было главное, чтобы они не узнали, что к взрыву в Белосельских-Белозерских все готово. Они ничего и не узнали. Скоро Первый Съезд народных депутатов отменил статью 71-1 (антисоветская агитация и пропаганда). Мое дело закрыли.

Потом уже было троцкистское движение, поездки к товарищам в Европу. А тогда все мы на какое-то время легли на дно…

Листовки, которые клеил Дмитрий Жвания в день ареста, сегодня выставлены на стенде в Музее политической истории. Слова «Пуля! Нож! Бомба! Петля!» выделены жирным красным маркером.