Текст книги "В начале было трое. Ироническая шпионская фантастика"

Часть третья: Боец

Глава первая

– Сержант Ужас!

Заминка. Замполит наклоняется к генералу, и на ушко, шепотом:

– Его фамилия Чжао, товарищ генерал-майор.

– Что, нерусский, что ли?

– Китаец, товарищ генерал-майор.

– Г-м, добро… А то тут неразборчиво… Сержант Чжао!

– Я!

– Выйти из строя!

– Есть!

– За мужество и героизм, проявленный во время исполнения ответственного специального задания командования, приказом министра обороны СССР Вы награждаетесь Орденом Красной Звезды. Поздравляю!

– Служу Советскому Союзу! – рука пружинно метнулась к панаме.

Вэнь Чжао Ли, а по русски – Веня, сидел в казарме, наводя последний лоск на дембельский комплект. Оставалось только прибить к укороченным сапогам высокие каблуки на манер ковбойских. Его дембель задержался на полгода, но завтра, по утрянке – домой, в Москву! Паровоз уже разводит пары! Ту-ту-у! Чух-чух-чух!

Вошел Лёнька Фролов, земляк. Вместе завтра в поезде загудим! От Ташкента трое суток до Белокаменной, будет время оттянуться! Он подмигнул другану и негромко запел:

В кабаке перегар стоит винный,

Звук гармошки душевно плывет.

За столом распояской детина,

Водку пьёт и тихонько поет:

Отслужил! Целый, не убитый,

Отслужил! Целый, не убитый,

Отслужил! Еду я домой…

Лёнька присел на койку, потрогал толстенным пальцем Красную Звезду.

– А знаешь ли ты, что раньше Звезда была высшей наградой Родины?

– Это когда же?

– В двадцатых.

– Не, Лёнь, не знал.

Помолчали.

– Ты сегодня вечером где, Веня?

– Здесь, где же ещё?

– А с Динкой, не пойдешь прощаться, разве?

– Простился уже, и бегунок подписал.

Оба захохотали. Это была старая хохма.

Татарка Динка была бесплодная вольнонаемная повариха, щедро дарящая свои ласки всем желающим. Все солдатики проходили через её опытные руки… и другие органы. И однажды, когда некто по имени Опанас, а по фамилии Подперигора, солдат-первогодок, переводился, по высшей мудрости начальства, в другую часть, и ходил везде с обходным листом, замкомвзвода с серьезной рожей спросил его:

– У Динки подписал?

– Ни. А шо, трэба?

– Ну, она тебе давала?

– Так, давала…

– Значит, должен вернуть, и пусть в бегунке распишется, что ничего не должен!

Простодушный Опанас крепко задумался: как вернуть то, что давала ему Динка? Придумал отдать присланным из дому салом, пошел к ней и попросил подписать обходной! Все бойцы чуть не треснули пополам со смеху, когда оскорбленная в лучших своих чувствах повариха-мусульманка гонялась за Опанасом с поленом, вопя:

– Я те покажу, «обходняк подпиши»! Сало поганое сувать вздумал! Я не переститутка, а честная давалка!

Принимая всех желающих, она отчаянно надеялась забеременеть. В результате пяти лет таких титанических усилий у неё, к моменту возвращения ребят, вот уже три недели подрастал рыженький и лопоухий сын полка, похожий точь-в-точь, как все утверждали, на прапорщика Гуреева, завскладом ГСМ. Жена прапора, Алевтина, прознав об этом, отлупила мужа скалкой так, что он неделю прятался в казарме, залечивая свинцовой примочкой и йодом шишки и ссадины, и задумчиво что-то высчитывая на пальцах. Алевтина устроила скандал и Динке – в виде бабьей драки с тасканием за волосы. После битвы, закончившейся боевой ничьей, тетки остыли и, неожиданно, помирились. Рожденного пацана обратно не засунешь, чего ж теперь ссориться! Посидели за чаем, поговорили душевно, придя к трём выводам. Первый: все мужики – козлы! Второй: выйти на улицу положительно не в чем. Третий: дети всякие нужны, дети всякие важны!

