Текст книги "История человечества. Восток"

Удивительная эпоха Мин – Belle Epoque по-китайски

Тем, кто хоть немного знаком с канонами фэн-шуй, истоками и глубинным смыслом китайских традиций, философии или истории, не раз приходилось удивляться, насколько причудливо и неожиданно соотносятся в них культура, природа и человек. Простота и совершенство, изящество и здравый смысл становятся целью и средством во всем: в поэзии, театре, живописи, архитектуре. Не в этом ли корни нынешнего «китайского чуда»?

Эпоха Мин – это время действительно стало «золотым веком» китайского искусства. В минскую эпоху кардинальный эволюционный толчок получили практически все стили, жанры и явления культурной и обыденной жизни: от архитектуры до ландшафтного дизайна, от живописи до фарфора, от техники обработки шелка до кулинарии…

Чем же был вызван этот «культурный взрыв», такой нехарактерный для декларирующего плавную эволюционность Китая? Почему именно эпоха Мин стала «золотым веком» для Китая? И действительно ли это так?

Когда в середине XIV века власть монгольских императоров рухнула, Китай был переполнен восставшими армиями. Они не только штурмовали императорские цитадели, но и вели непрерывную борьбу между собой. Эти внутренние раздоры продлили агонию монгольской династии, но когда у китайцев появился способный лидер, ее участь была предрешена.

Основатель династии Мин Чжу Юань-чжан родился в области, лежащей между реками Хуанхэ и Янцзы, в 1328 г. в бедной крестьянской семье. Еще ребенком он лишился родителей и почти всей родни, умершей от голода. Карьеру свою он начал пастухом, а затем стал буддийским монахом. Однако монастырская жизнь оказалась амбициозному юноше не по душе, он покинул обитель, стал нищим, а потом, как часто случается, разбойником – это больше соответствовало его яркой натуре, чем просить подаяние. В рядах бунтовщиков, начавших плодиться в то время повсюду, Чжу Юань-чжан и нашел свое место. Он быстро поднимался по карьерной лестнице, пока не возглавил большой отряд, а затем, порвав со своим начальником, превратился в независимого партизанского вождя.

Подобная карьера достаточно типична для всех неспокойных периодов китайской истории. Правда, Чжу Юань-чжана от многих соперников отличало умение пользоваться плодами побед и объединять подвластные ему земли в хорошо управляемое государство. Пока другие вожди разбойников метались по стране, просто грабя города и отнимая ценности, Чжу Юань-чжан не просто захватывал населенные пункты ради их богатств, а занимал стратегически важные и использовал их как опорную базу для расширения своей власти. В 1356 г. он одержал решающую победу, захватив Нанкин, который стал вначале столицей его сторонников, а затем и столицей всего Китая.

Чжу Юань-чжан прекрасно владел основами тактики и стратегии. В те годы он пока не трогал укрепленные твердыни монголов, направив все силы на подавление своих соперников, бесчинствовавших на юго-востоке Китая. Десять лет спустя он уничтожил последнего из них, оставшись единственным претендентом на престол и признанным лидером китайского сопротивления. Два года спустя, в 1368 г., после захвата всего восточного побережья от Кантона до Шаньдуна, в армии его полководца Су Да насчитывалось около четверти миллиона человек. Монгольский император не стал дожидаться их появления. Он бежал на север, оставив Китай победоносному основателю династии Мин. Пекин капитулировал.

Потребовалось еще несколько лет войны в западных и юго-западных провинциях, пока новую династию не признали во всех частях Китая. Монголы также пытались вернуть утраченную империю, но военное превосходство уже было за китайцами. В 1372 г. генерал Су Да пересек Гоби, сжег Каракорум, столицу Чингисхана, и дошел до северных склонов Яблонового хребта в Сибири. Ни одна китайская армия прежде не заходила так далеко на север. В 1381 г. монголы были выбиты и из Юньнаня, где они оставались в изоляции со времени основания династии. Десять лет спустя минская армия заняла Хами в центральной Азии, чем и завершила воссоединение империи.

Таким образом, впервые со времен Тан границы отодвинулись далеко на север, а в целом минская империя была обширнее любой другой предшествовавшей ей китайской империи. Ляодун (Южная Маньчжурия) стал частью провинции Шаньдун. Юго-западные Юньнань и Гуйчжоу, лишь частично заселенные при Хань и Тан, стали полноправными областями империи, находящимися под провинциальным контролем. Их города и долины стали центрами китайской колонизации.

