Текст книги "Неприрожденные убийцы"

Глава четвертая: Последние баррикады

1.

В январе 1957 года в парижском отеле «Ритц» ждали приезда великого комика Чарли Чаплина. Швейцары вытягивались во фронт. Директор отеля раз в две минуты подбегал к дверям: «Еще не приехал?» В суматохе никто не обратил внимания на группу молодых людей, выстроившихся перед отелем. В тот момент, когда машина Чаплина показалась из-за поворота, юные радикалы развернули плакаты: «Мошенник чувств и страданий!.. Сопливый гуманист!.. Фашистское насекомое!.. Убирайтесь домой, мистер Чаплин!..» Прежде чем демонстрантов скрутила полиция, они успели раздать несколько сотен листовок. Франция была в шоке. Устроитель акции, 19-летний Ги Дебор, торжествовал. В конце 1950-х приятели Ги регулярно атаковали общественное спокойствие. Времена тогда были такие, что хулиганские выходки действительно могли хоть кого-то шокировать. Во время пасхальной службы переодетый монахом-доминиканцем художник Мишель Мурр забрался на амвон собора Нотр-Дам и полчаса пичкал прихожан атеистической пропагандой. Парижские галереи выставляют картины авангардиста Конго. Когда критика признала произведения художника последним словом современной живописи, Дебор раскрывает карты: полотна намалеваны самцом шимпанзе. А главное, именно в те годы Дебор публикует цикл статей, из которых позже выросла его самая важная книга «Общество спектакля».

Он провозглашал:

– Я обвиняю современников в позоре нашей эпохи: в прославлении труда. В создании идиотской идеологии, основанной на поклонении вещам и презрении к поэзии. И на коммунистическом Востоке, и на капиталистическом Западе основа отношений между людьми – это деньги. А я утверждаю, что основой жизни должно стать творчество! Основой творчества – тунеядство! Работать должны машины, труд людей следует законодательно запретить!

Дебор считал, что в борьбе за светлое завтра революционеры должны опираться не на интересы классов, а на свои собственные интересы. Наиболее последовательными революционерами он считал уголовников, футбольных фанатов и наркоманов. Он утверждал, что их основным занятием должны быть ограбления, публичные скандалы и акты вандализма.

Классический анархизм сформировался еще в конце XIX века. Большевизм Ленина и Троцкого – в 1920-х. К середине ХХ века все понимали: левым необходима более свежая идеология. Такой идеологией стали взгляды Ги Дебора и других «новых левых». В 1957-м Дебор основывает организацию, ставшую иконой для следующих поколений революционеров: Ситуационистский Интернационал. В него входят несколько авангардных художников, поэтов и кинорежиссеров.

По всей Европе у Дебора появляются единомышленники. Скоро ситуационисты захватывают власть в студенческом профсоюзе Страсбургского университета. Они увольняют всех профессоров, распускают университет (один из старейших в мире), а на все деньги из его казны печатают порнографические комиксы, которыми оклеивают стены города.

Дело кончилось судебным разбирательством. Прокурор зачитывает обвинительное заключение. В нем говорится, что молодые бунтари «отвергли все моральные устои, цинично возвеличили воровство и провозгласили Всемирную Революцию Непрекращающегося Оргазма». Ситуационисты поблагодарили прокурора, распечатали его речь и принялись распространять ее в качестве листовки.

Если бы классикам марксизма дали почитать прокламации этих революционеров, у тех случилась бы истерика. В десяти случаях из десяти под «революцией» здесь имеется в виду «сексуальная революция». Леннон для них был куда важнее, чем Ленин. И главное – во главе этой странной революции стояли не обездоленные тощие пролетарии, а обеспеченное и улыбчивое поколение послевоенного бэби-бума.

К весне 1968-го идеи Дебора подводят Францию к грани, за которой следует вооруженное восстание. Об учебе студенты забывают окончательно. В одной только Сорбонне с января по апрель проходит 49 случаев массовых беспорядков. Студенты громят офисы американских фирм и захватывают административные здания. Первомайская демонстрация в Париже заканчивается кровавым побоищем. Власти не выдерживают и объявляют о закрытии университета.