Сейчас друзья сидели и вспоминали эту и другие истории из их службы. Судьба и приказ начальства забросили их на два с половиной года в одну неназываемую африканскую страну, где Советский Союз имел особый интерес, вывозя втихаря необработанные алмазы, слоновую кость, самородное золото. В стране шла затяжная гражданская война, и СССР был негласно на стороне повстанцев, поддерживая их оружием и припасами. Повстанцы и обеспечивали вышеупомянутые сокровища, по-видимому, просто грабя правительственные склады и караваны. Иногда они доставляли груз на базу сами, но чаще приходилось выезжать или вылетать на вертушке в указанное место, так как у партизан своего транспорта не было. В этом, собственно, и состояла служба: сопровождение спецгрузов.

База была в зоне контролируемой повстанцами, но забирать груз приходилось откуда попало, частенько из мест, куда вертолету сунуться было опасно, а джип просто не мог проехать. Тогда приходилось переть груз на себе, по дороге отбиваясь как от армии, так и всяких бандитов, причем отличить одних от других было большой проблемой. В этих командировках бойцы носили камуфляж без знаков различия. В плен сдаваться не рекомендовалось, ибо официально их не существовало, и консул обязан был делать большие глаза и отнекиваться, буде ему предъявили бы претензии по поводу пойманных русских парней.

Однажды Веня, Лёня и ещё трое бойцов под командой лейтенанта Громова, вместе с тройкой местных доставляли груз в тридцать кэгэ алмазов из тайника на болоте к вертолету, спрятанному в трех днях пути. В первый же день нарвались на засаду, но отбились, положив пятнадцать черных и потеряв одного своего. На другой день потеряли ещё одного – гад сбежал к бурам, благо граница была недалеко. Выбрал свободу, так его растак! Идти стало труднее: могучий Лёнька пер на себе и груз, и ручной американский пулемет М60, Петька Ляхов – рацию. Только у Вени оставалась свобода маневра, и он с тремя местными шел впереди, разведчиком. Когда до вертолета оставалось часа три ходьбы, они уперлись в армейский отряд, силой до полусотни стволов. Слева, вдоль реки, была полоса минных полей шириной в сотню метров, щедро раскинутых бурами на десяток кэмэ. Справа – отвесные скалы, на которые и днем-то не заберешься, не то, что ночью. Прямо – вражеский отряд, судя по виду – ветераны. Тоже не сунешься. На единственной тропе встали лагерем, судя по всему – надолго. Что делать? Назад повернуть невозможно – был риск нарваться на банду, потерявшую их след. Громов решил выжидать. Под палящим солнцем, закопавшись в землю, выжидали двое суток, надеясь, что армейцы уйдут. Не ушли! Мучила жажда и мухи. Партизаны слиняли на рассвете, отдав, правда, остатки воды. К ночи стало совсем худо: воды ни капли, языки, сухие как терки, ворочались во рту, в головах мутилось. Душила вонь собственных экскрементов, потому что прикопать их не было возможности.

И тогда лейтенант Громов принял решение:

– Слушайте мой приказ, бойцы! Идём через минное поле, а затем сплавляемся по реке три кэмэ. Вертушка спрятана вблизи берега, среди скал, не спутаете. Нормальные герои всегда идут в обход! Останемся здесь – погибнем, а так, может, и прорвёмся. Груз доставить любой ценой надо. Если последний, кто в живых останется, не сдюжит, то груз утопить!

Веня, как самый легкий, пополз впереди, при свете одних только звёзд, нащупывая по сантиметру дорогу, пробуя почву штыком и пошевеливая впереди себя, как таракан усами, тоненьким прутиком, на предмет растяжек. Больно кололись камешки и сучья, сухая африканская трава резала бритвой камуфляж и лицо. Найдя мину, втыкал рядом колышек, и огибал её, двигаясь дальше. Вела его интуиция, резко обострившаяся от страха и желания жить. За два часа одолели треть пути. Запах близкой реки сводил с ума. Пить хотелось, как из ружья! Уловив систему в распределении мин, пополз быстрее. Ещё два часа… Нос к носу столкнулся с огромной, кило на два, жабой. Медленно и сексуально она облизнула языком губы и подморгнула правым глазом, как бы приглашая поцеловать и намекая, что превратится в царевну. С омерзением метнул её в реку… До берега всего метров пятнадцать. Взрыв! Петька, дурило, задел-таки… а ведь, замыкающим полз!