Минские армии явно превосходили армии монголов и других кочевников, но императоры династии никогда не пытались установить китайское господство в центральной Азии. Они довольствовались удержанием Хами, первого города по караванному пути, охранявшего подходы к провинции Ганьсу. Дело в том, что Великий шелковый путь пришел в упадок, и поэтому император Мин не последовал примеру своих ханьских и танских предшественников, столетиями пытавшихся завоевать центральную Азию. Усиление значения морского пути и разорение северо-запада монголами, последствия которого видны до сих пор, обесценили Туркестан в глазах китайцев.

Чжу Юань-чжан, отказавшись от внешней политики танской империи, во всех остальных отношениях сделал ее образцом для подражания. Управление было организовано по танской модели, и даже провинции, насколько позволяли территории и численность населения, были изменены, чтобы соответствовать десяти «дао» Тай-Цзуна. В минский период утвердились многие из нынешних границ и названий провинций, хотя тогда их было лишь 15 (при маньчжурах – 18). Перед войной японцы, завоевавшие Маньчжурию и провозгласившие там государство Маньчжоу-го, заявляли, что эта территория никогда не была собственно китайской. Однако минская провинция Шаньдун включала в себя не только одноименный полуостров, но и территории к северу от Великой стены от побережья Бохайского залива до Шэньяна и вплоть до границы с Кореей, проходившей по реке Ялу. Эти земли были в то время полностью заселены китайцами, минская провинция цзинши (нынешняя Хэбэй) простиралась на север до реки Ляо. За этими исключениями несколько нынешних провинций составляют одну минскую, границы и названия их также большей частью были установлены при Мин.

Практический дух административных преобразований проявился и в другом. Предыдущие династии получали имя в соответствии с древним названием той области, откуда родом был основатель, или же по названию удела, которым он (или его предок) управлял. Так Лю Бан назвал свою династию Хань, ибо в период междувластия, после падения династии Цинь он управлял эфемерным государством Хань. Первый император Тан был при династии Суй владельцем удела Тан в Шаньси. Династия Сун получила название от древнего царства Сун, находившегося в восточной части Хэнани.

Другие, менее известные династии, тоже следовали такой практике. Основатель Мин, бывший прежде главарем разбойников, не мог, как и его предки, похвастаться владением или уделом, поэтому, выбирая название для династии, он порвал с веками освященной «территориальной традицией» и назвал ее Мин. Историки пишут, что Чжу Юань-чжан стал одним из лидеров мессианской секты «Мин цзяо» («Учение Света»), буддо-манихейского характера, ожидавшей прихода мессии – царя Света (мин ван). Отсюда и название основанной им династии – Мин: «светлая», «сияющая», «просвещенная».

Еще одно его важное нововведение коснулось девизов правления, по которым шла датировка событий. Если ранее этот девиз менялся каждые несколько лет, то минские императоры сохраняли его на протяжении всего царствования. Поэтому период Юнлэ, например, полностью совпадает со временем правления императора Чэн-цзу. Ранее, с тех пор как ханьский У-ди ввел девизы правления, дело обстояло иначе. Тем самым минские императоры возвращались к древним обычаям чжоуских ванов и Цинь Ши-Хуанди. Такое изменение имело очевидное преимущество, ведь прежние императоры за время царствования порой меняли девизы по 5–6 раз, под каждым из которых летоисчисление начиналось заново, поэтому без математических подсчетов просто нельзя было узнать, сколько же правил тот или иной император. Впоследствии этому же новому правилу следовали и маньчжуры, поэтому императоров этих двух династий чаще всего и называют по девизам правления. Общеизвестные девизы Вань-ли и Цянь-лун почти что превратились в имена собственные, и немногие вспомнят, что под первым правил император Шэнь-Цзун, а под вторым – маньчжурский император Гао-цзу. Девизы правления этих императоров знакомы европейцам по надписям на фарфоре, что и положило начало такому устоявшемуся, но ошибочному обычаю.

Первой столицей минской династии был Нанкин. Город и сегодня таков, каким он стал после того, как его перестроил Чжу Юань-чжан. Хотя от самого дворца сохранились лишь ворота, обозначающие место его нахождения, городская стена более двадцати миль в длину и шестьдесят футов в высоту остается самой длинной в мире. Выбирая столицей Нанкин, первый император Мин хотел, видимо, чтобы управленческий аппарат находился в наиболее ему знакомой части Китая, из которой он сам был родом. Этот мудрый выбор, быть может, позволил бы в будущем сохранить династию, следуй его преемники такой же логике.

