Текст книги "В начале было трое. Ироническая шпионская фантастика"

Глава шестая

Предстояло через месяц выступать на открытом первенстве Москвы. Нужны были новые туфли и новое платье, и Тоня снова поехала к Шуре. На этот раз они решили шить ярко-красное платье с золотой отделкой. Договорившись обо всем и оставив задаток, Тоня собралась уже уходить, но в прихожей столкнулась с Алексеем и Ольгой. Знакомясь, Алеша задержал Тонину руку в своей дольше, чем прилично, и лицо его сделалось растерянно-глуповатым. Олечка заметила все это и помертвела. Всё-таки эта белобрысая толстожопая овца на ходулях попалась на глаза Алеше, ЕЁ Алеше! Нагрянул враг, откуда не ждали!

«Пусть только дернется на него, бельмы повыцарапываю! Кислотой харю оболью! Бритвой сиськи искромсаю!» – смятенно ревновала она.

Тоня ушла не задерживаясь, но ушерб уже был нанесен. Сидя в Алешиной комнате, Олечка чувствовала, что теряет женишка, на уловление которого было угроблено столько времени. Весь, понимаешь, из себя задумчивый, отвечает невпопад. Что делать-то, люди! Она искоса посмотрела на Алексея. Как он прекрасен! Как артист Ален Делон, только мускулатуристей! Выпускать его, закогтив так удачно, нельзя.

Есть, конечно, способ… Но это – последний резерв, вводить его в бой было крайнее средство! Но придется, ибо операция «Замужество» внезапно оказалась на грани провала. То-есть, надо ДАТЬ! По-настоящему. И без двухкопеечного изделия из резины! Пальчиками, как прежде, уже не отделаешься… А потом поплакать: сорвал, мол, цветок, добился своего… Кому я, такая, теперь нужна… Обесчещеная, опозоренная… А вдруг, дескать, ребеночек будет? … Беременность: кстати, это мысль! … Тете Шуре рассказать, заступится. И женится, как миленький! Только нужно все делать быстро, прямо сейчас, чтоб сразу глупости из головы выпали.

Проверив, хорошо ли закрыта дверь, ласковой кошечкой присела к парню на колени. Он все ещё был какой-то заторможенный. Ничего! Сейчас раскочегарится! Обхватив руками за шею, воткнула язык в ухо. Подействовало! Поцеловал, хотя и вяло. Ну, держись! Ловко расстегнула рубашку, царапнула ноготками по груди. Как бы ненароком спустила бретельку лифчика. Ага, задышал! И твердость приятная в штанах под рукой ощутилась! Привстав, быстро стянула с себя сарафан, оставшись в трусиках. Лифчик уже был расстегнут. Руки Алеши скользнули по бедрам, трусики поползли вниз. Нетерпеливо стащила с него рубашку, обрывая пуговицы. Откинулась на спину на софе, зажмурила глаза. Пусть сам, не маленький! Вот, его тело накрыло её. Он обнажен! Ну, ну! Давай дальше! Целует, целует… Как бы ему подсказать, что МОЖНО! Крепко обхватив за шею, раздвинула ноги как могла широко. Ну, же! Вводи! О-о, наконец-то, решился! … Эй! Что-то не так! Ой! Больно! Ай! Что-то мешает…

Алексей, тяжело дыша, сполз с Ольги.

– Я не могу… Не могу войти, слишком… крепко заперто.

И тут до Олечки дошло! Вспомнился профосмотр у гинеколога:

– Все у тебя в порядке, Саркисова, только девственная плева толстая, и не одно отверстие, а несколько маленьких. В брачную ночь проблемы могут быть! Если что, приходи, разрежем. А тебе справку дадим, мол, девственность утратила хирургическим путем! – гнусно ухмыляясь, вещала врачиха.

Накаркала, жаба бородавчатая! Положение было совершенно дурацкое. Прямо сейчас ведь на операцию не побежишь! А дать надо – сейчас! Хоть бери отвертку и расковыривай!

Алексей наклонился к ней, провел ладонью по груди.

– Оль… сделай, как раньше, а?