Студенты переворачивают полицейские машины и булыжниками бьют окна. Для тихого Парижа такое было в диковинку. 3 мая пятьсот активистов-леваков были арестованы полицией. В ответ митинги протеста начинаются во всех вузах страны. В Париже толпа из более чем десяти тысяч человек подходит к тюрьме Сантэ, где содержатся заключенные. Перед собой они несут плакат: «Мы – всего лишь кучка хулиганов».

На подавление демонстрации бросают CRS (Роты республиканской безопасности). Этот французский ОМОН используется только для подавления беспорядков среди гражданского населения. Облака слезоточивого газа «Си-Эс» накрывают целые кварталы. В результате одна из девушек слепнет. В ответ студенты начинают строить баррикады. Стиснутые на пятачке между Сорбонной и бульваром Сен-Жермен, они за несколько часов застроили баррикадами все свободное пространство. Были выломаны все железные ворота, разобраны булыжные мостовые, перевернуто и сожжено 188 автомобилей.

С наступлением темноты CRS бросаются на штурм. Четыреста студентов было арестовано, восемьсот ранено, тысячи отравлены газом. Но поджигая автомобили и направляя их на шеренги гвардейцев, восставшие прорывались к полицейским фургонам и освобождали товарищей.

Жан-Поль Сартр, раздававший в эти дни листовки в рабочих кварталах, писал о человеке, который еще за пару дней до восстания абсолютно не интересовался политикой. Возвращаясь домой, он наткнулся на ментовский пикет и был жестоко избит. Уже на следующий день после этого он сидел на баррикадах и отверткой выковыривал из мостовой булыжники. Через два дня он свободно рассуждал о Мао, анархизме и мировой революции…

Восстание разрасталось. Самым модным поступком весны-68 стало пригнать собственную машину для строительства баррикады. На одной только улице Гей-Люсак полиция арестовывает полторы тысячи человек. Спасаясь от крушащих все на своем пути полицейских, 10 мая парижский подросток прыгает в Сену и тонет. В ответ на это убийство парижская революция становится общенациональной. Профсоюзы объявляют о начале всеобщей стачки. Для начала работу прекратили десять миллионов человек. Рабочие захватывают авиационные заводы в Нанте, концерн «Ситроен», автогигант «Рено» и судоверфи.

Троцкистские, анархические и маоистские организации выводят на улицу своих сторонников. Студент-социолог Даниель Кон-Бендит ведет полумиллионную демонстрацию на захват Сорбонны. Заодно восставшие оккупировали здание престижного театра «Одеон». Над театром вывесили красный флаг, а в зрительном зале организовали мастерскую по производству плакатов – до трехсот вариантов в день. Париж украсили графити: «Они купили твое счастье – укради его!», «Запрещать запрещается!», «Никогда не работай!». На сцене «Одеона» голые девушки выкладывали своими телами слово «АНАРХИЯ». Здесь же заседали комитеты по Революционным сексуальным действиям и Революционной культуре.

К июню забастовка парализовала Францию. Президент де Голль пытался позвонить в Германию, телефонистка отказалась его соединять.

– Но я же президент! – орал он.

– Забастовка не делает исключений, – ответила девушка и повесила трубку.

Король Иордании Хуссейн приехал в Канны на кинофестиваль и несколько часов слонялся по городу: не мог найти место для ночлега. Революционеры предлагали сжечь здание фондовой биржи, чтобы «вырвать у капитализма его сердце». В этом не было нужды: биржа тоже не работала.

Идеи Ги Дебора овладели массами. На захваченных рабочими предприятиях производство не останавливалось, однако изменилась система распределения. Посредники были изгнаны, и цены сразу же упали вдвое. Продовольственные товары рабочие сами бесплатно развозили по домам престарелых, детским приютам и семьям бастующих. Пусть не надолго, но во Франции вдруг наступил реальный коммунизм.

Утром 29 мая члены кабинета министров приехали в резиденцию президента республики и обнаружили, что де Голль исчез. Газеты писали, что власть не нужно даже брать – ее следует просто подобрать. Как оказалось, на вертолете, всего с одним пилотом, де Голль тайно вылетел в Баден-Баден, где находился штаб французских оккупационных войск. Заручившись поддержкой армии на случай полномасштабной гражданской войны, он вернулся во Францию.