После падения власти Сун на севере множество самых влиятельных и образованных людей бежали на юг, и север утратил свою культурную и торговую значимость. Нанкин, располагавшийся на берегу Янцзы, куда легко могли приставать лодки с данью и торговые суда, идеально подходил для управления самой населенной и богатой частью империи, ведь в силу географического положения он был защищен от нападения с севера и в то же время не столь уж удален от северных провинций.

К сожалению, вышеперечисленные причины проигнорировал третий минский император Юнлэ, вновь перенесший столицу в Пекин. Это увеличило основную внутреннюю слабость новой династии – все усиливающееся расхождение между Севером и Югом и, как следствие, взаимную ненависть чиновников – выходцев из различных частей империи. Разделение империи на две половины стало более явным, чем когда бы то ни было прежде. Пока Юг не был колонизован при Тан, а затем обогащен и окультурен при Южной Сун, сколько-нибудь значительного соперничества быть не могло, ибо и культура, и власть, и население концентрировались в северных провинциях. После чжурчжэньских и монгольских завоеваний баланс нарушился. Север был разорен, а юг стал богатым и многонаселенным.

Началась масштабная миграция самого «культурного» населения. На юге нашли убежище все известные ученые кланы, на протяжении столетий управлявшие империей. Вплоть до конца Северной Сун такие фамилии, как Сыма, Сыду, Шангуань, Оуян, обозначавшие в древнюю эпоху должности, были распространены на Севере и участвовали в общественной жизни.

Сегодня их можно встретить только в Кантоне (Гуанчжоу). Поскольку эти кланы возникли в Шэньси, ясно, что предки их нынешних представителей бежали с севера. Едва ли можно встретить в Кантоне сколько-нибудь влиятельную семью, чьи предки не «пересекали Мэйлин» – горный хребет, разделяющий бассейны Янцзы и Западной реки (Сицзян). Все эти переселения большей частью происходили во время чжурчжэньского и монгольского нашествий.

К воцарению Мин различия между двумя половинами империи стали уже слишком очевидными. Выходцы с юга занимали на государственных экзаменах все более высокие места, в то время как северяне не были даже представлены на них пропорционально количеству населения. Неудовлетворенность такой ситуацией заставила императоров «резервировать» за северянами одну треть всех мест, вне зависимости от уровня знаний, но даже эта пропорция сама по себе весьма показательна.

Барельеф с драконом и львов из гробницы эпохи Мин

Перенос столицы в Пекин еще более усилил это соперничество. Юнлэ сделал это потому, что здесь находились его владения до того, как он вступил на трон, и здесь он находил опору и поддержку. Однако Пекин был плохим местом для столицы. Он расположен на песчаной и достаточно сухой равнине и не связан водными путями с экономически развитыми провинциями. К тому же он находится всего в сорока милях от проходов в Великой стене, по которым кочевники во все времена просачивались в Китай. Наконец, он расположен на крайнем северо-востоке империи и удален от основных производящих и населенных центров. Естественно, что монголы и чжурчжэни выбрали этот пограничный город столицей. Ибо они в этом случае оставались вблизи своих родных земель и не были окружены со всех сторон враждебно настроенным населением. Однако подобные «преимущества» для китайской династии не только не давали никакой выгоды, но, напротив, представляли серьезную опасность.

К тому времени, как военная мощь империи иссякла, столица оказалась открытой для нападения. Кочевникам не нужно было совершать длительный поход в глубь Китая. Достаточно было простого пограничного набега, чтобы угрожать двору и дезорганизовать управление. Поэтому минский двор был всецело поглощен пограничными проблемами в ущерб подлинным интересам империи. Деньги и войска, которые требовались на охрану незащищенной столицы, могли бы пойти на надзор за провинциями. Двор, изолированный на северо-востоке, утратил понимание нужд юга и запада, которые с течением времени становились все более и более безразличны к судьбам минской династии. Положение столицы явилось одной из главных слабостей империи и главной причиной ее падения.