Ну, вот! Хотела, как надо, а приходится – как всегда! Привычно нащупала опавший слегка Алешкин предмет мужской гордости, нежно поиграла пальчиками, поцеловала. Обычно этого было достаточно, чтобы он разгрузился и выдал фонтанчик, но сегодня он крепко надавил ей на затылок и придержал. Вырваться сейчас означало все испортить насовсем… Пришлось завершать начатое.

Все вышло даже лучше, чем она ожидала. Чувство полного обладания мужчинкой (он сейчас мой, только мой!) триумфально стучало в висках. Сам процесс ей неожиданно понравился, приятно возбудил, теплом растекся в низу живота… Когда она подняла голову, Алеша смотрел на неё такими сияющими глазами, что она поняла: битва выиграна! После сегодняшнего вечера он и смотреть ни на кого, кроме неё не захочет!

– Олечка, милая, ты – чудо! – прошептал Алеша, легко лаская её.

Удовлетворенно вздохнув, она замерла в его объятиях.

После чая с плюшками, поболтав немного с дядей Яшей и Шурой, она собралась уходить, но неожиданно почувствовала, что хочет прямо сейчас ещё раз испытать сладкое чувство оргазма.

– Алеш, чуть не забыла, я там, в конспекте, не все поняла… – она показала глазами на дверь его комнаты.

Когда за ними закрылась дверь, Оля, не мешкая, опустилась на колени и расстегнула молнию на джинсах Алексея…

Когда он проводил её домой, и целовал на прощание уже перед самой дверью, она снова ощутила в себе желание. Было уже поздно, родители наверняка спали. Что, если…?

На цыпочках они прокрались в темную квартиру, ощупью прокрались в Олину комнату. Нетерпеливо разделись и устроились на её девичьей узкой кровати. Не сговариваясь, в позицию 69… Вот, сейчас, сейчас, СЕЙЧА-А-АС!

Свет! Пронзительно яркий! И мама-папа в дверях! Ольга резко подняла голову, но было уже поздно: произошел залп, который невозможно остановить!

При взгляде на родителей Олечка чуть не рассмеялась: мама в халате и бигудях стояла с раскрытым ртом и распахнутыми шире некуда глазами. Брови на жирном от крема лбу ползли вверх. Стояла она, почему-то, на одной ноге, поджимая другую. Девушка перевела взгляд на отца и смеяться сразу расхотелось. Изумление на лице полковника Воздушно-Десантных Войск, одетого в семейные трусы и тельняшку, быстро сменялось на тяжелый прищур вкупе с каменными желваками, зашевелившимися на щеках. Огромные кулаки сжались так, что побелели костяшки.

– Та-ак! – протянул он тихим, но очень жутким голосом, – Ну-ка, орёлик… Ага!

Угадай, Читатель, что собирался сделать с Соблазнителем Любимой и Единственной дочери полковник-десантник, человек весьма консервативных взглядов и суровых армейских привычек? Да ещё заставший его в такой интересный момент, торжествующе пульсирующим, извергающим Влагу Жизни могучим фонтаном на глазах у изумленной публики? (Пиша… пися… Люди! Как правильно-то!?.. Написуя эти слова с заглавных букв, Автор хотел подчеркнуть драматичность момента! Напоминаю также, что в 1976 году еще сильны были всякие пережитки прошлого, а сексуальная революция в СССР ещё не произошла!)

Жалкая жизнь в инвалидном кресле парню никак не импонировала!

Алексей быстро сел на кровати.

– Фёдор Кузьмич, Наталья Всеволодовна! Мы вот, с Олечкой, встречались-встречались… любим друг-друга… сильно… да… и вот, сейчас решили пожениться! Мои папа и мама согласны. А вы?

Мать невесты пришла в себя первая. Окинув одобрительным взглядом ладную обнаженную фигуру почти уже зятя, она ткнула остреньким кулачком в поясницу мужа, повыше сползающих семейных трусов.

– Мы согласны! – возвестила она ликующим голосом за обоих, и выскочила, чтобы вернуться через секунду с иконой Спаса Нерукотворного.

Федор Кузьмич обмяк. Пудовые кулаки разжались, на лице начала расцветать улыбка. Взяв у жены икону, он торжественно благословил дочь и Алешу, которые быстренько завернулись в простыни. Потом обернулся к жене:

– Наташа, собери там чего-нибудь, отметить же надо! А ты, Олька, не стой столбом, бежи, умойся и матери помоги! – и отвесил дочери звонкий шлепок по филейной части.