Вскоре после этого карательные рейды CRS возобновились с невиданной жестокостью. Захваченные рабочими заводы штурмовались по всем правилам военной науки. Разгоняя демонстрации, полицейские стаскивали раненых с носилок, избивали женщин коваными сапогами и не допускали к местам уличных боев «Красный крест». Не выдержав, часть профсоюзов объявила о приостановке участия в стачке.

10 июня в Париже прошел последний баррикадный бой. Специальным декретом все левацкие организации были поставлены вне закона. 14 июня силы СК5 вышибли революционеров из Латинского квартала. Флаг над «Одеоном» был изодран в клочья. Революция кончилась.

Однако «Красный май 1968-го» не прошел бесследно. Спустя тридцать лет отечественная газета «Вторжение» писала:

Стоит помнить: все, что есть человеческого в западном обществе (социальные гарантии, гибкая система разрешения конфликтов, право на критику Системы), – все это заслуга не парламентариев и банкиров, а тех, кто восстал в 1968-м. И если сегодня кто-то говорит, что, мол, «на Западе люди живут неплохо», ты должен помнить: они живут неплохо только потому, что сражались…

2.

Май-68 стал легендой и образцом для российских «новых левых» начала 1990-х. Так же, как и во Франции, эти ребята начинали с эпатажа, с развеселых контр-культурных акций.

Под лозунгом «Коммунистов – на сало!» московские активисты проводят акцию по пропаганде цивилизованного людоедства. В Петербурге, на Невском, появляется православный священник в рясе и с кадилом. Батюшка собирает подписи под петицией за причисление нескольких компьютеров к лику святых. На президентских выборах леваки выдвигают собственного кандидата. Его предвыборная программа сводилась к двум пунктам: «Всем, всего, немедленно и побольше!» и «Пейте пиво!». Программа имела успех.

В Москве, в музее Маяковского «новые левые» проводят конференцию «Новый революционный коммунизм». Зал украшен огромным плакатом, на котором в боевой стойке застыли мускулистые автоматчики, смахивающие на завсегдатаев ньюйоркского гей-клаба «Голубая устрица». У дверей активисты художественной группы ЗАИБИ («За анонимное и бесплатное искусство») раздают журналистам листовки: «Хочешь охуеть? Спроси меня как!». Докладчики выступают в масках с прорезями для глаз и френчах а-ля Председатель Мао.

В своих изданиях леваки публикуют революционную поэзию. Например, такую:

 
Мою девчонку трахнул коммерсант,
На «Вольво» с лекции отвез к себе на дачу.
Его за это я ногами отхерачу,
На шее затяну пеньковый бант!
Я слово дал, что отомщу буржуям всем,
Девчонку брошу, в революцию пойду!
Свою судьбу в грозе и мятеже найду,
Из гроба улыбнется Ким Ир Сен!
 

Или такой:

 
Я вчера потеряла значок с изображением Председателя Мао.
Смогу ли дожить до рассвета или сгорю от стыда за оплошность?
Нет мне прощенья, товарищ не даст мне пощады!
 

До поры до времени деятельность «новых левых» напоминала безобидный стеб. Вот, например, как выглядит партийный отчет, официально озаглавленный «Подробности раскола в Тверской организации анархо-синдикалистов»:

С давних пор Организация в Твери делилась на несколько фракций. Фракцию пьющих (Хазов, Яколев, Лукьяненко и другие oldовые анархисты). Фракцию сильно пьющих (Мэйден, Киллер, Дух, Ярославушка, Ужасный и др.). И фракцию пьющих так, как пить нельзя (Ванька, Интеллигент, Кактус, Железный Феликс, Сыр, Шило и тридцать-сорок человек местной урлы). Вокруг этой кодлы зачем-то постоянно ошивался совершенно непьющий толстовец Игорь Мангазеев (человек с большими странностями).

В середине июня Тверская организация переживала сильный похмельный кризис. У Хазова родилась гениальная идея вступить в какую-нибудь партию и раскрутить ее на выпивку. Выбор пал на Жириновского, который специально для этой цели был приглашен в Тверь. Жириновский хорошо поддался раскрутке и выложил на банкет в честь новой организации 300 тысяч. Хазов и урелы нажрались до такого неприличия, что один из них, вообразивши с перепою, что он Ельцин, лег отдохнуть на рельсы. Случайно проходившая по этим рельсам электричка отрезала ему руку.