Армейцы переполошились и, галдя, двинули посмотреть, расположились на границе минного поля и стали поливать свинцом наугад. Веня, не отвлекаясь, продолжал ползти. Кожей почувствовав впереди проход, плюнул на осторожность и пробежал на четвереньках аж с десяток метров. Фролов и лейтенант, стиснув зубы, пыхтя ползли за ним. И тут армейцы пустили осветительную ракету! Бли-ин! Откуда она у них? Покачиваясь на парашютике, зараза медленно опускалась, освещая метров пятьдесят вокруг. В её мертвенно-белом свете ребята были видны, как мухи на блюдечке с мёдом. Множество стволов сосредоточилось на них, пули с тупым стуком врезались в землю. Стрелки африканцы неважные, но при такой плотности огня когда-нибудь, да попадут? Лёнька развернулся и ответил из пулемета, не жалея патронов. Снял одного, аж мозги брызнули, зацепил другого, рослого, по виду – командира. Вразумил маленько гадов! Залегли и притихли. Но! Зажглась новая ракета! Веня тронул за плечо Громова:

– Товарищ лейтенант, ползите метр на тот кустик, затем вправо, где валунчик. Там чисто! Пусть Лёнька с Вами. Я прикрою.

Забрав пулемет, выцелил группу в пять человек, сдуру кучно лежащих у какой-то коряги. С такой дистанции – меньше ста метров, превратил их в фарш одной длинной очередью. Безумие боя жаром разлилось в мозгу, понуждая стрелять, стрелять. Срезал ещё двоих, налаживавших миномет. Одного наповал, другого гада в пузо. Огонь на время поутих, стало слышно, как вопит на нестерпимо высокой ноте раненный в брюхо. Хорошо, пусть орет, другие поостынут! Быстро оглянулся через плечо: Лёньчик, с контейнером за плечами, уже прошел и скрылся за кромкой берега. Теперь он помогал, садил из Калаша. Во, попал, молодец! Руку у черного прямо оторвало на глазах! Веня стал потихоньку отползать по-рачьи. Взрыв! В задницу туго ударило взрывной волной, чем-то острым рассекло левое ухо. На миг помутилось сознание. Лейтенант! Зацепил последнюю на пути мину, но жив, стонет. Поведя напоследок стволом широко, поливая свинцом, как из пожарного шланга, Веня швырнул пулемет на землю и бросился к Громову. Тот лежал в метре от берега. Левое бедро было разворочено и видно было кость. Но кость была цела! Рывком сдернул его вниз, в илистую воду, в грязь. Сам погрузился по пояс. Жадно напился прямо из реки. Прошли! Запоздало жахнули минометы. С воем над головой пронеслось что-то, рвануло безопасно, в реке.

Оторвал рукав, скомкал, затампонировал рану. Оказалось, из бедра был вырван здоровый клок: самым краешком зацепил взрыв! Достал индпакет, зубами сорвал обертку. Стал бинтовать. Лёнька все отстреливался, возбужденно крича что-то яростное, вроде – матерился, но слов было не разобрать. Громов открыл глаза и, неожиданно звучным голосом, приказал:

– Бросьте меня и уходите с грузом! Со мной не выплыть, крокодилы кровь почуют, порвут всех!

Веня, не отвечая, закончил бинтовать и всадил лейтенанту сразу два шприц-тюбика промедола из аптечки. Он знал, что раненый прав, и надо бы бросить. Но цель уже так близка! Подтянулся Лёнька:

– Тут коряга, здоровый стволина! С комфортом поплывем, слышь, Венька!

– Вот видите, товарищ лейтенант! А ну-ка!

Вдвоем они погрузили Громова на ствол неизвестного им дерева, оттолкнулись и поплыли. Небо на востоке посветлело: скоро рассвет.

И груз, и Громова они дотащили до вертолета благополучно. Крокодилы не встретились – видимо, их распугала стрельба.

Все это было год назад.

Громов выжил, даже сохранил ногу, хотя, по слухам, сильно хромает. Его представили к Звезде Героя. Веню наградили орденом Красной Звезды, а Лёню – медалью «За Отвагу». Награды вручали, как ты уже понял, Читатель, в Ташкенте, перед самой отправкой домой.

– А что, Лёньчик, к Громову в Москве зайдем? Он в письме приглашал!

– Зайдем обязательно! У меня для него и подарок есть!

– Какой?

– Да крокодильчик сушеный! Лаком покрыть, на подставочку – вот такой сувенир!

– Хо-хо! Остроумно! А я – Капитана Флинта, попку нашего!