– Ай! Пуркуа, папá? – притворно возмутилась девушка, подхватывая одежду и устремляясь вслед за матерью.

Дождавшись, когда оденется Алексей, полковник положил ему руку на плечо и задушевно-проникновенно шепнул:

– А вот за то, что дочку мою пожалел до свадьбы портить, спасибо! Это же какую силу воли надо иметь, чтоб сдержаться, когда девка дает! Молодец, придумал эффективный обходной маневр! Уважаю! А то, ведь, гостям-то, после брачной ночи, простыню показывать положено, на которой молодые ночевали! Ну, пойдем, отпразднуем твоё успешное сватовство!

За столом, после третьей немелкой рюмки армянского коньячку, будущий тесть заявил:

– Ночуй уж сегодня у нас, Алешенька! Поздно уже, метро вот-вот закроют. Я родителям позвонил, они не против.

Помолчав, добавил:

– Паспорт у тебя с собой… Завтра схожу с вами, бестолковыми, в ЗАГС, прослежу, чтоб не напутали чего, заявление подавая! Договорюсь, опять же, чтоб побыстрее… Чего тянуть-то?

Олечка ликовала. Алексею после коньяку уже было все по фигу.

Вскоре все улеглись. Алеше, ради соблюдения приличий, постелили в зале на раскладушке. Он, от утомления, фейерверка эмоций и коньяка, уснул мгновенно. Ольга, свернувшись калачиком в своей постели и понюхав подушку, хранившую запах любимого, тоже постепенно погружалась в счастливый сон. Саркисовы старшие удалились в спальню и долго ворочались. К ним сон, почему-то, не шел. Наконец Наталья Всеволодовна, вдохновленная примером дочери, решилась.

– Федя, – дотронулась она до плеча мужа, – знаешь, я хочу… – и прошептала свою просьбу на ухо.

– Да ты же никогда раньше этого не делала! – удивился необычности просьбы полковник.

– А сейчас – хочу! Лучше поздно, чем никогда! Ну, пожалуйста! … И для кожи… это полежно… от мо’щин… – она уже начала действовать.

Федор Кузьмич пожал плечами, расслабился и получил удовольствие.

– Шура! Ты где? – воззвал дядя Яша утром, хромая по квартире в одних трусах.

– Здеся! – раздался приглушенный голос жены.

– Здеся большая! Иди, слушай, сюда, чего скажу!

Новость, сообщенная по телефону Саркисовым едва не в час ночи, бурлила и требовала выхода, катаясь леденцом на языке. Добудиться Шуры ночью было невозможно, пришлось ждать до утра. Но дядя Яша уснул, а Шура встала раньше его.

– Ну, вот она, я! – появилась она из кладовки.

Дядя Яша встал в позу герольда, объявляющего новости на площади:

– Наш сын, Алексей Яковлевич Соколов…

– Что!? Что с Алешей?! – побледнела Шура, хватаясь за сердце.

– Тьфу ты! Испортила! Дай договорить-то! … Сделал Предложение Руки и Сердца девице Ольге Федоровне Саркисовой! И Предложение принято!

Шура зарыдала, припав головой к мужниной груди.

– Эй! Ты чего? Да не реви, глупая ты баба! Радоваться надо! – растерянно, сбивчиво бормотал дядя Яша, гладя жену по голове.

– Сам дурак! Я от радости и плачу!

Отерла слезы, улыбнулась:

– Откуда ты знаешь, в такую рань? И Алешки дома нет!

– Оттуда! Федор вечером позвонил! Заходим, говорит, случайно, в комнату дочери, а они там целуются. Алёшка их с Натальей увидел и сразу объявляет: как кстати вы зашли, давно хотел сказать, что люблю, мол, вашу дочь, жениться хочу! Ну, согласились, куда ж деваться!

– Да, что ж ты сразу мне не сказал, Яков!

– Так, ведь спала ты! Не добудишься!

– Ага, добудиться не смог! Когда тебе надо, всегда расшевелишь и добудишься! А тут не смог!

Помолчав немного, Шура спросила:

– А когда?

– Сегодня пойдут заявление подавать. Три месяца ждать… Под Новый Год, или сразу после, на каникулах.

