Текст книги "Любовь и Время"

Илья Иосифович Варшавский
Любовь и Время

Если вам 26 лет и ваша личная жизнь определенно не удалась, если у вас робкий характер, невыразительная внешность и прозаическая профессия экономиста-плановика, если вы обладатель смешной фамилии Кларнет, ведущей начало от какого-нибудь заезжего музыканта-неудачника, неведомо когда и как осевшего на Руси, если вы настолько бережливы, чтобы мечтать об однокомнатной кооперативной квартире, но вместе с тем достаточно трезво смотрите на вещи, чтобы понимать, что ваше пребывание в коммунальном муравейнике – состояние далеко не кратковременное, если волшебное слово «любовь» вызывает у вас надежду, а не воспоминания, – словом, если вы тот, кого я намерен сделать своим героем, то вам обязательно нужно иметь хобби.

Хобби – это подачка, которую бросает равнодушная Судьба своим пасынкам, чтобы они не вздумали искушать ее терпение.

Не имеет существенного значения, какое именно хобби вы изберете. Это зависит от ваших способностей, средств и темперамента Ведь если разобраться, то настойчивые и бесплодные попытки наладить прием дальних телепередач ничуть не хуже коллекционирования пивных кружек или выращивания цитрусовых на подоконнике. Важно одно; как-нибудь в обеденный перерыв небрежно сказать сослуживцам, что вчера Париж передавал великолепный фильм с участием Софи Лорен, либо, священнодействуя с непроницаемым лицом, нарезать в стаканы с чаем таких же бедолаг, как вы, по ломтику сморщенного зеленого лимончика. («Знаете ли, это далеко не лучший из тех, что у меня в этом году, но все остальные пришлось раздарить».)

Итак, Юрий Кларнет посвящал свой досуг поискам в эфире сигналов чужеземных стран. Для этой цели за 8 рублей в комиссионном магазине был куплен старенький КВН с экраном чуть больше почтового конверта. Выбор телевизора был продиктован отнюдь не скаредностью или недостатком оборотных средств. Просто каждому, кто знаком с техникой дальнего телеприема, известно, что лучшего изображения, чем на КВН, не получишь нигде.

После того как попытка установить на крыше в качестве отражателя антенны оцинкованное корыто была со всей решительностью пресечена управхозом, Кларнету пришлось плюнуть на советы, даваемые в журналах, и заняться изобретательством.

Тот вечер, с которого, собственно, и начинается мой рассказ, был завершающим этапом долгих поисков, раздумий и неудач. Зажав между коленями сложное ажурное сооружение из проволоки, напоминающее антенну радиотелескопа, Кларнет припаивал вывод для штекера. Он торопился, надеясь еще сегодня провести несколько задуманных заранее экспериментов. Как всегда в таких случаях, неожиданно перестал греться паяльник. Кларнет чертыхнулся, положил на пол свое творение и подошел к штепсельной розетке с паяльником в руке.

В этот момент что-то треснуло, и в комнате погас свет.

Кларнет выдернул вилку из розетки и направился к столу, где должны были лежать спички. По дороге он запутался в ковровой дорожке, лежавшей у кровати, и с размаху шлепнулся на тот самый проволочный параболоид, который с неистовством дилетанта мастерил более двух недель.

Кларнет выругался еще раз, нащупал в темноте спички и вышел в коридор.

Там тоже было темно.

– Опять пережгли свет, гражданин хороший?

Хороший гражданин невольно выронил зажженную спичку. Голос принадлежал майору в отставке Будилову, зануде, человеконенавистнику и любителю строгого порядка. Майор жил одиноко и скучно. Первые десять дней после получения пенсии он находился в постоянно подогреваемом состоянии злобного возбуждения, остальные же двадцать пребывал в глубокой депрессии. Питался он неизвестно где и, хотя имел на кухне персональный столик, хозяйства никакого не вел. Раз в месяц приезжала его дочь, жившая отдельно, привозила выстиранное белье и забирала очередную порцию грязного. О себе Будилов рассказывать не любил. Было лишь известно, что он – жертва каких-то обстоятельств, и, если бы не эти обстоятельства, его майорская звезда давно уже превратилась бы в созвездие полковника. В какой именно части небосвода должно было сиять это созвездие, оставалось невыясненным, так как, судя по всему, в боевых действиях майор никогда не участвовал.