Все это сильно не понравилось местным трешерам, которые, судя по выпущенному ими после раскола журнальчику с голубыми слонами, перешли на иные, раскрепощающие сознание вещества. Психоделическое ответвление тверского анархизма по-братски поддержал оригинал Мангазеев.

Позицию самого Хазова на съезде выяснить не удалось, так как накануне он напиздил где-то казенных досок и повез их к себе на дачу, забив на съезд большой и толстый.

Но точно так же, как за тридцать лет до них французские студенты, отечественные леваки начала 1990-х становились чем дальше, тем радикальнее.

В сибирские ячейки «новых левых» вступает множество только что откинувшихся уголовников. Радикальные экологи и «черные следопыты» запасаются оружием и терроризируют строителей атомных электростанций. Группа «Фронт анархо-революционного авангарда» прогремела на всю страну, публично приговорив одного из лидеров украинских националистов к смертной казни, а в городе Балаково леваки как-то умудрились взять в заложники аж начальника местного ГУВД. Газеты «новых левых» постоянно публикуют рецепты изготовления бомб и взрывчатых материалов, и аналитики спецслужб уверяют, что им известно, как минимум, два случая, когда эти рецепты были воплощены в жизнь.

К середине 1990-х радикально настроенные «новые левые» были уверены, что свой «Красный май» у России не за горами.

3.

Осенью 1994 года в Петербурге был организован Революционный фронт «Бей буржуев». В него вошли: семеро беспартийных студентов факультета журналистики, бывший генсек маоистской Компартии, пятеро комсомольцев из организации Нины Андреевой, трое выходцев из почти фашистских «Ячеек национал-синдикалистского наступления» и десять поклонников фантаста Толкиена из группы «Анархистский шабаш» («АНАША»).

Их политические требования были прямы, как выстрел солью в ягодицу: «а) Легализация наркотиков, б) Ликвидация власти капитала». Основатели Фронта призывали:

Что нам делать, братишки? Продолжать спиваться и старчиваться, пока на нас не накинут ошейник? Сопротивляться! Бороться!

Тебе негде жить? Захвати пустующее жилье! Домов в нашем городе хватит на всех – тех, конечно, кто сумеет организоваться и удержать их. Тебе нечего есть? Воруй у этого государства – оно достаточно наворовало у покорных. Тебя достала милиция? Порти ей жизнь любым способом – от заявлений в прокуратуру до пропарывания ментовских шин. И, наконец, тебе надоела эта власть? Выйди на улицу и скинь ее к ебеней матери!

Человека, который написал эти слова, зовут Алексей Щербаков. В 1986-м, совсем молоденьким студентиком, он как-то поучаствовал в теледебатах, где крайне резко отзывался о советской системе образования и государстве вообще. Представители государства обиделись. Вскоре после выхода программы в эфир Щербаков был принудительно помещен в психиатрическую лечебницу. В качестве основного признака душевного расстройства фигурировало «увлечение идеями анархизма».

Спустя полгода из лечебницы Алексея отпустили. Он отрастил длинные волосы и сбежал из дому. Сперва возглавил Ассоциацию православной молодежи при Никитском соборе. Затем сошелся со скандальной поэтической группой «Контр-культура».

Решив уйти в большое искусство, Щербаков выпустил художественный альманах. Весь тираж альманаха был изъят милицией и уничтожен. После этого Щербаков открыто объявляет себя анархистом. Его соратники основывают сразу несколько политизированных сквотов. «Не мы начали гражданскую войну! Но воевать – нам!» – пишет он.

Сегодня Щербакову тридцать. Он работает журналистом. Наше интервью проходило в офисе вполне приличной газеты.

– Не стыдно продаваться буржуазии, спонсирующей масс-медиа? Как же ваши принципы?

– Знаете, ни капельки не стыдно. Раньше, пока учился в институте, я жил за счет издаваемой нами газеты. В те годы на продаже радикальной прессы жить можно было очень не плохо. А потом с этим стало сложнее… Сегодня в газетах работает большинство лидеров «новых левых». Один мой приятель как-то пришел устраиваться в армейскую газету «На страже Родины». Ему сказали, что писать можно о чем угодно, но нельзя порочить армию. Он ответил: «Очень хорошо! Армию я буду порочить в другой газете!»