Чжу Юань-чжан, основатель династии, правивший под девизом Хун-у, умер в 1398 г., после тридцати лет царствования, характеризовавшихся внутренней стабильностью и успешными внешними походами и увенчавшихся долгим миром. К сожалению, его старший сын и наследник умер, так и не взойдя на трон, поэтому престол перешел к его внуку Хуэй-ди, которому было лишь 16 лет. Однако власть молодого императора немедленно оспорил его могущественный дядя, принц Янь, командовавший войсками Севера и правивший в Пекине. В итоге, спустя всего поколение после основания династии, империя оказалась ввергнутой в долгую и разрушительную гражданскую войну. После борьбы, шедшей с переменным успехом, поддерживавшие императора силы разбежались, и войска яньского принца заняли Нанкин (1402 год). Поначалу считалось, что молодой император погиб в пылающем дворце, однако позднее стало известно, что Хуэй-ди, переодевшись буддийским монахом, бежал из города в сопровождении горстки сторонников. Несмотря на все усилия, яньскому принцу, ставшему императором, не удалось поймать беглеца – нищего монаха, странствующего по всему Китаю. Лишь много лет спустя, в 1441 году, он был опознан, арестован и отправлен в Пекин. В это время на троне сидел Ин-Цзун, правнук Чэн-цзу[48]48
  Под таким именем взошел на престол принц Янь.


[Закрыть]. Старый евнух узнал в монахе бывшего императора, которому, чтобы замять дело, позволили тихо дожить до конца дней в Пекине.

Недостатки Пекина как столицы в правление Чэн-цзу не были столь очевидны. Сам он – опытный и способный воин – долгие годы воевал с монголами. Он всегда был готов лично принять командование, если со стороны кочевников возникала какая-нибудь угроза, и совершил много походов во Внешнюю Монголию, доходя до Сибири. При нем вопрос о возможности вторжения кочевников в Китай попросту не стоял, ибо китайская военная мощь оставалась непревзойденной. Однако минская империя благополучно избежала опасности, которая подвергла бы тяжелому испытанию военные таланты Чэн-цзу. Тимур, великий покоритель Азии, сокрушивший Иран и взявший в плен османского султана, в 1404 году выступил в поход на Китай. Ни одному государству или городу не удавалось выстоять против него. Его армии наводили ужас на Западную Азию, а его имя гремело в Европе. Что бы случилось, если бы армия Чэн-цзу столкнулась с могущественным Тимуром, – на этот вопрос история не дает ответа, ибо в походе Тимур умер. Это событие даже не упомянуто китайцами, которые, похоже, остались в счастливом неведении относительно столь близко подходившей к ним беды.

Система управления минской династии моделировалась по танскому образцу и после переноса столицы, однако в некоторых отношениях она не достигла танского уровня. То, что люди обращались за примерами к Тан, а не к Сун – последней великой китайской династии, вообще характерно для Мин. Династия Сун оставалась мирной, и ее невоинственная политика позволила варварам завоевать Китай. Тан, напротив, была державой-покорительницей, утверждавшей свою власть далеко за пределами Китая.

Первые минские императоры, сами воины, не любили правивших сунской империей пацифистов, оставлявших в руках завоевателей исконно китайские земли. К сожалению, минские правители отказались не только от сунского миролюбия, но и от тех ограничений, которые характеризовали внутреннее управление при Сун. Монгольское завоевание оставило в качестве наследства варварские способы ведения войны и политики. При Мин отношение к восставшим, заговорщикам и врагам стало более жестоким и фактически вернулось к варварству древней эпохи. Сунский пацифизм был дискредитирован нашествием кочевников, в равной степени забыли и о сунском гуманизме. Тем не менее, хотя управление при Мин было излишне суровым, в чем проявилась сознательная ориентация на древние образцы, это не оправдывает порой возлагаемые на династию обвинения в регрессивности и застое.

С одной стороны, минскую эпоху называют «золотым веком» китайской культуры, а с другой – очевидно, что именно в минскую эпоху китайская цивилизация впервые стала отставать от общемирового, особенно европейского, прогресса. Однако это, скорее, было обусловлено быстрым развитием Запада, чем застоем в Китае. Ведь та цивилизация, о которой поведал Европе возвратившийся из Китая спустя несколько лет после падения Сун Марко Поло, превосходила западную во всех отношениях. (О гипотезах, объясняющих парадокс внезапного регресса и самоизоляции Китая во время правления минского императора Юнлэ см. «Загадки Запретного города».)