– Опять, говорю, свет пережгли? Кларнет зажег новую спичку.

– Сейчас посмотрю пробки.

Между тем начали открываться многочисленные двери, выходящие в общий коридор. По стенам забегали уродливые тени в призрачном свете лампадок, фонариков и свечных огарков. Аварии осветительной сети были привычным явлением, и жильцы встречали их во всеоружии.

– Боже! – дрожащим голосом сказала учительница, жившая возле кухни. – Каждый день! Должны же быть, в конце концов, какие-то правила общежития, обязательные для всех. У меня двадцать непроверенных классных работ.

– Правила! – фыркнул Будилов. – Это у нас квартира такая беспринципная. В другой надавали бы пару раз по мордасам, сразу бы узнал, что за правила.

– По мордасам ни к чему, – возразил солидный баритон. – По мордасам – теперь такого закона нету, а вот в комиссию содействия сообщить нужно.

– Ладно! – огрызнулся Кларнет. – Лучше помогите притащить из кухни стол.

– Ишь какой! – ткнул в него пальцем Будилов. – Нет, уважаемый, сам пережег, сам и тащи, тут тебе нет помощников.

Кларнет, пыхтя, приволок кухонный стол, взгромоздил на него табуретку, а на табуретку– стул.

Электропроводка в квартире была оборудована еще в те времена, когда к току относились с такой же опаской, как в наши дни к атомной энергии. Поэтому святая святых – пробки – были упрятаны от непосвященных под самым потолком на четырехметровой высоте.

Набивший руку в таких делах, Кларнет попросил еще скамеечку для ног, которой пользовалась страдавшая ревматизмом учительница, и, завершив ею постройку пирамиды, влез наверх.

Он наугад крутанул одну из многочисленных пробок, и в дальнем конце коридора раздался рев:

– Эй! Кто там со светом балуется?!

– Извините! – сказал Кларнет. – Это я случайно не ту группу. Да посветите же, тут ни черта не видно!

Чья-то сострадательная рука подняла вверх свечку.

– Так. .. – Кларнет вывернул еще две пробки. В общем, понятно. Есть у кого-нибудь кусочек фольги?

– Чего?

– Серебряной бумаги от шоколада.

– Шоколадом не интересуемся, – сказал Будилов.

– Подождите, Юра, сейчас принесу. – Учительница направилась в комнату.

Неизвестно, как пошли бы дальнейшие события, если б Кларнет проявил больше осмотрительности, покидая свою вышку. Очевидно, тот момент, когда его левая нога потеряла опору, и был поворотным пунктом, где робкая Случайность превращается в самоуверенную Закономерность.

Грохнувшись вниз, он пребольно стукнулся головой о край стола, отчего пришел в совершенное исступление. Во всяком случае, иначе он не стал бы, вернувшись в комнату, вымещать злобу на ни в чем не повинной антенне. Ни один здравомыслящий человек не будет топтать ногами то, над чем с такой любовью трудился столько вечеров.

От этого малопродуктивного занятия его отвлек голос стоявшего в дверях Будилова:

– А стол кто будет ставить на место?

x x x

Неприятности проходят, а хобби остается. Это известно каждому, начиная от юного коллекционера марок и кончая престарелым любителем певчих птиц, всем, в чьей душе горит всепожирающая страсть к занятиям, не приносящим пользы.

Неудивительно поэтому, что уже на следующий день Кларнет, насвистывая песенку, пытался устранить последствия вчерашней вспышки гнева. Увы! Чем больше он прикладывал усилий, тем меньше его антенна походила на изящный параболоид. Трудно сказать, к какому классу поверхностей причислил бы ее специалист по топологии. Что-то вроде изъеденного червями, скрученного листа.

Кто может предугадать непостижимый и таинственный миг открытия? Доведенный до отчаяния человек раздраженно бросает на плиту комок каучука, смешанного с серой. «Баста! – говорит он. – Больше ни одного опыта!» И вот чудо совершилось: найден способ вулканизации, кладущий начало резиновой промышленности. Неврастеник, страдающий мигренью от стука колес детского велосипеда, обматывает их клистирными трубками. Проходит несколько лет, и шорох шин слышен на всех дорогах мира. Скромный экономист-плановик подключает к допотопному телевизору искореженную проволочную корзину и… ничего не происходит. Решительно ничего. Экран по-прежнему светится голубоватым светом, но изображения нет, сколько ни верти антенну.