– Но вы по-прежнему революционер?

– Безусловно! И это не мешает мне зарабатывать деньги. Денег всегда хочется побольше. Только идиот может сказать, что деньги его не интересуют. Но я умею зарабатывать на том, что делаю. На чужое богатство мне плевать. Яне грызу ногти от зависти: у богатых все есть, а у нас нет!.. Другое дело, что если человек строит себе дачу на Канарах за счет того, что его рабочие дохнут с голоду, то такого человека конечно же нужно убить.

– Как насчет «Не убий»? Не пугает за подобные разговоры оказаться после смерти в аду?

– Не пугает. Никакой симпатии к той утрированной, лживо-напыщенной форме православия, которую насаждают в России, я не испытываю. А вообще – буду умирать, посмотрим.

– Правда ли, что вы «публично занимались сексом с дочками буржуа»? Приговаривая при этом, что хоть таким путем достанете их жирных папаш?

– С чего вы взяли?

– Об этом как-то писали петербургские газеты.

– Да нет… Меня неправильно поняли…

– Еще там писали, что вы занимаетесь поджогами буржуйских тачек.

– Ну, занимаемся… Сейчас только ленивый не жжет машины. На самом деле это не тот метод. Сегодня даже запущенный в Интернет вирус даст больше пользы для революции, чем сто сожженных машин. Чем сто убитых буржуев… И потом, мне бы не хотелось, чтобы после этого интервью ко мне ходили ребята из Большого дома.

– И все-таки?

– Давайте так: вы напишите, как считаете нужным, а если ко мне придут, я скажу, что ничего подобного не говорил… С людьми, которые копают оружие, я знаком. В мою организацию они не входят. Они вообще не состоят в легальных организациях. Но дело делают…

– Мочат буржуев?

– Иногда мочат. Иногда промахиваются. О некоторых случаях много писали газеты. Например, недавно на меня вышла группа «Грибные эльфы». Когда-то они были хиппи. Сегодня это жестко структурированный отряд экстремистов…

– Грибные… э-э-э…

– Да, вы правильно поняли. Один из китов их идеологии – это наркотики. В лесу их легализация давно произошла.

– Я понимаю так, что отрицательного отношения к наркотикам у вас нет?

– У меня и положительного нет. Хотя попробовать довелось практически все, что придумало человечество. Между прочим, наркотики бывают на руку нам, революционерам. В Штатах в 1992-м именно маоисты, которые контролировали сбыт наркотиков, смогли поднять большое народное восстание в Лос-Анджелесе… Что лично до меня, то я предпочитаю водку.

– Реально ли, что «большое народное восстание» в ближайшее время произойдет и у нас в стране?

– Посмотрите, что происходит. Множество пацанов нормальных, которые привыкли к клубам, кокаину и красивым девчонкам, остаются без работы. Это смелые и сильные люди. Именно они станут основной боевой силой следующей русской революции. Ну, и плюс военные, прошедшие «горячие точки», разорившиеся коммерсанты…

– А вы станете новым Лениным этой новой революции?

– Дурацкий вопрос. Неглупо ответить на него невозможно. Может быть, стану… Может быть, не стану…

– Вы не боитесь, что передел собственности бандиты начнут лично с вас? Где-нибудь в темном переулке?

– Знаете, я ведь не возражаю. Я ведь тоже не дурак подраться… В 1992-м анархическое движение скатилось в маразм, на смену ему пришли «новые левые». И несколько следующих лет все мы только и делали, что ездили драться с ментами и фашистами, носили палестинские платки, захватывали пустующие дома, устраивали панк-концерты… Кто хотел, за счет западных товарищей объехал всю Европу. Там мы тоже участвовали в акциях… Не сомневайтесь: опыта герильи нам хватит…

4.