Ребята вывезли из Африки четырех попугаев контрабандой, напоив их до бесчуствия тростниковой поганой водкой «Качасой», чтоб не засекли на границе. Не таможня, нет, ибо летели они армейским спецрейсом. Свои, армейские проверяющие. Теперь птицы были совсем ручные, брали корм из рук, катались у Вени и Лёни на плече и любили поддать с дембелями. Им наливали в блюдечко, и они слетались на водкопой, ссорясь, как обычные голуби. Потом, сделавшись пьяными, хулиганили: дрались, ругались и засыпали где попало в причудливых позах.

– А, думаешь, ничего? Они ж ругаются по-черному, а у Громова мама – доцент!

– Не, Капитан Флинт нормально. Он больше любит команды отдавать.

…Что это, барон, неужели жемчужина? И Вы её нашли в собственной жо…? То-то я видел, Вы ТАМ пальцем ковырялись! … Ах, да! Вы же ели устриц!

Глава вторая

Наш герой, Вэнь Чжао Ли, родился в 1954 году. Папа и мама, приехавшие в Москву на учебу в МГУ из Кантона, вскоре нарушили запрет Председателя Мао иметь детей во время учебы. Беременность грозила им отзывом на родину, судом и ссылкой в деревню на перевоспитание. Поразмыслив всяко, и рассмотрев варианты, они подали в Верховный Совет СССР просьбу о предоставлении им советского гражданства. Просьба была удовлетворена незамедлительно. Сам Председатель Президиума Верховного Совета СССР, товарищ Климент Ефремович Ворошилов, вручил им советские паспорта! Пекин пытался что-то вякать, но всерьез против Большого Северного Брата не выступил по такому, мелкому, в общем, поводу. Ограничился отъятием у счастливой парочки гражданства КНР.

Благополучно закончив учебу, семья Чжао закрепилась в Москве и крестилась в православие. Папа сменил имя на Леонтий, мама стала Маргаритой. Вэнь, тоже крещеный, таким образом, стал по паспорту Вениамином Леонтьевичем Чжао. Учился в школе, как все. Нет, не совсем, как все! Он был ДРУГОЙ. Отношения с Китаем уже были неважные, благодаря Никите Сергеевичу, который, по поганым идеологическим мотивам, разорвал договор о дружбе и сотрудничестве. А ведь союзу СССР и Китая не смог бы противостоять никто! Даже Америка с НАТО. Не те весовые категории! Но Никите это было глубоко фиолетово: раз отошли от линии партии, значит, на фиг вас!

Так вот, Веня испытал расизм и ксенофобию в полной мере ещё в детстве. Дразнили «китаезой», «узкоглазым», «желтомазым». Причем, просто так, лишь бы обидеть, задеть побольнее. Тем более, что других ребят с азиатской внешностью в школе не было. Дети – народец жестокий! Вене приходилось драться. Бил он своих обидчиков всерьез, причиняя сильную боль, а иногда и мелкие травмы. Нескольким выбил зубы. Дразниться перестали, но за глаза прозвали Бешеным Китайцем. Веня не возражал. Бешеный – так бешеный. Лишь бы не лезли. Окончательно он завоевал себе авторитет, уважение и неувядаемую славу в шестом классе. Второгодник и гроза школы, Гошка Омельченко, по кличке Омеля, шестнадцатилетний оболтус со здоровенными кулаками, на большой перемене шел покурить в компании своих вассалов. Веня не заметил его и не убрался вовремя с дороги. Оскорбленный невниманием к своей особе Омеля, со словами: «Брысь, свинья косоглазая!» – дал щуплому пацану здоровенного леща. Вассалы хохотали от души. Веня поднялся, и, не говоря худого слова, провел отличный прямой правой непосредственно в мошонку обидчика, что облегчалось сильной разницей в росте. Тут же добавил ботинком в голень. Издав поросячий визг, Омеля согнулся пополам и поджал ушибленную ногу, незамедлительно схлопотав по кадыку и по уху, из которого потекла струйка крови. Не удержавшись на одной ноге, оболтус упал, ударившись с размаху рукой о чугунную батарею. Раздался противный треск, правый локтевой сустав сломался, как ветка. Извергнув хриплый вопль, а так же мочу и обильный понос, поверженный гроза школы рухнул на пол, суча ногами от жуткой боли. Дружки стояли, раззявив рты. Бой занял меньше времени, чем чтение этих строк, Читатель! Двое двинулись было на Веню, но тот покачал головой и пообещал, что с ними будет то же самое. Шакалы отступили, бормоча бессвязные угрозы, которые, скажу, забегая вперед, никогда не были осуществлены. История эта наделала много шума. Директору крепко влетело, и Омельченку выгнали из школы, как зачинщика драки. Да он и сам не вернулся бы из-за позора.