Ко времени падения Мин в 1644 году Европа совершила значительный рывок вперед, особенно в том, что касалось науки, навигации и знаний о других частях света. Китай же оставался замкнутым и поглощенным самим собой, более изолированным от мира, чем при Тан. И несмотря на это, обе цивилизации находились на одном этапе исторического развития, и династия Мин, безусловно, внесла весьма ценный вклад в национальную культуру.

Одни исследователи считают минскую эпоху периодом невероятного взлета литературного творчества, а их оппоненты утверждают, что время правления этой династии отмечено не шедеврами, а только подражательными произведениями.

Минской эпохе суждено было ждать признания – отчасти оттого, что ее гений не был очевиден для западных исследователей, а отчасти потому, что доминировавшее в тот период конфуцианство игнорировало народные искусство и литературу. В таких областях, как философия и живопись, – искусствах, в которых преуспели предшествующие династии, минская эпоха ограничивалась лишь подражанием. То же касается и поэзии. Символизм китайской лирики этого периода очень сложен. Она стала уделом ученых. Поэтому, чтобы ее читать, надо было знать множество условных образов. Например, если поэт упоминал одинокого гуся, значит, речь шла о бесприютном скитальце. Если писал о дожде и облаках – речь шла о свидании. Источником этого образа стала легенда, повествующая о том, как к князю во сне явилась фея горы Ушань и разделила с ним ложе. Уходя, она сказала: «Я рано бываю утренней тучкой, а вечером поздно иду я дождем».

По-настоящему минский гений проявился в таком виде искусства, как драма, и особенно в создании совершенно нового литературного жанра – прозаического романа. Надо сказать, что династия Мин стимулировала развитие как «высоких» жанров (в драматургии это прежде всего историческая драма «Дворец бессмертия» Хун Шэна; романтическая история о любви, побеждающей смерть, в «Пионовой беседке» Тан Сяньцзу), так и «низких». Наряду с литературой на «высоком» книжном языке вэньянь появляются и произведения на разговорном бэйхуа. На основе устных театральных жанров в XVI–XVII вв. произошло второе рождение жанра городской повести. Но если в эпоху Сун авторами были люди простые, то теперь сюжеты обрабатывались талантливыми и образованными литераторами. Наиболее популярны были собрания повестей Фэна Мэнлуна, изданные в 1621–1627 гг., и Лина Мэнчу. Повести сохранили черты фольклорно-сказового характера: стихотворные зачин и заключение, сказовые обороты, пословицы. Особенной чертой подобных повестей является непредсказуемость событий, нарушение обыденной логики жизни.

Наряду с характерными для средневековья рассказами о чудесном и волшебном разрабатывались и авантюрные сюжеты, характерные для европейского плутовского романа, любовно-эротические темы, напоминающие «Декамерон», и судебные повести, предваряющие европейский жанр детектива. Много подражаний вызвал также фантастический роман-эпопея «Путешествие на Запад» – обработанные легенды о путешествии монаха в Индию.

Но, как мы уже сказали, вершиной культурного достижения эпохи Мин был роман. И одна из захватывающих литературных загадок этого времени связана с популярнейшим романом «цветы сливы в золотой вазе».

В самом конце XVI и в первые годы XVII столетия образованная публика Великой империи Мин, как официально именовался тогда Китай, зачитывалась новым и необычным романом. Произведение это создавалось в течение нескольких лет и было завершено к 1596 году. Достаточно долго роман ходил по рукам в рукописи. Им зачитывались, обменивали одну его часть на другую. Он расходился в списках и за большие деньги, несмотря на то что к тому времени в Китае книги печатались тиражами в 2–3 тыс. экземпляров. До наших дней сохранилось рекордное количество его рукописных копий, хотя он состоит из 100 глав и порядка миллиона иероглифов. Впервые он был отпечатан с деревянных досок около 1610-го. Второе издание появилось после 1617 года. Именно оно донесло до нас наиболее раннюю версию романа.

Называлось это произведение «Цзинь пин мэй» – «цветы сливы в золотой вазе». Это был эротикобы-тописующий роман, наиболее оригинальный, самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая. «Цзинь пин мэй» входил в четверку китайских великих классических романов[49]49
  Четыре классических романа – устойчивое наименование для четырех наиболее знаменитых романов китайской литературной традиции: «Троецарствие» (XIV в.); «Речные заводи» (ок. XV в.); «Путешествие на Запад» (XVI в.); «Сон в красном тереме» (XVIII в.).