На тот момент сам Щербаков числился одним из лидеров организации, которая называлась «Студенческая защита». Днем рождения «Защиты» считается 12 апреля 1994 года. Вот как описывал происходившее в тот день в центре Москвы один из журналистов:

На три часа был назначен митинг официальных профсоюзов возле Белого дома. Требования были стандартными: повышение стипендий и своевременная их выплата. Возле грузовиков с громкоговорителями стояло несколько тысяч молодых людей. Студенты скучали и потягивали пиво.

Через полчаса после начала митинга среди студентов появилась группа молодых людей в палестинских платках и кожаных куртках. Они развернули пятиметровый транспарант «Капитализм – дерьмо!». Над толпой поднялись красные и черные флаги. Стали слышны крики в мегафоны, по рукам пошли листовки. На одной из них мускулистый студент пинком под зад выкидывал из страны премьер-министра.

Скоро толпа уже скандировала «Fuck the Capitalism!». Охуевшие профлидеры замолчали и слезли с грузовика. Милиция начала оттеснять студентов с площади. Нескольких активистов тут же повязали. Однако толпа уже сметала заграждения и по проезжей части двинулась к Новому Арбату.

Милиционеры пытались преградить путь, но были закиданы пустыми бутылками и кусками асфальта. Несколько патрульных машин было перевернуто. На Новом Арбате против студентов двинули ОМОН. Крайне профессионально действовавшая группа молодых людей в натянутых на лица масках закидала ОМОНовские автобусы булыжниками и растворилась в толпе.

Милиционерам пришлось отступить. Разъяренных студентов можно было остановить только автоматными очередями, но на это московские власти не пошли. Скандируя «Ельцина на хуй!», четырехтысячная толпа двинулась к Старому Арбату.

По дороге были перебиты стекла в нескольких супермаркетах и разгромлен вход в ресторан «Прага». Студенты выломали даже пуленепробиваемую витрину «ОЛБИ-банка». На Арбате к ним присоединились пьяные футбольные фанаты с флагами и несколько десятков бритоголовых.

Возле кинотеатра «Художественный» завязалась рукопашная схватка с милицией. Сколько студентов пострадало – неизвестно. Среди милиционеров больше десяти получили крайне тяжелые травмы. Повалив одного из постовых на землю, студенты обрушили ему на голову 20-килограммовый кусок асфальта.

Толпа прорвала заграждения, закидала милицейские машины бутылками и двинулась к Кремлю. Разделить толпу милиции удалось только у Библиотеки Ленина. Хвост был рассеян. После этого ОМОН атаковал головную группу. Телевизионщики успели снять, как студентов избивали ногами, за волосы тащили к машинам и продолжали избивать даже в автобусах…

Тем не менее, больше сотни молодых людей через Александровский сад прорвались к Красной площади. Там они вступили в рукопашную схватку с ОМОНом. Еще около 150 человек во главе с анархистом Дмитрием Костенко через здание ГУМа выбежали на Красную площадь. Там они были окончательно рассеяны подоспевшими частями ОМОН…

Столь массовых беспорядков Москва не видела с октября 1993-го. Журналисты утверждали, что запрет на трансляцию репортажей о студенческих волнениях поступил прямо из Администрации Президента. Резонанс все равно получился неслабым. О развеселом шествии еще очень долго говорили во всех вузах столицы. И через три дня после этих событий зачинщики беспорядков провели учредительную конференцию «Студзащиты».

Опыт москвичей воодушевлял регионы. Уже через неделю антиправительственный митинг был организован в Твери. Его участники захватили студенческий городок ТверГУ и оказали сопротивление подъехавшему ОМОНу. После драки один из студентов отправился в реанимацию.

За следующие две недели ячейки «Защиты» возникают практически в каждом регионе страны. В Иваново радикалы первым делом подожгли здание собственного Университета. Все руководство «Защиты» оказалось на нарах. В Новосибирске активисты начали с проведения рок-фестиваля «Красный прорыв». Выйдя на сцену вместе с панками из местного Рок-клуба, руководитель ячейки исполнил песню «Харэ!».

К началу следующего учебного года в «Студенческой защите» состояло тринадцать тысяч человек. Появились собственные газеты. Дарья Митина, самая молодая из депутатов II-й Думы, заявила, что будет представлять интересы «Защиты» в законодательной власти. Все вроде налаживалось. Особенно тщательно студенты готовились отметить годовщину первой демонстрации. Все ожидали, что будет весело.