Омельченко-старший, пьяница и скандалист, отсидевший три года за злостное хулиганство, пришел было к Чжао разбираться по понятиям, но Леонтий спокойно заявил, что готов с ним драться, не боясь последствий. Биться с китайцем, хотя бы и дохлым с виду, но решительным, папа-Омельченко не решился. Не силен он был в рукопашной, отнюдь не силён. А китаец, может, вообще, даже приёмы всякие знает!

До самого окончания школы драться парню не пришлось больше ни разу!

Учился Веня хорошо, в аттестате зрелости преобладали пятерки. Дома, по вечерам, учил родной язык – кантонский диалект. Знал и грамоту, но не очень хорошо: сказывалось отсутствие литературы на китайском. Занимался так же кунг-фу под руководством отца. После школы поступал в Горный Институт, но не прошел по конкурсу. Пришлось идти в армию на три года. Но вышло – три с половиной, Автор объяснил, почему.

В армии сначала тоже была проблема – дедовщина, но Веня её решил быстро и окончательно. Когда один дедушка попытался наехать, Веня одним ударом пониже уха небольно отключил бойца и аккуратно отнес на помойку, где и бросил в кухонные отходы. Воспитательный эффект этой акции превзошел все ожидания, тем более, что деда в помойке нашел сам командир роты. Кроме вони гнилой капусты и рыбьих потрохов, комроты учуял ещё и запах алкоголя, ибо солдатик в тот день употребил бутылочку туркменской Мадеры. Результат – двадцать суток ареста за позорящее честь советского воина поведение! Другим дедам, не дожидаясь телодвижений с их стороны, Веня спокойно объяснил, что покалечит любого, кто на него дернется. Если же, паче чаяния, деды ломанут всем скопом, или устроят ему, спящему, тёмную, то он обязательно достанет их по одиночке. ВСЕХ! И поименно перечислил, с кого начнет. После этой лекции вопросов к докладчику не возникло, и новичка опасливо оставили в покое.

Через год послали в Африку, где, не cмотря на всякие опасности, жизнь была гораздо интереснее и приятнее, чем в Средней Азии. Согласно приказа, обстановка была перманентно боевой, а значит: паёк по военным нормам, денежное довольствие – в валюте! Плюс возможность выменивать что попало на самые неожиданные вещи у местных. Особенно, почему-то, пользовалась успехом ненавистная чечевица! Лёнька, например, за десяток кило, выменял двухкассетный магнитофон «Шарп», а Веня, за пять шоколадок «Алёнка» – маленький слоновый бивень, который потом загнал бродячему торговцу за три ящика баночного пива. Баночного! Трофеи, опять же… нередко.

Жители близлежащей деревни гнали из каких-то плодов и лиан самогонку под названием «Скокиаан», настоянную на ядовитых змеях, жабах и пауках. Для пущего эффекта, так сказать. Так что и со спиртным проблем не было, хотя вкус данного продукта требовал длительного привыкания. Но советский воин может выпить всё, что горит, не так ли?

Местные черные, как антрацит, веселые тетки, кстати, весьма симпатичные, и с отличными фигурами, просто-таки жаждали тесного общения с русскими солдатиками, простодушно объясняя это тем, что чем светлее кожа у ребенка, тем легче ему будет потом шагать по жизни, буде он поедет в город! И, чем больше детей, хороших и разных, тем веселее, и по хозяйству легче управляться! Бойцы с энтузиазмом помогали африканским дамам решать эту демографическую проблему.

В общем, жизнь в Африке (для тех, кто выжил, не заболел малярией и не покалечился!) была просто замечательная.

Сейчас Веня, постукивая высокими, ковбойскими каблуками сапог, шел домой. Кокетливо заломленная фуражка, погоны с бахромой, под вид эпалетов, аксельбанты, не существующие в советской военной форме, но обязательно прикрепляемые к кителю дембелями, а так же другие прибамбасики сильно украшали его. В правой руке он нес чемодан с надписью: Дембель 1976, в левой – клетку с двумя мрачными попугаями, страдающими от неопохмеления. На запястье сверкали модные японские часы «Сейко» – трофей из Африки.