Как бы вы поступили в этом случае? Вероятно, выдернули бы вилку и отправились спать. Поэтому закон всемирного тяготения, спутники Марса, радиоактивный распад, волновые свойства электрона и многое другое открыты не вами. Вам чужд благородный азарт исследователя.

Кларнет закурил и задумался. Затем, повинуясь какому-то наитию, начал дальше скручивать антенну по спирали. И вдруг все чудесным образом изменилось.

Сначала на экране забегали черные молнии, а затем, в их ореоле, возникло лицо девушки. Оно было неописуемо красиво. Красиво, потому что в противном случае мы посягнули бы на святые каноны фантастики. Неописуемо, так как все, что прекрасно, не может быть выражено словами. Попробуйте описать торс Венеры, улыбку Джоконды, запах жасмина или трель соловья. Поэты в таких случаях прибегают к сравнениям, но это – не более, чем трюк. Объяснение одних понятий через другие ничего никому не дает. Ограничимся тем, что она была красива. Ее наряд… Тут я снова вынужден признаться в своей беспомощности. Любой мужчина способен десятилетия помнить форму какой-нибудь ерундовой родинки на плече возлюбленной, но никогда не в состоянии рассказать, в каком платье она была вчера.

– Ну, что вы таращите на меня глаза? – спросила девушка. – И пожалуйста, не воображайте, что это вы меня открыли. Просто форма вашей антенны хорошо вписывается в кривизну пространства времени. Иначе вам бы не видать меня, как своих ушей. Я ведь за вами давно наблюдаю. Занятно вы живете!

Кларнет машинально огляделся по сторонам и почувствовал себя крайне неловко. Одно дело предстать перед хорошенькой женщиной во всеоружии тщательной подготовки, а другое – быть застигнутым врасплох в собственной комнате. Снятое еще позавчера белье, скомканное, валялось тут же, у неприбранной кровати. На столе рядом с паяльником и канифолью лежал промасленный лист газеты с огрызками хлеба и скелетами копчушек – остатками вчерашнего ужина.

Батарея немытых бутылок из-под кефира красовалась на подоконнике. Черт знает что!

Кларнет застегнул на груди ковбойку, сунул под стол босые ноги в стоптанных шлепанцах и изобразил на лице подобие улыбки.

– Вот как? Чем же я обязан такому вниманию? – Девушка нахмурилась.

– Что вы там шевелите губами? Я вас все равно не слышу. Отвечайте на вопросы жестами. Если да – кивните головой, если нет – помотайте. Понятно?

– Понятно, – растерянно сказал Кларнет.

– Понятно или нет?

Кларнет кивнул.

– Вот так лучше. Вы можете собрать таймерный радиопередатчик?

– Что это такое?

– Ну до чего же бестолковый! Можете или нет? Кларнет покачал головой.

– Конечно! – усмехнулась девушка. – Откуда же вам уметь? Ведь в ваше время их еще не было. Допотопная техника. И деталей подходящих нет. Придется мне его вам трансмутировать. Замерьте-ка расстояние от центра вашей антенны до середины стола по вертикали и горизонтали. Результат напишите на бумажке. Надеюсь, мерить вы умеете?

Кларнет порылся в ящике с инструментами и извлек оттуда заржавленную металлическую рулетку.

Девушка наблюдала за ним с иронической улыбкой.

– Не так! Проведите мысленно два перпендикуляра. Вот! Запишите! Теперь – до поверхности стола. Отлично! Покажите-ка, что у вас получилось.

Кларнет поднес к экрану листок с записанными цифрами.

– Допустим, что вы не ошиблись, – поморщилась она. – Уберите всю эту дрянь со стола. Телевизор можете сдвинуть на край. Осторожно! Не поверните антенну! Отойдите подальше и не пугайтесь. Раз, два, три!

Кларнет сделал несколько шагов к двери, и тут над столом возникло нечто. Не то облачко, не то солнечный зайчик, не то… Впрочем, разобраться во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой

клеенке начало расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил дым.

– Шляпа! – сказала незнакомка. – Замерить и то как следует не сумел. Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!

Кларнет помчался на кухню, забыв впопыхах притворить дверь. Когда он рысью возвращался с чайником, у его комнаты уже стоял принюхивавшийся к чему-то Будилов.

– Пожар у вас, что ли?

– Нет, это просто так. Оку

...

конец ознакомительного фрагмента