…А как Вы думаете, дорогой Портос, не спеть ли нам? Вот эту, боевую:

Наши жены – пушки заряжены,

Вот, кто наши жены!

…Да, согласен, жена-пушка – это для экстремала.

Глава седьмая

Полковник Минеев снял очки, вытер платком мокрое от пота лицо и шею. Конец сентября, а жара стоит тропическая: 29 градусов в тени! И эти идиоты уже начали отопительный сезон, до раскаленных батарей не дотронешься! Эх, сейчас бы на дачу, сесть на веранде, пивка холодненького похлебать… В прошлые выходные на станции мужик отличных раков продавал… По пять рублей… А в запрошлую субботу можно было взять даже по три, но маленьких… Если раков, да живьем в кипяток, да лаврушки, да перца черного побольше, а потом полить маслом растопленным, с чесночком! Язык проглотишь, м-м! Но, увы! На часах ещё только вторник…

Вздохнув и сглотнув слюну, он вернулся к чтению письма, пересланного в КГБ из отделения милиции №362, поскольку там (в письме, а не в отделении!) упоминались шпиёны в тёмных очках, вредители-расхитители, а также прочая контра Баба Настя, путавшаяся в 1916 году с антисоветским князем:

«… А исчо медецынская сестра А. Левченко колдуит и делаит эликтричество. Сама видила как она синий туман пущает а он искрами. Я спрятамшись была а мене она не видила так тем туманом эликтрическим взпыхнуло и мене брови апалило и потом ищо долго эликтричеством воняло и воласом паленым…»

Письмо в органы было криком души пьющей санитарки Ульяны Тереховой, забравшейся в оперблок рано утром, чтобы скоммуниздить немножко спирта на опохмелку. Несправедливо, по её мнению, уволенная с любимой работы по оговору (на самом деле – за пьянку!), где она была и сыта и пьяна (продуктов от больных остается много, а спирт можно завсегда стырить или выклянчить), Ульяна всех в письме поливала грязью, требовала возмездия и восстановления на работе.

Отложив письмо, полковник задумался. Делает электричество? Колдует? Маловероятно, г-м… Но, тем не менее, проверить бы надо. Или сразу спихнуть эту Левченко Лукину?

Решив не торопиться, затребовал всю информацию по гражданке Левченко Антонине Георгиевне, 1957 года рождения, уроженке г. Москвы, проживающей по адресу… Затем, умирая от жары, стал дожидаться конца рабочего дня, занимаясь всякими мелкими и незначительными делами.

Платье получилось роскошное: ярко-алое с золотом, свободного покроя, как туника, оно открывало плечи и грудь, спадая классическими складками до середины бедер. Даже при медленном движении оно напоминало язык пламени.

– Ой, тетя Шура! Прямо ни в сказке сказать, ни вырубить топором! – восхищалась Тоня.

Баба Даша плакала от восторга.

– Носи, Тонечка, на здоровье и на удачу! Я на твое выступление обязательно приду, не сомневайся! – Шура аккуратно свернула шелк и подала невесомый пакетик девушке.

Расцеловав её и омочив слезами, бабушка и внучка отбыли восвояси. Через два дня, в субботу, что-то будет! Открытое первенство Москвы – это не шутка.

С утра в пятницу термометр показывал всего 20 градусов. Уже можно жить!

Полковник Минеев, бодрый после утренней пробежки и ледяного душа, вошел в свой кабинет, сердечно поздоровался с секретаршей Леночкой, привычно ощутив хозяйской рукой отсутствие трусиков под короткой форменной юбкой. Сел в кресло, ослабил галстук. На столе уже лежала папка со справкой о Левченко. Закурив первую утреннюю сигарету, открыл. Сразу же поперхнулся дымом, закашлялся: с маленькой фотографии три на четыре на него смотрела такая красавица, что аж ноги похолодели, а в голове на миг помутились мысли. Встряхнулся всем телом, пришел в себя. Это где же таких делают… и чем? Сосредоточился, стал читать. Москвичка… русская… комсомолка… сирота, живет с бабкой… школа, медучилище… работает… так, в больнице… участковым характеризуется положительно… занимается танцами, завтра выступает на первенстве Москвы. Ничего по теме колдовства! Ещё раз посмотрел на фотографию, покачал головой. Закурил новую сигарету, посидел, барабаня пальцами по столешнице. Вызвал Леночку.