[Закрыть] до создания «Сна в красном тереме». Это первый китайский роман реалистического свойства, да еще и с эпизодами настолько откровенными, что некоторые считают их близкими к порнографии. Он считался настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

Как бы предуведомляя своим появлением о «конце прекрасной эпохи» Мин, «Цзинь пин мэй» явился первым в Китае авторским романом, т. е. представил собою первый вполне оригинальный образец высшей формы литературного творчества, странным, даже мистическим образом совпавший по времени появления на свет с произведениями таких гигантов новоевропейской литературы, как Шекспир и Сервантес. И так же, как с этими славными именами, с ним связана проблема авторства. Имя свое автор романа скрыл под до сих пор не разгаданным псевдонимом Ланьлинский Насмешник (Ланьлин сяо сяо шэн).

Роман читался на одном дыхании, весело, псевдоним автора – Ланьлинский Насмешник – также побуждал к веселью. Дело в том, что Ланьлин – это уезд в восточной провинции Шаньдун, славившийся своим вином. Для любого китайца ланьлинец – прежде всего веселый пьянчужка, острослов, дерзкий во хмелю насмешник.

Вообще, этот псевдоним сплошным покровом окутывают легенды. Вот одна из них.

Некто принес превосходную рукопись издателю. Тот потребовал указать фамилию и имя автора. Однако писатель в ответ только молчал и улыбался. «Вы лишь смеетесь и ничего не отвечаете!» – начал сердиться издатель. Тогда незнакомец взял кисть и написал на титульном листе – «Насмешник». Его собеседник не унимался: «Припишите хотя бы откуда вы родом!» Автор глянул в окно, увидел вывеску гадальщика из Ланьлина и, недолго думая, поставил название этого уезда перед псевдонимом. Так родился великий и таинственный Ланьлинский Насмешник.

С одной стороны, безымянного автора называют «знаменитым мужем» (мин ши) своего времени и «почтенным ученым», или «старым конфуцианцем» (лао жу), и среди его возможных создателей фигурируют крупнейшие литераторы Китая XVI–XVII вв. Так, некоторые современники считали, что книга написана неким удалившимся от мира мудрецом. В своем романе, высмеивая могущественных царедворцев XVI в. Янь Суна и его сына Янь Шифаня, этот ученый муж показывает разложение императорского двора, моральное падение правящего класса. Согласно другой легенде, ученый муж, живший на положении гостя-приживала в доме богача «из стольного града», описал нравы этой городской усадьбы. Отсюда и обличительная направленность этой «энциклопедии быта».

А с другой стороны, высказывается и прямо противоположное мнение – о безвестном авторе, представителе низов общества, и в качестве претендента на авторство называется простолюдин, слепой сказитель Лю Шоу (Лю Девятый).

Но все же большинство литературоведов считает, что автора романа надо искать именно среди наиболее одаренных писателей конца XVI века. Дело в том, что роман «цветы сливы в золотой вазе» не возник из ниоткуда, он посвящен событиям, которые связаны с сюжетом другого великого романа «Речные заводи» («Шуй-ху чжуань», XIV), принадлежащего перу Ши Найаня. В «Речных заводях» действие происходило с девятью сотнями персонажей в 1112–1127 гг., в эпоху Сун (X–XIII вв.), когда имел место расцвет традиционной китайской культуры. Именно этот взлет Н. И. Конрад квалифицировал как Ренессанс и отметил, что в эпоху Мин «эта культура дошла до предела в своем развитии». Роман «цветы сливы в золотой вазе» был написан в момент этого пика, не зря в нем есть отсылки к сунским «Речным заводям», и этот культурный момент обусловил характерное для «Цзинь пин мэй» органическое соединение черт классицизма и декаданса.

Несмотря на то, что в этот период творили такие экстравагантные мыслители и писатели, как Ван Гэнь (1483–1541), Хэ Синьинь (1517–1579), Ли Чжи (1527–1602), которых публично называли безумцами и развратниками, и царило максимальное интеллектуальное разнообразие, даже некоторые «высоколобые» поклонники «цветов сливы в золотой вазе», старые китайские эрудиты, столкнувшиеся в начале XVII в. с неопубликованной рукописью романа, отказывали ему в праве быть напечатанным, прятали под сукно (как Шэнь Дэфу, 1578–1642) или даже предлагали сжечь (как Дун цичан, 1555–1636), считая абсолютно неприличным. Официально «Цзинь пин мэй» был включен в список запрещенных книг при следующей, маньчжурской династии Цин (1644–1911). А в 1869 г. генерал-губернатор провинции Цзянсу запретил публикацию не только самого романа, но и его продолжений, и этот запрет действует до сих пор.