В том году совсем юный журналист Алексей Цветков советовал соратникам запастись горнолыжными масками-пассамонтанами с прорезями для глаз:

– Нам нужна мода на эти маски. Пусть потом на милицейской видеозаписи беспорядков нельзя будет никого опознать. В тот момент, когда так оденется вся страна, государство внезапно перестанет существовать. Граждане почувствуют себя совершенно неуязвимыми для закона. Прекрасен мир людей в масках! Никто не застрахован от удара ломом по голове. Но ведь никому не заказано и самому использовать тот же лом. Это ли не равенство?

12 апреля 1995 года у Белого дома собралось около пяти тысяч студентов. Однако ничего похожего на события годичной давности не получилось.

Первым делом лидеры официальных профсоюзов указали милиции присутствующих в толпе радикалов. Те были свинчены и отправлены в отделение. Почти сразу после начала митинга милиция начала оттеснять студентов с площади. Путь к Кремлю был прегражден несколькими рядами спецмашин. Как только толпа попыталась двинуть в ту сторону, ОМОН бросился в атаку и принялся избивать не только студентов, но и всех прохожих подряд. Молодые люди и девушки пытались бежать в метро. Милиционеры продолжали избиение даже там. Более двухсот студентов были госпитализированы. Алексей Цветков, пытавшийся увести толпу в обход, получил крайне серьезную травму головы. Его повалили на землю и, не давая подняться, около получаса затаптывали ногами.

Спустя еще год власти сделали все возможное, чтобы очередной юбилейный митинг «Студзащиты» не состоялся. И он не состоялся.

Когда во время следующего интервью я поинтересовался у Щербакова, что происходит с его организацией, он ответил:

– «Защита» по-прежнему жива. Правда, таких громких акций, как раньше, она больше не производит. Студенты оказались… как бы сказать? Когда им что-то нужно – например отсрочка от армии, – они способны на многое. А когда они получают, что хотят… просто машут руками и расходятся по домам.

Последние крупные студенческие волнения прошли в Екатеринбурге в 1997-м. Разогнаны они были с беспрецедентной жестокостью. Один из западных журналистов утверждал, что среди студентов имелись погибшие. Россия середины 1990-х оказалась ни капельки не похожа на Францию 1968-го.

5.

После того как был задавлен парижский «Красный май», его идеолог Ги Дебор пытался бороться с обществом еще почти тридцать лет. Общество запросто переварило его атаки. Книги Дебора быстро стали обязательны для изучения в вузах. Теперь на них часто ссылались, но никто не читал.

О том, чем он занимался последние годы, Ги писал:

– В своей жизни я делал только две вещи: писал и пил. Я написал меньше других людей, занятых письмом, но уж выпил-то точно больше людей, занятых питьем.

В марте 1996-го Дебор поднес дрожащую от вечного похмелья руку к правому виску. В руке был зажат пистолет «Беретта». Труп философа нашли только через несколько дней.

…Стремительно и шумно заявив о себе, российское «новое левое» движение так же быстро и захлебнулось. Лидеры движения старались буквально следовать провозглашенным ими же самими правилам. Как результат – к 1996–98 году «новые левые» просто остались без лидеров.

Кто-то из них тонет, пьяный купаясь в реке. Кто-то – приземляется в психиатрических лечебницах. Многие кончают с собой. Одна из ячеек организации ИРЕАН существовала в Израиле, в заброшенном кибуце Лифта. Практически в полном составе члены ячейки гибнут зимой 1996-го в результате инъекции некачественного героина.

В Европе самыми последовательными учениками Ги Дебора были панки. В 1978-м 19-летний басист группы Sex Pistols Сид Вишез приехал в Нью-Йорк для съемок в фильме «Кто убил Бэмби?». Для начала, вместе с подружкой Нэнси Спанген, он спалил два этажа дорогущего отеля Chelsey.

Еще через четыре дня, в состоянии полного наркотического транса, Сид охотничьим ножом зарезал Нэнси. На следующий день, после того как его под залог выпустили из муниципальной тюрьмы, Вишез умер от передозировки героина.

Во второй половине 1990-х «новые левые» исчерпали последние возможности легально проявить себя в политике.