– Да, Николай Дмитрич?

– Завтра предстоит важная операция. Нужно обеспечить два билета на открытое первенство Москы по латино-американским танцам. Будешь меня прикрывать!

Леночка вытянулась по стойке смирно и, выпучив глаза, по уставному рявкнула:

– Есть!

– Кру-у… гом! Шаго-ом… арш!

Жена Минеева, Харитина Ипатовна, была человеком тяжелым. И характер у неё был тяжелый, что усугублялось беременностью. Первой, в тридцать девять лет! Но папа – генерал-лейтенант, начальник управления! Потому и женился, собственно, хотя личная жизнь с Харитиной была далеко не мёд. Она была капризна, злопамятна, мелочна и ревнива, как бритва. Полковник и раньше отдыхал от неё с Леночкой. А тут можно было совместить приятное с полезным, то-есть: посмотреть на объект во время танцевального конкурса. А жену с утра отправить на дачу.

Концертный зал гостиницы «Россия» ломился от публики. Лишний билетик стреляли уже около метро. Телевизионщики хлопотливо устанавливали свою аппаратуру. Эдуард Самсоныч, мечась между ребятами, давал последние наставления:

– Машенька, ты, когда будет уже трам-там-ти-ти-ти, не забудь: голову выше, и рукой – вот так! … Витя, подбери живот, горе моё! … Валера… Валера! В финале Тонечку держи на секунду дольше, музыка позволяет. Тонечка, не мандражируй, я в тебя верю! … Ну! Началось! Кавалеры приглашают дамов, там, где брошка, то перёд…

Тоня обмахивалась платком, действительно, чувствуя немалое возбуждение. Прозвенел третий звонок.

Конкурс был волшебным карнавалом, праздником молодости, музыки, красоты и ярких нарядов. Минеев с Леночкой сидели в четвертом ряду партера. Сначала шли выступления отдельных пар. Когда на сцене появились Тоня и Валера, полковник испугался, что у него остановится сердце. Тоня была (Автор не побоится этого слова!) божественно прекрасна! Прическа и умело наложенный грим подчеркивали совершенные черты её лица, а алое с золотом платье, порхающее огоньком пламени, затейливо драпировало фигуру, при взгляде на которую можно было сойти с ума, что многие мужчины в зале и сделали немедленно, в той или иной форме. Они краснели, синели и желтели, как цветомузыкальная установка. Один сломал зуб, грызя ногти. У двоих пошла пена изо рта. Пятеро потеряли сознание, так как забыли дышать. Порваных рубах и вырваных волос было не счесть. Вулкан извергшийся! Землетрясение! Цунами! На всё это одновременно был похож зрительный зал. Когда музыка стихла и пара сделала публике комплимент, полковник обнаружил, что прокусил губу до крови, а судорожно сжатые кулаки оставили на ладонях полукруглые ранки от ногтей. С горечью подумал он, что ему уже сорок восемь, что развестись с женой совершенно невозможно, что, даже будь он холост, эта богиня не удостоила бы его и взглядом. Вспомнились слова из популярной песни: … Я готов целовать песок, по которому ты ходила…

Не обращая внимания на руку Леночки, провоцирующе лежащую на его бедре, решил вызвать гражданку Левченко для беседы. Насчет электричества и вообще…

Конкурс шел своим чередом. Кружились пары, гремела румба и самба, пахло духами и молодым потом.

Тоню и Валеру все увидели ещё раз во время синхронного выступления всего коллектива. Полковнику опять поплохело, но уже не так сильно.

По итогам конкурса, коллектив ДК Железнодорожников занял первое место в синхронном танце (заслуга Тони, все двигались слаженно, чувствуя друг-друга напрямую). Тоня и Валера заняли второе место в индивидуальном зачете!

Эдуард Самсоныч на радостях выпил много коньяку, сделался пьяный и лез ко всем целоваться.