Хотя всем современным китайцам известно сочетание из трех иероглифов, образующих название скандально известного романа («Цзинь пин мэй»), мало кто держал этот роман (а не его переделку или адаптацию) в руках. При этом на сегодняшний день по поводу «Цзинь пин мэй» написана целая научно-исследовательская библиотека. Достаточно сказать, что ему посвящены уже несколько специальных словарей. Однако доступ к полному, некупированному тексту романа в КНР ограничен не только для широких кругов читателей, но и для многих специалистов. В 1957 г. в Пекине было перепечатано тиражом 2 тыс. экземпляров старейшее издание 1617 г., ставшее одним из раритетов спецхрана. В 1989 г. в Пекинском университете был выпущен репринт более позднего издания периода Чун-чжэнь (1628–1643), который поступил в закрытую продажу, но, во-первых, по неимоверной цене, примерно равной 150 долларам США, что тогда составляло несколько средних месячных зарплат, и, во-вторых, только для профильных специалистов, т. е. литературоведов и филологов, с ученым званием не ниже профессорского.

Так кто же все-таки автор этого удивительного произведения? Установление авторства осложнено тем, что до сих пор не найден автограф «Цзинь пин мэй». Зато на сегодняшний день специалисты располагают образцами полутора десятков его различных изданий, увидевших свет в период между 1617 г. и концом XVII столетия. Приблизительно за четыре века своего существования, несмотря на запреты, «Цзинь пин мэй» был издан в Китае не менее сорока раз. К этому можно добавить список переводов на десяток с лишним иностранных языков, открытый маньчжурским переводом в 1708-м, который осуществил брат императора Канси (1662–1722).

Но большинство исследователей считают, что под псевдонимом «Ланьлинский Насмешник» творил писатель и историк Ван Шичжэнь. Вот как об этом говорит легенда. Крупный минский сановник загубил честного, ни в чем не повинного военачальника: отец Ван Шичжэня был убит Янь Шифанем – сыном могущественного сановника при императоре Чжу Хоуцуне. Сын погибшего, желая отомстить за отца, решил отравить вельможу. Зная о пристрастии злодея к чтению, он обещал сановнику принести увлекательный роман в рукописи. Поскольку Янь Шифань был любителем литературы с необычными сюжетами, то Ван Ши-чжэнь написал роман, соответствующий его вкусам и изобилующий эротическими сценами порой самого неприличного содержания. Когда тот поинтересовался его названием, мститель, глядя на стоящую рядом золотую вазу с цветущей веткой дикой сливы, ответил: «Цзинь пин мэй» – «цветы сливы в золотой вазе».

Закончив рукопись, автор пропитал ее страницы мышьяком: его заклятый враг имел привычку, перелистывая страницы, подносить пальцы ко рту, а потом продал рукопись Янь Шифаню. Получив роман, сановник не мог от него оторваться. Забыв обо всем на свете, он читал день и ночь. С каждой перевернутой страницей увлеченный читатель отправлял в рот крохотную дозу мышьяка. К утру роман был дочитан до конца. И вот тут вельможа почувствовал, что его язык одеревенел. Схватив зеркало, он увидел, что тот почернел. Несчастный все понял, но было уже поздно.

Как мы помним, о подобном оригинальном приеме писал Александр Дюма в романе «Королева Марго»: коварная Екатерина Медичи хотела извести ненавистного Генриха Наваррского и пропитала раствором мышьяка страницы книги, предназначенной ему. Правда, отравленный фолиант попал совсем не в те руки, но это уже, как говорится, совсем другая история.

Помимо Ван Шичжэня, авторство романа приписывают еще более чем восьмидесяти именитым литераторам той эпохи, наиболее известными из которых являются цзя СаньЦзинь, Ту Лун, Ли Кайсянь, Сюй Вэй, Ван Чжидэн, Тан Сяньцзу, Ли Юй, Ли Чжи, Сюй Вэй, Шэнь Дэфу, Фэн Мэнлун, Сэ Чжэнь, Ли Сяньфан и др.