Вот и знакомый подъезд. Бабульки, сидящие на скамеечке, увидев служивого, встрепенулись и защебетали, аки птички небесные.

– Маргаритин парень-то, ишь, подрос, заматерел!

– Долгонько его не было, даже в отпуск не приезжал…

– Гля, попугаев заморских несет, должно, в подарок!

– Вот родителям радость-то!

Вежливо поздоровавшись, Веня вошел в парадное, и, прыгая через две ступеньки, взбежал на третий этаж.

Открыл дверь своим ключом. Родителей дома не было, через часок вернутся с работы. Поставил в прихожей чемодан, прошел на кухню. В холодильнике нашел жигулевское пиво! Открыв, отхлебнул из горлышка. Хорошо-то как! Дома! Дома!

Попугаи – Капитан Флинт и Билли Бонс, внимательно следили за эволюциями бутылки. Налил и им в блюдце, открыл клетку.

– Р-рота! Равняйсь! – пророкотал Капитан Флинт вылетая и садясь на край блюдца.

– Р-разумно! – согласился Билли Бонс, жадно хлебая ячменный нектар.

Вскоре пришли родители. Сюрприз не удался – бабки у подъезда, конечно, донесли, что служивый вернулся. Объятия, объятия, поцелуи… Долго рассказывал о службе – только про Ташкент, разумеется. Перед отправкой домой замполит лично проверил у всех дембельские альбомы на предмет африканских пейзажей. Все так же дали подписку о неразглашении.

Раздал подарки: отцу – коротковолновый приемник Грюндиг (любил Леонтий Чжао слушать вражеские голоса!), матери – резную шкатулку из слоновой кости и бусы из нефрита. Рассмотрев резьбу на шкатулке, где были изображены носороги, жирафы и антелопы, удирающие от львов, Маргарита сразу поняла, где пришлось побывать её сыну, но – промолчала.

К вечеру пришли друзья семьи – Саркисовы. Федор Кузьмич поздравил с дембелем, уважительно хмыкнув, понимающе посмотрел на Красную Звезду. Наталья Всеволодовна расцеловала в обе щеки, оставив отпечатки губной помады и стойкий запах духов «Ландыш».

Сели за праздничный стол, который жалобно скрипел под тяжестью уставивших его блюд и напитков. Налили по первой, выпили за Веню, за дембель. Затем разговор пошел о том, о сем. Саркисовы сообщили, что дочка Олечка учится сейчас в институте, но в каком – почему-то не уточнили.

– Вот, посмотришь, Венечка, какая она выросла! Когда тебя призывали, девчонка совсем была, а теперь… – Наталья Всеволодовна не договорила, потому что в комнату влетели Капитан Флинт и Билли Бонс.

Мгновенно оценив обстановку, Капитан Флинт спикировал к фужеру гостьи.

– Р-раздолбаи! Я вас научу Р-родину любить! – пообещал он суровым командирским голосом, и засунул горбатый клюв в красное вино «Ахашени».

– Р-разумно! – отозвался Билли Бонс, делая то же самое с фужером хозяйки.

От неожиданности полковничиха отчетливо пукнула.

– Газы! – заорал Капитан Флинт, взлетая на люстру, – Пр-ротивогазы надеть! Нор-рматив дер-ржать!

Федор Кузьмич хохотал так, что выронил вставную челюсть. Все остальные, впрочем, тоже едва животы не надорвали.

Веня сходил на кухню, принес блюдце и налил попугаям красненького. Захмелившись и повеселев, Билли Бонс стал орать песню про Вьетнам, которую, что ни вечер, пели под гитару бойцы и в Африке, и в Ташкенте:

 
На допросе только я спросил:
Кто пилот, который меня сбил?
И ответил тот р-раскосый,
Что командовал допр-росом:
Мол, пилот тот р-русский летчик был!
 

При этих словах полковник посерьезнел, и предложил выпить за всех советских солдат, своей грудью защищающих мир от натиска империализма вдали от Родины. Ну, выпили, конечно, с энтузиазмом.

Когда гости уходили, Веня передал для подруги детства Олечки подарок: серебряный браслет с горным хрусталем, купленный в Ташкенте на базаре.

…Красное вино полезно для организма, дорогой Портос! Но не более полулитра! … Я имел в виду – в день, а не на один глоток!