В понедельник, придя на службу (наконец-то установилась нормальная погода, приятные 15 градусов!), Минеев, прежде, чем заняться делами, перебрал в памяти выходные. Субботний вечер: ресторан «Арагви» с Леночкой и её подругой Стеллой (отдельный кабинет!). Девушки старались изо всех сил, помогая снять напряжение после трудовой недели. Отвлекли даже от ранящих душу воспоминаний о красавице с конкурса. Затем, уже за полночь – поездка на дачу. Там все прошло гладко: так, обычные мелкие придирки, почему, мол, поздно, да почему духами пахнешь и коньяком… Сделал значительное лицо, объяснил, что брали шайку диссидентов. И диссиденток! Лично их вязал! Отсюда запах духов, а коньяк выпил, чтобы снять стресс после операции: пуля в сантиметре от виска пролетела!

Хуже было потом, когда легли на супружеское ложе. Жена вдруг пришла в игривое настроение, а у бравого полковника, свежеконтуженного вражьей пулей (а, попросту говоря, после трех заплывов с Леночкой и Стеллочкой), произошел отказ оборудования: не встал, значит.

– Пойми, Харичка, я так выматываюсь на работе. Давай завтра, а?

– А я хочу сейчас, хочу, хочу! – навалившись своим грузным телом на мужа и больно дергая его за… г-м… истощенные части тела, капризничала Харитина Ипатовна.

Только через полчаса полковник смог геройски мобилизовать скрытые резервы организма, выпив изрядную дозу зверобоя на самогонке и представив на месте супруги Тоню (вот ведь, гад!). Секс с женой не доставил удовольствия, так как кончить не смог, как ни старался. Пришлось имитировать оргазм. Довольная Харитина вскоре уснула.

В воскресенье просто отдыхал: съездил на велосипеде на речку, искупался в холоднющей воде, купил на обратном пути на станции ведерко раков. После обеда до самого вечера пили чешское пиво с соседом-астрономом. Раки удались на отлично! Сосед рассказал несколько новых антисоветских анекдотов, перед каждым уточняя: одна вражеская сволочь насильно рассказала.

В общем, настроение было отличное, несмотря на легкий сушняк после пива. На два часа была вызвана повесткой гражданка Левченко. На всякий случай пригласил поучаствовать в беседе и Лукина.

В десять ноль-ноль в дверь просунулась Леночка:

– К Вам Ипат Спиридонович, Николай Дмитрич! Сказал, прямо сейчас зайдет!

Минеев похолодел. В животе кишки затрубили марш. Визит тестя мог означать только одно: провал в тщательно законспирированной личной жизни. Во всех других случаях вызвал бы к себе, старый хрен.

Дверь распахнулась, и кабинет ввалился генерал-лейтенант Млын. Был он, несмотря на свои семьдесят пять, высок и крепок, как дуб. Грубое лицо было растянуто в сладенькой улыбке.

– Здорово, Мыкола! – гаркнул он с порога.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – рявкнул, встав по стойке смирно Минеев.

Тот сел в кресло для посетителей. Полковник продолжал стоять.

– А расскажи мени, будь ласков, що то за операцию з диссидентами ты у субботу зробыл без моего ведома? Харитиночка казала: за пивничь приихал, пулею був контужен. Як воно, здороввя, а?

– Так, Ипат Спиридоныч, соврал я ей… В преферанс поехал играть, а она этого не любит. Вот и решил схитрить, – покаянно повесил голову неверный муж.

– Ну! И як, богато грошей отримав?

– Восемь рублей сорок копеек! – не моргнув, быстро ответил якобы картежник, решив, что пронесло.

– Гарно, гарно… А вот, зараз подывысь на партнёрив, – генерал швырнул на стол пачку фотографий.

У полковника подкосились ноги. Вот он, со спущенными брюками, употребляет голенькую Стеллочку, перегнув её через подлокотник мягкого кресла, вот Леночка вдвоем с подругой совместно обрабатывают хохочущими ртами распростертое на кушетке тело, его тело, в самом интимном месте. Это был конец. Это была его смерть, увидь это жена.

– Ну шо, Мыкола, мени с тобой робыть? – риторически вопросил генерал, чьим именем до сих пор пугали маленьких детей в Литве и на Западной Украине.

Помолчав секунду, перешел на русский. Это означало, что гроза проходит стороной.

– Я, конечно, вывел бы тебя в чисто поле, поставил бы мордой к стенке, да пустил пулю в лоб двумя очередями, но дочку вдовой оставлять неохота. Но больше не шали! Все равно узнаю. И тогда тебе, зятюшка любезный, Колыма раем покажется. Секретутку твою я переведу от греха подальше, скажем, в… Воронеж. Чаще будешь своё поле окучивать – глядишь и окрепнет семья! А то Харитиночка жаловалась, что ты с ней последнее время суховат стал и неласков. Нихт гут!

Улыбнулся одними губами, но глаза были беспощадные, как обрез двустволки. Быстро, по молодому, встал, и не прощаясь, вышел.

Хватая ртом воздух, Минеев рухнул в кресло. Сердце колотилось, как чижик-пыжик о стекло аквариума. Трясущейся рукой нажал кнопку вызова секретарши. Вошла Глафира Трофимовна, секретарша Млына, тетка под шестьдесят, плоская, как доска, и уродливая, как грех. Старший прапорщик, в прошлом – член расстрельной бригады.

– Здравствуйте, Николай Дмитриевич! Теперь я – Ваш секретарь, Ипат Спиридонович уговорил.

Ещё и это! Такую даже по пьянке не возжелаешь!

– Валерьянки… принесите… – слабым голосом попросил отныне самый верный в мире муж.

Он знал, что второго предупреждения не будет, и тесть может его сослать, посадить, искалечить, убить до смерти по одному слову любимой дочурки. Придется привыкать жить по-новому, скучно и уныло, на коротком поводке… Бли-ин!

Тоня пришла на Лубянку ровно без пяти два. Повестка сильно удивила, так как ничего такого, шпионского или антисоветского, она за собой не помнила. Но раз вызывают…

Её проводили в нужный кабинет. Пожилая симпатичная секретарша прочитала повестку, глянула паспорт.

– К Вам Левченко, Николай Дмитриевич! – проговорила она в интерком.

– Пусть войдет! – последовал незамедлительный ответ.

Тоня вошла. В кабинете было два мужчины под пятьдесят в строгих костюмах. Один за столом, другой на стуле, рядом.

– Здравствуйте! – с улыбкой приветствовала их она, не подозревая, что её улыбка сразила сих джэнтльменов наповал, как пуля или молния, в самую середину.

Слегка помешкав, они ответили на приветствие и представились, только Тоня их имена не запомнила, очень уж волновалась.

– Как живется, Антонина Георгиевна? На работе Вас хвалят. И танцуете прекрасно, я в субботу на конкурсе был. Почему второе место, кстати? – задал вопрос хозяин кабинета.

Тоня слегка растерялась. Неужели вызвали поговорить о танцах? Потому, что в Хельсинки, на международный конкурс ехать?

– Так ведь Синюхова с Гавриловым уже пять лет танцуют, а мы с Валерой только три месяца… У них техника сильнее…

– Ну, техника, может, и сильнее… только в Вас такая энергия, прямо электричество так и брызжет!

По тому, как дернулась и побледнела девушка, Минеев понял, что заход сделан грамотно, и сразу развил успех.

– Нам все известно! – наклонившись вперед и сверля Тоню взглядом, резко выдохнул он, – Но лучше будет, если всё сама подробно расскажешь! Для тебя лучше!

На длиннющих ресницах прекрасных синих глазах появились слезинки.

– Я не виновата… Он хотел меня… изнасиловать… не знаю, что это было… синее такое… Ему вдруг ножик расплавило и пальцы сожгло… и пенис…

Лукин и Минеев потрясенно переглянулись. Как говорится, не было ни гроша, да вдруг – алтын!

Лукин быстро налил в стакан воды и подал Тоне.

– Выпейте, успокойтесь, и расскажите подробно! Мы во всем разберемся.

Тоня выпила воды, промокнула платочком потекшую тушь, и подробно описала тот майский день, начиная со взрыва шаровой молнии в электричке. Когда она рассказывала про купание в бассейне и дурачества с Верочкой (тут она смягчила), Минеев, представив себе эту сцену своим живым воображением, едва не потерял сознание. Когда он снова овладел собой, в трусах было мокро. Во время рассказа о насильнике, которому таинственный синий луч расплавил в долю секунды складной нож и пережег пополам член, оба офицера сидели с раззявленными ртами.

– Он убежал, а я пошла в дом. Мне было лихо: сильно испугалась, – закончила свою повесть Тоня.

Наступила долгая пауза. Переварить рассказанное было непросто.

– Мы все тщательно проверим, – протянул Минеев, – и сделаем нужные выводы.

Проверить, действительно, было несложно. Начать со Скорой Помощи, они же выезжали к покалеченному, и милиция тоже…

– А можете показать нам, как Вы производите электричество? – возбужденно наклонился к Тоне Лукин.

Та протянула руку. Через мгновение на ладони возник маленький, с вишню, голубой прозрачный шарик, медленно вращающийся по часовой стрелке. Запахло озоном. Затем шарик стал расти. Лукин резко отодвинулся. Шарик исчез. Мужчины синхронным движением вытерли со лбов обильный холодный пот.

– Что ж, Николай Дмитрич, я её забираю к себе. Спасибо, уважил! – протянул руку Лукин после краткой заминки.

– З-забирай… – пожал протянутую руку Минеев, чувствуя огромное облегчение и, одновременно грусть.

Жаль, что больше не увидит эту красоту, но работать с ней… б-рр! Страшно! Как только Лукин не боится?

– Куда… забираете? – пролепетала Тоня, представив, что её сейчас посадят в тюрьму.

– Вы, Тонечка, представляете огромный интерес для науки и безопасности государства. Мы будем исследовать Ваш феномен. Жить вы будете, по крайней мере, некоторое время в… санатории. Мы все устроим на работе и объясним бабушке. Вы ни в чем не будете нуждаться, наденете погоны: лейтенант госбезопасности, звучит, а? Офицерский паёк, длинный отпуск, бесплатные санатории, большая зарплата! Ну, согласны?

– Н-нет…

– Но почему? Что не так? Разве лучше пахать медсестрой за копейки?

– Лучше… А к вам я не хочу!

– Ну, мы ведь можем и власть употребить! Посидишь, подумаешь… И не таких уговаривали! – рассмеялся Лукин.

Он уже представлял, чего можно достичь с помощью этой красотки, сколько статей написать, да что статей – монографий! А использовать её для выполнения спецзаданий! Тут вообще внеочередным повышением пахнет! Не понимает, дурёха, своего счастья.

Он встал, кивком головы показывая Тоне на дверь.

И тут ей сильно-сильно захотелось, чтобы они всё о ней забыли и не беспокоили больше.

Голубой туман возник из ладоней девушки и начал распространяться, заполняя кабинет. Лукин и Минеев оцепенели, побледнев, как мертвецы, до фиолетового оттенка. Это выглядело, как смерть, непонятная, и оттого ещё более страшная. Они ошиблись. Туман вспыхнул искрами, стирая им часть памяти и магнитную ленту в диктофоне.

Тоня продолжала сидеть, ожидая, что будет дальше.

– Вам что, девушка? – поморщился Минеев. У него было чувство, что посетительница прервала важный разговор с Лукиным.

– Так это… Пропуск подпишите! – нашлась Тоня.

Минеев размашисто расписался. Ему хотелось, чтобы красавица поскорее ушла, а то Глафира ещё доложит тестю. Хорошо, что он не один в кабинете! Но зачем пришел Лукин?

– До свидания! – попрощалась девушка и вышла.

Комитетчики тупо пялились друг на друга.

– Так о чем мы говорили? – прервал молчание хозяин кабинета.

– Ты мне обещал что-то интересное показать… – потер лоб Лукин.

– Показать… показать… – зашарил глазами по сторонам Минеев.

О, вот же!

– Ты такую раньше видел? – показал он коллеге новейшую импортную газовую турбозажигалку на пьезокристалле, искусно выполненную в форме пистолета «Люгер» в натуральную величину, – Попробуй, задуй!

– Вещь, слушай! Откуда?

– Оттуда, брат! – полковник, уже совсем придя в себя, махнул рукой куда-то в сторону заката, – Привезли!

…Милль пардон, Мадам! Я не нарочно, это все гороховый суп, вот и месье Портос подтвердит, он тоже ел… Портос! Портос! Я не имел ввиду такого графичного подтверждения… Уф-ф… Человек, противогаз!…

Итак, продолжаю: